Есть у кого-нибудь любимые стихи Быкача? Давайте постить.

В общем, представим домашнюю кошку, выгнанную на мороз.
Кошка надеялась, что понарошку, но оказалось - всерьёз.
Повод неважен: растущие дети, увеличенье семьи...
Знаешь, под каждою крышей на свете лишние кошки свои.

Кошка изводится, не понимая, что за чужие места:
Каждая третья соседка - хромая, некоторые - без хвоста...
Здесь на помойке чужие законы, правила и вожаки.
Нам-то, домашним, они незнакомы. Стало быть, мы чужаки.

Дома она научилась другому - брать у хозяев еду,
Чувствовать их приближение к дому, празднество или беду,
Мыться на кухне, гостей приглашая и умиленно урча,
Вовремя влезть на плечо, утешая, вовремя спрыгнуть с плеча...

Здесь ни к чему этот редкостный навык. Здешняя доблесть грубей:
Рыться в отбросах, метаться от шавок, дружно гонять голубей...
В этом она разберется позднее, ну а пока, в январе,
В первый же день она станет грязнее всех, кто живет во дворе.

Коль новичок не прошел испытанья - не отскребется потом,
Коль не умеет добыть пропитанья - станет бесплатным шутом,
Коль не усвоил условные знаки - станет изгоем вдвойне,
Так что, когда ее травят собаки, кошки на их стороне.

В первый же день она скажет дворовым, вспрыгнув на мусорный бак,
Заглушена гомерическим ревом местных котов и собак,
Что, ожиданием долгим измаян («Где она бродит? Пора!»),
К ночи за нею вернется хозяин и заберет со двора.

Мы, мол, не ровня! За вами-то сроду вниз не сойдет человек!
Вам-то помойную вашу свободу мыкать в парадном вовек!
Вам-то навеки - дворы, батареи, свалка, зима, пустыри...
Ты, что оставил меня! Поскорее снова меня забери!

...Вот, если вкратце, попытка ответа. Спросишь, платок теребя:
«Как ты живешь без меня, вообще-то?» - Так и живу без тебя:
Кошкой, наученной новым порядкам в холоде всех пустырей,
Битой, напуганной, в пыльном парадном жмущейся у батарей.

Вечер. Детей выкликают на ужин матери наперебой.
Видно, теперь я и Богу не нужен, если оставлен тобой.
Так что, когда затихает окраина в смутном своем полусне,
Сам не отвечу, какого хозяина жду, чтоб вернулся ко мне.

Ты ль научил меня тьме бесполезных, редких и странных вещей,
Бросив скитаться в провалах и безднах нынешней жизни моей?
Здесь, где чужие привычки и правила, здесь, где чужая грызня -
О, для чего ты оставил (оставила) в этом позоре меня?!

...Ночью все кошки особенно сиры. Выбиты все фонари.
Он, что когда-то изгнал из квартиры праотцев на пустыри,
Где искривились печалью земною наши иссохшие рты,
Все же скорее вернется за мною, нежели, милая, ты.

Он жил у железной дороги (сдал комнату друг-доброхот)
И вдруг просыпался в тревоге, как в поезде, сбавившем ход.
Окном незашторенно-голым квартира глядела во тьму.
Полночный, озвученный гулом пейзаж открывался ему.

Окраины, чахлые липы, погасшие на ночь ларьки,
Железные вздохи и скрипы, сырые густые гудки,
И голос диспетчерши юной, красавицы наверняка,
И медленный грохот чугунный тяжелого товарняка.

Там делалось тайное дело, царил чрезвычайный режим,
Там что-то гремело, гудело, послушное планам чужим,
В осенней томительной хмари катился и лязгал металл,
И запах цемента и гари над мокрой платформой витал.

Но ярче других ощущений был явственный, родственный зов
Огромных пустых помещений, пакгаузов, складов, цехов —
И утлый уют неуюта, служебной каморки уют,
Где спят, если будет минута, и чай обжигающий пьют.

А дальше — провалы, пролеты, разъезды, пути, фонари,
Ночные пространства, пустоты, и пустоши, и пустыри,
Гремящих мостов коромысла, размазанных окон тире -
Все это исполнено смысла и занято в тайной игре.

И он в предрассветном ознобе не мог не почувствовать вдруг
В своей одинокой хрущобе, которую сдал ему друг,
За темной тревогой, что бродит по городу, через дворы, —
Покоя, который исходит от этой неясной игры.

Спокойнее спать, если кто-то до света не ведает сна,
И рядом творится работа, незримому подчинена,
И чем ее смысл непостижней, тем глубже предутренний сон,
Покуда на станции ближней к вагону цепляют вагон.

И он засыпал на рассвете под скрип, перестуки, гудки,
Как спят одинокие дети и брошенные старики —
В надежде, что все не напрасно и тайная воля мудра,
В объятьях чужого пространства, где длится чужая игра.

>>63488
Если оптимизировать то получается вот чего.

>доброхот

>ход.

>тьму.

>ему.

>

>ларьки,

>гудки,

>наверняка,

>товарняка.

>

>режим,

>чужим,

>металл,

>витал.

>

>зов

>цехов

>уют,

>пьют.

>

>фонари,

>пустыри,

>тире -

>игре.

>

>вдруг

>друг,

>дворы

>игры.

>

>сна

>подчинена,

>сон,

>вагон.

>

>гудки,

>старики

>мудра,

>игра.

Многие пишут, как им жаль писателя и поэта Дмитрия Быкова. Который в больнице, в коме, и которому теперь очень плохо. Но я ничего подобного писать не буду. И не потому, что мне Дмитрия не жаль. А совсем наоборот — потому что мне его жалко уже давно. Причем по причине более существенной, чем здоровье и даже жизнь. Ибо все мы смертны, а вот жизнь прожить можем по-разному. Что, впрочем, на здоровье и жизни тоже отражается самым непосредственным образом.

Дело тут вот какое. Быков — человек с очень определенной самоидентификацией. Он, конечно, рожден быть элитным либералом (в россиянском смысле) и всю жизнь хотел быть только им. Но с одной крайне важной оговоркой: он хотел быть либералом фрондирующим, этаким анфаном терриблем среди либералистов. То есть не только издеваться над русскими на потеху начальству, но еще немножко задевать и светлых людей с хорошими генами. Ну то есть регулярно говорить что-то вроде «Россия — мерзейшая на свете страна, кто бы спорил, но ведь и в Израиле не все шоколадно». «Гнусного русского царя молодые красивые коммунисты правильно расстреляли, но царевича-то и девочек за что». И даже: «Русские — свинское говно, их надо вечно сечь кнутом, но так и Пархоменко с Альбацихой тоже стоило бы выпороть — или хотя бы отшлепать». Впрочем, конечно, попивая вкусненькое винцо с тем же Пархоменко и Альбацихой, здесь — обязательный ритуал. Но и чтобы про отшлепать тоже все знали.

Маленькое право фрондировать было для него очень важно. Без такой поправочки жизнь ему была не мила. Он понимал, что за фрондерство страдает, готов был нести определенные неудобства и т.п. Однако с позиции своей — хочу иметь право не только поносить русских, но и слегка пофыркивать на либеральные святыньки — очень долго не сходил. И чувствовал себя молодцом и смельчаком. Что придавало его жизни кураж.

А снесла его с позиции Украина. Как тема, по которой от всех потребовали абсолютно однозначного решения: ты или среди обреченных ватников, или среди приличных людей. Причем тут потребовали именно абсолютной поддержки Украинушки и лизания украинских сапог.

Я не припоминаю, как Дима относился к Украине в более спокойные времена. Вроде бы — слегка брезговал. Грузин он ставил не в пример выше. И когда была команда страстно любить чурчхелу, он любил ее, в общем, без большого напряжения над естеством. Советскому человеку (а Быков таковым является на физиологическом уровне) бесконечная любовь к Грузии вшита в подкорку. К тому же ездить в Тбилиси и там лизать сапоги — команды не было. А тут была. Буквально. Я хорошо помню, как вся наша либерастия поехала в Киев присягать на верность украинскому делу. Быков ехать не хотел. Но все-таки поехал. Видимо, надавили сильно и конкретно: или ты с нами, или ты против нас. И если ты против — сотрем тебя в пыль, никуда не пустим, ни малейшей премии не дадим. Ну и куда деваться? Быков любит красивую жизнь, путешествия. В конце концов он семейный человек, у него две семьи. В общем, наступил на свою гордыньку и поехал служить.

И вот с тех пор у него все пошло не слава Богу. Нет, как раз в плане промоушена стало шоколадно, киркоровно. Быкова стали продвигать и пропихивать неимоверно, космически. Господин хороший кричал со всех подмостков, читал лекции из всех утюгов, заполнял собой любой свободный объем.

А вот внутри Быкова начались нелады. И главное — куда-то пропали остатки таланта. Который, несомненно, был, и заметный. Книги — увы, книги никогда не давались ему, но вот стихи хорошие случались, и лекции интересные, и сам по себе он был интересен (впрочем, тему «Быков как жанр» лучше отложить до более благоприятного времени). Но после 2014 года что-то в нем сломалась, какая-то жилочка лопнула. Продуктивность и трудоспособность с ним остались, да. А вот дар Божий — взяли обратно. И дар поддерживать отношения с самыми разными людьми, ничем не поступаясь. Даже его не стало. Например, Быков тупо по разнарядке вычеркнул из своего окружения людей, с которыми поссориться вообще очень сложно — например, того же литератора Дмитрия Ольшанского. Или поэта Игоря Караулова. За политику, ага-ага.

В том мире, где с тех пор поселился Быков, мне делать совершенно нечего, я и не интересовался особо его делами. И так все понятно. Через каких-то дальних знакомых до меня что-то доносилось. Говорили, что Дима сильно сдал во всех отношениях. Слыхал я даже такое, что он бросил пить и чуть ли не сел на диету. Что абсолютно противоречило его модусу вивенди и операнди, так что я не поверил.

И вот я теперь думаю. Не вписался бы он за ту Украину всеми копытами, остался бы собой, со своей родной выстраданной фигой в кармане — может, и не заработал бы кучу премий, денег и т.п. Но, думаю, был бы он веселее и счастливее. И сейчас выпивал бы с кем-нибудь, одновременно диктуя по телефону статью и сочиняя стишок-однодневку, но с парой ярких строк… Впрочем, кто знает. Может быть, он счел сделку удачной. А вот его тело могло быть иного мнения.

Ну что тут сказать. Здоровье, конечно, главное, и его я Дмитрию от всей души желаю. Чтобы он как можно скорее поправился и встал на ноги.

Жаль только, что больше пожелать-то, по сути, и нечего. Даже творческих успехов.

Писателя-публициста Дмитрия Быкова, госпитализированного в уфимскую клиническую больницу с отеком мозга, переводят в московскую больницу. Такое решение было принято на консилиуме республиканскими и столичными специалистами. Ожидается, что транспортировку организуют уже сегодня вечером, 18 апреля. В настоящий момент журналист по-прежнему находится в нейрореанимации в состоянии медикаментозной комы на аппарате искусственной вентиляции легких. Врачи оценивают его состояние как стабильно тяжелое.

Напомним, что Дмитрия Быкова госпитализировали 16 апреля: мужчина внезапно почувствовал себя плохо еще на борту самолета, когда летел из Екатеринбурга в Уфу. В башкирской столице журналист должен был выступать с лекцией «Русский анекдот как литературный жанр».

Как рассказал «КП-Уфа» собственный источник, сначала медики заподозрили у Дмитрия Быкова инсульт. Врачей насторожило странное поведение писателя: он был дезоориентирован, шатался, кого-то звал, с кем-то разговаривал. Журналист даже не смог самостоятельно спуститься с трапа самолета, пришлось спускать его на носилках.

В ряде СМИ появилась информация, что экипаж самолета не сразу обратил внимание на плохое самочувствие Быкова, посчитав, что он попросту пьян. Хотя в своем недавнем интервью проекту «Еще не Познер», журналист категорически заявил, что «давно завязал с алкоголем». Однако позже очевидцы рассказали, что сразу по громкой связи спросили – есть ли на борту врач, а также заранее предупредили сотрудников аэропорта, что требуется медицинская помощь.

Из аэропорта на скорой Дмитрия Быкова экстренно госпитализировали в уфимскую клиническую больницу № 22 и поместили в нейрореанимацию. После проведенного врачебного консилиума диагноз «инсульт» не подтвердился.

- В настоящий момент диагноз «инсульт» не подтвержден, состояние Быкова по-прежнему остается стабильно тяжелым. Сейчас с ним работают лучшие специалисты республики, которые делают все возможное, чтобы улучшить его состоянии, - сообщил и.о. министра здравоохранения Башкирии Максим Забелин.

Сегодня утром, 18 апреля, к писателю прилетела команда высококвалифицированных врачей из Москвы. Первоначально после проведенного медицинского консилиума медики не хотели перевозить Дмитрия Быкова в Москву, хотя у них возникли некоторые вопросы к оборудованию уфимской больницы.

- Одним из возможных диагнозов называют энцефалопатию. Однако полной конкретики пока нет, - рассказал «Комсомольской Правде - Уфа» собеседник

>>64117
Ну а хуле, Быкова спасают всем миром. В Уфе, в больницу которой его госпитализировали, летит целая бригада нейрохирургов из госпиталя Бурденко. В самой клинике за Дмитрия Быкова борются лучшие врачи. Сама министр здравоохранения держит на контроле случай с заболеванием Дмитрия Львовича. Ненавидимое писателем государство делает все, что поставить Быкова на ноги. "Россия — это огромное пространство, беспощадное к человеку", - писал Дмитрий Быков в «Пространство полемики. Честная моя Родина».

"Смысл жизни в российских условиях заключается в ее бессмысленности", утверждал писатель в книге «Леймогонная Россия, или Хвала дриздежу». А сейчас бессмысленная Россия собрала лучших врачей, чтобы он писал такое и дальше.

"Родина любит нас покорными, жертвенными, а лучше бы мертвыми", утверждает Дмитрий Львович в «Пропало желание». А у государство не пропадает желание побороться за жизнь и здоровье своего не самого благодарного гражданина, и менее всего желает оно видеть оного мертвым.

"Но в том-то и беда России, что она никогда не умела прислушиваться к умным", говорил в статье «Памяти сложной системы». А сейчас поклонники его таланта и родственники ловят каждое слово и умозаключение явно не глупых врачей.

"Все в России сделано без любви, по принуждению, для выживания (Дм. Быков, «Блуд труда»). И с любовью к заболевшему читают сводки из больницы даже те, кто никогда не любил мастера слова.

"Россия — тормоз, вечный «лежачий полицейский» на пути к любому прогрессу (Дм. Быков «Бриколаж / Зачем нужна Россия?») И тем не менее. этот "тормоз" делает все. чтобы прогрессивный гражданин и далее продвигал прогресс в стране - "лежачем полицейском". Чтобы он наставлял неразумных чад "этой страны" на путь истинный, каковой ему кажется верным.

Дмитрий Львович Быков находится в настоящий момент не в статусе либерала, писателя, врага или друга государства. Он тяжело заболел. Каждый из нас может вот так, на ровном месте заболеть, попасть в клинику и вообще в непростые жизненные обстоятельства. Дай Бог, чтобы медицина в нашей стране к каждому подходила одинаково с любовью и сочувствием, знанием и усердием. Таким же, как к известному по выступлениям на Эхо Москвы писателю.