Целый день ребята трудились – строили снежную горку во дворе. Сгребали лопатами снег и сваливали его под стенку сарая в кучу. Только к обеду горка была готова. Ребята полили её водой и побежали домой обедать.
– Вот пообедаем, – говорили они, – а горка пока замёрзнет. А после обеда мы придём с санками и будем кататься.
А Котька Чижов из шестой квартиры хитрый какой! Он горку не строил. Сидит дома да смотрит в окно, как другие трудятся. Ему ребята кричат, чтоб шёл горку строить, а он только руками за окном разводит да головой мотает, – как будто нельзя ему. А когда ребята ушли, он быстро оделся, нацепил коньки и выскочил во двор. Чирк коньками по снегу, чирк! И кататься то как следует не умеет! Подъехал к горке.
– О, говорит, – хорошая горка получилась! Сейчас скачусь.
Только полез на горку – бух носом!
– Ого! – говорит. – Скользкая!
Поднялся на ноги и снова – бух! Раз десять падал. Никак на горку взобраться не может.
«Что делать?» – думает.
Думал, думал – и придумал:
«Вот сейчас песочком посыплю и заберусь на неё».
Схватил он фанерку и покатил к дворницкой. Там – ящик с песком. Он и стал из ящика песок на горку таскать. Посыпает впереди себя, а сам лезет всё выше и выше. Взобрался на самый верх.
– Вот теперь, – говорит, – скачусь!
Оттолкнулся ногой и снова – бух носом! Коньки то по песку не едут! Лежит Котька на животе и говорит:
– Как же теперь по песку кататься?
И полез вниз на четвереньках. Тут прибежали ребята. Видят – горка песком посыпана.
– Это кто здесь напортил? – закричали они. – Кто горку песком посыпал? Ты не видал, Котька?
– Нет, – говорит Котька, – я не видал. Это я сам посыпал, потому что она была скользкая и я не мог на неё взобраться.
– Ах ты, умник! Ишь что придумал! Мы трудились, трудились, а он – песком! Как же теперь кататься ?
Котька говорит:
– Может быть, когда-нибудь снег пойдёт, он засыплет песок, вот и можно будет кататься.
– Так снег, может, через неделю пойдёт, а нам сегодня надо кататься.
– Ну, я не знаю, – говорит Котька.
– Не знаешь! Как испортить горку, ты знаешь, а как починить, не знаешь! Снимай сейчас же штаны!
Котька расстегнул ремень и спустил штаны.
– Становись раком!
Котька стал раком, а ребята его по кругу пустили.
– Вот теперь, – говорят, – ты запомнишь, пидор, как горку песком посыпать.
А Котьке так давать в жопу понравилось, что он ещё и на черенок лопаты присел.
– Это, – говорит, – просто улет, надо будет еще одну горку песком посыпать!

У Кати было два зелёных карандаша. А у Лены ни одного. Вот и просит Лена Катю:
- Дай мне зелёный карандаш. А Катя и говорит:
- Спрошу у мамы.
Приходят на другой день обе девочки в школу. Спрашивает Лена:
- Позволила мама?
А Катя вздохнула и говорит:
- Мама-то позволила, а брата я не спросила.
- Ну что ж, спроси ещё у брата, - говорит Лена.
Приходит Катя на другой день.
- Ну что, позволил брат? - спрашивает Лена.
- Брат-то позволил, да я боюсь, сломаешь ты карандаш.
- Я осторожненько, - говорит Лена. - Смотри, - говорит атя, - не чини, не нажимай крепко, в рот не бери. Да не рисуй много.
- Мне, - говорит Лена, - только листочки на деревьях нарисовать надо да травку зелёную.
- Это много, - говорит Катя, а сама брови хмурит. И лицо недовольное сделала.
Посмотрела на неё Лена и отошла. Не взяла карандаш. Удивилась Катя, побежала за ней:
- Ну, что ж ты? Бери!
- Не надо, - отвечает Лена. На уроке учитель спрашивает:
- Отчего у тебя, Леночка, листья на деревьях синие?
- Карандаша зелёного нет.
- А почему же ты у своей подружки не взяла?
Молчит Лена. А Катя покраснела как рак и говорит:
- Я ей давала, а она не берёт. Посмотрел учитель на обеих:
- Надо так давать, чтобы можно было взять.
Расстегнул учитель ширинку, вытащил хуй и говорит Кате:
- Смотри, как надо! Бери, Лена, пользуйся.
Лена покраснела и пробубнила:
- Мне Катя сказала в рот не брать...
Учитель улыбнулся, уебал Кате пощёчину и написал в дневнике "Родителей в школу!". А после принялся ебать Лену в рот.
На следующий день Катю с её мамой брал весь класс. Да и брата в садике тоже трахнули на тихом часу.

Однажды Петя возвращался из детского сада. В этот день он научился считать до десяти. Дошёл он до своего дома, а его младшая сестра Валя уже дожидается у ворот.
— А я уже считать умею! — похвастался Петя. — В детском саду научился. Вот смотри, как я сейчас все ступеньки на лестнице сосчитаю.
Стали они подниматься по лестнице, а Петя громко ступеньки считает:
— Одна, две, три, четыре, пять…
— Ну, чего ж ты остановился? — спрашивает Валя.
— Погоди, я забыл, какая дальше ступенька. Я сейчас вспомню.
— Ну вспоминай, — говорит Валя. Стояли они на лестнице, стояли. Петя говорит:
— Нет, я так не могу вспомнить. Ну-ка, лучше начнём сначала.
Сошли они с лестницы вниз. Стали снова вверх подниматься.
— Одна, — говорит Петя, — две, три, четыре, пять…
И снова остановился.
— Опять забыл? — спрашивает Валя.
— Забыл! Как же это! Только что помнил я вдруг забыл! Ну-ка, ещё попробуем.
Снова спустились с лестницы, и Петя начал сначала:
— Одна, две, три, четыре, пять…
— Может быть, двадцать пять? — спрашивает Валя.
— Да нет! Только думать мешаешь! Вот видишь, из-за тебя забыл! Придётся опять сначала.
— Не хочу я сначала! — говорит Валя. — Что это такое? То вверх, то вниз, то вверх, то вниз! У меня уже ноги болят.
— Не хочешь — не надо, — ответил Петя. — А я не пойду дальше, пока не вспомню.
Валя пошла домой и говорит маме:
— Мама, там Петя на лестнице ступеньки считает: одна, две, три, четыре, пять, а дальше не помнит.
— А дальше шесть, — сказала мама.
Валя побежала обратно к лестнице, а Петя всё ступеньки считает:
— Одна, две, три, четыре, пять…
— Шесть! — шепчет Валя. — Шесть! Шесть!
— Шесть! — обрадовался Петя и пошёл дальше. — Семь, восемь, девять...
Но тут Валя сильно толкнула Петю в грудь. Он зашатался, не удержал равновесия и с отчаянным воплем покатился по лестнице вниз. Где-то на второй ступеньке послышался легкий хруст, и крик оборвался. Петя замер на площадке с неестественно повернутой головой. Его глаза закатились.
— Шесть! — снова зашептала Валя. — Шесть! Шесть! Миленький Сатана, пусть мне поставят пятерку по чистописанию!
Она присела над телом Пети на корточки и шумно помочилась.

Девочка Валя ела рыбу и вдруг подавилась косточкой. Мама закричала:
- Съешь скорее корку!
Но ничего не помогало. У Вали текли из глаз слезы. Она не могла говорить, а только хрипела и махала руками. Мама испугалась и побежала звать доктора. А доктор жил за сорок километров. Мама сказала ему по телефону, чтоб он скорей-скорей приезжал. Доктор сейчас же сел в автомобиль и поехал к Вале. Дорога шла по берегу. С одной стороны было море,а с другой стороны крутые скалы. Автомобиль мчался во весь дух. Доктор очень боялся за Валю. Вдруг впереди загремело, и шофёр остановил автомобиль. Это одна скала рассыпалась на камни и засыпала дорогу. Ехать стало нельзя, и
доктор чуть не заплакал. Оставалось ещё далеко. Но доктор всё равно хотел идти пешком. Вдруг сзади затрубил гудок. Шофёр посмотрел назад и сказал: - Погодите, доктор, помощь идёт!
А это спешил грузовик. Он подъехал к завалу. Из грузовика выскочили люди. Они сняли с грузовика машину-насос и резиновые трубы. И провели трубу в море. Насос заработал. По трубе он сосал из моря воду, а потом гнал её в другую трубу. Из этой трубы вода вылетала со страшной силой. Она с такой силой вылетала, что конец трубы людям нельзя было удержать: так он трясся и бился. Его привинтили к железной подставке и направили воду прямо на обвал. Получилось, как будто стреляют водой из пушки. Вода так сильно била по обвалу, что сбивала глину и камни и уносила их в море. Весь обвал вода смывала с дороги.
- Скорей едем! - крикнул доктор шофёру.
Шофёр пустил машину. Доктор приехал к Вале, достал свой хуй и начал ебать Валю в рот до самого горла. Косточка пропихнулась в желудок, встала там боком и перфорировала стенки. Вля замычала, изо рта поднялась шапка кровавой пены, смешанной со спермой и слюной. Потом Валя стала биться в конвульсиях, обмочилась и испражнилась. Доктор тем временем уже давно кончил и курил, поглядывая на обезумевшую мать и дергающуюся в агонии Валю. Потом спросил:
- Кстати, а вы знаете, кто размывал обвал, чтобы я доехал? Редкостные долбоебы и алкаши, эта компания меня в нужник макала, когда я учился с ними, извините за выражение. Не удивлюсь, если с ними что-нибудь случится.
Так и вышло. Один из рабочих не удержал трубу, из которой вода вылетала со страшной силой. Его завернуло, и он обрушил режущую струю на корешей. Момент, и всех распидорасило. Даже того, кто держал трубу. Потому что вода под высоким давлением распидорасит кого угодно, блядь, если руки из жопы и ты бухой.

Летом мы с Шуриком жили у дедушки. Шурик — это мой младший брат. Он ещё в школе не учится, а я уже в пятый класс перешел. Только он всё равно меня не слушается… Ну и не надо!.. Когда мы приехали, так сейчас же обыскали весь двор, облазили все сараи и чердаки. Я нашёл стеклянную банку из-под варенья и круглую железную коробочку от гуталина. А Шурик нашёл старую дверную ручку и большую калошу на правую ногу. Потом мы чуть не подрались с ним на чердаке из-за удочки. Я первый увидел удочку и сказал:
— Чур, моя!
Шурик тоже увидел и давай кричать:
— Чур, моя! Чур, моя!
Я схватил удочку, а он тоже вцепился в неё и давай отнимать. Я рассердился — как дёрну!.. Он отлетел в сторону и чуть не упал. Потом говорит:
— Подумаешь, очень нужна мне твоя удочка! У меня есть калоша.
— Вот и целуйся со своей калошей, — говорю я, — а удочку нечего рвать из рук.
Я отыскал в сарае лопату и пошёл копать червей, Чтобы ловить рыбу, а Шурик пошёл к бабушке и стал просить у неё спички.
— Зачем тебе спички? — спрашивает бабушка.
— Я, — говорит, — разведу во дворе костёр, сверху положу калошу, калоша расплавится, и из неё получится резина.
— Ещё чего выдумаешь! — замахала руками бабушка. — Ты тут и дом весь спалишь со своим баловством. Нет, голубчик, и не проси. Что это ещё за игрушки с огнём! И слушать ничего не желаю.
Тогда Шурик взял дверную ручку, которую нашёл в сарае, привязал к ней верёвку, а к другому концу верёвки привязал калошу. Ходит по двору, верёвку за ручку держит, а калоша за ним по земле ездит. Куда он — туда и она. Подошёл ко мне, увидел, что я червей копаю, и говорит:
— Можешь не стараться: всё равно ничего не поймаешь.
— Это почему? — спрашиваю.
— Я заколдую рыбу, и письку твою заколдую.
— Пожалуйста, — говорю, — колдуй на здоровье.
Я накопал червей, сложил их в коробочку и пошёл к пруду. Пруд был позади двора — там, где колхозный огород начинается. Насадил я на крючок червяка, уселся на берегу и забросил удочку. Сижу и будто за поплавком слежу. А на самом деле вспомнил Светку из пятого "Б", и расстегнул ширинку. Но Шурик подкрался сзади и давай кричать во всё горло:
Колдуй, баба, колдуй, дед,
Колдуй, серенький медведь!
Колдуй, баба, колдуй, дед,
Колдуй, серенький медведь!
Я решил молчать и ничего не говорить, потому что с ним всегда так: если скажешь что-нибудь, ещё хуже будет. Да и кончить хотелось.
Наконец он наколдовался, бросил в пруд калошу и стал её по воде на верёвке таскать. Потом придумал такую вещь: бросит калошу на середину пруда и давай в неё камнями швырять, пока не утопит, а потом начинает её со дна на верёвке вытаскивать.
Я сначала молча терпел, а потом как не вытерплю:
— Пошёл нахуй отсюда! — кричу. — Ты мне весь кайф обломал!
А он говорит:
— Всё равно ничего не поймаешь: заколдована рыба, и писька у тебя опять маленькая.
И хлоп калошу мне между ног! Я вскочил, схватил палку — и к нему. Он давай удирать, а калоша за ним на верёвке так и скачет. Но не убежал от меня. Я его палкой по жопе переебал, ногами отхуярил и обоссал всего.
Вернулся я к пруду и стал снова дрочить. Дрочил, дрочил… Уже солнышко высоко поднялось, а я всё сижу да наяриваю. Не идет малафья, хоть тресни! На Шурика злюсь, прямо убить готов. Не то чтоб я в его колдовство поверил, а знаю, что, если не кончу, придушу гаденыша. Уж чего я ни делал: и покрепче сжимал, и нежнее, и гуталином смазал, и в банку с червями засовывал — ничего не выходит. Захотелось мне есть, пошёл я домой, вдруг слышу — кто-то в ворота колотит: «Бум-бум! Бах-бах!»
Подхожу к воротам, смотрю, а это Шурик. Достал где-то молоток, гвозди и прибивает к калитке дверную ручку.
— Это ты для чего прибиваешь? — спрашиваю.
Он увидел меня, обрадовался:
— Хи-хи! Рыболов пришёл. Где же твоя рыба?
Я говорю:
— Ты зачем прибиваешь ручку? Здесь же есть одна ручка.
— Ничего, — говорит, — пусть две будут. Вдруг одна оторвётся.
Прибил ручку, и ещё у него один гвоздь остался. Он долго думал, что с этим гвоздём делать, хотел его просто в калитку загнать, потом придумал: приложил калошу подошвой к калитке и стал её гвоздём приколачивать.
— А это для чего? — спрашиваю.
— А я туда насру. Кто-нибудь подумает, что там что-то есть и руку засунет.
— Просто глупо, — говорю я.
Вдруг смотрим — дедушка с работы идёт. Шурик испугался, давай отрывать калошу, а она не отрывается. Тогда он встал, загородил калошу спиной и стоит.
Дедушка подошёл и говорит:
— Вот молодцы, ребятки! Только приехали — и… Какой это пидор гнойный придумал к калитке вторую ручку прибить?
— Это, — говорю, — Шурик.
Дедушка только крякнул.
— Ну что ж, — говорит, — теперь пиздец Шурику. Не хотел я его пороть, да придется.
Тут дедушка заметил калошу:
— А это ещё что за нахуй?
Я так и фыркнул. «Ну, — думаю, — сейчас Шурику от дедушки полный пиздец будет».
Шурик покраснел, сам не знает, что тут ответить.
А дедушка говорит:
— Это что ж? Это, наверно, ты насрать туда хотел, сученыш, чтобы я опять в твое дерьмо вляпался? Очень остроумно придумано. Коля, принеси из бани розги.
— Я больше не будууу... — заныл Шурик.
— Да неужто?
— Честное слово!
— Я тебе не верю. — грозно сказал дедушка. Тем временем, я притащил охапку розог. Шурик аж обмочился со страху, но это его не спасло. Дедушка приспустил ему обмоченные шорты с трусами, оголив дрожащие ягодицы. Потом привязал Шурика к скамейке, взял несколько прутьев и стал с оттяжкой сечь его. Шурик завизжал и задергался. Дедушка распалялся все больше, брызнула кровь. Иссеченая кровавыми полосами дергающаяся жопа Шурика почему-то вызвала у меня возбуждение. Я достал хуй и стал наяривать. Дедушка увидел это и улыбнулся.
— Засади-ка этому пидарку до самой глотки!
Я лег на Шурика и с размаху вогнал ему хуй без смазки. Шурик заорал уже совершенно дурным голосом. Я стал быстро ебать Шурика, запахло говном. Через минуту я кончил в него. Член был обильно измазан коричневым. Так что, когда Шурика отвязали, ему пришлось еще облизать все дочиста. Чуть не вырвало его, но дедушка пообещал, что если тот сблюет, то запорет его до смерти.
А на Светку из пятого "Б" я больше не передергиваю. Зачем это, когда у меня есть Шурик. Теперь уже не колдует, петух ебаный.

Жил да был я - один обычный сыч, мамкин домосед, папкин бездельник. Но повезло, что дядя пристроил по блату в некую фирму, отвечающую за контроль по строительству.
- Ты, главное, не переживай, не дёргайся, ходи везде с важным и недовольным видом и командуй "Работайте лучше" и "Вот здесь надо переделать" и всё время спрашивай "А это что?", "Где замеры?", "Где разрешения?", а всем этим будут заниматься твои подручные настоящие инженеры, - сказал дядя и хлопнул меня по плечу, - Тем более сейчас на чемпионате себе и имя сделаешь, и дальше по карьерной лестнице по головам сам пойдёшь. А я и не против.
Чемпионат мира по футболу 2018 года! Круто звучит? Может быть для кого-то, но как по мне, футбол - для быдла. Но дело делать надо, а отвертеться нельзя, так что нужно было выбирать. Дядя, как большая шишка, предоставил мне выбирать - по какому округу с проверками поеду. Ну а хули нам, сычам. Выбрал т.н. "Волжский кластер" (потому что ближе ехать, быстрее возвращаться) и вот я уже мчу поездом с моими личными инженеграми. Они-то мужики за сорок, если не за пятьдесят, а я только двадцатку с копейками апнул, так что мне с ними говорить было не о чем, и я не возражал - социофобия и годы двачевания дают о себе знать. Да и не начальническое это дело, с простыми рабочими разговоры вести. Пусть скажут спасибо, что в одно купе с главным проверяльщиком-блатёром.
Маршрут построен заранее, билеты куплены сразу на всё. Графики тоже продуман: приехали - нас встречают - завтрак - походили денёк по точке - критикуем, критикуем, зырим, зырим - Чемодан, вокзал, следующая остановка. Первая, кстати, пришлась, на Нижний Новогород. Поважничав и порычав на местом стадионе о том, что всё плоха и фсё нитак, на что был потрачен день, я и свои мои верных техноприслуг ожидали на вокзале поезда дальше. Ждать ещё час, а я решил вспомнить свою привычку со школьных лет.
Когда я был совсем школьником, с первого по седьмой классы включительно, жил я в Москве в таком месте, что мне до школы было пешком дойти. Путь лежал через Площадь Трёх Вокзалов, где я после школы, а иногда и вместо, задерживался и покупал какую-нибудь вокзальную пищу типа беляша, хот-дога или шаурмы. Вспомнил об этом и решил, что в этом путешествии буду делать тоже самое - обязательно у каждого вокзала куплю и съем что-нибудь такое.
Отстояв в очереди за своей порцией быдлохавки с сосиской из крысиных анусов, я, весь такой солидный студент в костюме, резко развернулся и хотел пойти назад к моей свите, но тут же столкнулся с кем-то, чуть не выронив свой беляш. Это была девушка выше среднего, со взглядом, полным одновременно надменной холодности и задорного огня.
- Смотри, куда прёшь! - недовольно сказала она.
Я осмотрел незнакомку с головы до ног. Знаете, что бывает у брюнеток, красящихся под блондинок? Старый баян на этот вопрос отвечает просто: они красят корни волос в черный цвет. Тут же - наоборот. В корнях чёрных как смоль волос был виден светлый блонд, настолько светлый, что и непонятно, натуральная золотая блондинка ли или до седины сивая. Острый нос чуть задран. Сведённые тонкие брови, синие, почти фиолетовые, глаза и напомаженные иссиня-чёрным губы с опущенными уголками всем своим видом показывали неприязнь.
- И чего ты на меня уставился? - сказал девушка, скрестив руки на груди.
- Извини, я случайно, - ответил я и задал вопрос. - Слушай, а ты мне кажешься знакомой. Мы с тобой раньше виделись?
- Нет, не виделись. Но я всем кажусь знакомой, - закончила незнакомка, натянула на нос бондану с рисунком чьей-то пасти, недовольно хмыкнула, развернулась, чуть не хлыстнув меня длинными собранными в конский хвост волосами и пошла прочь. Она пошла прочь, а я провожал её взглядом. Короткая красная юбочка в клеточку как у школьниц из порнухи не давала разгула фантазиям, потому что на ногах были ещё чёрные леггинсы. Шаги сине-красных неопределённого бренда уносили её всё дальше в толпу, а я силился вспомнить, откуда я её знаю. Однако ответа в памяти так и не всплывало.
Когда поезд прибыл и объявили начало посадки, я решил на последок выбежать на улицу и сделать фото вокзала. Вокзал Нижнего выглядел по-советски монументально и просто. Кому-то может такое стиль нравится - мне нет. Хотя фото получилось неплохое. И в поезде "Нижний Новогород - Казань" я решил потешить самолюбие и посмотреть на мою шикарную фоточку уродливого непонравившегося мне вокзала. К моему удивлению, на фото я заметил ту самую девушку. Она просто шла в толпе мимо меня. Странно, я абсолютно уверен, что когда делал фото, её не было в кадре.
Город с гербом в виде собаки-червя, умершего, потому что с крыльями, встретил ветреной погодой. Поэтому на осмотре объекта я был более груб и ворчлив, а по возвращению на вокзал в ожидании поезда до Самары, я не только приобрёл горячую выпечку. но и горячий чай. ну знаешь. типичный горячий чай с вокзала, в пластиковых стаканчиках, которые даже держать невозможно, потому что слишком мягкие и горячие. Стою я поодаль от моих мужиков, запивая последний кусок пирожка последним глотком, никого не трогаю. Разворачиваюсь бросить стаканчик в урну и почти нос к носу сталкиваюсь с той самой, из Нижнего Новгорода.
- Ты?! - всё, что смог выдавить из себя я.
- А что, сам не видишь? - едко ответила девушка, - Ясное дело, что не ты.
- Вот зачем начинать разговор с кем-то, давя из себя циника? - бзбугуртнул я.
- Кто тебе сказал, что я хочу с тобой разговаривать?
Опешив от такого, я не нашёлся, чего ей ответить. Она же продолжила, но уже не в такой желчной нотой в голосе.
- Значит, ты и сюда приехал. И куда ты ещё поедешь, прежде чем к себе в столицу вернёшься?
Тут я совсем растерялся. Кто она, чёрт возьми? Почему и откуда она знает, что я из Москвы и что я куда-то ещё поеду?
- И, знаешь, всё таки ты был прав, сказав что где-то ты меня видел. Ты прав, мы с тобой и впрямь где-то уже встречались.
Сбитый с толку поток мыслей возобновил свой ход. Так подожди, дай вспомню...
- Не вспомнишь, - перебила незнакомка.
- Посмотрим.
- Не посмотришь.
- Интересный разговор у нас с тобой выходит.
- Это не разговор.
- Верно, надо же представиться... - начал было я, но она меня снова перебила.
- Думаешь, ты узнаешь моё имя? Ан нет! - развернулась она и снова начала удаляться.
- Аннет, говоришь? Анне, значит. Хорошо, буду звать тебя Аней. - сказал я ей в спину, не ожидая продолжения дискуссии. Я уже хотел было идти к своим подчинённым, но заметил, что Аня повернулась ко мне с ошарашенными глазами.
- Что ты сказал?
- Я сказал, что буду звать тебя Аней. Буду звать. Тебя. Аней.
- Это не моё имя.
- Так я и не говорил, что это твоё имя, я сказал, что буду тебя так звать.
Аня всплеснула руками, и злобно затопала прочь. Я же почувствовал себя слегка навеселе.
Повторив ритуал фотографии на память с казанским вокзалом, я и мои бравые проверяльщики погрузились на поезд. В этот раз любопытство взяло своё сразу, как только я обустроился like a boss на своём месте. Открыв фотку на планшете я увидел Аню. Она стояла там, в толпе, задним планом, почти фоном, но не заметить её было нельзя.

>>755050
- Так мужики, посмотрите на фото, - сделал я лицо погрознее и голос поначальнистее, - смотрите сюда. Что вы думаете об этой девушке? - тыкнул я на фото и отдал им планшет. Мужики спросили "На которую?". Я наклонил планшет, чтобы увидеть и показать им, о ком я, но на фотографии Ани уже не было. С мыслью "Да как же так? Мистика какая-то." я отвернулся от планшета и несколько секунду просто смотрел в потолок. Опустив глаза на экран, я хотел просто закрыть приложение, выключить всё лишнее, включить свою музыку, вставить наушники и лечь спать под музыку, но фотка на экране вновь преобразилась. Теперь Аня уже в бондане стояла перед камерой и тыкала зрителю из экрана вытянутыми руками с оттопыренными средними пальцами.
Приняв как данность факт того, что происходит что-то запредельное, мне не оставалось ничего более, кроме как забраться на свою койку и попытаться уснуть, пережидая время до скорого прибытия в следующий город. В сон я погружался, ещё больше силясь вспомнить, откуда же мне знакома Аня.
Прибытие в Самару оказалось более приветливым по части погоды. Работа на стройке шла, я шёл по стройке и ставил всех по стройке "смирно", отчитывая, сам не знаю за что. Тем не менее, мои инженегры уже нашли как со мной работать - то есть придумывать и находить объяснения, чем же именно я не доволен, предоставляя местным работягам подрядчикам изрядно над чем подумать. Ну а я думал об отъезде и ждал прибытия на вокзал, где могла бы - нет, обязана была - появиться Аня.
В этот раз я делал фотку вокзала, похожего на хуй гиганского робота с уже заготовленным пакетом. А в пакете томились два чебурека, из которых только один должен был достаться мне. Сделав фотку, я сразу её осмотрел, но на фото Ани не было. Я даже с некой тоской тихой сказал:
- Аня, Аня...
- Что? - послышалось сбоку. Я повернул голову и увидел её, таинственную девушку, уже в третий раз встречающуюся мне на пути.
- А вот и нет, а вот и не третий.
- Стой, что? Как ты узнала, о чём я думаю? Ты что, мысли читаешь?
- Нет. Это другое. Сложно. Не буду объяснять. Долго, и ты всё равно не поймёшь, - закончила она и откусила от своего чебурека.
- Что? - удивился я, - Как ты его достала? Это телепортация?
- Нет. Говорю же, всё сложно.
Наступило молчание. Аня ела свой чебурек, а я достал и стал есть свой. Мы стояли у вокзала, ели и смотрели друг другу в глаза. Наконец, прожевав и проглотив очередной кусок, я нарушил обоюдное молчание.
- Так ты кто? типа ведьма? Привидение?
- Нет, я обычная, живая девочка из плоти и крови.
- Девочка? - я осмотрел её. Выглядит лет на двадцать, какая же она девочка.
- Восемнадцати нет, значит девочка, - ответила она на незаданный вопрос.
- Ага, так сколько тебе лет?
- Семнадцать. Ну ладно, почти восемнадцать.
- Насколько почти?
Аня повернулась к часам на фасаде вокзала.
- Без восемнадцати минут восемнадцать лет.
Я только хмыкнул на этот комментарий.
- Ну, постоим тут, подождём двадцать минут и я тебя поздравлю.
- Не поздравишь.
- Поздравлю, серьёзно.
- Ты не сможешь.
- А что мне помешает?
- Эти восемнадцать минут никогда не пройдут.
- То есть? - я на секунду испугался, что стоит мне обернуться и я не увижу никого вообще. что все люди и животные исчезнут, а я оказался из-за Ани в подобии аномалии из "Лангольеров" Кинга, где время застыло, но нет всё вокруг меня жило и двигалось и никто в зоне видимости не замирал как на паузе.
- Не в этом смысле. Я вроде как из параллельного мира. Но и этого. Очень сложно это всё. Мне вечно будет семнадцать, вечно почти восемнадцать, но никогда не будет восемнадцати. Миллиарды миллиардов лет пройдёт, а мне будет столько же. И столько же было задолго до рождения вселенной. Я просто живу в той части нашей реальности где время другое, вот и всё.
- И у вас там принято быть такими едкими нигилистами? Ты всё время во время наших недолгих встреч ведёшь себя скверно.
- Ничего не знаю на этот счёт. Просто я такая. И характер плохой. ничего не буду даже пытаться менять в себе.
- Я тебе приглянулся?
- Что?! - она аж прекратил есть, - Абсолютно нет. Я не шучу. Ты меня не устраиваешь почти по всем параметрам.
- Что ж ты меня тогда преследуешь? - с долей обиды спросил я.
- Это не я тебя преследую, это ты двигаешь в плоскости моего движения по времени. Я же говорю, ты не поймёшь.
- Ладно, ладно. А как тебя на самом деле зовут?
- А это не важно. У меня нет имени.
- Вообще?
- Вообще есть, но когда есть - нет.
- Опять скажешь, слишком сложно и я не пойму?
- Не то чтобы, но не отрицаю.
- Послушай, вечно почти уже восемнадцатилетняя безымянная Аня, а давай встретимся как-нибудь в будущем? Моём будущем.
- Нет и не надейся.
- А если я буду фантазировать?
- Тогда я сделаю так, что ты будешь не фантазировать.
Тут я уж совсем не понял, о чём она.
Я поднял руку и сжал переносицу, закрыв глаза и силясь осмыслить сказанное ей. Голова отказывала думать совсем и в голову мысли не лезли ни одной, кроме мысли "Если закрыть глаза, она исчезнет". Я тут же открыл глаза, но на месте, где стояла девушка, уже не было никого. А в моих руках уже не было полу доеденного чебурека.

>>755110
Последней перед отправкой меня домой на моем маршруте остановке был город Саранск. Стоя на объекте, и командуя нести все документы под анализ, я тихонечко стал смотреть на своём планшете фото вокзалов. Ни на одной из них не было и следа Ани. Так как после этого тура я поеду домой, а Аня встретилась здесь, за пределами МКАДа и даже московской области, я, почему-то, запереживал, что стоит мне вернуть в Москву, как я Аня, толи девушка, а толи видение, навсегда останется здесь, вдали от того места, где буду я. А ведь увидеть её ещё хотелось бы.
- Аня? Аня ты тут? - втихаря проговорил я, когда никто из рабочих меня не слышал. Но девушка не проявила себя никак.
Стоя у хайфай ТаджМахала саранского разлива - так мне увиделся из вокзал - я стоял с двумя шавухами и ждал её. В этот раз она появилась по-обычному - просто шлам мне навстречу из привокзальной толпы.
- Ну и? - холодно и неприветливо начала она.
- Ань, слушай...
- Я не Аня.
- А как мне тебя звать-то?
- Не надо меня звать.
- Если тебе не нравится это имя, то...
- Думаешь, дело в имени? Ан нет. Дело не в том, каким именем ты меня зовёшь, дело в том, что ты меня зовёшь.
- А что в этом плохого? ну зову я тебя.
- Вот именно. Окликаешь, призываешь.
В это мгновение меня прошибла неприятная и пугающая мысль.
- В смысле, как смерть? - на лице Ани проступила кривая ухмылка, ей явно понравилось сравнение.
- Нет. Не смерть. Не пустота. И не проклятье. И даже не напасть, - сказала она размеренно, - Хотя в этом направлении.
- И всё таки, кто... что... кто ты?
- Я же сказала, обычная девушка. Из необычной части нашего мира.
- А что же в тебе такого, что тебя зазывать нельзя? - она подошла ближе ко мне и стала смотреть прямо в глаза. Взгляд был колкий, холодный, но с едва заметным блеском задора.
- То, что я воплощаю, находится где-то там, в направлении таких метафорических определений, как "отрицание", "забвение", "лишение" и даже "небытие". И иногда, но нет-нет-нет, совсем не всегда, нет, редко, мне приходится идти со смертью бок о бок.
В голове сразу зароилось множество мыслей, среди которых появился внутренний переводчик с английского. Мем "развидеть" - unsee, то есть отменить факт увиденного. Если нечто нам известно, то оно known. а если неизвестно - unknown. Сделать что-то это do, а отменить сам факт сделанного - undo. У неё нет имени, в том числе потому что она олицетворяет отрицание чего-либо, даже своего имени. Забавно, что в английском языке un- читается не как "ун" как "ан". Зная это, я бы мог назвать её как угодно, но Аня или Ани, как мягкая форма Ан-тян, является идеальным вариантом.
Я вышел из своих мыслей и снова посмотрел на лицо Un-тян. Она смотрела на меня никак, безынтересно, безэмоционально, безразличным и почти пустым взглядом.
- Ты понял. Не целиком, даже близко нет, но хотя бы посмотрел в верном направлении.
- Погоди! - у меня появилась идея, - Если ты такая, то значит ты должна, нет, обязана, прекращать прекращать и отменять отмены! То есть, ты...
- Не пытайся провести на мне такой просто парадоксальный тупичок и загнать в ловушку. Это просто не сработает. Это бесполезно. Всё работает не так.
- Ладно, ладно. Слушай, а как ты на фотках пропадаешь и появляешься? Оно же, кажется, не совсем из той категории, о которой ты мне...
- Не сомневайся. Не в этот раз. Ты верно подметил, что области цифры, электроники и даже интернета - это не совсем, хм, моя область действий. Я, конечно, ко всему прочему, перемещаться по сети через изображения, но нет, если я это буду делать, то не по своим делам. А вот то,ч то ты заподозрил, в том мне кое-кто помогает.
В тот момент, на миг, на мгновение, на мельчайшую долю секунды, я точно видел что-то, что будто бы вышло из-за Un-тян, но потом я это тут же развидел, наверное, потому что в памяти остался только факт того, что я запомнил ощущения изумления от увиденного и мысли о том, что я это вижу, но никак не самого увиденного. Интересно, что там было? Всю дорогу домой в Москву я старался найти в могу хоть какую-то наводку на то, что там было. Естественно, тщетно.
Через два дня после моего возвращения, когда я сдал все отчёты и отоспался когда следует, я пришёл домой и полез в интернет. Наконец-то я могу посидеть в интернете нормально, с большого экрана монитора, с мощной видюхой и с полноценным кабельным интернетом. Всё же. кто бы что бы ни говорил, а домашние компьютеры - это кайф. Увы, первое, что узнал из новостей, было неприятным для меня - телеграмм блокируют. Полез на борды - нульчан умер. Региональные новости пестрили статьями о задержании крупного чиновника, уличённого в коррупции и кумовстве, а на фото, иллюстрирующих статью, был мой дядя. Решил с горя порукоблудничать, но и тут запара - Роскомнадзор запретил новые порно-сайты, включая мой любимый.
"Что же ты делаешь? Не надо, Un-тян!" - пронеслось у меня в голове. На телефон пришло сообщение. Открываю и смотрю, что там. С невозможного неизвестного несуществующего номера вдруг пришло сообщение "Нет, надо".
Я подошёл к окну и упёрся взглядом в тяжёлые серые тучи. С высоты моего двадцатого этажа небо кажется ближе. Я смотрел ввысь, а мыслями был внизу, у тех вокзалов, с ней. Действительно, сам накликал, сам дурак. Ничто и никто не избежит забвения, все и вся рано или поздно канут в лету. Не важны ни твой статус, ни твоё величие, ни твои дела, если ты человек. Если речь о каком-то рукотворном объекте, то снова верно - ни одна статуя, дворец или колонна не избежит стирания в небытие. Даже самые важные и самые значимые, как они видятся нам сегодня, события мировой истории человечества, да и вообще всего мироздания, неотвратимо отойдут на второй план. затем на третий, на четвёртый, потеряются, и вовсе сотрутся.
Я опустил взгляд вниз на улицу. По ту сторону дороги я мгновенно увидел и разглядел её, даже несмотря на то, что с такой высоты люди уже малоразличимы. Я смотрел на неё и видел не только хорошо, я видел её близко, будто живу этаже на втором, а она стоит у меня прямо под окнами. Un-тян шла, а рядом с ней, за ней, неуклюже шло нечто с крокодиловой головой, гривой и передними лапами льва, а от живота и до хвоста было похоже на бегемота. Un-тян шла с этим монстром рядом, остановилась, и резко повернула лицо в мою сторону, уперев колкий взор прямо на меня. Несколько секунд мы смотрели глаза в глаза, затем она развернулась и пошла дальше.

Замок стоял на высокой горе и, казалось, мог легко коснуться неба. Это был белый, сморщенный замок и он принадлежал волшебнику Бобо. Удивительно, но волшебник терпеть не мог свой замок.
Он хотел, что бы его замок был большим и твердым, что бы его замок никого не отпугивал. У Бобо не было друзей, потому что все боялись замка, в котором он жил.
Однажды, когда он шел в деревню, несколько маленьких детей подошли к нему и сказали:
— Волшебник Бобо, мы хотели бы отдаться вам за пачку конфет, но нам не нравится ваш замок.
— Мне и самому он не нравится, — сказал волшебник печально. — Но что я могу поделать?
— Вы могли бы покрасить его в черный.
— Вы могли бы повесить на него кирпич и вытянуть его еще на 20 сантиметров.
— Вы могли бы открыть дымоход, и впустить трубочистов в ваш замок.
Волшебник Бобо обдумал все эти предложения, а затем кивнул с согласием:
— Да, я сделаю все, что вы мне посоветовали. Спасибо, дети. А вы посетите меня, как ни-будь, когда я все сделаю?
— Конечно, конечно мы к вам придём, — дружно хором загалдели дети.
Итак, волшебник Бобо отправился в свой замок. Он стоял перед ним и вспоминал, что он должен сделать. Наконец он решился. Бобо взмахнул волшебной палочкой и сказал несколько волшебных слов, а затем посмотрел в восторге на то, что он сделал.
Сверкающий черный замок со вздутыми трубами и массивным дымоходом стоял теперь перед ним.
Даже волшебник Бобо стал чувствовать себя счастливее и ярче, и он быстро пошел внутрь, чтобы посмотреть, что изменилось внутри.
Бобо поскорее вернулся в деревню, чтобы позвать детей, в гости, в его новый красивый замок.
А затем в замок ворвалась деревенская дружина. Волшебник яростно надрачивал мальчишкам в луже малафьи, когда люди выбили дверь.
— Вот этот пидор! - кричали мужики.
— Стойте! Вы не так поняли! Это магический ритуал, чтобы вывести плохих духов!
— Ах так? Ну снимай портки, мы тебе покажем еще один способ, как вывести нечисть из дымохода!
Только собрались мужики драть Бобо в жопу, да вот дыра у него оказалась с деревенский колодец.
— Я переде тем как стать волшебником, яблоки в очко воровал у соседей, чтоб не спалили, увлекся очень.
— Ну и ладно, - сказали мужики и сожгли Бобо на костре за педофилию, потому что мужиков не позвал.

Эта история произошла весенним солнечным днем. Димка стоял в большой луже, которую упорно выссывал не первый день. Он был в новых резиновых сапогах и, поэтому мог себе это позволить. Неизвестно, сколько бы Дима простоял, если бы мимо не промчались соседские мальчишки.
— Димка, побежали с нами,- прокричали ему ребята,- там Никите самокат новый купили, покатаемся.
Дима бросил свое увлекательное занятие и побежал следом. Правда, бежать в резиновых сапогах, которые, к тому же, куплены на вырост, да еще и воняли, было не слишком удобно. Он прибежал, когда уже ребята рассматривали самокат.
— Фу бля, Димка, ну ты и чухан!
— Да ты на самокат глянь!
— Вот это да! И с передним тормозом и с задним.
— И катафоты есть.
— И колеса такие большие,- говорили наперебой мальчишки.
Никита стоял, задрав нос и опираясь на свой новенький самокат.
— Это мне папа привез из командировки,- гордо произнес он.
Димка подошел поближе и положил руку на руль.
— Ник, дай в жопу, тьфу эээ, то естьпокататься.
— Еще чего,- ответил тот,- я никому не дам. Вы его поломаете или замараете, особенно ты, своими ссаными сапогами.
И Никита отбросил Димину руку от руля.
— Ну и гида ты, Никита, а батя твой - членодевка!
Никита хмыкнул, взял самокат и стал на нем кататься, выписывая круги по двору. Никита обернулся, чтобы посмотреть, как дети завистливо на него смотрят и обругивают его мать. И, только он обернулся, колесо самоката наткнулось на камень. И Никитка полетел кубарем, прямо в ту самую лужу, которую не первый день выссывал Димка.
— Ай блиааать, сука! - Мальчик поднялся, посмотрел на себя и самокат, который уже совсем не сверкал и с громким ревом побежал домой.
Мальчишки разразились громким хохотом.
Шманило от Никиты знатно. Даже во дворе было слышно, как мать бьет мальца табуреткой и причитала, зачем он обоссался.
А мальчишки пошли играть в футбол. Через какое-то время во двор вышел и Никита. Он подошел к детям и стал наблюдать за игрой.
— Ребята, а можно и мне с вами в футбол поиграть?- спросил Никитка.
— Нельзя, а то ты еще мяч порвешь или испачкаешь,- ответили ребята.
Никита «повесил нос» и собрался уходить.
— Да ладно, иди,- позвал Димка,- но только если туза подставишь.
И мальчик радостный спустил штаны.
На следующий день Никита вынес самокат и уже не жадничал, всем разрешал кататься.
Но мальчишки не хотели кататься на зашкареном петухом самокате, а все лапали Никиту за жопу и наровились стянуть штаны.

Замок стоял на высокой горе и, казалось, мог легко коснуться неба. Это был темный, мрачный замок и он принадлежал волшебнику Жожо. Удивительно, но волшебник терпеть не мог свой замок. Некоторые даже поговаривали, что он до сих пор девственник.
Он хотел, что бы его замок был симпатичный и гостеприимный, с большими трубами и темными бездонными дымоходами, что бы его замок никого не отпугивал. У Жожо не было друзей, потому что все боялись замка, в котором он жил.
Однажды, когда он шел в деревню социоблядей, несколько маленьких детей подошли к нему и сказали:
— Волшебник Жожо, мы хотели бы быть вашими друзьями, но нам не нравится ваш замок.
— Мне и самому он не нравится, — сказал волшебник печально. — Но что я могу поделать?
— Вы могли бы раскрасить его.
— Вы могли бы посадить цветы вдоль дороги к замку, и вокруг него.
— Вы могли бы открыть окна, и впустить солнечный свет внутрь.
Волшебник Жожо обдумал все эти предложения, а затем кивнул с согласием:
— Я бы скорее мог прямо здесь раскрасить ваши тупые ебальники, школота, но ладно. Да, я сделаю все, что вы мне посоветовали. Спасибо, дети. А вы посетите меня, как ни-будь, когда я все сделаю?
— Конечно, конечно мы к вам придём, — дружно хором загалдели дети.
Итак, волшебник Жожо отправился в свой замок. Он стоял перед ним и вспоминал, что он должен сделать. Наконец он решился. Жожо взмахнул волшебной палочкой и нихуя не случилось, потому что уже к 30 годам он стал импотентом. Пиздец, подумал Жожо. Но делать было нечего, скоро к нему в гости должны были придти шотики, а замок до сих пор напоминал полуразвалившийся сарай старой поехавшей бабки сраки.
Жожо надел свою лучшую одежду, зажег свечи и положил вазелиновое масло на тумбочку у кровати - рядом с влажными салфетками.
Тут раздался звонок в дверь.
- Открыто, милашки мой, - крикнул из глубины замка Жожо, но так, чтобы его было слышно.
Дети нерешительно один за другим вошли в эту обитель Сыча. Везде поняло гавном, старыми носками и трусами.
- Бля пиздец и нахуя мы сюда пришли? - спросил один шотик.
- Замок совсем не изменился, - ответит другой.
- Надо бы разбить старому пидриле ебальник, - закончил разговор третий.
Дошли они до его комнаты, подходят к кровати. И тут дверь за их спиной медленно со крипом закрылась. Оглядываются дети, а там стоит полный вожделения и сумасшедшим блеском в глазах Жожо. Вот сейчас мы с вами и позабавимся, мои милашки.
- Позабавимся, ответили дети.
И разбили жожо сначала ебальник, а затем и жопу, так как Жожо был очень слабым волшебником. Больше с тех пор его никто не видел, хотя дети ходили в замок каждый день. А вазелиновое масло так и осталось стоять на тумбочке.

Если ты меня трахнешь в очко, моя жизнь словно солнцем
озарится. Твои шаги я стану различать среди тысяч других. Заслышав
людские шаги, я всегда убегаю и прячусь, боясь получить пизды. Но твоя походка позовет меня для спаривания,
точно музыка, и я выйду из своего убежища. И потом - смотри! Видишь,
вон там, в полях, зреет пшеница? Я не ем хлеба. Колосья мне не нужны. Мне на них похуй.
Пшеничные поля ни о чем мне не говорят. И это грустно! Но у тебя
золотые волосы на лобке. И как чудесно будет, когда ты меня приручишь! Золотая
пшеница станет напоминать мне тебя. И я полюблю шелест колосьев на
ветру...
Пиздолиз замолчал и долго смотрел на Маленького хуемразца. Потом сказал:
- Пожалуйста... выеби меня!
- Я бы рад, - отвечал Маленький хуемразец, - но у меня так мало
времени. Мне еще надо найти друзей и узнать разные вещи. Например, как тянуть очко на шпагат.
- Узнать можно только те вещи, которые трахнешь, - сказал Пиздолиз. -
У людей уже не хватает времени что-либо узнавать. Они покупают вещи
готовыми в магазинах. Но ведь нет таких магазинов, где торговали бы
драконьими дилдаками, и потому люди больше не имеют друзей. Если хочешь, чтобы у
тебя был друг, выеби меня в очко!
- А что для этого надо делать? - спросил Маленький хуемразец.
- Надо запастись терпеньем, - ответил Пиздолиз - Сперва сядь вон там,
поодаль, на траву - вот так. Я буду на тебя искоса поглядывать, а ты
молчи. Слова только мешают понимать друг друга. Но с каждым днем садись
немножко ближе...
Назавтра Маленький хуенос вновь пришел на то же место.
- Лучше приходи всегда в один и тот же час, - попросил Пиздолиз. - Вот,
например, если ты будешь приходить в четыре часа, я уже с трех часов
почувствую себя счастливым. И чем ближе к назначенному часу, тем
счастливее. В четыре часа я уже начну волноваться и тревожиться. Я узнаю цену счастью...
Так Маленький хуеносец приручил Пиздолиза. И вот настал час порки в очко под барбитурой и вокально-инструментальным агсамблем Фила Коллинза "Генезия".
- Я буду плакать о тебе, - вздохнул Пиздолиз
- Ты сам виноват, - сказал Маленький хуенос. .
- Значит, тебе от этого плохо.
- Нет, я просто порву тебе очко в фарш.
После соития пиздолис сказал:
-Пора проститься со мной, я
открою тебе один секрет Ты в ответе за тех, кого ебал без резины. У тебя спид. Прощай.

Мне попала соринка в глаз. Пока я её вынимал, в другой глаз ещё попала соринка.

Тогда я заметил, что ветер несёт на меня опилки и они тут же ложатся дорожкой в направлении ветра. Значит, в той стороне, откуда был ветер, кто-то работал над сухим деревом.

Я пошёл на ветер по этой белой дорожке опилок и скоро увидел, что это две самые маленькие синицы, гайки, сизые с чёрными полосками на белых пухленьких щеках, работали носами по сухому дереву и добывали себе насекомых в гнойной древесине. Работа шла так бойко, что птички на моих глазах всё глубже и глубже уходили в дерево. Я терпеливо смотрел на них в бинокль, пока наконец от одной гаечки на виду остался лишь хвостик. Тогда я тихонечко зашёл с другой стороны, подкрался и то место, где торчит хвостик, и вставил пальчик ей в клоаку. Птичка в дупле не сделала ни одного движения и сразу как будто умерла. Я потеребил пальцем в птичьем очелле, дернул пальцем хвостик — лежит, не шевелится; погладил пальцем вдоль спинки — лежит, как убитая. А другая гаечка сидела на ветке в двух-трёх шагах и подрачивала свою клоаку лапкой.

Можно было догадаться, что она уговаривала подругу лежать как можно смирнее. «Ты, — говорила она, — лежи и молчи грязная блядунья, а я буду около клоаку мять».

Я не стал мучить птичку, сходу засадил палец до упора, вытащил, отошёл в сторону и наблюдал, что будет дальше. Мне пришлось стоять довольно долго, потому что свободная гайка видела меня и предупреждала пленную: «Пизда тебе шлюха, он хуй достал».

Так я вы тащил хуй и начал надрачивать, так я очень долго стоял, пока наконец свободная гайка не пропищала особенным голосом, как я догадываюсь:

— Пизда тебе шлюха, у него стоит.

Хвост исчез. Показалась головка с чёрной полосой на щеке. Пискнула:

— Где же он?

— Вон стоит, — пискнула другая, — видишь?

— А, вижу, — пискнула пленница.

И выпорхнула с разорваной жопой.

Они отлетели всего несколько шагов и, наверно, успели шепнуть друг другу:

— Давай посмотрим, может быть, он и ушёл.

Сели на верхнюю ветку. Всмотрелись.

— Стоит, — сказала одна.

— Стоит, — сказала другая.

И я обильно кончил на гноящееся дупло кончил.

Один раз я сидел, сидел и ни с того ни с сего вдруг такое надумал, что даже сам удивился. Я надумал, что вот как хорошо было бы, если бы все вокруг на свете было устроено наоборот. Ну вот, например, чтобы дети были во всех делах главные и взрослые должны были бы их во всем, во всем слушаться. В общем, чтобы взрослые были как дети, а дети как взрослые. Вот это было бы замечательно, очень было бы интересно.

Во-первых, я представляю себе, как бы маме «понравилась» такая история, что я хожу и командую ею как хочу, да и папе небось тоже бы «понравилось», а о бабушке и говорить нечего. Что и говорить, я все бы им припомнил! Например, вот я бы сказал маме:

«Ты почему это завела моду не посасывать? Вот еще новости! Ты погляди на себя в зеркало, на кого ты похожа? Вылитая провинциальная блядь! Соси сейчас же, тебе говорят! — И она бы стала сосать, опустив голову, а я бы только подавал команду: — Быстрее! Не держи за щекой! Опять задумалась? Все решаешь мировые проблемы? Жуй как следует! И не раскачивайся на стуле!»

И тут вошел бы папа после работы, и не успел бы он даже раздеться, а я бы уже закричал:

«Ага, явился! Вечно тебя надо ждать! Мой руки сейчас же! Как следует, как следует мой, нечего грязь размазывать. После тебя на полотенце страшно смотреть. Щеткой три и не жалей мыла. Ну-ка, покажи ногти! Это ужас, а не ногти. Это просто когти! Где ножницы? Не дергайся! Ни с каким мясом я не режу, а стригу очень осторожно. Не хлюпай носом, ты не девчонка... Вот так. Теперь садись к матери, смотреть, как она наяривает, куколд недоёбанный!».

Он бы сел и потихоньку сказал маме:

«Ну как поживаешь?»

А она бы сказала тоже тихонько:

«Ничего, спасибо!»

А я бы немедленно:

«Разговорчики за куколдством! Когда мне сосут, то не разговаривают! Запомните это на всю жизнь. Золотое правило! Папа! Положи сейчас же газету, наказание ты мое!»

И они сидели бы у меня как шелковые, а уж когда бы пришла бабушка, я бы прищурился, всплеснул руками и заголосил:

«Папа! Мама! Полюбуйтесь-ка на нашу бабуленьку! Каков вид! Грудь распахнута, шапка на затылке! Щеки красные, вся шея мокрая! Хороша, нечего сказать! Ебать такую и ебать!. Признавайся, опять в лысого дворнику гоняла! А это что за грязная палка? Ты зачем ее в дом приволокла? Что? Это дилдо! Убери ее сейчас же с моих глаз — на черный ход! Вставляй, вставляй в своё старое очко»

Тут я бы прошелся по комнате и сказал бы им всем троим:

«После обеда все садитесь раком, а я пойду! входить вам в очко»

Конечно, они бы сейчас же заныли и захныкали:

«И мы с тобой! И мы тоже хотим в очко!»

А я бы им:

«Нечего, нечего! Вчера ебались в сракотан, в воскресенье я вас в цирк водил! Клоуна сношать Ишь! Понравилось развлекаться каждый день. Дома сидите раком! Нате вам вот тридцать копеек вставить в очко, и все!»

Тогда бы бабушка взмолилась:

«Возьми хоть меня-то! Ведь каждый может провести незабываемое время анальных шалостей! Иншалла!»

Но я бы увильнул, я сказал бы:

«А на эти мольбы я отвечу розгами и елдиной в твою старую срамотную пасть!»

И я бы прошелся мимо них, нарочно громко постукивая каблуками, как будто я не замечаю, что у них у всех глаза мокрые как пизда собаки в период гона, и я бы стал одеваться, и долго вертелся бы перед зеркалом, и напевал бы, и они от этого еще хуже бы мучились, а я бы приоткрыл дверь на лестницу и сказал бы...

Но я не успел придумать, что бы я сказал, потому что в это время вошла мама, самая настоящая, живая, и сказала:

— Ты еще сидишь. Доставай свой анус сейчас же, посмотри, на кого ты похож? Вылитая хуемразь!

Многие задают мне вопрос а как у меня на личном фронте, какая у меня сексуальная ориентация, когда и где я впервые поебалса и прочую чуш. Я стыдливо скрывал всё, но теперь пришла пора раскрыть вам мойо прошлое. Я ебу улиток. Я улиткойоб. Первый раз я обнаружил это совершая пробежку по парку, я, как комик, жир так сгонял прошлым летом, 7 килограм согнал между прочим, щас к щастью всё вернулось в норму. В парке полно улиток, они почему то выползают на тропинки: глупенькие, бедненькие улиточки. Спариваюца очевидно. Много улиток, разных цветов и форм. Есть улиточки миниатюрные, есть наоборот роскошные крутые панцыри с мясистым, слизистым брюшком. Я наклонилса чтоб посмотреть как улитка заползает на улитку и взял их двух в руки. Потом ещо двух. Hабрал целую горсть. Просто не знаю почему, но я сунул эту горсть себе в трусы. Спереди и сзади. Зря я это. Грязные твердые улитки все попрятались в домики и у меня были полные штаны как будто просто камешков. С досады я сел на землю, прямо с улитками под жопой. Улитки захрустели. Как скорлупа. Вот это мне уже понравилось. Я начал ползать и давить своим телом улиток, они хрустели и умирали источая пузыри и клейкую массу. Я аккуратно отколупливал панцыри, под панцырем у улиток нет кожи. Я подолгу смотрел как они догоняют друг друга по стволу дерева, когда одна догоняет другую я с размаху прихлопываю ладонью этих лесбиянок. Плоть их расплескиваеца во все стороны. Улитки имеют право ебстись только со мной. Hо будучи на даче у знакомых. Там была она. Крупная садовая улитка размером с кулак. Я нежно взял её с грядки с клубникой и унес за сарай в укромное место, чтоб никто не видел. Я начал с ней играца, притрагивалса к её рожкам, она смешно и недоуменно ими вращала. Hе знаю видят ли улитки, есть ли у них глаза, мне всё равно. Для меня они просто сексуальный обьект. Расстегнул штаны и начал касаца улитки хуем. Прохладная, влажная, пытаеца спрятаца в домик, но настолько жирна красавица что в домик не лезет. Я взял и ткнул ей в дверку домика, в дупло. Домик треснул и из улитки засочилась кровь, она начали дергаясь сьеживаца. Пока она умирала 15 секунд я кончил. Смесь из раздавленного мяса улитки и спермы я стёр с хуя лопухом. Я больше никогда не видел улитки красивей и прекрасней той проститутки.

Пока такие дела:

ГОРКА - картинка есть
КАРАНДАШ - картинки нет
СТУПЕНЬКИ - картинки нет
ОБВАЛ - картинки нет
ЛЕТО С ШУРИКОМ - картинка есть (прообраз картинки "самокат")
БОЛЬШОЙ ДОМ - картинки нет
НАРОДНЫЙ ЛЕКАРЬ - картинки нет
СВЕТОФОР - картинки нет
ДВОРЕЦ - картинки нет
ЛЕСНИЧИЙ - картинка есть
ВОЛШЕБНЫЙ ЗАЯЦ - картинки нет
ЗАЙЧИШКА - картинка есть
ПЛАНЕТАРИЙ - картинки нет
ВОЛШЕБНИК БОБО - картинки нет
САМОКАТ - картинка есть
НЕВЕРОЯТНАЯ ЖИЗНЬ КЛАВДИО - картинки нет
ДВОРНИК - картинки нет
ВОЛШЕБНИК ЖОЖО - картинка есть
ПРИРУЧЕНИЕ - картинки нет
СИНИЦЫ - картинки нет
МИР НАОБОРОТ - картинки нет
УЛИТКИ - картинки нет
ВЕСЕННИЙ ЛЕС - картинки нет

заебеним дичь, или все сдулись, братья :3?

"Встреча с известным писателем"

Владик Гусев частенько захаживал в библиотеку: брал или сдавал книжки, листал привезённые с запада эротические журналы. Но особенно ему нравилось слушать писателей, иногда выступающих перед читателями. Поэтому на вечер встречи с известным писателем Владимиром Сорокиным Владик очень торопился – боялся опоздать.

– Вот и читатель! – приветствовал запыхавшегося Владика светловолосый мужчина с бородкой. – Ты, надеюсь, на встречу со мной так мчался?

– Ага, – кивнул Владик, – если, конечно, вы – известный писатель Владимир Сорокин.

– Он самый! Кто же ещё! – заверил усач. – А кроме тебя, представляешь, никого нет!

– Владимир Георгиевич, миленький, – взволнованно заговорила заведующая Вера Филипповна, – ещё раз умоляю, извините! Не сердитесь! Честное слово, буквально десять минут назад позвонили из школы, что не могут привезти ребят – все дороги перекрыты из-за выборов. Три класса должны были приехать! Ну никак не могли мы заранее сообщить, что встреча отменяется!

– Ой, как жа-а-алко, – Владик погрустнел и собрался было уходить. Но писатель остановил его:

– Погоди. Я уважаю своего читателя. Раз ты пришёл, ничего отменять не будем.

– Ура! – просиял Владик. А Вера Филипповна воскликнула:

– Спасибо, дорогой Владимир Георгиевич! У вас не только острый писательский глаз, но и доброе сердце!

– Четыре – поправил Веру Филипповну писатель.

– Как тебя зовут? – обратился Сорокин к Владику.

– Владик Гусев! – ответила за мальчика Вера Филипповна. – Он у нас самый активный читатель. Каждый день приходит!

– Это потому, что живу рядом, – смутился Владик. – Ну и читать люблю. Ваши книжки тоже.

– Правда? – почему-то удивился писатель. – Как приятно!

И вечер встречи начался.

Владимир Георгиевич прочитал Владику сказку, отрывок из повести и загадал несколько загадок. Владик был в восторге. Он, в свою очередь, тоже, как мог, порадовал писателя: прочитал наизусть целых три речёвки из «Тридцатой любви Марины», потом – отрывок из поэмы А. С. Пушкина «Руслан и Людмила» и стихи собственного сочинения:

– Николаю-лежебоке
Не по нраву пизды соки.
– Анус дай! – вдруг крикнул он
И врубил магнитофон!

и ещё:

– Мы пришли на дискотеку,
Прокричали: «Ку-ка-ре-ку!»
И услышали в ответ:
«Хуястых негров на вас нет!»

Писатель одобрительно хмыкнул и подмигнул Владику:

– Ходишь на дискотеку?

– Что вы! – замотал головой Владик. – Это про моего дядю Больжедора и тётю Сраку. – И тут же сочинил стихи про себя:

– Не хожу на дискотеку,
Я хожу в библиотеку!

– Отлично! – похвалил писатель. – Я, пожалуй, тоже что-нибудь такое придумаю.

– Обязательно придумайте! – вскочила со стула Вера Филипповна. – Это наверняка будет очередной шедевр! А сейчас, извините, я должна вас покинуть, у меня ещё норма не съедена! – И Вера Филипповна скрылась в своём кабинете.

– Ты молодец! – сказал Владимир Георгиевич Владику. – Побольше бы таких читателей! Ты мне очень понравился.

– И вы мне понравились. Побольше бы таких писателей! – ответил Владик и вздохнул: вечер встречи, судя по всему, близился к концу. А ему ужасно не хотелось расставаться с Сорокиным.

Но писатель, похоже, не спешил прощаться.

– Чем ты увлекаешься, кроме книжек? – спросил он.

– В школе играю в волейбол, – оживился Владик. – С мамой хожу в театр, плаваю на байдарке. А вчера мы записались в бассейн.

– Папа тоже спортом занимается?

– Не знаю, чем он занимается, – сразу поскучнел Владик, – он с нами не живёт. После того как он изнасиловал меня и сестру – И перевёл разговор на другую тему:

– А правда, что сила слова может изменить жизнь? Моя мама мечтает похудеть. И я сочинил стихотворение:

– Похудела мигом мама
На четыре килограмма.

Как вы думаете, это поможет? Подействует?

– Непременно! – улыбнулся в усы Владимир Георгиевич. – Тем более что вы в бассейн записались! А у меня, между прочим, первый разряд по спортивной гимнастике. Смотри!

Писатель встал на руки и уверенно пошёл по библиотеке.

Вдруг раздался весёлый голос:

– Владик, ты здесь? – В дверях стояла Владикова мама. – А это кто?

– Известный писатель Владимир Сорокин. Просто он сейчас на руках ходит, – объяснил Владик.

– Это я вижу, – усмехнулась мама. – Поздно уже! Ты домой собираешься?

– Ага.

– Приходи скорей!

Мама ушла. А Владимир Георгиевич перекувырнулся, встал на ноги и задумчиво произнёс:

– Знаешь, Владик, мне твоя мама тоже понравилась. Хочешь, я вам как-нибудь позвоню?

– Очень хочу! – обрадовался Владик. Он продиктовал телефон и с уважением подумал: «Вот что значит острый писательский глаз! Даже без очков, стоя на руках Владимир Георгиевич заметил, какая у меня классная мама!»

Так писатель, читатель и его мама нашли друг друга. Получилась счастливая семья. Теперь они все вместе ходят в театр, бассейн и плавают на байдарке. А иногда даже делают стойку на руках.

– А правда, что сила слова может изменить жизнь? Моя мама мечтает… – Владик вдруг запнулся и огляделся. Его взору предстала его спальня. Он встал на ноги, гнилые половицы привычно скрипнули. Владик вышел в коридор.

– А как ты сам думаешь? – раздался голос Сорокина.
С кухни раздавались стоны и всхлипывания. Владик осторожно заглянул внутрь. Его отец трахал его малолетнюю сестру. Вадим дёрнулся и отступил назад. Его голова задела что-то тяжёлое. Мальчик обернулся и увидел мать, свисающую в петле.
Владик рванул оттуда и вбежал обратно в свою спальню. На полу рядом с кроватью лежала ученическая тетрадь.
В тетради было написано: Владик Гусев частенько захаживал в библиотеку: брал или сдавал книжки, листал привезённые с запада эротические журналы. Но особенно ему нравилось слушать писателей, иногда выступающих перед читателями. Поэтому на вечер встречи с известным писателем Владимиром Сорокиным Владик очень торопился – боялся опоздать.

Вот вам более-менее добрая сказка, с хорошим концом.


Одна хилая мышка, что жила в компьютерном клубе, много сидела на двачах, и вздумала как-то навестить своих сородичей, которые ютились в подвале и были далеки от всего мира.
– Вы ничего не знаете про то, что делается на свете! – заявила она своим оробевшим сородичам. – Вы, наверное, даже читать не умеете?!
– Зато ты, конечно, многое знаешь! – вздохнули те.
– Ну, к примеру, вы ебали когда-нибудь кошку?
– Что ты! Боже упаси! У нас все больше кошки охотятся за мышами, куда уж тут трахнешь, как бы живыми остаться...

– Это потому, что вы омежки! Я же на своем веку не одну кошку отымела, и, уверяю вас, ни единая даже не мяукнула!
– И хорошо ли ебуться кошки?
– Хорошо. Только отдают немного шерстью и китекетом.
Но это пустяки! Собаку вам доводилось сношать? Нет?
– Что ты, что ты?!
– А я как раз вчера ебала одну. Овчарку. У нее были довольно приличные клыки, но, в общем, она преспокойно взяла мой маленький серый мышиный хуй на них и даже не тявкнула.
И какого это, ебать собаку? На что она похожа?
– Она походит на собаку, разумеется. А слона или монаха, принцессу или волка вам тоже, наверное, никогда не доводилось ебать?
В этот момент кошка, которая пряталась в углу за чемоданами, с грозным мяуканьем выскочила на середину подвала. Это была самая настоящая живая кошка, с пышными усами и острыми когтями.
Мышата в один миг разлетелись по своим норкам. А мышка-двачер, увидев ее, так удивилась, что застыла на месте, словно игрушечная. Кошка цапнула ее лапкой и стала играть с нею.
– А, это ты – та самая мышка, которая ебет кошек?
– Я, ваша светлость… Вы должны понять меня…
Я ведь сижу на двачах…
– О да, понимаю, понимаю! Ты ебешь кошек, нарисованных, на фотографиях в фап-тредах... Да и не ебешь ты, а дрочишь, как трусливый заяц за пеньком дрочит на лису.
– Иногда, и только в научных целях…
– Разумеется. Я тоже очень люблю сидеть в интернете… А не кажется ли тебе, что не мешает немного поучиться и у жизни? Тогда, быть может, ты поняла бы, что не все кошки сделаны из пикселей и не все собаки позволяют мышам давать себе на клык?
К счастью для бедной пленницы, кошка на секунду отвлеклась – она увидела неподалеку Паука, который творил дикий угар во мгле ада, – и ученая мышка в два счета убежала и оказалась в уютной сычевальне, среди всех своих друзей на дваче. Пришлось кошке довольствоваться Пауком...

даже переделывать не надо

Неудачник Пепе
(Сицилийская сказка)

Пепе был неудачником в жизни.
Он сажал апельсины, а вырастали кактусы. Сажал лимоны, а вырастали опять кактусы. Садил виноград, - росли все равно кактусы.
Пепе покупал жеребенка, а вырастал осел. Осел удивительно хорошо бегал, когда был пустой, - и ложился наземь, как только его нагружали. Днем он спал, а всю ночь напролет кричал, - так, что Пепе два года не мог заснуть. Кроме того, осел съедал все, что было на огородах у соседей, за что те били и осла и Пепе. Куры у Пепе пели петухом и не несли яиц.
- Не иначе, как мою мать сглазила какая-нибудь грязная старуха, когда мама еще была беременна! - в отчаяньи говорил Пепе. - Хоть бы внука ее встретить! Все кишки бы выпустил!
Чего-чего не делал Пепе?
Ходил голым, чтоб его обдуло ветром. Лазил на горы и валялся в снегу, чтобы очиститься. Жег свечи перед мадонной на улице деревни.
В саду росли кактусы, осел кричал с вечера до утра, куры пели петухом. Соседи смеялись:
- Пепе! Завел бы себе собаку, чтоб сторожить богатства! Пепе махал рукой:
- Все равно, куплю щенка, а вырастет кошка. Терпелив был Пепе.
Двадцать лет он терпел. Но, наконец, не выдержал. Поломал все свои кактусы, зарезал кур, которые пели петухом. Сварил, наелся в первый раз в жизни. Даже крякнул.
- Хе, хе! Вот оно, что значит быть сытым! Внизу тяжело, вверху легко! Словно человека поставили вверх ногами!
Вытянул хворостиной вдоль спины своего осла. Осел не преминул еще раз лягнуть хозяина. Продал соседу за двадцать сольди свою хибарку. Подпоясался потуже. Сунул за пояс нож и деньги. Положил в мешок вареную курицу, поставил свечку мадонне и сказал соседям:
- Будьте вы прокляты утром и вечером, чтоб вам не было ни в чем успеха ни днем, ни ночью. Вы еще услышите о Пепе!
И ушел в горы.
Половина деревни взялась за голову: - Теперь не иначе, как Пепе всех перережет! Но другая половина успокоила: - Его самого убьют карабинеры. А Пепе шел по дороге, рука на рукоятке ножа, и думал: "Провели дорогу, а не ездят! Так и есть! Стоило мне начать разбойничать, как все решили сидеть дома!"
Как раз в эту минуту из-за поворота вышел человек и низко поклонился:
- Добрый день и добрый путь, хороший человек!
Пепе заорал:
- Стой! Становись на колени и умоляй, чтоб я тебя не зарезал!
Но человек улыбнулся и не двигался с места:
- Зачем же мне тебя умолять?
Пепе вынул нож:
- Да ты видишь, что это нож?
- Я не слепой и вижу хорошо, добрый человек. Большой нож.
- Ну, а раз это нож, - значит, ты должен бояться!
- Чего ж мне бояться, добрый человек?
- Тьфу!
Пепе потерял терпение.
- Будь проклята твоя мать, что родила тебя на свет таким дураком! Как проедусь по горлу ножом, будешь знать, чего бояться! Поумнеешь, - да будешь мертвый!
Но человек только поднял голову и подставил горло:
- Режь!
Пепе отступил:
- Как же ты не боишься смерти?
- А чего ж ее бояться? Лучше от ножа, чем с голоду. Я три дня ничего не ел!
- Как же так? - удивился Пепе. - Совсем ничего? Разве может человек три дня совсем ничего не есть?
- Значит, может!
- Да, ведь, это, я думаю, страх как мучительно!
- Ты думаешь, а я знаю.
- Гм! - задумался Пепе. - Хорошо, что у меня есть вареная курица. На, половину. Съешь.
Только кости затрещали у человека на зубах.
- Теперь легче? - спросил Пепе.
- Теперь-то и еще хуже! - отвечал человек. - Только музыку послушал, на зубах похрустело! Если бы эта курица прожила еще лет десять, несла яйца да высиживала, я бы съел ее со всем ее потомством!
Пепе рассмеялся:
- Да она пела петухом! Ну, на тебе остальную половину. Прощай.
Тот даже в ответ ничего не сказал, - только куриные кости затрещали на зубах. Пепе шел и думал:
"Праздник, что ли, сегодня у купцов? Чего они не ездят! О, господи, до чего ленивы стали люди!"
В это время из леса вышел человек. Пепе даже подпрыгнул от радости.
- Стой! - завопил он. - Становись на колени и умоляй, чтоб я тебя сейчас тут же не зарезал! Но человек только посмотрел мрачно.
- Кто ты такой, чтоб перед тобой на колени становиться? И с чего это ты будешь людей резать?
Пепе рассердился:
- Ну, ну! Некогда мне с тобой разговаривать! Разговорился тут с одним, а он у меня курицу и съел! Видишь пояс, видишь нож. Вообще, мое дело такое, чтоб людей резать. Одним словом, я разбойник. И все тут! Разбойник! И выворачивай, значит, карманы!
- Ежели ты разбойник, так я тебя поздравляю! - мрачно отвечал человек. - Здорово сегодня будешь ужинать, как я карманы выворочу!
- А ты выворачивай!
- Дурак! Если б в них что-нибудь было, я бы сам еще третьего дня прожрал!
Пепе с отчаяньем всплеснул руками:
- Ужели тоже три дня не ел?!
Но человек посмотрел на него мрачно и с презрением:
- Обжора тот, кто каждые три дня ест! Мой дед, говорят, через три дня ел. И за это его в нашем семействе считали богачом. Мой отец ел через пять дней на шестой. А я ел каждую неделю. Эту неделю, впрочем, пропустил!
- Ах, будь прокляты его кишки! - схватился за голову Пепе. - На какого негодяя целую курицу стравил! Что ж мне теперь с тобой сделать? На, подержи нож, я распояшусь. Вот тебе пара сольди. Иди в деревню, - поешь.
Человек схватил деньги и пустился бегом. А Пепе подумал:
"Если я буду разбойничать, - придется самому околеть с голода!"
И Пепе пошел, посматривая, - не видно ли по дороге купца. Как вдруг из куста высунулся ствол карабина, и такой голос, что у Пепе забились и задрожали жилы в пятках, - гаркнул из-за куста:
- Ни с места! Ложись!
Пепе попробовал было пробормотать:
- Я сам разбойник!
Но ствол ружья гулял взглядом у него по груди, словно рассматривая, где сердце.
- Ложись!.. Да не так, дурак! Лицом к земле. Вот этак! Теперь закрой лицо руками и лежи, пока я тебя не обшарю!
- Я щекотки боюсь!
- В первый раз в жизни вижу осла с короткими ушами. А смерти не боишься? Лежи, пока башку не расколотил.
И хоть было щекотно, но Пепе лежал, пока бандит ему развязывал пояс.
- Ишь напутал! Ишь напутал! А денег всего восемнадцать сольди! Видно, что глуп! С такими деньгами в дорогу идет. Вот и пояс я тоже возьму себе. Такому дураку нож оставлять. Теперь лежи и считай до пятисот. Да считай не торопись. Сосчитаешь, - можешь встать. Иди смирно, живи благочестиво. О встрече никому не говори. А утром, в полдень и вечером молись пресвятой деве за Луиджи. Будешь помнить имя?
- Буду!

>>793232
Пепе полежал, сосчитал до тысячи, стараясь считать медленней. Сосчитал еще до пятисот, открыл один глаз. Никого. Встал, огляделся, - ни души кругом.
Пепе помолился мадонне за Луиджи и пошел в Кальтаниссетту к святому отцу-епископу исповедоваться. - Что же теперь ему, Пепе, остается делать? Святой отец в Кальтаниссетте славился своею мудростью.
Пепе пришел к нему и заплакал:
- Так человек может и погибнуть. А я все-таки христианин. Когда был мальчиком, служил даже при церкви и всю мессу наизусть знаю. Святой отец ответил:
- Расскажи нам свое горе, а мы тебе, как нам святая Анна поможет, так и посоветуем. Чем ты теперь занимался, сын мой?
- Я был разбойником.
Святой отец покачал головой и сказал:
- Это нехорошо.
- Только я никого не ограбил. Меня ограбили.
Святой отец покачал головой и сказал:
- Это для души гораздо лучше.
Пепе вздохнул:
- Для души-то хорошо, телу только скверно. И зачем у души, словно у собаки хвост, тело выросло? Душа - огонь, тело - как дым. От души в доме тепло, а дым, будь он проклят, глаза ест!
Святой отец сказал:
- Ты рассуждаешь довольно правильно, и видно, что не совсем глупый человек. Скажи нам, что ж ты думаешь делать?
- Да делать, святой отец, я умею, что угодно. Только ничего не выходит. Занимался я до разбойничества землею. Как все соседи. Только у них растут апельсины, лимоны, виноград, - а у меня кактусы.
- Зачем же ты сажал кактусы? - удивился святой отец.
- Да я сажал апельсины, а вырастали кактусы!
Святой отец задумался:
- Гм... Сын мой!.. Не легко приискать тебе, в таком случае, занятие. Мы знаем еще только одно дело, где сажают апельсины, а вырастают кактусы. Вот что! Мы сделаем тебя патером.
- Меня?! - изумился Пепе.
- Тут есть одна деревушка. Когда как-то карабинеры поймали оттуда одного крестьянина по обвинению, что он разбойничает, - так добрый человек даже рот раскрыл от изумления: "Разве не все люди разбойники?" Туда, по чистой совести говоря, никто и идти не хочет. Ты говоришь, что мессу наизусть знаешь? Отправляйся-ка туда. Растолстеть ты там не растолстеешь. Но и с голоду не умрешь. И жизнь человеческая не пропадет. Вот тебе наше благословение.
Дали Пепе старенькую сутану, войлочную шляпу и пошел Пепе во вверенную ему деревню.
Деревенька была маленькая, но перед мадонной посреди улицы всегда горело свечей десять, - не меньше.
- Эге! - сказал себе Пепе. - Тут кой-что сделать можно.
Редкий день к нему не приходили исповедоваться.
- Я сегодня на заре человека у дороги зарезал. Что мне теперь делать, отец?
Пепе качал головой и говорил:
- Нехорошо!
Долго разъяснял, как скверно у людей отнимать жизнь.
- Тебе было бы приятно, если бы тебя зарезали?
И назначал:
- Положи тысячу поклонов, - или две, или три, - и больше не режь!
Тот клал поклоны, а потом шел и поджигал солому у соседа. Пепе говорил поучения, как не следует брать чужого, враждовать между собой и людей убивать. Его слушали и даже плакали.
И, слушая поученье, воровали друг у друга из кармана, а потом все вместе шли, кого-нибудь грабили и при дележке пускали друг другу нож в бок.
Пепе, наконец, пришел в ужас и отчаянье и пошел к святому отцу в Кальтаниссетту.
- Святой отец! - воскликнул он в слезах, кланяясь в ноги. - У меня опять ничего не выходит. Я говорю одно, - а они делают другое. Я говорю: "любите", - а они злобствуют. Помолятся и убивают. Послушают поученье и идут красть!
Мудрый отец вздохнул и покачал головой:
- Так было, есть и будет до скончания веков, - когда в сердце человеческом хотят насадить что-нибудь доброе. Сажают апельсин, а вырастают кактусы. Иди и не отчаивайся. Не у тебя одного, у всех то же самое.
И Пепе вернулся в деревню, где грабили и со слезами слушали поучения, что не надо брать чужого.
И каждый раз, как святому отцу из Кальтаниссетты приходилось видеть Пепе, - он улыбался и кивал головой:
- Что, брат, Пепе? Сажаешь апельсины, а растут кактусы?
И Пепе, улыбаясь, отвечал:
- А растут кактусы!

Нужны картинки для этих рассказов
Запилите кто нить ссылку на архивач и вкинте в тред плез

Длинный рассказ
>>755050
>>755110
>>755110

Большая печь
>>755202

голубой светофор
>>756119

Дворец из малафьи
>>756906

Бедный мужик
>>762047

Планетарий
>>763081

Замок педофила Бо Бо
>>763155

Маленький клавдио
>>764600

Жена дворника
>>765182

Замок Джо Джо
>>772998

Травы
>>773179

Очко и солнце
>>773563

Соринка в глазу
>>776952

Сидел
>>779484

Личный фронт
>>780181

Спокойный лес
>>783928

Хилая мышка
>>791210

Мужик и медведь
>>791889

Неудачник Пепе
>>793232
>>793274

Шляпа лежала на комоде, котенок Васька сидел на полу возле комода, а Вовка и Вадик сидели за столом и раскрашивали картинки. Вдруг, Вовке показалось что позади что-то плюхнулось - упало на пол. Вовка обернулся, подошел к комоду, и вдруг как закричит:
- Ай-ай-ай! - и бегом в сторону.
- Чего ты? - спрашивает Вадик.
- Она жи-жи-живая!
- Кто живая?
- Шля-шля-шля-па.
- Разве шляпы бывают живые?
- По-посмотри сам!
Вадик не хотел смотреть, но Вовка вскрикнул:
- Ай! - и прыг на диван. Вадик остался стоять как стоял, глядя на полоумного.
Вовка видел как шляпа вылезла на середину комнаты и остановилась. Вовка стоял и смотрел на нее дрожа всем своим хилым телом от обуявшего его страха. Тут шляпа повернулась и поползла к дивану.
- Ай! Ой! - заорал Вовка, а после этого просто завизжал. Тонко и протяжно, одновременно умудрившись соскочить с дивана - и бегом из комнаты. Прибежал на кухню и дверь за собой закрыл.
-Я у-у-хо-хо-жу! - проскулил Вовка.
-Куда это ты уходишь?
-Домой! Домой к себе пойду! - заорал он, ломая руки и безумно вращая глазами.
Почему?
-Шляпы боюсь! Она же по комнате ходила! Ты же видел!
-Нет, - ответил Вадик с интересом глядя на то, как из штанины Вовки течет моча и тонкими струйками разливается по чистому кухонному полу собираясь в лужи.
-Как нет? - Вовка оторопел.
-А вот как, - Вадик коротко размахнулся и вбил Вовке свой костлявый кулак в горло. Тот захрипел и удивленно глянув на обидчика, сел в свою же лужу мочи, - вот как.
-Ты ч-ч-че-гоооо??? - Вовка начал заикаться и нелепо сидел на полу глядя на Вадика.
-А вот чего блядь! - Вадик с пыра залепил Вовке ногой в голову. Целился в глаз, попал в скулу. Вовка ойкнул и откинулся назад, приложившись об обоссанный пол затылком. С каким-то печальным костяным звуком. Это вывело Вадика из себя и он стал пинать тоаврища. Хладнокровно, зло и деловито.
-Хва... - просипел Вовка из последних сил.
-Постой, я щас клюшку возьму, - с этими словами Вадик припечатал голову Вовкии ногой и отправилс за клюшкой, благо идти было недолго.
Вернувшись с клюшкой, Вадик пинком перевернул тело Вовки, устроив его лицом вниз и недовольно бурча стал снимать с него штаны. Вовка вяло сопротивлялся, но Вадик резко сорвал портки и для острастки треснув клюшкой как обещал, приказал вовке не шевелиться.
-Шляпа у него шевелиться, ишь ты! - с этими словами, Вадик поудобней перехватив клюшку стал ввинчивать ее в нутро Вовке, который заизвивался было как червь и заскулил, но быстро затих поглотив почти треть клюшки и выдав на обоссанный пол немного крови с коричневыми разводами - эй ты, шляпа, испугался? Че не двигаешься больше?
Вовка не подавал признаков жизни. В последний раз пихнув клюшку поглубже, Вадик задумался:
-Может мне набрать картошки и ее ему в жопу напихать? Интересно, сколько влезет?
С влажным "чпок" вынув клюшку из жопы Вовки и покривившись при виде жидкой подливы на клюшке, Вадик набрал из под раковины картошки и стал воплощать задуманное.
Картошка уродилась мелкой и картофелины отлично проходили. Влезло всего 10 штук. 11 вроде как проходила, но товарки мешали ей, выталкаивая обратно.
-Мяу! - закричало что-то.
Вадик обернулся. За спиной, в коридоре, стоял Васька. Вадик швырнул в кошару не влезающей картофелиной. Васька ничего не ответил, он только фыркал и глядел на лежащий рядом с ним клубень покрытый жидким говном и кровью..

У меня в табеле одни пятерки. Только по чистописанию четверка. Из-за клякс. Я прямо не знаю, что делать! У меня всегда с пера соскакивают кляксы. Я уж макаю в чернила только самый кончик пера, а кляксы все равно соскакивают. Просто чудеса какие-то! Один раз я целую страницу написал чисто-чисто, любо-дорого смотреть – настоящая пятерочная страница. Утром показал хуй Раисе Ивановне, а там на самой середине вот такая печать! Я тебе, если хочешь, после концерта покажу, индивидуально. Откуда она взялась? Вчера ее не было! Не знаю...
А так у меня одни пятерки. Только по пению тройка. Это вот как получилось. Был у нас урок пения. Сначала мы пели все семью вокалами «Во поле березонька стояла». Выходило очень красиво, но Борис Сергеевич все время морщился и кричал:
– Арпеджио! - и выкидывал ногу вперед
Тогда мы стали тянуть гласные, но Борис Сергеевич хлопнул в ладоши и сказал:
- Козлов этих, ебаных, блядь, вести.
И Борис Сергеевич вызвал Мишку.
Мишка подошел к роялю и что-то такое прошептал Борису Сергеевичу.
Тогда Борис Сергеевич начал играть, а Мишка тихонечко запел:
«Pretty woman walkin' down the street
Pretty woman…»
Ну и смешно же пищал Мишка! Так пищит наш котенок Мурзик. Разве ж так поют! Почти ничего не слышно. Я просто не мог выдержать и рассмеялся.
Тогда Борис Сергеевич поставил Мишке пятерку и поглядел на меня.
Он сказал:
– Ну-ка, хохотун, выходи!
Я быстро подбежал к роялю.
– Ну-с, что вы будете исполнять? – вежливо спросил Борис Сергеевич.
Я сказал:
- Всегда живой!
Борис Сергеевич тряхнул головой и заиграл, но я его сразу остановил:
– Играйте, пожалуйста, погромче! – сказал я.
Борис Сергеевич сказал:
– Тебя не будет слышно.
Но я сказал:
– Похуй-нахуй!
Борис Сергеевич заиграл, а я набрал побольше воздуха да как запою:
«Ветер зовёт!
Пуля манит!
Небо поёт!
В небе пылает песня...»
Мне очень нравится эта песня.
Так и вижу синее-синее небо, жарко, кони стучат копытами, у них красивые лиловые глаза, а в небе вьется алый стяг.
Тут я даже зажмурился от восторга и закричал что было сил:
«Пой, революция!
Пой, революция!»
Я хорошо пел, наверное, даже было слышно на другой улице:
«Мыши в накопителе, окурки в табакерке
В планетарном вытрезвителе — последние берсерки…»
Я нажал себе кулаками на живот, вышло еще громче, и я чуть не лопнул:
«ХУЙ НА ВСЕ НА ЭТО, И В НЕБО ПО ТРУБЕ!
ХУЙ НА ВСЕ НА ЭТО, И НА НЕБО ПО ТРУБЕ!»
Тут я остановился, потому что я был весь потный и у меня дрожали колени.
А Борис Сергеевич хоть и играл, но весь как-то склонился к роялю, и у него тоже тряслись плечи…
Я сказал:
– Ну как?
– Как сметана! – похвалил Борис Сергеевич.
– Хорошая песня, правда? – спросил я.
– Непонятная песенка, – сказал Борис Сергеевич и закрыл платком глаза.
– Только жаль, что вы очень тихо играли, Борис Сергеевич, – сказал я, – можно бы еще погромче.
– Еще один стукач стоит за спиной, – сказал Борис Сергеевич. – А ты не заметил, что небо все точно такое же, как если бы ты не продался?
– Нет, – сказал я, – я этого не заметил! Да это и не важно. Просто надо было погромче играть.
– Ну что ж, – сказал Борис Сергеевич, – раз ты ничего не заметил, поставим тебе пока тройку. За прилежание.
Как – тройку? Я даже опешил. Как же это может быть? Тройку – это очень мало! Мишка тихо пел и то получил пятерку… Шут ебаный! Я сказал:
– Борис Сергеевич, когда я немножко отдохну, я еще громче смогу, вы не думайте. Это я сегодня плохо завтракал. А то я так могу спеть, что тут у всех уши позаложит. Я знаю еще одну песню. Когда я ее дома пою, все соседи прибегают, спрашивают, что случилось.
– Это какая же? – спросил Борис Сергеевич.
– Жалостливая, – сказал я и завел:
«Под столетними сугробами
Библейских анекдотов…»
Но Борис Сергеевич поспешно сказал:
- Солнечный дождик поливал гастроном, музыкант Селиванов удавился шарфом.
И тут раздался звонок.
Мама встретила меня в раздевалке. Когда мы собирались уходить, к нам подошел Борис Сергеевич.
– Ну, – сказал он, улыбаясь, – возможно, ваш мальчик будет Лобачевским, может быть, Менделеевым. Он может стать Суриковым или Кольцовым, я не удивлюсь, если он станет известен стране, как известен товарищ Николай Мамай или какой-нибудь боксер, но в одном могу заверить вас абсолютно твердо: угарным газом потянуло с полей, всенародным указом становись веселей!
Мама ужасно покраснела и сказала:
- Кому не похуй? Кому не насрать?
А когда мы шли домой, я все думал:
- Эй, закрываешь ли ты свое обнаженное лицо, когда плачешь за кирпичным окном на пятом этаже?