Перевод с английского стихотворения Редьярда Киплинга "Brown Bess"

"Brown Bess" – "Смуглая Лиза" – на солдатском жаргоне прозвище английского кремнёвого ружья, которое состояло на вооружении с 1700 до 1815 года.

В эпоху пышных кружев, кафтанов из парчи
Кому-то было нужно всех скромности учить:
Простой суровой сталью затмила роскошь, блеск
"Смуглянка Лиза" наша, винтовка "Браун Бесс".
В глаза мужчинам прямо смотрел её зрачок,
Хлыщи пред этой дамой склоняли паричок,
И веским было слово её кремнёвых губ,
Коль смуглый стан дубовый обнимет воин-друг!

Высокий парень хмурый в тяжёлых сапогах
Носил свою подругу буквально на руках,
Немаленького веса, и взгляд её тяжёл,
Однако понимали повсюду хорошо,
И в рукопашной пляске с красавицей такой
Нередко до упаду плясал солдат чужой,
И кланялись султаны, князья и короли,
Смуглянку Лизу слыша хотя бы издали!

Причёски и наряды менялись у людей,
Немало поменялось на троне королей,
Но только не меняли ни мода, ни прогресс
Смуглянку Лизу нашу, старушку Браун Бесс,
Фигурой смуглой стройной известна всей Земле,
Всё в той же пудре чёрной и с мушкой на стволе,
С вуалью дымовою - неотразимый вид,
"Я выгляжу убойно!" – кокетка говорит.

Солдат в мундире красном повсюду с ней бывал,
Квебек, Кейптаун, Акко подруге показал,
В Мадриде, Гибралтаре, в пустынях и в горах
Смуглянку Лизу знали в походах и боях,
Где грянет меткий выстрел – там путь бойцу открыт,
Полмира по-английски доныне говорит,
Всё, что британским было, и что покуда есть –
Заслуга Смуглой Лизы, старушки Браун Бесс!

На старости лет снова успех Смуглянку ждал:
На поле Ватерлоо – её последний бал!
Пред тем Наполеону давно мешала лезть
К господству мировому старушка Браун Бесс,
Французским генералам, не одному, не двум,
И наглость убавляла, и проясняла ум,
И Бонапарту выпал под Ватерлоо шанс:
Устроить Смуглой Лизе последний матч-реванш.

С рассвета до заката и до рассвета вновь
Конца не видно бою, повсюду льётся кровь,
Французских батальонов рассеяны каре,
И против Смуглой Лизы нет силы на земле,
В плен вынужден был сдаться тогда Наполеон,
И заново подняться уже не сможет он,
Для мира танцевала последний танец здесь
Смуглянка Лиза наша, старушка Браун Бесс.

В музее Уайт-холла (есть в Лондоне такой)
Ждал старую винтовку заслуженный покой,
Хоть возрастом два века – ствола сияет блеск,
На месте штык и шомпол, кремень в затворе есть,
С привычною военной осанкою прямой,
Готовая мгновенно коль надо – снова в бой,
Для каждого британца как Божий дар с небес –
"Смуглянка Лиза" наша, винтовка "Браун Бесс"!

Что означало понятие "Жить как Белый человек" в Британской империи видно из биографии Джеральда Даррелла, описывающей его экспедицию в Британский Камерун в 1947-1948г.
"В те времена жизнь в Африке была довольно привлекательной для европейцев, решивших поселиться среди девственной природы. В Камеруне не было отелей, ресторанов, магазинов, кинотеатров, библиотек, электричества и — Джеральд сделал на этом особый упор — белых девушек. Но в качестве компенсации этих неудобств путешествующие британцы могли позволить себе роскошь образа жизни, практически не изменившегося со времен расцвета Империи. Джеральд чувствовал себя здесь, как рыба в воде. Он не мог удержаться, чтобы не написать домой о том, насколько его жизнь в Африке отличается от лишений послевоенной поры в Англии.
«Если забыть о тяжелой работе, связанной с уходом за животными, мы живем здесь, как настоящие аристократы. Нас окружает роскошь. Если нам захочется, мы можем менять рубашки хоть пять раз в день. Я пишу это письмо вот уже полтора часа: я сижу за столом, возле меня стоит стакан пива, а Пайос, наш стюард, почтительно стоит за моим стулом, готовый в любой момент наполнить опустевший сосуд и подать мне новую сигарету, когда я докурю ту, что торчит сейчас у меня во рту. Пайосу всего шестнадцать лет, но он просто великолепен. Ему удается содержать весь дом в идеальном порядке. Наши постели всегда заправлены, стол накрыт, ванна наполнена водой и так далее. Сейчас время обеда, и до меня доносятся соблазнительные запахи — готовят здесь очень вкусно. Цыпленок стоит три шиллинга, бананы — пенни за связку из двенадцати штук. Нам выделяют четыре бутылки виски на месяц, но я выпиваю их в одиночестве, Потому что Джон не пьет. За обедом и по вечерам мы курим сигары, которые тут удивительно дешевы. Штат нашей прислуги состоит из двух поваров, двух стюардов и мальчишки-прачки, а также плотника, которому мы платим два шиллинга в день. Мы собираем животных в полной роскоши».
Из честных, откровенных писем, посланных Джеральдом матери, становится ясно, что он полюбил Африку и освоился на новом континенте сразу же, как только ступил с корабля на твердую землю. Он впервые уехал из Европы (если не считать самого раннего детства). Старомодный, колониальный образ жизни пришелся Джеральду по душе. Цвет кожи и национальность автоматически причислили его к элите местного общества, как только он ступил на землю Камеруна. По своему отношению к местному населению и восприятию собственного статуса и положения Джеральд стал колонизатором из колонизаторов. Он смело общался и с людьми, и с животными, не испытывая ни малейшего страха или затруднения. Время от времени в своих письмах он шутливо называл себя «строителем империи» или «великим белым хозяином».
Освоившись с имперской ролью, Джеральд отправляет домой письма с рассказами о ходе экспедиции. Читать их довольно удивительно. Вот рассказ о том, как он покупал у местного охотника довольно редкую птицу.
«Охотник сидел на земле, надвинув шляпу на глаза и куря сигарету. Он подробно объяснял собравшимся африканцам, какой он умный, что сумел поймать такое существо. Охотник поздоровался со мной, не поднявшись, не сняв шляпы и не вытащив сигареты изо рта. К тому моменту я уже был в ярости. «Поднимись, сними шляпу, вытащи изо рта эту гадость и поздоровайся со мной, как положено!» — заорал я в лучших традициях Великого Белого Хозяина. Охотник подчинился, как нашкодивший школьник».
Пятьдесят лет спустя читать такое неудобно. Но в то время подобное поведение было совершенно естественным и даже обязательным для англичанина в Африке. Для новичка в колониальном мире не было иных примеров поведения, а любые отклонения от неписаных правил имперской игры грозили серьезными осложнениями.

Белое перо — традиционный символ трусости в странах бывшей Британской империи и, в особенности, в Британской армии. Наиболее известной была практика вручения белых перьев мужчинам, не участвующим в военных кампаниях, как знак обвинения в трусости и социального порицания.
В августе 1914 года, когда началась первая мировая война, британский адмирал Чарльз Фицжеральд выступил с инициативой награждать «Орденом Белого Пера» любого мужчину призывного возраста, который не носит военную форму.
У британцев в те годы не было всеобщей воинской обязанности, и армия нуждалась в добровольцах. Инициатива была активно поддержана патриотической общественностью, особенно некоторыми феминистками. Женщины и молодые девушки-патриотки подходили к молодым людям без военной формы и цепляли им белое перо, как бы говоря: «Ты не настоящий мужчина в моих глазах, а трус, решивший отсидеться на гражданке».
Инициатива была довольно эффективной. Общество было охвачено патриотическим порывом. Молодые люди, у которых еще оставались какие-то сомнения, получив белое перо от знакомых девушек или родственниц обычно не выдерживали такого срама, и шли на призывные участки.
Однако в 1916 году жители Лондона в общественном транспорте уже часто шарахались от людей в полевой форме, боясь подцепить от них вшей. Рядовой Эрнест Аткинс, приехавший в отпуск с фронта и ходивший по городу в гражданской одежде, рассказывал, что к нему в трамвае подошла девушка и преподнесла белое перо. Нервы у парня не выдержали, он ударил её по лицу записной книжкой и сказал: «Я отвезу это перо своим сослуживцам в Ипр. Я в гражданке, потому что люди думают, что в полевой форме вши. Но даже если бы это было и так, она была бы наполовину менее вшивая, чем ты».
Всего потери Британской Империи в период с 1914 по 1918 годы составляли 876 084 человека, из которых 418 361 человек убит в бою, 167 172 умерло от ран, 113 173 человека умерло вследствие заболеваний или травм, 161 046 пропало без вести и считаются погибшими, 16 332 человека умерло в плену. 2 090 212 человек было ранено или искалечено.
Тысячи британцев погибли на войне на которую они пошли от стыда за врученные им белые перья. Тысячи солдат вернулись домой безногими или безрукими калеками и женщины вручавшие им белые перья отвернулись от них, считая их физически неполноценными мужчинами, не способными обеспечить им хорошую жизнь в достатке.

Отношение англичан к русскому медведю отлично выражено Киплингом в своем стихотворении:

Мировая с медведем

Ежегодно, схватив винтовки, белые люди идут
Маттианским проходом в долины поохотиться там и тут.
Ежегодно сопровождает беспечных белых людей
Матун, ужасный нищий, забинтованный до бровей.

Беззубый, безгубый, безносый, с разбитой речью, без глаз,
Прося у ворот подаянье, бормочет он свой рассказ -
Снова и снова все то же с утра до глубокой тьмы:
"Не заключайте мировой с Медведем, что ходит, как мы".

"Кремень был в моей винтовке, был порох насыпая в ствол
Когда я шел на медведя, на Адам-зада я шел.
Был последним мой взгляд на деревья, был последним на снег
мой взгляд,
Когда я шел на медведя полвека тому назад.

Я знал его время и пору, он - мой; и дерзок, и смел,
Он ночью в маисовом поле мой хлеб преспокойно ел.
Я знал его хитрость и силу, он - мой; и тихонько брал
Овец из моей овчарни, пока я крепко спал.

Из каменной пещеры, где гордых сосен ряд,
Тяжелый от обеда, бежал медведь Адам-зад,
Ворча, рыча, бушуя, вдоль голых диких скал.
Два перехода на север - и я его догнал.

Два перехода на север - к концу второго дня
Был мной настигнут Адам-зад, бегущий от меня.
Был заряд у меня в винтовке, был курок заранее взведен
Как человек, надо мною внезапно поднялся он.

Лапы сложив на молитву, чудовищен, страшен, космат,
Как будто меня умоляя, стоял медведь Адам-зад.
Я взглянул на тяжелое брюхо, и мне показался теперь
Каким-то ужасно жалким громадный, молящий зверь.

Чудесной жалостью тронут, не выстрелил я... С тех пор
Я не смотрел на женщин, с друзьями не вел разговор.
Подходил он все ближе и ближе, умоляющ, жалок и стар,
От лба и до подбородка распорол мне лицо удар...

Внезапно, безмолвно, дико железною лапой смят,
Перед ним я упал, безликий, полвека тому назад.
Я слышал его ворчанье, я слышал хруст ветвей,
Он темным годам оставил меня и жалости людей.

С ружьями новой системы идете вы, господа,
Я щупал, как их заряжают, они попадают всегда.
Удача - винтовкам белых, они приносят смерть,
Заплатите, и я покажу вам, что может сделать Медведь.

Мясо, как головешка, в морщинах, в шрамах, в узлах -
Матун, ужасный нищий, угощает на совесть и страх.
"Заберитесь в полдень в кустарник, его подымите там, -
Пусть он бушует и злится, идите за ним по пятам!

(Заплатите - надену повязку.) Наступает страшный миг,
Когда на дыбы он встанет, шатаясь, словно старик,
Когда на дыбы он встанет, человек и зверь зараз,
Когда он прикроет ярость и злобу свинячьих глаз,

Когда он сложит лапы, с поникшей головой.
Вот это минута смерти, минута Мировой".
Беззубый, безгубый, безносый, прося прохожих подать,
Матун, ужасный нищий, повторяет все то же опять.

Зажав меж колен винтовки, руки держа над огнем,
Беспечные белые люди заняты завтрашним днем.
Снова и снова все то же твердит он до поздней тьмы:
"Не заключайте мировой с Медведем, что ходит, как мы."

Немного найдется на свете мест, где условия для исследователей времен Великих географических открытий были бы такими сложными, как в Западной Африке. Это территория была покрыта непроходимыми джунглями, болотами и практически непроходимыми водными путями. Враждебность местного населения и дикие животные представляли постоянную опасность для жизни. Но хуже всего были тропические болезни: малярия, лихорадка, тиф, гвинейский червь, дизентерия и сонная болезнь, причем последняя была смертельна не только для людей, но и для вьючных животных. Смертность европейцев в Западной Африке была настолько высока, что весь район получил название «могила белого человека». Тропические заболевания убивали в XVIII веке в первый же год от 25 до 75 процентов новоприбывших европейцев. В последующие годы умирало ещё около десяти процентов.
В этих условиях спасением для колонизаторов стала кора хинного дерева. Существует около тридцати видов этого дерева, и все они относятся к роду Cinchona. Родиной цинхоны, или хинного дерева, являются восточные склоны Анд — от юга Колумбии до Боливии. Особые свойства коры этого дерева издавна были известны местным жителям, которые пили отвар коры, чтобы излечиться от лихорадки.
Есть множество рассказов о том, как европейцы узнали о противомалярийных свойствах коры хинного дерева. Согласно одной версии, испанский солдат, страдавший от приступа малярийной лихорадки, попил воды из озера, вокруг которого росли хинные деревья, и чудесным образом излечился. Другая история рассказывает о донье Франсиске Энрикес де Рибера, графине Чинчон, муж которой был вице-королем Перу в 16291639 годах. В начале 30-х годов графиня тяжело заболела малярией. Традиционные европейские лекарства ей не помогали, и врач решил прибегнуть к местному средству — коре хинного дерева. Считается, что цинхона получила свое название в честь графини Чинчон (в несколько измененном звучании), которая выздоровела благодаря хинину.
Кору хинного дерева применяли для лечения от малярии (а также от нарушения пищеварения, жара, облысения, рака и многих других заболеваний) на протяжении трех последующих столетий. Но только в 1735 году французский ботаник Жозеф де Жюссье, изучавший дождевые леса в высокогорьях Южной Америки, выяснил, что источником коры являются различные виды широколиственного дерева, достигающего в высоту двадцати метров. Эти виды деревьев принадлежат к семейству Rubiaceae, к которому относится и кофейное дерево. Кора хинного дерева всегда пользовалась большим спросом, и ее получение превратилось в целую индустрию. Кору можно снимать, не срубая дерева, но гораздо проще и прибыльнее срубить дерево и содрать с него всю кору. По этой причине к концу XVIII века ежегодно вырубалось около двадцати пяти тысяч хинных деревьев.
С расширением колониальной экспансии в Азии и Африке для предотвращения малярии требовалось все большее количество препарата. Привычка британцев принимать хинин в целях профилактики превратилась в традиционный вечерний джин с тоником (джин добавляли, чтобы заглушить горький вкус раствора хинина). Британская империя нуждалась в хинине, поскольку во многих важнейших ее колониях (в Индии, Малайзии, Африке и на Карибских островах) малярия была эндемическим заболеванием. Колонии Голландии, Франции, Испании, Португалии, Германии и Бельгии тоже располагались в малярийных районах. Потребность европейских колонизаторов в хинине была огромной.
Хинин обладает чрезвычайно горьким вкусом, и, как многие горечи (например, экстракты из полыни или кофеин, стрихнин), при приёме внутрь увеличивает секрецию желудочного сока и стимулирует аппетит. Понижает температуру тела, угнетая терморегулирующий центр гипоталамуса. Ранее его широко применяли как жаропонижающее и как стимулятор аппетита. В наше время, в связи с наличием эффективных жаропонижающих средств и мощных стимуляторов аппетита, хинин практически перестал употребляться в обоих качествах.
Хинин тормозит размножение бесполых эритроцитарных форм малярийного плазмодия, что позволяет применять его при малярии. Но и в этом качестве он сегодня применяется редко, так как появились более эффективные и безопасные синтетические противомалярийные средства.
Ушли в прошлое европейские колониальные империи, синтезированы химические лекарства, успешно лечащие тропические заболевания, но кора хинного дерева навеки останется в истории как спасительница европейцев от мучительной смерти в джунглях Африки,Южной Америки и Юго-Восточной Азии.
Привычка британцев пить джин с тоником осталась до сих пор.