Как врач, я не должен нарушать врачебную этику по разглашению сведений о пациенте. Но, как человек, мне кажется, я обязан поделиться этим. Это, без сомнения, самая ужасная история, свидетелем которой мне, к несчастью, пришлось стать.

Это произошло в 2009 году, в тот день я работал в дневную смену. Я только что закончил обедать, когда получил звонок от своего приятеля и коллеги, который работал в той же частной клинике, что и я. Иногда мы передавали пациентов друг другу, когда в этом была необходимость.

“Ты сейчас занят? Я пришлю тебе кое-кого”,- сказал он.

“Нет, у меня спокойный день. А что за случай?” “Ну, по признакам, это расстройство желудка. Мать пациентки обеспокоена”.

Расстройство желудка. В этом нет ничего приятного.

“Хорошо, отправляй её мне”.

Я привёл в порядок свой стол, чтобы кабинет выглядел более презентабельно и профессионально. Я прождал десять минут, но пациентка так и не появилась, поэтому я вышел за дверь, чтобы встретить её. Добравшись до лифта, я увидел, что там собралась целая толпа. Люди что-то оживлённо обсуждали друг с другом.

“Что случилось?”- спросил я.

“Лифт сломался”,- сказал кто-то.

Чёрт, я был уверен, что моя пациентка застряла там.

“На каком этаже он застрял?”

“Между десятым и одиннадцатым”.

Всё верно. Кабинет моего коллеги находился на десятом этаже. По опыту, я уже знал, что пока лифт снова заработает, пройдёт не меньше часа. Надеюсь, моя пациентка не страдает клаустрофобией. Я вернулся в свой кабинет и позвонил приятелю.

“Что случилось?”- Спросил мой коллега, подняв трубку.

“Лифт застрял”.

Он рассмеялся. “В самом деле? Бедняжка”.

“Как зовут мою пациентку?”

“Амелия”. Он сделал паузу. “Амелия, дальше не помню”.

“Хорошо, спасибо. Если у тебя сложилось о ней какое-то впечатление после краткого визита к тебе, может ты ими поделишься со мной. Позже?”

“Конечно, я готов”.

“Сейчас не говори мне ничего. Я хочу сначала сформировать своё собственное мнение”.

“Хорошо.”

Как я и ожидал, через час я услышал какой-то шум. Это означало, что лифт заработал.

Нужно убедиться, что с моей пациенткой всё в порядке, подумал я, и вышел из кабинета, присоединившись к толпе людей в коридоре.

Людей там к этому времени собралось ещё больше, и я не просто не мог подобраться к дверям лифта, я даже не видел их. Однако по раздавшемуся звонку я смог определить, что лифт остановился на нашем этаже. А потом раздался механический звук, открываемой двери.

Толпа издала громкий вздох удивления, потом все стали шептаться.

“Твою мать!” – сказал кто-то довольно громко.

Люди отпрянули от лифта, проталкиваясь мимо меня. Я пробрался сквозь толпу и приблизился к месту, где столпились люди, окружив кабину лифта. Я почувствовал зловоние… Запах был такой, словно там был бомж, который не мылся много лет. Запах вырвался из лифта и буквально накрыл всех стоящих в коридоре. Мужчина возле лифта, одетый в костюм, и выглядевший так, словно пришёл на собеседование, закрыл рот и нос платком. Я обошёл его, заглянув в лифт.

Я не ожидал увидеть в лифте такую женщину. Она страдала ожирением, и весила килограмм 250-300, не меньше. Лицо у неё настолько заплыло жиром, что сквозь него едва проглядывались глаза, это были всего лишь две маленькие щёлочки над щеками. У неё были тёмно-каштановые волосы, в которых всё ещё путались бигуди.

Рот был покрыт каким-то жирным шашлычным соусом, а из уголка губ всё ещё торчал какой-то хрящ. Ещё больше соуса осталось на её руках и на передней части рубашки об которую она вытирала руки. Казалось, что она только что вышла из-за шведского стола, сожрав там абсолютно всё, что было. В руке она сжимала большой мусорный пакет, из которого и распространялся ужасный, тошнотворный запах.

Женщина вышла из лифта, ее глаза и нос были залиты слезами и соплями. Я шагнул вперед, а все остальные попятились, в ужасе.

“Амелия?”- спросил я.

Она посмотрела на меня через своими бусинками, маленькими свиными глазками, её щёки были покрыты этим мерзким, красным соусом, смешанным со слезами, и открыла рот. Через три секунды, до меня дошло ужасное осознание того, что она может вырвать всё содержимое своего желудка прямо на меня.

“Я … я проголодалась”,- сказала она заикаясь.

Молодой человек в костюме отпрянул назад из-за запаха из её рта, потом повернулся и пошёл прочь, пытаясь не выдавать своего отвращения.

“Все в порядке”,- сказал я, протянув ей руку, и пытаясь помочь ей. “Давайте поговорим об этом у меня в кабинете?”

Увидев, что я потянулся к ней, она инстинктивно сжала мешок для мусора и прижала его к груди. Он издал тошнотворный, хлюпающий звук. Я уже сам ощутил, как мой обед подступает к горлу.

“Это ваше?”- Спросил я. “Я не собираюсь отнимать его у вас”.

Она начала рыдать. Это был ужасный, почти свинячий визг. Если честно, я не хотел прикасаться к ней. Мне хотелось развернуться, вернуться в свой офис, запереться, и делать вид, что я рад, что у меня сегодня нет пациентов. Запах, который распространялся у неё изо рта и из мусорного пакета невозможно было бы вывести несколько дней. Я был абсолютно уверен в этом. Тем не менее, это было человеческое существо, которое пришло за моей помощью, и мне нельзя было отворачиваться от неё.

“Мой офис находится прямо по коридору. Почему бы нам не пройти туда?”- я направился туда. В голове я сказал себе: если она за мной не последует, то и чёрт с ней. Пусть возвращается в свою вонючую квартиру, забитую тараканами, калом, и ещё чёрт знает чем, и пусть ищет помощи там.

Но она пошла за мной, с трудом перебирая ногами, в обтянутых спортивных штанах, что были на неё одеты. Я придержал для неё дверь, и она прошла внутрь, перебирая пальцами этот ужасный свёрток для мусора. Она остановилась и просто встала посреди кабинета.

“Лифт за-аа-стрял”,- промямлила она.

“Да, сожалею об этом. Надеюсь, вы в порядке. Слава богу, у вас было что поесть, не так ли?”

Она снова начала плакать, сжав со всей силы свой пакет, и я испугался, что он лопнет и зальёт своим содержимым весь мой кабинет. Она кивнула, ее лицо покраснело, и слёзы лились не только из глаз, а как мне показалось из всех пор на её голове. Она попыталась стереть их, в то же время не отпуская мешок из рук.

“Давайте я подержу его!”- предложил я, молясь, чтобы она сказала нет.

Она покачала головой.

“Что у вас там?” – наконец, решился спросить я.

Она зафырчала и зарычала, втягивая слёзы и сопли обратно в свой нос и рот. Она вытерла глаза и рот, оставив на лице огромные красные мазки от соуса.

“Ос-ост остатки…” – сказала она заикаясь, потом её грудь снова стала вздыматься, и она откинула голову и начала реветь снова. Она плакала фонтаном. Она выглядела настолько несчастной, что мне по-настоящему стало её жалко.

“Послушайте”,- сказал я,- “застрять в лифте, – это достаточно стрессовая ситуация”.

Её плач только усилился.

“Так почему бы нам не отложить нашу встречу, пока вы немного не успокоитесь”.

Сквозь рыдания она смогла выдавить из себя. “Вы-ы хотите встретиться со мной?”

“Ну, да … только не сегодня. Почему бы вам не пойти домой и постараться расслабиться. Я не думаю, что вы сейчас в настроении разговаривать. Но я хочу помочь вам. Давайте я запишу вас на конец недели. Как вы на это смотрите?”

Я вернулся к своему столу и достал одну из своих визиток. Её рот дрожал, и она, казалось, вот-вот готова рухнуть на пол и биться в истерике, но немного успокоившись, женщина лишь молча кивала головой и взяла протянутую кредитку своими измазанными пальцами.

>>49986
“С-спасибо”,- сказала она тихо. Я совершенно не мог разглядеть выражение её лица. Черты лица были настолько красными и опухшими, что казались пустыми и безликими.

“Проводить вас в коридор?”,- спросил я. “Я посмотрю, не застрянет ли снова лифт. Этого не должно случиться, но я не хочу, чтобы вы нервничали”.

Она покачала головой. “Н-не нужно”.

“Хорошо.”

После этого, она развернулась и вышла из кабинета. Медленно, то и дело всхлипывая. Вместе с ней исчез и этот чавкающий, чёрный мешок, и этот затхлый, гнилостный запах. Я вздохнул с облегчением, когда услышал щелчок замка.

Она так и не позвонила мне.

Прошла неделя, когда мне, наконец, удалось пообедать со своим коллегой с нижнего этажа. Мы расслабились немного, взяв по паре пива, и тут я вспомнил о ней.

“Кстати, спасибо”, – сказал я.

“За что?”

“За Амелию”.

“Кого?”

“Амелию. Расстройство желудка? На прошлой неделе, ты отправил её ко мне, помнишь? ”

“Ах, да”,- сказал он, отхлебнув пива. “Та, которая застряла в лифте. Как все прошло?”

“Она была ужасна”,- Сказал я. “Рыдала и плакала. У неё едва не случилась истерика. Я уговорил её, записаться на другой день, но она не перезвонила”.

“Ты разговаривал с её матерью?”

“Нет, я не не смог от неё ничего добиться. Я только дал ей свою визитку”.

“Ну, и что ты думаешь?”- Спросил он.

“Классический случай пищевой зависимости”,- сказал я. “Определенно, она одержима едой. Всё её лицо было покрыто…”

“Да я не про мать тебя спрашиваю, а про Амелию”.

“Что?”

“Что ты думаешь про Амелию?” – Снова сказал он.

“Я же сказал тебе, что я думаю”.

“Амелия – это тощая двенадцатилетняя девочка, страдает пищевой зависимостью, по твоему мнению”.

“Что? Нет, нет…”

И тут меня осенило.

“Она была с матерью?”

“Да, я послал их к тебе”.

“Они зашли в лифт вместе?”

Он посмотрел на меня, и тот же самый свет осознания озарил его лицо.

Стоит ли говорить, что она так и не перезвонила. Ни Амелия, ни её мать – жирная женщина, которую я встретил в тот день, и от которой пахло смертью. Она была покрыта запёкшейся кровью, и не отпускала от себя мусорный мешок с чавкающими “остатками”.