Одесса. Жаркое лето. Было мне лет, наверное, 10. Или 11. И стали в то лето в моем организме происходить загадочные метаморфозы, самой неприятной из которых были обмороки.

Я, спортивная девочка, довольно сносно бегавшая, прыгавшая и даже замеченная в способности стукнуть по макушке вечного моего врага-соседа Вовку-и ОБМОРОК! Как кисейная барышня!

Вот я, полная сил, скачу на одной ноге, одновременно жуя бутерброд с колбасой и мороженое, успешно чередуя эти замечательные, но несовместимые по теперешним законам, продукты, вдруг-бац! мир плывет, в глазах темнеет и...ВСЕ!
Приходишь в себя внутри человеческого круга, облитая газировкой или просто водой, все смотрят, кричат, дают советы, высказывают всевозможные причины, которые сводятся в Одессе к одному: ребенок ГОЛОДЕН!

Голодный обморок!

Все начинают рыться в сумках, и, к ужасу моему, суют булки, яблоки, конфеты, заставляют съесть это все прямо сейчас и с укором смотрят в сторону моей бабушки, Екатерины Ивановны: "Кормить надо ребенка с утра, организм растущий, а Вы..."

Бабушка была столь напугана моими вновь проявившимися качествами, что повела на консультацию к соседке снизу, пользовавшейся непререкаемым авторитетом, вдове капитана какого-то ранга.

Дама была фактурная, ходила в настоящем японском кимоно, курила сигареты в длиннющем мундштуке, смотрела свысока и звенела многочисленными браслетами на руках. В ее комнате все было необычно: тяжелые бархатные шторы с кистями плотно закрывали окна, стены увешаны картинами с изображением моря, красивых женщин и цветов, а на столе в центре комнаты переливалась большая, как башня, перламутровая раковина!!!!
Моя мечта...
Эту раковину из рейса привез покойный капитан. Раковина так таинственно шумит, если приложить ее к уху. А от шума этой громадины можно, наверное, оглохнуть. Как во время шторма! Скорее всего...

Соседка выслушала бабушку, глубоко затянулась, погладила меня по голове своей легкой рукой, унизанной прохладными перстнями, и выдала вердикт: "Наташенька взрослеет. В ней рождается девушка. И ничего не рано! Шо Ви хотите-южный ребенок!"
Мне стало неуютно от ощущения, что во мне кто-то рождается без моего ведома, а вдова пояснила: "Ну, это как бабочка из кокона выходит. Или цыпленок из яйца вылупливается!"

Цыпленок вылупливался в то лето мучительно и долго.
Как-то днем мы поехали на Пересип, к тете Марусе, в этот раз трамваем. Трамвай отправлялся от Привоза, был переполнен, летняя жара заполняла его, как желатин, обволакивая людей с ног до головы, и бабушка, зная мою новую теперь способность мгновенно отключаться, усадила меня на деревянное сидение, оградив от всех собой.

Трамвай дергался, люди толкались, вагоновожатый объявлял остановки... И в этот момент я почувствовала крепкую руку у себя на плече. Высокая толстая тетенька в шляпе была обладательницей этой руки.

"И шо?-спросила она одновременно у меня и у вагона в целом.-Это шо, нормально, шо дети сидят, когда взрослые стоят? А ну, быстро уступи место пожилому человеку!"
Бабушка попыталась прояснить ситуацию, но тетенька, поставив тяжелые сумки на пол, зажав зонт локтем, была напориста, как танк.
"Вот же ж воспитание какое!-кричала она.-Я, взрослый человек со слабым здоровьем, должна стоять, а эта-расселась! А ну, вставай, а то за шиворот подниму!"

Что отличает публику в одесском трамвае от публики в трамваях других городов? В одесском трамвае нет РАВНОДУШНЫХ! В процессе принимают участие ВСЕ!

Часть добровольцев, ставшая на сторону тетки, потребовала моего немедленного вставания. Другая часть, не столь агрессивная, слабыми интеллигентными голосами предлагала выяснить причину такого непонятного поведения девочки.

Во времена моего детства, а равно отрочества, юности и молодости младшие всегда уступали место старшим. Это даже не обсуждалось. Теперешний юноша, сидящий в присутствии старших и делающий вид, что беспробудно спит, был бы с позором поднят, не взирая на широко закрытые глаза. Так нас воспитали. Поэтому сидящая в присутствии взрослых вполне здоровая на вид девочка вызывала возмущение и негодование.

Крепкая длинноносая тетка отодвинула мою легкую, как лепесток, бабушку, и стала ТЯНУТЬ меня за руку! В это время соседка, сидевшая рядом со мною, и знавшая от бабушки, что я склонна к обморокам, схватила меня за другую руку. Я хотела встать, но в результате действия незнакомых мне тогда законов физики, наступило временное равновесие сил, которое меня просто припечатало к сидению.
Тетка, сдвинув шляпу, резко дернула меня за руку, я вскрикнула, но встать не смогла: соседка тоже была не лыком шита и держала меня крепко. Вагон шумел, люди азартно спорили друг с другом. А я тихонько вытащила свою ладонь из руки соседки и встала.

«Ооо,-ехидно прокомментировала мои действия тетка.- Ми встали! Соизволили!» и, оттолкнув меня, она стала протискиваться к моей лавке.

Именно в этот момент во мне и зашевелилась задремавшая было бабочка. Иными словами, я тихо сползла в проход и устроилась на полу. Когда же пришла в себя, гвалт стоял почище предыдущего, а надо мною нависло мужское лицо. Это был водитель трамвая.

Водитель удивился, трамвай остановился.

Я была изрядно мокровата, пассажиры постарались на совесть и вылили всю имеющуюся у них воду. Хана моему накрахмаленному платьицу…

Рядом всхлипывала бабушка: «Она плохо дорогу переносит, вот я ее и усадила!»
Длинноносая тетка квакнула было, что больным в общественном транспорте делать нечего, для этого существуют такси, но вагоновожатый, слегка повернув голову в ее сторону, негромко сказал: «Ша! Или я за себя не отвечаю!» таким голосом, что тетка растаяла. Вот только что кричала и ее было так много, а то вдруг исчезла. Как йоркширский кот. Или чеширский?... Вместе с зонтом, шляпой и многочисленными сумками.

Вагоновожатый помог бабушке вывести меня из трамвая, усадил на скамью на остановке и побежал к своему железному рогатому оленю-трамваю, где в окнах виднелись сочувствующие лица. Трамвай уехал. Его трели и шум колес заглушались многоголосым хором: «Надо же, бедная девочка! А та, с зонтом, вот мерзавка, да на ней пахать можно, девочка голодная, наверное, а у меня с собой, как раз, гренки, а у меня-яблоко, надо было хоть покормить, надо было хоть попоить…»

Мы с бабушкой еще посидели, «подышали воздухом», да и поехали обратно. Ведь домой было ближе, чем к тете Марусе. По дороге бабушка купила булку, которую всегда называла «сайкой», докторской колбасы и кормила меня, заглядывая в глаза.

Бабочка успокоилась, цыпленок тоже, и длинноносая тетка показалась мне совсем нестрашной и далекой. Как будто ее и не было вовсе. Зато было много добрых и замечательных людей, которые всегда придут на помощь и прогонят злых теток с зонтами.

«Надо было сказать вагоновожатому спасибо, а мы даже не поблагодарили. Это же он тебя с пола поднял»,-сокрушалась бабушка.

А я жевала бутерброд и грустила, что поездка к тете Марусе сорвалась, что я не поглажу ее собаку Жульку, и ребята из тетимарусиного двора будут кататься на велосипедах без меня, и, кто его знает, может, красивый мальчик Гена возьмет, да и посадит на раму своего велосипеда другую девочку и будет ей на ухо шептать: «Я не быстро еду? Ты не боишься, Наташа?..»

И уже другая девочка будет в ответ отрицательно мотать головой, произнося про себя взрослые слова: «Мне с тобой ничего не страшно…»

Слова, которые мечтает услышать каждый мужчина и произнести-каждая женщина.
Слова, ради которых стоит жить!