ОСВЯТИЛ

Она объявила мне, что у нее есть любовник 19 декабря, при страшном морозе и вечерней тусклой лампочке в нашей лексингтоновской трагической квартире. Я, потрясенный и униженный, сказал ей тогда -- "Спи с кем хочешь, я люблю тебя дико, мне лишь бы жить вместе с тобой и заботиться о тебе" и поцеловал ее неприкрытые халатом колени. И мы стали жить.
Она и это мое решение объяснила моей слабостью, а не любовью. Вначале после 19 декабря она еще заставляла себя и пыталась не отказывать мне в любви, делать со мной любовь, по какому-то свойству моего организма мне тогда ее всякий день хотелось, у меня постоянно стоял хуй. В своем дневнике, если я отваживаюсь заглянуть туда, я обнаруживаю короткие радостные записи, что я делал с ней любовь четыре раза, или два, или один. Но она все более и более наглела, и постепенно наши "соития", -- иного слова не подберешь, именно соития -- так они были торжественны для меня -- стали очень редкими.
Наконец, она совсем перестала делать со мной любовь и открыто вслух всякий раз говорила, что хочет со мной расстаться. Я бродил в сумерках своего подсознания, мастурбировал по ночам в ванной комнате, надев ее, только что пришедшей и уже спящей, еще теплые колготки и трусики, часто и то и другое было в пятнах спермы, чужой, разумеется, и хотел я одного только счастья, -- выебать свою собственную жену. Так во мне постепенно родилась бредовая идея -- изнасиловать Елену.
В солнечный-пресолнечный морозный день у интеллигентного сэйлсмена с бородкой в магазине на Бродвее я купил наручники. Они были... ну, все знают, какие наручники продаются на Бродвее за семь долларов. Пришел я домой уже в полной истерике от этой покупки. Попробовав и внимательно рассмотрев наручники, я с ужасом обнаружил, что они оказались с кнопкой для открывания без помощи ключа, то есть и стальные и будто бы крепкие, но для игры, для детей. Даже было написано, что не менее трех лет дети могут играть такими наручниками. Жалкая история, очень жалкая.
От жалости к себе и своему телу, которое, чтобы добиться ласки, вынуждено прибегать к таким кошмарным методам, я разрыдался. И даже в попытке насилия у меня случилась неудача. Я выл, плакал очень долго, а потом, задыхаясь и плача, все-таки нашел выход -- взял столовый нож с зазубринами и в полчаса, не переставая при этом плакать, спилил открывающие кнопки-рычажки с наручников, и они стали настоящими, открывались теперь только с помощью ключа. Делая это, я видел себя со стороны, и как писатель решил, что эта жуткая сцена годится для Голливуда: Лимонов, плачущий от горя над наручниками для своей любимой и стачивающий столовым ножом кнопку-предохранитель.
Наручники я так и не пустил в дело, как и веревку. Мечта изнасиловать Елену шла бок о бок с мечтой убить ее. Недели за две до покупки наручников, я, уже сумасшедший, поднял ковер, нелепый розовый ковер в нашей спальной комнате и пристроил под ковром веревку-удавку, один конец ее закрепив за трубу в углу комнаты, из второго я сделал затягивающуюся петлю, чтобы в самом крайнем случае, когда станет совсем невмоготу, легко и бесшумно удавить ее. Потом я думал убить себя, способом... способы самоубийства все время менялись в моем воображении. Веревка пролежала там довольно долго, иногда мне кажется, что именно она спасла меня и Елену от гибели. Лежа рядом с Еленой ночами, чужие люди, соседи, всякий под своим одеялом, вдыхая исходящий от нее запах алкоголя и курева, тогда она пристрастилась к марихуане, кокаину и прочим прелестям, лежа, она чуть всхрапывала во сне, уставшая от оргазмов с ненавистными мне американскими мужчинами (вот почему я никогда не смогу уже любить тебя, Америка!), я все же успокаивался, вспоминая про веревку. Я все же знал, что протяни я руку под свою подушку -- конец веревки окажется в моих руках, набросить петлю на рядом лежащую маленькую головку моей мучительницы ничего не стоило. Эта легкость и возможность все прекратить утешала меня, и может быть потому я миновал взрывы, которые могли привести к убийству, ведь я был уверен, что всегда могу убить ее, в любое время смогу. Благодаря веревке из меня постепенно вышла какая-то часть злости и безумия...

сап, двач. впервые захожу на русский чан с падения нульчана, случайно наткнулся на тему в медузе и понял, что this is the time to let everyone know my very important opinion, лол. чуть скобку уже было не поставил. в общем, по теме что хотелось бы сказать, ибо чувствую – уже который день тема не отпускает, сижу в этих тредах, как в былые времена – обоих жаль, и оба по сути отродья борд. читая письмо артема, несколько раз ловил себя на мысли, что было б мне 16-17, как тогда – так бы и писал. слог настоящего анонимуса. в этом плане неудивительно, что уже столько времени тут тема плавает и не помирает. беда артема в том, что он не дотерпел до встречи своего настоящего друга. соль эпикуреизма, который сейчас как никогда актуален, сводилась эпикуром к сочетанию безопасности, внутреннего отрешения и дружбы. у артема не было только друга. если бы рядом оказался человек, который истинно глубинно понял бы его, ничего подобного бы не случилось. парень поехавшим в полной мере не был (в отрицательную сторону, конечно, его направила наркота, но все же), ему просто было необходимо плечо дорогого друга. которого, как мы видим исходя из всего, у него не было. вместо того, чтобы ждать, он нафантазировал себе лучшего друга из бывшей девушки, у которой перед ним не было никаких обязательств, она абсолютно ничем не была ему обязана помогать, это абсолютно нормально – но у него не хватило терпения, ему показалось, что именно только она его понимает. это тоже ок. анон, если ты хочешь вредить своей любви – значит, это не любовь, поверь. у меня был такой опыт. это была интересная девушка, по сути, мы встречались с ней один год, общались с ней по ночам, она понимала меня, она была потерянной – но понимала меня. не на глубинном уровне, но понимала. для меня это было ново, и мне казалось, что оттого я люблю ее. но в душе я не чувствовал к ней нежности. чувствовал некоторую эмпатию (что тоже было ново), но не более того. она не пробудила ту чувственность, что скрывается под панцирем любого циника с двачей. все выжигание своих чувств однажды обернется таким пламенем, что часто недоступно тем, кто их не пытался выжечь. от себя могу сказать, что я ждал такого человека до 21-го, и, конечно, мне сильно повезло. притом я думал, что если доживу одиноким до 22–23-х, то совершу что-то совершенно безумное от всей тоски и ярости, выедающего изнутри одиночества, что обуревало меня. но– повезло вовремя встретить свою мисаки. потому понимаю артема, он обезумел, его точка кипения была пройдена, он был устроен другим. бедняга. судя по его стихам и речам, он был неглуп. неглупа была и таня, ее тоже жаль. странное отношение у анонов – вообще двач должен гордиться тем, что вот уже целая девчачья субкультура из него вышла. жаль, что все так произошло. слабый человек не смог помочь слабому. и парни тани – куку, вы дали ей жить с бывшим? бред. слабые люди. хоть бы один сильный духом в этой ситуации – и все были бы живы. умейте ждать и принимать спасительную руку. спасибо за внимание

мимо алтфак