Теперь, когда я уже в паре дней перехода до границы нейтральной Швейцарии я могу рассказать свою трагическую историю. Шел 2020 год, русская армия победоносно шагает по территории Европейских Эмиратов, на Берлиностан сброшена нейтронная бомба, Ахмад Шмидт – первая канслерина-трансгендер бежала в Соединенные Штаты Мексики, Великопакистания еще держится. Многое изменилось, изменились и люди. Человека, которого я когда-то называл «батей», я не прощу никогда. Именно он виноват в смерти моей дочери, именно он потащил ребенка больного аутизмом встречать русские танки с цветами, где она и попала под колеса БТРа. Как только резко ухудшилась ситуация с продовольствием я поспешил в оккупационную администрацию на предмет узнать не нужны ли повара в казармы или денщики господам офицерам. Оказалась, что все эти должности уже заняты переселенцами из Украины и Ближнего Востока. Мне было предложено взять солдат на «зимние квартиры» за дополнительные продовольственные талоны, я согласился. Тогда я еще не знал чем ето обернется.
Через два дня явились двое сержантов и заявили, что теперь будут жить у нас. Первый – старший сержант Фенько, пахнущий потом двухметровый толстый бородатый мужик в засаленном ватнике и шапке-ушанке. Круглое лицо выражало вселенскую скуку, в бороде торчали остатки блинов. На каждой волосатой ручище у него было по двое часов, снятых с наших убитых солдат. На тыльной стороне кисти у него были наколки, на правой – символическое изображение гор и подпись «Кавказ», на левой – изображение девочки из популярных до войны японских мультсериалов. Второй – младший сержант Черчесов, которого я для себя прозвал Черчес, сорокалетний плешивый наркоманского вида мужичок кавказкой национальности. На иссушенном лице, во впалых глазницах, бегали безумные глаза. Было ощущение, что он находится в постоянной эйфории и может в любую секунду разразиться хохотом. «Выродки покоренных народов, рабы тюрьмы народов» - подумал тогда я.
Не снимая обуви, Фенько вразвалку прошел в зал, развалился, вытянув ноги, в кресле и растягнул вонючий ватник. В комнате стало душно и запахло кислым. Черчесов подобострастно семенил рядом. Выкладывая из вещмешка колбасу, сало, яйца и водку старший сержант велел всем домочадцам собраться в комнате и начать накрывать на стол. Я был просто в восторге. Ох, как же давно я не ел колбасы! Мы все выстроились в шеренгу, пришла даже заплаканная Инна, которая сутки проводила в постели, завернувшись в плед, убитая горем по погибшему ребенку. Именно на неё и обратил внимание Фенько. Поправив штаны в промежности, он грубо взял её за руку и повел в сторону спальни. Увидев испуг в глазах в глазах супруги, я пришел в ярость. С криком «Не смей!» я ринулся на агрессора и тут же оказался на полу получив мощную зуботычину. Черчес аж взвизгнул от восторга. Из спальни раздались душераздирающие крики и всех в комнате парализовал страх, кроме младшего сержанта, который засовывал голову в дверной проем, а потом скалил свои желтые зубы смотря своими припадочными глазами на остолбеневших нас. Через 15 минут амбал вышел, заправляя еще неопавший член в штанину, хлопнул товарища по плечу: - «Твоя очередь!». Приплясывая Черчесов юркнул за дверь из-за которой доносились всхлипы. Прошло пять минут и он выскочил обратно, подбежал к моей матери и понял её за руку со словами: «Ты тоже пойдем!», но старшой, развалившийся на диване чеша брюхо, осадил его «Старуху не надо». На миг Черчес насупился, но тут же воспрял со словами «Ну и ладно! Ух, какой же я натраханный!». В тот вечер еда не лезла в глотку никому, кроме Дитера, который вызвался разливающим для солдафонов и всю ночь квасил с ними, пока я с матерью утешал Инну. После етого она не могла ходить две недели и, как мне кажется, окончательно тронулась рассудком.