Ребенок тихий маленькая Вера -
чудо
в сапожках расписных и шарфе из мохера,
в пальто, что тога -
январским утром, не предвидя худа,
стояла возле моего порога,
почти как солнечного- света сердцевина-,
почти как снежное зерцало,
почти как мироздания- причина
почти как первое начало.
О Леонардо, где твоя сангина?
Во мне гудело жало
(чертова пружина)
тоски всю ночь не зря, как тенор из Ла Скала!

1

Тоски всю ночь не зря, как тенор из Ла Скала
увертюру,
с волнением я слушал дробь и ждал финала,
каким бы ни был он, и утро
в мою келейку, камеру-обскуру,
проникло россыпью цветного перламутра;
тянулся в небе шлейф от самолета,
что кротовина,
и чуть слышно кто-то,
там за окном смеялся сам себе, как мандолина.
Я выглянул. Ко мне вполоборота
стояла девочка соседская,- и мина
ее была довольна, большерота -
чертова пружина...

2

Чертова пружина
моей мечты сработала мгновенно:
я дверь открыл и будто бы лавина
обрушился на девочку всем весом,
разбив о лед колено,
и снегом рот набил ей, словно геркулесом;
так, хромая
и озираясь одичало,
как куль с мукой крестьянин в закрома, я
к себе ее занес и дал ей веронала.
Растерянна-я, бледная, немая
она на пол из рук моих опала.
Внезапной ненависти, как орда Мамая,
во мне гудело жало.

3

Во мне гудело жало
того, что называют предвкушенье,
блестела сталь бухарского кинжала,
а девочка без чувства,
в онеменье
объектом стала моего искусства;
я снял одежду с бессловесной лоли
(горловина
бадлона все никак не стягивалась, то ли
я волновался, или паутина
фабричной пряжи горло ей до боли
сжимала так все время, как ангина),
и прошипел в восторге тихом, жадном поневоле:
"О Леонардо, где твоя сангина?"

4

О Леонардо, где твоя сангина?
Все суставы
ее видны мне были, как у Буратино,
все жилки,
которые сплетались, словно травы,
не знавшие косилки,
ее артерии, сосуды, капилляры
под кожей цвета белого опала
обозначали редкие удары
сердечка, шедшего едва заметно, вяло,
лишь маары
(пупочек, губы, лоно) глянцем краснотала
отсвечивали в блеске солнца-фары,
почти как первое начало.

5

Почти как первое начало
в реестре пыток,
чтоб она молчала,
я откопал сапожную иглу в скорняжном хламе
и рот зашил ей, не жалея ниток.
Она сучила в полусне ногами
и снова погружалась в море бреда,
как ундина.
Я с пальцев кровь слизал и до обеда
ее оставил - будет свежанина.
Всё гимны пела мне моя Аэда,
и был острее клина
мой любопытный взгляд природоведа,
почти как мироздания причина.

6

Почти как мироздания причина,
жуть немоты ее в конце концов расшевелила
и картинно
она руками обхватила щеки,
барахтаясь в лучах холодного светила,
кровоподтеки
ощупывая и дрожа всем телом,
как импала.
Я подошел к ней и портняжным мелом
наметил линии отрезов, и немало
был удивлен, что девочка с уделом
своим смирилась тут же и устало
затихла в безразличье оробелом,
почти как снежное зерцало.

7

Почти как снежное зерцало
сияли грани
заточенного только что металла,
когда под локоток ей, взрезав сухожилья,-
вошел он, и комком в ее гортани
остановился крик от боли и бессилья.
Одним движеньем я отрезал руку,
и морщина
легла между бровей ее, обозначая муку.
Затем вторую, ножки, как велит доктрина
симметрии всем тем, кто адскую вампуку
решил поставить. В луже из кармина
она лежала, вызывая скуку,
почти как солнечного света сердцевина.

8

Почти как солнечного света сердцевина,
на кончике иглы от шприца
адреналина
горела капля, и в сознанье
укол ее привел: неистово крутиться
она вдруг начала, забавное созданье,
глаза тараща и обмакивая в пыль живые раны
(моя берлога
ее, наверное, скопила океаны).
Я подождал немного
и скотчем пережал малышкины болваны,
взглянул в окно, меня взяла тревога -
худая женщина, как тень фата-морганы
стояла возле моего порога.

9

Стояла возле моего порога
соседка,
мать моей игрушки, строго
она звала ее домой, протяжно, хрипло,
немножко едко,
не зная, как ее дочурка влипла;
сама же девочка тем временем, как полоз -
вот Иуда! -
ползла к дверям на ей знакомый голос,
я отшвырнул ее ногой туда, откуда
она стремилась; словно кока-кола с
арбузом пенилась ее деталей груда,
а мать была от дочери на волос
январским утром, не предвидя худа.

10

Январским утром, не предвидя худа,
восвояси
соседка удалялась прочь, покуда
я слушал крышки звон на котелке от пара
и всё о нежном мясе
читал в старинной книге кулинара.
Достав из шкафа специй, чернослива-,
я пищу бога
готовил два часа без перерыва,
и девочка, безрука и безнога,
смотрела с ужасом, как взяв аперитива
(стаканчик грога),
я кости завернул неторопливо
в пальто, что тога.

11

"В пальто, что тога, -
с лицом паяца
я говорил ей тоном педагога,
приправив мясо горстью мухоморов,-
ты больше никогда не выйдешь прогуляться,
ребячьих взоров
не приголубит грация и нега
твоих движений, скромность их и мера,
твои ладони не коснутся снега,
ты в школе больше не решишь примера,
как лего
я разберу тебя, забава изувера!
Забудь восторг случайного разбега
в сапожках расписных и шарфе из мохера!"

12

В сапожках расписных и шарфе из мохера
откуда-то из девочки, из пыли
ее двойник-химера,
внезапно начал возноситься
или,
точней сказать, кружить над нею, словно птица,
я, испугавшись, что она увидит это
и возомнит, что в рай сбежит отсюда,
бифштекс, котлета,
взял вилку и глаза ее на блюдо
немедля выложил, что шарики щербета,
мычала через нос моя зануда,
а сверху вился призрак, как виньета -
чудо.

13

Чудо
страданий девочки уже к концу спешило,
словно Будда
она застыла в уголочке.
Я в ящике стола нашел тупое шило
и тут же в почки
малышке начал наносить уколы,
она вдруг выгнулась всем телом, как пантера,
а злые пчелы
моих ударов, словно хабанера
все жестче были (в танце мусцимол и
с ним мускарин неслись во мне со скоростью карьера),
и приведением струилась сквозь проколы
ребенок тихий маленькая Вера.

14

Ребенок тихий маленькая Вера,
вернее остывающее- тело,
лежала за открытой дверцей шифоньера,-
которая торжественно-уныло
скрипела
будто выла
на сквозняке, пока я на потеху аду
облизывал кровавые сусала
безглазого обрубка, как награду
за буйство карнавала,
привлекшего теней несметную армаду,
и знал уже, что сердцем каннибала
я буду петь сегодня серенаду
тоски всю ночь не зря, как тенор из Ла Скала.

∞

Тоски всю ночь не зря, как тенор из Ла Скала
(чертова пружина)
во мне гудело жало.
О Леонардо, где твоя сангина! -
почти как первое начало,
почти как мироздания- причина,
почти как снежное зерцало,
почти как солнечного света сердцевина
стояла возле моего порога
январским утром, не предвидя худа,
в пальто, что тога,
в сапожках расписных и шарфе из мохера
чудо -
ребенок тихий маленькая Вера.

>>152506238
О, мой Боже, как невинно
дети прутся с героина -
ангелочки двух-трех лет! -
сами лезут на коленки,
под иглу подставив венки,
просят дозу, что конфет.

На приходе, жарки, чутки,
томно нежатся малютки,
облепив меня впотьмах -
то подсунутся под мышку,
то подлезут под лодыжку,
то уткнутся в терпкий в пах.

Говорю им: "Спойте, лоли,
быть на свете хорошо ли
наркоманкой-малышом?"
- Кайф! Ништяк! - щебечут пташки
кто в носочках, кто в рубашке
кто и вовсе нагишом!

Проступает жемчуг пота
в складках тел их - вот забота,
утоляй теперь им жар!
И хотя язык мой ловок,
нет, видать, таких уловок,
чтоб закончился нектар!

Слившись в липком притяженьи,
Мы - дрожанье, копошенье,
Клуб из кожи и волос,
И, на это все взирая,
Где-то в закуточке рая
Мастурбирует Христос.