"Пульсация"

Ещё более новый взгляд.

Часть первая.

На самом деле вы презираете и ненавидите свободу. Вы трясётесь и покрываетесь мурашками лежа под кроватью и завязывая старым пыльным шарфом свой рот. Вы предпочтёте слепоту голубым широким глазам. Вас тревожат ночные кошмары о том, что вы по грязному свободны. Вы разогреваете попкорн от 3-х до 5-ти минут, ведь так указано на упаковке. Вы влюбляетесь по записи, а не в порядке живой очереди. Вы обгрызаете ваше время со всех сторон.

Вы воете о том,
Что так незначимо, неважно
Вывозите потом, в ночи,
Всё то, что в масках телевизионщиков сокрыто
Очень лицемерно, когда лицемерие ненавидит само
себя
А с утра опять в аптеку

Едва заметив выбор вы полагаетесь на детерминизм. Вы жалки. Я презираю ваши повадки земноводных. В своих снах я за шиворот тащу вас на эшафот, а на мои руки с ваших голов скачут вши. У вас есть удивительная способность, своей немыслимой ничтожностью вы обращаете на себя внимание.
Сквозь "Вопль" Гинзберга, что жадно владеет грязной задницей Керуака, я слышу как вы поёте детям, что уже боятся свободы, колыбельные.
Вы гнусавы потому, что ваши отцы были гнусавы, а до этого и их отцы.
Ночью вы спите потому что так заведено, а я так заведен, потому что мне снятся улицы.
Вы восклицаете "Грязь!", когда замечаете что-то прекрасное, тёплое, молочное, воздушное и полностью свободное.
Я буду резать ваше тщеславие опасной бритвой.

Плюшевые игрушки
и то
Куда менее игрушки
чем вы

Вы не замечаете нас.

А мы сходим с поезда, тут же закуривая, чувствуем перрон под ногами. Мы втягивает носом просоленый выхлопом от топлива воздух и он не кажется нам отвратительным, напротив, мы хотим, мы желаем его.
С рюкзаком за спиной мы отправляемся в первый бар, ведь город узнаётся по барам, как человек по тому курит он или нет. В баре мы нахлёстываемся. Одни или нет. Нам плевать на свободу, ведь мы её прямые работодатели. Мы наблюдаем за посетителями, мы составляем комикс.
Затем мы приползаем в самый дешевый хостел, с девицей или без, напиваемся снова, трахаемся, мы грязно трахаемся.
Мы засыпаем.

Знакомьтесь, мы необитники, мы сверхлюди, мы чистота, мы могильные цветы, мы гении ночных фонарей, мы и есть люди.
Мы горы, которые сами вас обходят.
Лишь единицам из нас удается стать кем-то, но и они стреляют себе в рот.
Мы обормоты, мы вечно без работы и нам не нужна страховка.

Бойтесь нас, ведь мы язвительны как Господь, мы скользки как змей искуситель, мы остроумны как поэты и мы смертельны как снотворное.
Мы едва заметны, как будничная улыбка.
Мы не оставляем в долгу, как искренний подарок.
Мы монополисты своего Я и вашего Он.
Мы бы не прочь хотеть, но только желаем.

Ногтем по струне, начало концерта,
Палочкой о палочку, как метроном
Первые аккорды звуком прецедента
В желудке бурлил проглоченный ром

Мы ядовитые графоманы. Наши тексты растекаются на листах как змеинный яд в крови. Мы любим мир кривой любовью, хоть он и молчит нам в ответ. Мы уродуем души в поисках новых форм для их скульптур. Мы ненавидим рассветы и клыками вампира впиваемся в багряные закаты. Едва ли мы станем президентами. Едва ли получим образование выше среднего. Едва ли научимся верлибру.
Тот, кто читает это, либо Я, либо сидит в вагоне метро и ругает себя за то, что так поспешно выбрал книгу в интернет-библиотеке.
Мои взгляды и мысли это отрыжка эпохи и поколения. Отрыжка, за которую всегда стыдно, но которую невозможно сдержать.
За пять лет мы учим три аккорда и понимаем, что этого хватит для того, чтобы понравиться женщине.
Глубокие помыслы и бегающие глаза, вот наш портрет.

Зачем я пишу это?

Книга для троих: для меня
для неё
для него

Я не хочу быть понятым тем, кто хочет понять. А остальные подотрут листами задницу, ведь для них это как ежедневник.
Я пишу это в символичных местах. Под живую музыку никому не нужных бардов.
Я пишу это это в месте, которое не найдут те, у кого запасы подсолнечного масла в буфете на кухне.
Я пишу это и проверяю, не заглядывает ли кто-нибудь через плечо.
Я пишу это один.
Я бы хотел, чтобы издание этой книги пахло выпечкой с вокзала.
Я пишу это захлёбываясь буквами.
Я нанизываю их на ниточку и вешаю на шею каждому из вас, целуя прямо в губы.
Я пишу это уже два года и буду писать еще.
Я пишу это трезвый и пишу это пьяный.
Всё, что я хочу, это писать.

Я хочу, чтобы эта книга осталась забытой лежать где-то в сгоревшей по пьяни квартире.
Я хочу, чтобы моего лица не было на задней корочке.
Я хочу, чтобы меня забыли.
Я хочу быть автостопером на обочине истории, попутчиком, которого никто не подбирает.
Я так хочу быть желтизной на краешках страниц.
Я хочу быть растворимым кофе, что купили по скидке.
Я хочу быть обросшей мифами памятью о некогда существовавшем в твоём городе клубе с самыми крутыми тусовками.
Я хочу быть каплями дождя, стекающими с языка лопаты на моих похоронах.

Будь памятью,
Её ведь чтят сильнее.
На сердце человечества нарыв
Будь памятью,
Её не судят.

Цель этой поэмы лишь одна.
Не дать будущим воспоминаниям исказить нас.
Не оставить нас в стороне от их скользящего взгляда.
Я ставлю заплатку на истории поколений.
Я хочу, чтобы люди в будущем знали о том, что мы жили.
Я хочу, чтобы наши жизни попали в картотеку ноосферы.

Цель этой жизни лишь одна.
Это первая книга, которая у меня получается.
Эта книга должна стать приправой в лицемерном чане литературы.
Острая отрезвляющая приправа.
Эта книга: Нож для масла
Намокшие спички
Первый, написанный в детстве стих
Солонка в советской столовой
Брошеный проржавевший автомобиль
Вынос гроба с телом отца