Первым ощущением, появившемся в разуме, была боль. Первой мыслью – то, что только что закончился очень долгий сон без сновидений. Первым действием – попытка вдохнуть. Но вместо глотка воздуха произошло что-то совершенно неожиданное. Змеелюд почувствовал, как в его легкие прорывается жидкость, но вместо новой порции обжигающей боли было… ничто. Змей рефлекторно попытался остановить вдох, а его рука начала судорожно метаться в поисках чего-то, что могло его спасти. В следующий миг пальцы сомкнулись на чем-то, что заставило Ссскалиса успокоиться. Ладонь почувствовала привычную тяжесть клинка и в тот же момент разум змеелюда прояснился.
Ему не хотелось дышать. Несмотря на какие-то крайне слабые ощущения в легких, которые были похожи на отголоски дискомфорта, всё было в порядке. Помимо того, что единственным явным чувством было ощущение давления и течения, которое то и дело порывалось сдвинуть тело Ска. Но этого по каким-то причинам не происходило. Секунды, в которые змей пытался понять, что происходит растягивались в часы, но постепенно мысли и обрывки воспоминаний складывались в общую картину. То, что она была далека от обнадеживающей было не в новинку, но настолько в большой заднице Ссскалис оказывался впервые. Для того, чтобы ощутить отголосок паники, было достаточно только того факта, что он был мертв, а подобное для змеелюда было впервые. Второй неприятной вещью было то, что его похоронили в воде, а это значило, что ему предстоит выбраться со дна. Каким бы то не было образом. Последним неприятным моментом стало то, что Ска абсолютно не представлял, где он находится и что произошло. Но нужно было что-то делать.
Первым делом нужно было открыть глаза и понять, как глубоко в воде был змей. Невероятным усилием воли Ска приоткрыл веки, и понял, что находится в абсолютной темноте. Никаких ориентиров, подсказок или чего-то подобного не было в принципе. Змею оставалось только одно – попытаться хоть как-то выбраться. Он не чувствовал слабости, но что-то глубоко в его разуме подсказывало ему, что пытаться плыть ему не стоит. Ссскалис медленно и с гигантским усилием повернулся на бок и почувствовал, что что-то соскользнуло у него с груди. Отпустив рукоять клинка, которую до этого момента змеелюд рефлекторно сжимал, он принялся искать это что-то. Несколько секунд поиска и пальцы нащупали на дне флягу. Стоило Ска только её коснуться, как в голове возникло ощущение чего-то до боли знакомого. Никаких ярких вспышек воспоминаний или озарений – только мысль о том, что фляжку нужно вернуть её хозяину. Змей подтянул её к себе, схватился за неё зубами, вновь сжал рукоять клинка и принялся ползти вперёд.
Каждый сантиметр движения давался через гигантские усилия. Толща воды не хотела отпускать тело Ска, но он продолжал ползти. Не было ни ощущения усталости, ни боли, ничего. Даже призрачные ощущения страха и паники отступили, сменив место безграничной апатии. Несколько раз, когда подводное течение отталкивало его назад, змей просто вонзал в морское дно свой клинок и подтягивался к нему. В такие моменты змеелюд рефлекторно пытался вдохнуть, но вновь и вновь вместо воздуха в его легкие заливалась вода. В какой-то момент Ссскалис понял, что больше не может пытаться вдохнуть – его легкие и так были до отказа забиты водой. Но эта мысль не вызвала абсолютно ничего, и змей продолжал двигаться вперёд.
Со временем чувство времени покинуло Ска. Ему было плевать, сколько времени понадобится на то, чтобы выбраться, плевать на то, что с ним случилось. Единственное, что его мотивировало – это ощущение фляги в зубах. Её нужно было вернуть во чтобы то не стало, а для этого требовалось сначала выбраться со дна моря.
Через какое-то время сквозь толщу жидкости начали пробиваться лучи солнца. Они были слишком слабыми, но достаточными, чтобы подсказать змею, что он движется в правильном направлении. Тем более, чем дольше он выбирался, тем легче это становилось делать. Несмотря на поглощающее чувство безразличия, это придало змеелюду слабую веру в то, что у него получится выбраться. Каких бы усилий это не стоило.
На дне было ужасно спокойно. У Ссскалиса создавалось чувство, что он был единственным случайным свидетелем бесконечной тишины и пустоты. Если бы не состояние змея, он бы мог начать восхищаться тем, что чувствовал и видел в пробивающихся сквозь толщу воды лучах солнца. Когда слабые просветы начали сходить на нет, змей было решил, что начал ползать кругами, однако в последний момент он понял, что оттенок пробивающихся лучей изменился на красный. Он полз по правильному пути и день медленно сменялся вечером. Легкое удивление и осознание того, что он прополз так мало времени, вернули привкус страха и паники. Но выбора не оставалось, по крайне простой причине – что-то подсказывало Ска, что лечь и умереть у него вряд ли получится.

Ночь сменялось днем, в воде вновь возникали просветы, после чего все сменялось непроглядной темнотой, а змеелюд так и продолжал ползти. Чем дольше он оставался на дне, тем больше его пронизывало бесконечно равнодушие. Ему становилось всё больше плевать на то, что с ним будет, что произошло в прошлом, и то, что он сейчас находится в ситуации, далекой от нормы. Со временем единственное, что ему осталось – это желание ползти. Но и оно начало медленно затухать, когда к змею пришла мысль о том, что всё может быть бесполезно. Ссскалис никогда не задумывался над вопросами посмертия, и то, в какой ситуации он был сейчас вполне могло быть участью, уготованной ему за то, что он не справился со своей задачей в жизни.

Именно в тот момент, когда змею стало абсолютно плевать на всё, он впервые остановился. Вонзив свой клинок в морское дно и вытащив из зубов флягу, что была его верным спутником всё это время, он закрыл глаза и решил смириться со своей судьбой. Больше его ничего не ждало – только бесконечное морское дно, да смена дня, сделанная в качестве насмешки над умершим змеем. Поэтому Ска решил принять свою участь и остановился, погрузившись в мысли.

Он не знал, сколько времени провел в размышлениях над своей жизнью. Он вспоминал какие-то обрывки, своих случайных знакомых и друзей, свои победы и поражения, и всё больше приходил к выводу о том, что всё что он получил сейчас – не больше чем расплата за не слишком хорошую жизнь. Эта мысль вызвала в нем легкую улыбку, и, змей, сам того не заметив, погрузился в странную дремоту – впервые за неизвестно сколько дней.

Бесконечная тьма встретила его также ласково, насколько жестоко она его исторгла от себя в не таком далеком прошлом. В этом беспамятстве не было ничего – ни звуков, ни давления, ни мыслей. Она была убаюкивающей колыбелью, которая медленно укачивала разум Ска, обволакивала его тело и давала ему взамен абсолютный покой. Это было странное ощущение, ведь по сравнению с абсолютной тишиной и покоем, даже слабые отголоски чувств, терзающих его всё это время, казались бурей страстей. Но теперь, теперь всё было хорошо и так приятно пусто.

Пока пустоту не разорвал голос. Сначала тихий, больше похожий на почти неразличимыйшёпот, от которого можно было отмахнуться. Именно так Ссскалис и сделал, ведь он был единственным, что ужасно мешало его покою. Но чем дольше змей от него отмахивался и заставлял себя не слышать его, тем громче он был. В тот момент, когда Ска уже не смог его игнорировать, он был подобен боли, разрывающей всё его существо. Голос проникал в каждую клеточку его существа, вытягивая все силы и подчиняя всех, кто услышит. Но сейчас единственным слушателем был змеелюд, и никаких шансов на сопротивление у него не оставалось. При этом, как бы ужасно голос не звучал, какую бы боль не доставлял, он был невероятно родным и близким, таким, будто бы он всегда был где-то рядом. Несмотря на то, что какие-то отдельные слова змею различить не удавалось, смысл слов, которые пытался донести голос, был прекрасно понятен. И в тот момент, когда последние остатки воли Ссскалиса покинули его, он наконец услышал слова.

В тот же момент от боли не осталось и следа. Все его существо, каждая мельчайшая часть задрожала в бесконечной эйфории. Голос теперь был не врагом, он был слаще любой любовницы, опьяняюще лучше любого вина, приятнее ощущений от убийств и вкуса свежего мяса своего врага. Слова переплетались и извивались, донося до змея то, что, если он подчинится – это удовольствие будет вечным. Единственное, что нужно было – беспрекословно слушаться приказов, и тогда все наслаждения не закончатся. Если то, что было до этого – было Адом, то голос сулил Рай, вечный и невероятно сладкий. Ска ничего не оставалось, как согласиться на это манящее предложение. Он растворился в удовольствии подчинения, согласился перестать существовать – лишь бы это продолжалось вечно.

Когда последняя капля разума присоединялась к бесконечной пляске в удовольствии, змей понял, что что-то было не так. Что-то тягучее, черное и бесконечно злое не давало ему стать частью безбрежной радости. Оно начиналось где-то в уже не существующем обрубке руки и медленно продвигалось дальше к небьющемуся сердцу и разуму змеелюда. Чем дальше оно продвигалось, тем тише становилось удовольствие и слабее был голос, все еще звучащий в Ссскалисе. В какой-то момент даже он дрогнул, не сумев устоять перед черной волной злобы. Несмотря на то, что звало змея было древним и невероятно сильным, оно ничего не могло противопоставить разлагающей силе тьмы, которая была древнее всего. Древнее не только удовольствия, но и самой смерти. А в тот момент, когда голос дрогнул, пришла боль. Невероятная агония, по сравнению с которой муки и удовольствия от голоса меркли в момент. Но при этом это была странная, приятная боль. Она сулила не тьму и забытье, а разложение и перерождение. Если ощущения, которым голос заставлял себе подчиниться, были похожи на медленную пытку, то эта боль была совсем другим. Как-будто разорванные раны срастались и покрывались рубцами, заставляя появиться что-то новое. В какой-то миг она заставила голос утихнуть и поглотила Ска полностью, превратившись в безумное, разрывающую смесь агонии и удовольствия.

В ту же секунду, как к змею вернулась боль, к нему вернулся и разум, а за ним – сознание. Агония все еще была вместе с ним, заставляя извиваться на морском дне, пытаясь хоть как-то даже не прекратить, а просто уменьшить ужасный огонь, струящийся в нём. Но какой-то частью своего существа Ссскалис не желал, чтобы она прекращалась хотя бы на миг.

Всё закончилось абсолютно внезапно. В один момент что-то рвало змеелюда на части, а в следующий он безвольно замер, прижатый ко дну давлением воды. На этот раз это было не похоже на полузабытье, в котором он полз всё это время. К нему вернулись все воспоминания, вся боль последних событий, и, самое главное – осознание того, что он жив. Или по крайней мере, не совсем мёртв. Ска крепче сжал флягу, которая всё это время была с ним, после чего рефлекторно протянул обрубок к рукояти клинка, покорно ждущего своего хозяина. Горечь от бессмысленности действия сменилась удивлением, когда пальцы сжались на рукояти оружия и одним сильным рывком вырвали его из песка.

Если бы у змея была возможность, он бы закричал, как никогда в жизни. Несмотря на то, что он успел свыкнуться с потерей руки, теперь она была на месте, и в разы сильнее, чем раньше. Успокоив порыв ужаса и облегчения, он аккуратно взял флягу в зубы и принялся ощупывать себя. То, что теперь было на месте его левой руки, не было похоже на чешую или кожу. Жесткая плоть, больше похожая на какое-то растение, покрытая мелкими шипами и абсолютно холодная на ощупь – даже в воде она казалась невероятно ледяной. Однако каждое свое прикосновение в тот момент, когда змей исследовал себя, он чувствовал, как никогда в своей жизни. Медленно пройдясь от предплечья к кисти и обратно, он понял, что не сухая, странная плоть продолжается и выше. Легко касаясь плеча, Ссскалис дошёл до глубокой, зияющие раны на левой половине груди. Поморщившись от удивления, он проник в неё пальцам и почувствовал то, что далеко не каждый смертный мог себе позволить – он прикоснулся к своему сердцу.

На том месте, где должна была быть зияющая рана, теперь был странный шов, а дальше всё переходило в ту странную древоподобную плоть. Как будто что-то из обрубка руки изменило его, дошло до раны в сердце и остановилось. Ска на минуту задумался, легко прикоснулся к сердцу и сжал его. То, что должно было быть куском мертвой плоти тут же отозвалось, ответив на сжатие первым ударом. Головокружение и слабость волной растеклась по телу змея, и в следующий момент сердце вновь остановилось, заставляя Ссскалиса ужаснуться своему состоянию. То, чем он был теперь было совсем не похоже на его предыдущую жизнь, да и больше было похоже на какую-то извращенную, странную копию.

Но тогда в его голове возникло самое простое желание. Ему захотелось разглядеть себя и увидеть, что же с ним произошло. А сделать это там, где он находился сейчас, было невозможно. Оставалось только одно – ползти вперед. Змей взял свой меч своей рукой, и подтянулся вперед новой. На этот раз двигаться оказалось в разы легче, и впервые с того момента, как он осознал себя, ему стало весело. Теперь у него были вполне ясные цели. Выбраться из-под воды, вернуть флягу Кириосу – где бы он теперь не был, – и понять, что же с ним произошло. А всё что нужно было для этого – ползти. Не так уж и сложно, по крайней мере пока.

Дни продолжали свой бег вперед, но теперь змей даже не думал останавливаться. Теперь двигаться вперед к своей цели было даже проще, чем раньше. Ска охватил пьянящий азарт. Он прекрасно понимал, что это явно не смерть и не посмертие, и впереди его ждало нечто. Нечто настолько удивительное и пьянящее, что змеелюд даже не представлял. Со временем вода начала становиться всё светлее, и Ссскалис беззвучно хохотал. Он прекрасно понимал всё безумие ситуации, но следа от бывшей апатии не осталось и в помине. Всё, что теперь от него было нужно – это двигаться вперед, как и всегда в его жизни. Уж что-что, а это он умел.

К тому моменту, как толща воды почти сошла на нет над головой змея, солнце уже клонилось ко своему закату, и в его последних лучах он сумел кое-как разглядеть свою новую руку. Она была абсолютно черной, покрытой мелкими шипами и будто бы сплетенной из странных нитей. Когда Ска решил, что она больше похоже на дерево, он ошибся. Она одновременно казалось и обычной плотью, и деревом, и чем-то иным. Гораздо важнее было то, насколько сильнее она была, чем раньше. Впрочем, в тот момент это уже практически не волновало Ссскалиса. Когда до кромки воды осталось совсем чуть-чуть, его разум охватило почти забытое чувство. Что-то глубоко внутри подцепило его и потянуло вперед с большей силой. Змеелюд всей своей сущностью понимал, что впереди его ждет бой. Он не знал, каким он будет, но привычка, выдрессированная годами, дала о себе знать.

Когда впереди стало видно пирс, он уже практически не различал ничего, кроме захлестывающей жажды крови. Одним рывком змей оттолкнулся ото дна своей новой рукой и оказался перед мокрым краем причала. Новая рука действовала даже быстрее, чем Ска успевал подумать о том, что нужно сделать. Она сжалась на мокром скользком крае досок и дернула его вперед, с такой силой, которую змей и не мог ожидать. Он буквально взлетел на пирс и тут же понял, почему последние несколько секунд ощущение стало настолько нестерпимым. Впереди его действительно ждала драка, и такая, какую он любил. Абсолютно безнадежная.

Первое, что он увидел, как несколько людей, обступивших кого-то рухнули на землю, а двое оставшихся начали наступать на свою цель. Ска было плевать, кто это, по каким причинам на него напали. Гораздо сильнее его волновало то, на какой вкус будет плоть этих людей. А уж коль они решили толпой сражаться против одиночки – то только такой участи они и заслужили.