It's a fight that goes beyond bad or good,
It's a fight between can and should,
So bounce to the sound make a revolution,
This is an act of war, this is the evolution
Remember those who raged before,
We're the last straw,
Hard to the core and we're ready for more,
Rise up!
And get on the attack
Become the generation to break the camel's back!
Said: break the camel's back!
Said: break the camel's back!
Rise up!
And get on the attack,
Become the generation to break the camel's back!
Tere bhrasht buddhi ke dhoke
Kab tak sahey, chup hoke?
Jab belagaam pe de lagaam
Tu roke hoye!
Machi bhasad, dekh
Machi bhasad, dekh
Beech sadak teri machi bhasad, ab
Khodey mil kar teri qabar, bas
Khatam hua dekh mera sabar
Machi bhasad, dekh
Machi bhasad, dekh
Beech sadak teri machi…

>>1122
То есть, если у тебя не было этого состояния, не имеет тебе его смысла читать.

О потусторонниках

Однажды и Заратустра устремил мечту свою по ту сторону
человека, подобно всем потусторонникам. Актом страдающего и
измученного Бога показался тогда мне мир.
Сном показался тогда мне мир и поэтическим творением Бога:
разноцветным дымом пред очами божественного недовольника.
Добро и зло, и радость и страдание, и я и ты -- все
показалось мне разноцветным дымом пред очами Творца. Отвратить
взор свой от себя захотел Творец -- и тогда создал он мир.
Опьяняющей радостью служит для страдающего -- отвратить
взор от страдания своего и забыться. Опьяняющей радостью и
самозабвением казался мне некогда мир.
Этот мир, вечно несовершенный, отражение вечного
противоречия и несовершенный образ -- опьяняющая радость для
его несовершенного Творца, -- таким казался мне некогда мир.
Итак, однажды устремил и я свою мечту по ту сторону
человека, подобно всем потусторонникам. Правда ли, по ту
сторону человека?
Ах, братья мои, этот Бог, которого я создал, был
человеческим творением и человеческим безумием, подобно всем
богам!
Человеком был он, и притом лишь бедной частью человека и
моего Я: из моего собственного праха и пламени явился он
мне, этот призрак! И поистине, не из потустороннего мира явился
он мне!
Что же случилось, братья мои? Я преодолел себя,
страдающего, я отнес свой собственный прах на гору, более
светлое пламя обрел я себе. И вот! Призрак удалился от
меня!
Теперь это было бы для меня страданием и мукой для
выздоровевшего -- верить в подобные призраки; теперь это было
бы для меня страданием и унижением. Так говорю я
потусторонникам.
Страданием и бессилием созданы все потусторонние миры, и
тем коротким безумием счастья, которое испытывает только
страдающий больше всех.
Усталость, желающая одним скачком, скачком смерти,
достигнуть конца, бедная усталость неведения, не желающая
больше хотеть: ею созданы все боги и потусторонние миры.
Верьте мне, братья мои! Тело, отчаявшееся в теле,
ощупывало пальцами обманутого духа последние стены.
Верьте мне, братья мои! Тело, отчаявшееся в земле,
слышало, как вещало чрево бытия.
И тогда захотело оно пробиться головою сквозь последние
стены, и не только головою, -- и перейти в "другой мир".
Но "другой мир" вполне сокрыт от человека, этот
обесчеловеченный, бесчеловечный мир, составляющий небесное
Ничто; и чрево бытия не вещает человеку иначе, как голосом
человека.
Поистине, трудно доказать всякое бытие и трудно заставить
его вещать. Скажите мне, братья мои, разве самая дивная из всех
вещей не доказана еще лучшим образом?
Да, это Я и его противоречие и путаница говорит
самым правдивым образом о своем бытии, это созидающее, хотящее
и оценивающее Я, которое есть мера и ценность вещей.
И это самое правдивое бытие -- Я -- говорит о теле
и стремится к телу, даже когда оно творит и предается мечтам и
бьется разбитыми крыльями.
Все правдивее научается оно говорить, это Я; и чем
больше оно научается, тем больше находит оно слов, чтобы
хвалить тело и землю.
Новой гордости научило меня мое Я, которой учу я
людей: не прятать больше головы в песок небесных вещей, а гордо
держать ее, земную голову, которая создает смысл земли!
Новой воле учу я людей: идти той дорогой, которой слепо
шел человек, и хвалить ее, и не уклоняться от нее больше в
сторону, подобно больным и умирающим!
Больными и умирающими были те, кто презирали тело и землю
и изобрели небо и искупительные капли крови; но даже и эти
сладкие и мрачные яды брали они у тела и земли!
Своей нищеты хотели они избежать, а звезды были для них
слишком далеки. Тогда вздыхали они: "О, если б существовали
небесные пути, чтобы прокрасться в другое бытие и счастье!" --
тогда изобрели они свою выдумку и кровавое пойло!
Эти неблагодарные -- они грезили, что отреклись от своего
тела и от этой земли. Но кому же обязаны они судорогами и
блаженством своего отречения? Своему телу и этой земле.
Снисходителен Заратустра к больным. Поистине, он не
сердится на их способы утешения и на их неблагодарность. Пусть
будут они выздоравливающими и преодолевающими и пусть создадут
себе высшее тело!
Не сердится Заратустра и на выздоравливающего, когда он с
нежностью взирает на свою мечту и в полночь крадется к могиле
своего Бога; но болезнью и больным телом остаются для меня его
слезы.
Много больного народу встречалось всегда среди тех, кто
предается грезам и одержим Богом; яростно ненавидят они
познающего и ту самую младшую из добродетелей, которая зовется
-- правдивость.
Они смотрят всегда назад, в темные времена: тогда поистине
мечта и вера были другими вещами, неистовство разума было
богоподобием, а сомнение грехом.
Слишком хорошо знаю я этих богоподобных: они хотят, чтобы
в них верили и чтобы сомнение было грехом. Слишком хорошо знаю
я также, во что сами они верят больше всего.
Поистине, не в потусторонние миры и искупительные капли
крови, но в тело больше всего верят они, и на свое собственное
тело смотрят они как на вещь в себе.
Но болезненной вещью является оно для них -- и они охотно
вышли бы из кожи вон. Поэтому они прислушиваются к
проповедникам смерти и сами проповедуют потусторонние миры.
Лучше слушайтесь, братья мои, голоса здорового тела: это
-- более правдивый и чистый голос.
Более правдиво и чище говорит здоровое тело, совершенное и
прямоугольное; и оно говорит о смысле земли. --
Так говорил Заратустра.