Гражданам, проводящим сравнение с Версалем (Зимним, Сан-Суси, Шёнбрунном): вы не понимаете, в чем состоит сама концепция "дворца". Это нормально, никто в нашем веке не обязан понимать такие глубоко устаревшие вещи, но нам с Сен-Симоном сейчас обидно было. Что такое был Версаль? Принципиально публичное место, ярко освещенный театр множества актеров, круглосуточное реалити-шоу, в центре которого - всесогревающее и к себе притягивающее Солнце, король с его двумя телами, физическим и политическим. Он показывает себя, все остальные вращаются вокруг него. Смысл дворца не в том, чтобы владелец "жил в роскоши", как думают бедные советские дети, и чай пил прямо из цельной сахарной головы, выдолбив в ней ямку. Смысл дворцовой, придворной жизни - ритуал, протокол, церемониал, иными словами - публичное отправление функций власти. Все золотые завитушки и заводные павлины призваны не услаждать чувства владельца (он и не владелец никакой, а временный пользователь, один умер - да здравствует другой), а символизировать явственность этой власти, быть её осязаемыми представителями, как в соборе воочию представлены события Священной истории в витражах, статуях или иконах. На уровне ниже монархического это объясняет, почему городские особняки дворянских родов назывались "отелями" - точнее, почему потом отелями стало называться то, что мы сейчас так называем. Не бывает тайных дворцов, не бывает дворцов без придворных, а с одной только обслугой, как не бывает секретной короны: она не для того, чтоб прятать, а для того, чтоб демонстрировать. Даже ретриты, которые монархи периодически создавали для себя - Марли, Трианон - немедленно превращались в тот же дворец, только поменьше и с церемониалом менее строгим, потому что король не бывает невидим (это его крест, если хотите). То, что нам нынче показывают, - это не дворец, а жилплощадь. Всякий постсоветский человек, как заводятся у него денежки, первым делом приобретает железную дверь, а вторым - забор. Ибо намаялся в бараке и коммуналке, и желает теперь уединения, и чтобы никто к нему не лез, и все бы от него отстали. Какие уж тут версали. Это те же шестнадцать аршин, на которых сижу и буду сидеть, только немного распухшие.