Жанр: реализм
Форма: поток сознания
Теги: авария, смерть, рефлексия
Ссылка: https://justpaste.me/CUs31

Будьте со мной построже, аноны
про пунктуацию не пишите, это дело десятое, на это поебать

Все это неважно, ведь спустя мгновение твое тело бьется в конвульсиях, ты пытаешься сделать глоток воздуха. Хотя бы один глоток воздуха. Это невозможно — твои легкие разорвало обломками твоих собственных ребер, что раздробил ремень безопасности что тебя спас. Спас или все же предал? Ты сидишь в помятой, дважды перевернутой машине в окружении своих уже мертвых друзей, у девочки, в которую ты был влюблен оторвет руку, которую она высунула из окна — врезались именно в тот бок. Но это тоже уже неважно ведь как и все остальные она уже мертва. Как и все кроме тебя ведь ты единственный был пристегнут. Глаза заливает кровью, кровь подступает к горлу, ты слышишь последние хрипы своих друзей. Всего за пол минуты всё разворачивается на 180, теперь каждый орган чувств доставляет тебе страдание. В кармане жужжит телефон — мама, у нее плохое предчувствие. В голове вьются мысли, но ни за одну не ухватиться — слишком больно. Холодные носилки, шум мотора, металлический корпус стучит на ямах, противно воет сирена, газ в пол — наперегонки со смертью. Режут шею. Долгожданный глоток воздуха. Что-то вкалывают. И как ты мог в детстве бояться уколов? Это ведь совсем не больно. Не больнее всего остального. Боль стихает позволяя ухватиться за какие-то воспоминания. Ты не вспоминаешь, в общем то не плохое, рабочее место, которое ты выгрыз, не вспоминаешь престижный университет, ради поступления в который ты не спал ночами, тебя не парит, что твой последний айфон в кармане разбился при ударе, ты не думаешь ни о каком из своих больших и действительно похвальных достижений в жизни. Напротив — ты вспоминаешь все то малое, что кажется забыл в "Большой Жизни". Как делил киндер сюрприз на пополам, отдавая половинку маме. Как играли в колду по смертям с одноклассниками. Вспоминаешь ту, что 10 минут назад залила кровью заднюю дверь машины. Но не всю ее целиком, а лишь некоторые ее слова, отражение тебя в ее глазах, ее запах. Теперь все стало ясно — жизнь все это время состояла из таких совсем крохотных моментов, промежуточных, путающихся под ногами. Они обманули тебя, заставили верить совсем не в те вещи. Согнутым указательным пальцем они подняли кверху твой подбородок. Из-за этого ты не заметил, что счастье все это время терлось о ноги, все, что нужно было так наклониться и взять его на руки. Может они сами не знали? А может это просто невыгодно. Теперь тебя вводят в искусственную кому только ради того, чтобы ты не умер от боли. Темно и спокойно. Сильно поврежденный мозг пытается выводить в эту тьму какие-то образы, пытается в умозаключения, но все это неправильно, абсурдно — хорошо закрепившиеся в твоей голове знания, образы и слова, сталкиваясь с отсутствием возможности логического мышления, превращаются в театр абсурда, крутящийся в твоей голове месяцами. Но для тебя все это столь же реально и логично как и в голове у всех остальных. Ты еще откроешь глаза, но свет, попадая в них, не выстроится в какой-либо образ в твоей голове. Они скажут, что это вегетативное состояние. Может оно и к лучшему? Ведь ты не запомнил меня напоследок как последнего труса, сраженного эффектом зловещей долины, закрывающего рот дрожащей рукой посреди палаты интенсивной терапии — я видел тогда твое тело, но тебя самого в нем не было. Может оно и к лучшему? Ведь свои последние месяцы ты провел не в душной палате интенсивной терапии среди полутора десятков стонущих от боли, хрипящих своими ИВЛ’ами и день за днем умирающих на соседней койке, а в своей голове, среди абсурдных, но хорошо тебе знакомых, теплых образов. Я никогда не забуду твои пустые глаза, смотрящие сквозь мои. Твое, словно ненастоящее, исхудавшее тело, за 4 месяца, которые ты был прикован к больничной койке. Я бы мог обхватить верхнюю часть твоей руки в кольцо из двух пальцев, но я боялся тебя трогать, боялся тебя сломать. Ты выглядел как изголодавшийся ребенок Конго с картинок из интернета. На фоне исхудавшего тела твоя голова казалась (а может впрочем и была) непропорционально большой, ты выглядел как кукла в полную величину, двигающая потусторонними глазами. Меня предупредили, что это страшней, чем если бы я пришел на похороны и мне стоило им поверить, ведь то, что я увидел — тот же самый труп, но в его глаза заточен человек, который все еще страдает. Не считая хрипа ИВЛ ты молчал, но я слышал как рыдает эта тишина. Если бы я только знал, что это последний раз, когда я вижу тебя живым я бы остался на подольше, я бы успокоил свои чертовы руки, которые предательски тряслись схватившись за белый пластмассовый корпус твоей койки, я бы прогулял эту бесполезную работу. Я бы перестал рассказывать все эти глупости, про то что М. выбили зуб или что я расстался с той стервой. Я бы вытащил глубоко из глотки все осевшие комом слова, что теперь гниют во мне. Ты умер в одиночестве, в конце лета, за час до рассвета. Я чувствую, что я тоже часть этой проблемы. В тот день мир обеднел на 10 миллионов красивых поступков, в тот день плакало небо. В полной мере я не осознавал где нахожусь пока не подъехала катафалка — выступил холодный пот, твою маму поймали под подмышки, я отвернулся. Когда она закричала из прощального зала я все еще стоял на улице, чувство было словно проглотил нож, который встал в горле поперек. Я не узнал тебя — белый как ангел, с зашитым ртом и залитыми клеем глазами, но я все равно видел кусочек белка твоего глаза. В пальцах закололо, воздуха не хватало, ноги не держали, было предательски жарко. Я не могу больше смотреть, я не могу отвернуться. Твоя мама все еще кричала. Твое лицо не было твоим, его будто заменили. Я в тот момент понял, что само по себе твое лицо именно так и выглядело, а то лицо, что знакомо было мне создавал твой характер, самовосприятие и так далее. Как-то выглядеть лицо заставляют живые, у мертвых оно совсем другое. Я уехал до похорон. Я приехал из другого города после 16-ти часов смены и отправился на нее же. Казалось, что вместе с собой ты забрал возможность на светлые моменты жизни, которые я переживал когда ты был жив. Это было спусковым крючком и как раньше уже не будет и быть не может. Я ходил по нашим улицам — вроде те же дороги, но уже не ведут никуда, родные дворы стали чужими. Ходил по памятным местам. Куда бы я не положил взгляд мне шептала тоска, что как раньше уже быть не может. «Да в курсе я» отвечал я резко этой вредной, назойливой суке. Шел по виадуку, посмотрел вниз на станцию увидел нас, несколько лет назад переезжающих сюда, с портфелями, сумками и здоровенным плюшевым гусем. Стояла жаркая погода, мы пыхтели. Я улыбнулся рассматривая это воспоминание и в тот момент я осознал, что грустить вовсе не обязательно. Напортив — я должен быть счастлив, что однажды переживал те дни нашей дружбы, что однажды был с тобой знаком. Как говорил Ремарк: «лучше умереть когда хочешь жить, чем дожить до такого, что захочется умереть». Вечность забрала тебя на пике — молодым, счастливым и безупречным. Ты не увидел ничьих похорон и мир, каким ты его запомнил, прекрасен, в нем хочется жить и не стыдно умереть. В середине октября мне приснился ты, совсем маленький, совсем маленьким был и я. Я начал называть тебе дату и причину твоей смерти и в тот момент когда меня начало высасывать в реальность я крикнул «выживи хоть в этой вселенной». В тот день я все таки решился навестить тебя на кладбище. Было пасмурно, стоял холодный ветер, но на твоей могиле было столько цветов, что я был уверен — тебе тепло там, внизу. Твоя жизнь оборвалась когда ты был счастлив, ты был счастлив на могильной фотографии. Что бы ты подумал в момент когда делал это фотографию если бы тебе сказали для чего ее используют? «Больно было? Страшно было?» Я положил две белые розы и ушел не оглядываясь.