В этот день случилось еще одно событие, которое я не забыл по сей день.
Мы были в школе, урок вела классная, и он уже подходил к концу, когда в класс вошла Феня.
– Тишина в классе! Слушайте меня очень внимательно! Сейчас в класс войдет новенький. И не дай бог, с его головы упадет хоть волос! Всем ясно? Я не шучу. За этого пацана огребетесь все.
Феня не первый год работала и знала все наши законы. Такой ее еще никто никогда не видел. Было видно, что она сама в шоке. И было от чего...
Когда она открыла дверь и впустила новенького, в шоке были все. В класс вошел мальчишка в драных джинсах и клетчатой рубахе...с маской из говна на литсе. Класс замер, Феня в испуге прижала руки к губам, словно боялась вскрикнуть. И тут класс взорвался.
– Котоеб! – в один голос орали все 20 человек.
– Котоеб! Говнолитсый! Колхозан!
– Тишина, я сказала, – пыталась унять нас Феня.
Феня тихо плакала за столом, а новенький прятался за ней. Тут прозвенел звонок, все хлынули в коридор, прихватив с собой и новенького.
В школе одновременно бывает два отряда человек по семьдесят. На перемене вся эта толпа собирается на первом этаже, где яблоку негде упасть. А поэтому, как Феня с Плешивым ни пытались вырвать Котоеба из рук разъяренной толпы, им это не удалось. По всей школе стоял сплошной рев:
– Говнолитсый!
В коридоре его сразу же сбили с ног. Его тащили за шиворот через весь коридор, передавая из рук в руки. Поэтому получалось так, что никакого движения в коридоре не происходит, но и Говнолитсего тоже нет. Его заволокли в каптерку под лестницей, где хранятся ведра и швабры с тряпками, и там закрыли.
Феня промчалась по коридору в оба конца. Нет Котоеба!
Вертухаи появились минут через пятнадцать. Перемена уже кончилась, шел урок. Говнолитсый сидел за первой партой. Следов побоев на нем не было. Была только маска из свежего говна.
– Тебя били? – спросил вертухай.
– Нет, –запинаясь, промямлил Чурабесов.
Но вертухаев и Феню трудно было обмануть, тем более было видно, что он перепуган насмерть. Говнолитсего увели. Его не было до вечера. Но за ужином он появился.
Феня сама посадила его за последний стол, где сидела колбаса. Это означало одно – Говнолитсый все рассказал. А рассказать было что. За десятиминутную перемену его изнасиловали несколько человек. Сопротивляться было бы бесполезно.
По закону насиловать нельзя. Можно делать с жертвой что угодно, чтобы она сама согласилась, но насиловать нельзя. Говнолитсый – случай особый. Здесь закон молчит, так как масть «газонюх» даже хуже, чем сука, даже хуже колбасы. По закону это не люди, они должны быть уничтожены.
На питере стояла гробовая тишина. Никто не ел. Все взгляды были обращены на Чурчесова, а тот сидел, низко опустив голову, и быстро-быстро запихивал в себя кашу и хлеб.
Феня стояла возле него и гладила по голове. Когда Чурчесов поел, она опять погладила его по голове и подошла к столу, за которым сидел Ждамиров.
– Ну вот что я вам скажу. Скоты! Ждамиров, я ваши законы знаю не хуже вас, но предупреждаю: за этого воспитанника ты ответишь головой. Понял?
Ждамиров молча встал из-за стола, обошел Феню, приблизился к Говнолитсему и с минуту смотрел на него, а два отряда – на них обоих. Говнолитсый видел в нем свое спасение. Как он ошибался... При всем желании Ждамиров не смог бы избавить его от мучений. Он мог избавить его лишь от смерти.
– Собрать параши! Первый – на выход. Второй...
Ждамиров был вне себя. Он оказался в сложной ситуации. С одной стороны, закон, который не давал ему права спасать Говнолитсего, с другой – он понимал, что за Говнолитсего его могут раскрутить на малолетку, а это уже срок, судимость.
Где-то с месяц Газонюха никто не трогал и пальцем, так как три раза в день его проверяли на наличие побоев. Его просто насиловали...насиловали все, кто этого хотел. Каждый день. Каждую ночь. По многу раз.
Через месяц надзор за ним ослаб, а вскоре и вообще прекратился. И началось...
Через день на нем чистым оставалось одно лицо, а на теле не было живого места. Он превращался в мразь, в животное. Те, кто не хотел пачкать о него руки, обходили его, но таких было мало. Его били все, даже колбаса. Его заставляли есть говно и опарышей. Он стал «дельфином» – в нужнике пятнадцать дырок, он ныряет в первую, выныривает, ныряет во вторую... И так – до конца. От него постоянно воняло. С ним невозможно было рядом находиться. Был такой случай: к нам из четвертого отряда перевели Сашу Сироту – за нарушения. Саша сидит на толчке, а кто-то снизу через очко хватает его за яйца. Саша с воплем вылетает на улицу без штанов. Напротив – санчасть. На крыльце сидит Ифутима (армянская медсестра-трап, направленная к нам на практику), а вокруг фраера из всех отрядов. Смех не стихал долго...
Говнолитсего нафаловали, чтобы он тихонько залез сзади через люк, подполз к Саше и напугал того. Когда Саша узнал об этом, для Говнолитсего начался настоящий ад. В этот же вечер его отправили в санчасть с сильным сотрясением мозга. Саша забил бы его кирзовым сапогом, но сапог у Саши отобрали.