>>580465 (OP)
Ебать ты чо напомнил этой пастой. Слухай короче.
Припёрся домой после гулянки какой-то. Помню только что уже вроде как было тепло и светало рано. Короче в районе четырёх часов где-то. Пока ковырял замок и пытался попасть в скважину, уже немного рассвело, благодаря чему я наконец попал таки куда надо и открыл дверь. Ах да, я был убуханный в жопищу, поэтому видел только строго вперёд и то хуёво на экстра близкие дистанции. В общем ввалился в хату, плюхнулся на лавку и незамедлительно смачно проперделся. Специально терпел, чтобы не ебануть в подъезде и не привлечь внимание любопытных бабок, круглосуточно дежурящих у глазков своих квартир. Хотя нежелание привлекать чужое внимание ничуть мне не мешало громко блякать на весь подъезд, когда я промахивался ключом мимо замка. Я даже успел дважды отчаянно присесть на ступеньки и покурить, пока бодался с непослушным замком.
Короче. Как только я закончил давить петуха из своей жопы, тут же справа раздался голос О БЛЯ ПЕТУХИ ПРОПЕЛИ. Я был готов ко всему в тот момент, но к такому жизнь меня совершенно не готовила. Я издал какой-то стрёмный звук, похожий на визг дельфина или около того, подскочив с лавки пустил ебалом мощный фонтан блевотины и походу потерял сознание.
В себя я пришёл вечером на разложенном диване. Без трусов и с разбитой головой прямо поперёк лба, густо залитой зелёнкой и криво мимо рубца заклеенной двумя кусками пластыря, как будто поработал дцпшник ногами. Было немного ссыкотно проверять хату, но я набрался смелости и пошёл и проверил. На кухне сидел батя. Лупился в телевизор, хуярил пиво и улыбался. Он же и поведал мне, что заглянул на огонёк от греха подальше, дабы не слушать мамашины проповеди, не менее убуханным чем я. Ко мне ему было ближе чем к себе и пока он пытался до меня дозвониться, его тоже вырубило и так вот он и проспал на лавке до моего прихода, пока я не сел ему на ногу и не разбудил своим пердежом прямо в ляжку.
Ну а потом я убился об обувную полочку и обоссался, извалялся в блевотине, а батя оказал мне первую помощь прибрался размазал блевотину по углам носком в коридоре, снял с меня обоссаные портки, бросил на диван и завалился рядышком. Так вот мы и проспали до самого вечера и теперь вместе угараем над этой историей за рюмашкой.

>>580465 (OP)
Ну смотри ОП. Тут если ты не можешь с атеистической картиной мира глядеть на вещи и при виде очередных синяков на теле, с невозмутимым видом и полным умиротворением, произносить "это просто ветер", то действуй по магизменным правилам.

Зеркала которые остались в доме вернее которые жаба душит выбрасывать поставь мыться под проточную воду, где нибудь минуту. Потом протри тряпкой какой-нибудь и выброси её.

НЕ СЛУШАЙ ЭТОГО ОБЩИТЕЛЬНОГО. . Как видишь он, если так можно сказать, социально активен. С богами там общается, демонами. Типичный ероха-вылезатор, что он дельного может посоветовать человеку с двача?
>>583172
>>583579
А так серьезно не стоит ни с кем контактировать. Игнорь злоебеса, а лучше шли его нахуй! Со всей решимостью и намерением силы. Большая часть недругов от такого неуважения к себе уходят. Я серьёзно, помогает, кроме шуток.
>>582117
Во сне может. Но не страшно, ты подсознательно сделаешь так, что-бы сон прекратился, или что-бы пидор ушёл из сна.

Ну в целом тут анон верно подметил, что психотерапевт тебе поможет, а вернее помогут колёса, которые он выпишет. Но на кой хер это надо? Любые таблы подобного рода- это серьёзный удар по организму. В принципе это может быть решением, когда НЕХ тебя в край доебала, но сейчас это не такая острая нужда. Вообще не имеет значение веришь ты во все это, или нет. Важно лишь то, что у тебя есть проблема в виде призрака и эту проблему надо решить. А с каким подходом, вернее, с какой картиной мира у себя в голове ты подойдешь к решению этой проблемы, значения не имеет. Но с атеистической точки зрения забивать на это хуй у тебя не получается. Тебе все равно жутко. А справки о наблюдении у психотерапевта тебе в жизни могут поднасрать. наверное, я хз как у вас там за бугром, но что то мне подсказывает, что к подобным людям все одинаково настороженно относятся.
А с магизмо-колдунистическим видением мира разобраться в ситуации ты еще не пробовал.
-не пытайся общаться с ним, он пытается зацепить твоё внимание, что бы покушац. Он выводит тебя на контакт и испуг, что бы ты ему свою энергию во время страха отбашлял.Контролируй свое внимание. не относись к нему, как к бывшем жильцу и страдающему человеку. даже если и был таким когда-то, сейчас это не так.
-Прополоскай зеркала под проточной водой.
-Если чувствуешь в себе накопленную решимость и некую силу, шли его нахуй, как только почуешь его присутствие. Ну и соответственно лучше не растрачивать себя на всякие мелкодела, а копить энергию для посыла нах.
-Не загоняйся христианским/исламским/буддистским решением проблемы. Что-что но иконы тебе точно не помогут, тут уж куда эффективней пару пачек галоперидола.
-Не загоняйся ритуально-магическим решением вопроса. Нужную инфу, как-что, ты все равно не найдешь. Да и бесполезно тебе. Самое лучшее, что ты можешь сделать, это положиться на свои человеческие возможности. С достаточным кол-вом персональной силы и намерением ты можешь любую НЕХ изгнать, просто приложив свою волю к этому.

другой_мимо_маг

>>601687
Я бы скинул тебе название одной книги, где описываются "экстренные" методы защиты от подобного дерьма, если оно начинает проявлять себя достаточно дико, чтобы вывести тебя из колеи. Возможно, вспомню позже и отпишу в тред а лучше скинь телегу, но пока что опишу своими словами.
Если эта хуйня как-то в очередной раз проявила себя достаточно для того, чтобы расшатать твоё эмоциональное состояние, это уже можно назвать атакой\нападением с его стороны. Так как ты вряд ли имеешь опыт борьбы с этим на уровне собственной воли, лучше воспользоваться "сторонними" средствами. Наиболее хорошо в данных случаях работает заземление - без кавычек, потому что буквально. Можешь просто сесть и подержаться, к примеру, за батарею отопления, за водопроводную трубу, а лучше всего встать под душ из проточной воды или хотя бы просто подставить под него руку. Это заметно облегчит твоё состояние и поможет успокоиться. Если творится совсем полный пиздец, можешь рассыпать вокруг себя круг из соли и посидеть в нём, внутри круга тебе также станет намного лучше.
Это примерные меры защиты. Теперь перейдём к способам устранения хуесоса. Опять-таки, рекомендовать тебе западные изгоняющие ритуалы нет имеет смысла, так как для их изучения требуется время, и есть риск поначалу всё делать неправильно, что может усугубить ситуацию. В данном случае могу порекомендовать действовать более простыми, но проверенными методами, а если быть более точным, могу посоветовать провести окуривание помещения полынью. Как ни странно, полынь имеет достаточную силу, чтобы заовнить практически любую распространенную нечисть.
Однако в данном случае тебе нужно строго придерживаться точных рекомендаций.
Во-первых, делается это днём, в спокойной обстановке, когда твоё эмоциональное состояние стабильно и ты находишься в хорошем самочувствии. Крайне не рекомендую делать это, когда тебе страшно или сразу после его очередного нападения, может быть только хуже.
Сядь, успокойся, можешь тихо включить какую-нибудь расслабляющую музыку. Подумай о чем-то самом хорошем и приятном для тебя, прочувствуй эти эмоции, постарайся закрепить их и удерживать эти эмоции в себе во время всего действия. Почувствуй себя в тёплом мягком одеяле, в котором ты в полной безопасности и также постарайся закрепить это ощущение. Настройся на позитивный лад и разгони любое волнение перед работой.
Возьми в руки пучок сухой полыни и подожги так, чтобы потом он продолжал тлеть. Во вторую руку возьми контейнер с солью достаточного объёма, чтобы в случае чего можно было высыпать круг вокруг себя. Не спеша постарайся обойти все углы каждой комнаты, постарайся сделать так, чтобы дым заполнил весь объём помещения. Он не будет вызывать неприятных ощущений.
Когда закончишь, рекомендую также сесть и расслабиться. Можешь закрыть глаза и представить квартиру, затем представить, как она стремительно очищается от всего негативного и неприятного. Почувствуй себя в безопасности, ощути себя хозяином этого дома и что именно ты, как хозяин, волен впускать кого-то в своё жилище или выгонять из него. Эти мысли должны быть без гнева, просто ощути свою власть над этим пространством, его чистоту и безопасность. Эти ощущения будут приятными, и чем дольше ты так просидишь, тем будет лучше. Когда закончишь, выпей чаю, займись чем-нибудь спокойным и отвлечённым. Главное - не ложись спать, будут сниться кошмары или просто не сможешь уснуть. Это просто полынь так работает.
Если во время окуривания тебе станет плохо, если ты почувствуешь, что что-то начинает выходить из под контроля, незамедлительно сделай насыпь круг из соли вокруг себя, сядь в него и расслабься. Тебя там ничто не тронет, и через некоторое время всё снова придёт в норму. После этого можешь продолжать окуривание.
Шансов того, что это не поможет, очень минимальные. Если после этого проблемы продолжатся, минимум через несколько дней после предыдущего окуривание можешь сделать это повторно в таком же виде, либо добавить больше травы для большей плотности дыма. Только смотри, чтобы ты сам не начал задыхаться от него.
В общем, если есть вопросы - спрашивай.

>>580465 (OP)
Привет ОП! В общем, пилю свою прохладную. Сразу оговорюсь, что твоя ситуация - это нормально. Переехал я значится жить в США и поселился в доме ещё конца 19 века. Как ты понимаешь, народу там пожило прелично и так же прилично умерло. Скажем так, по образованию я технарь, и еденственый ghost, в которого я верю - это ghostCast для накатывания образов OS по сети. Но, опять же, и не конченный атеистоблядок, ибо в свое время попрактиковал ОС и ВТО в отрыве от всякой этой вашей шизотерики. Так что, я скорее ближе к тому магу, что выше по треду появился, но заниматься этим в повседневной жизни мне нахуй не уперлось.
Так вот, теперь к сути. Фактически с первого дня жизни в комнате началась лютейшая хуйня, которая моему состоянию несвойственна. А именно, постоянный ночной пиздец в виде уберкриповых снов, а так же внезапное пропадание вещей, которые железно там должны были находится. Ок, подумал я. По-любому, это стресс, вызванный перелётом + расстройство концентрации внимания. Но... Сторону с НЕХ не отмел. Как фиксить. Рассказываю:
ГЕНЕРАЛЬНАЯ УБОРКА!
Вот прямо пидоришь хату так, чтоб как яйца у кота блестела. Хлам на выброс. Как выше писали, можешь сжечь. Но если жечь нету возможности, просто выкинь нахуй. Так что день я посвятил уборке всего!

АУТДОР АКТИВИТИ!
Внезапно эта хуйня помогает! Не корми сущность своими эмоциями. Сидеть дома и срать кирпичами, это все равно что бесплатно работать зарядным устройством. Лучше делай сброс энергии на позитив, а домой приходи заебанным. Внезапно, с тебя выжатого как лимон, нехуй будет взять вообще. Я гонял на велике как не в себе.

ФЭНШУЙ!
Делай дом таким, какой нравится ТЕБЕ, а не нех. Опять же, не вздумай увешиваться иконами, крестами, и тем более писать неизвестные пентаграммы и тащить обереги. Этим ты только хуже сделаешь. Поверь мне, любой эмиссар/сущность только и ждёт, что бы ты домой побольше эгрегоров натащил. Так что, лучше купить себе побольше освещения и столик из Икеи, нех этого не любят.

Ну в общем то и всё. На этом, внезапно вся хуйня прекратилась. И спал как младенец и все оставаться стало на своих местах.

Маг, я все правильно расписал?

Мимо имел экспу с:
Некрономиконом.
Хуйня полная, имеет смысл браться только тем, кто очень глубоко практикует магические ритуалы и знает на прикладном уровне, зачем это нужно. Мимокрокодилу эти знания дадут нихуя.

Практики ВТО и ОС.
Вот это годнота. Но... Обязательно должны быть отсылки к первоисточнику. А это по любому будет наркоман и любитель пейота, Карлос наш Кастанеда.

Кастанеда и путь война.
Охуенное чтиво, но на практике нужна лишь одна книга. Про осознанные сновидения. Её достаточно более чем, что бы вываливаться в ОС.

Дед Колян его звали. Разное про него говаривали. Как по губы-де пойдет, вмиг из лесу с полным лукошком возвращается. Рыбак и охотник был первейший — морды всегда ломятся, а уж куничку, белку ли — лучше всякого вываживал. Стали люди примечать: ведь неспроста такое, знать, пригонял ему кто-то. Известное дело — биси, без бисей такое уж никак не получится. Стали спрашивать у угланов.

«Нет,— говорят они, — не видали никаких бисей у дедушки. У нас в голбце только птички живут в решете. Дедушка их кормит, а нам не велит в голбец лазать. Баские такие птички, пестренькие — какие-то желтенькие, какие-то красненькие. Вона, Сережка в голбец лазил, игрался с имя, дак дедушка с покосу прибежал. И как почуял, далёко ить? Ох и отмутузил он Сережку!»

Птички-то, это биси и есть. Они деду Коляну были дадены в помощники. Так вот бывало.

Потому-то и боялись все Николая Венедиктовича. Шибко боялись. Он, когда с кем говорил, в глаза не глядел, все зырк-зырк по сторонам. Меня-то уж потом учили: коли уберечься хочешь, дак ты кукиш сложи да и носи в кармане, когда мимо колдуна идешь. Я так и делал.

А дедушка-то мой, Карпой его звали, раз с од-ним мужиком из-за межи рассорился. Тот у него крадом межу переносил. И добром говорили, и к волостному ходили, а толку — чуть, уж до поножовы едва не дошло. Шибко озлился дед-от. Тут его как заморока взяла. «Дай,— думает,— пойду к деду Коляну, может, он научит». Собрал гостинчик: печиво там, казенку — да и пошел. Только за порог ступил, Колян его уже и встречает.

— Знаю, — говорит, — за чем пожаловал. А дед-то еще и рта не раскрыл. Вот как он догадался? Все, значит, ему открыто было.

— Знаю, за чем пришел. Проходи, поговорим. Только дело это страшное. Не испужаешься?

— Не, Николай Венедиктович, не испужаюсь. Мне, знаешь, мужика одного спортить надо.

— Да уж знаю про твою печаль. Ну, коли готов, доставай гостинчик, разговаривать будем!

У деда аж волосы поднялись, кожа на голове зашевелилась. Слыхал, что через собаку лизть надо, чтобы чертей узнать.

Посидели они так, слово за слово, вечер за окном. Тут Николай Венедиктович и говорит:

— Коли, Карпуша, надумал, как полночь пробьет, приходи к бане нашей. Там ружье стоять будет. Заряди ты то ружье крестиком нательным, а как в баню зайдешь, стрели прямо в правый угол. Выйдет тогда из каменки собака огненная, дак ты в пасть к ней и полезай, не бойсь. А там уж сам увидишь, что делать.

У деда опять волосы заподнимало, закрестился он наотмашь. А дед Колян заворчал — осерчал, видать.

— А вот это ты брось, ни к чему тебе крест теперь. И думать забудь, коли научиться желаешь. Там это не жалуют.

Дед в избу свою вернулся. Полночь пробило, стал он собираться, а от божницы глаз отвесть неможет. Лики у святых строгие. Николай-угодник нахмурился, мол, не дело ты, паря, задумал! Не-ладно что-то деду стало. Как без креста, без молитвы прожить? Материнские золотые слова вспомнил: «Честным христианским трудом живите, детушки! Никакой черт тогда не страшен. Бесовское, оно хуже воровского. Проживете без хворости и беды, коли слова мои попомните».

>>630643
Поглядел дедушка Карпа на иконы и поостерегся идти. С бабой уж не лег, забрался на лежанку, а сон не идет, хоть волком вой. Ворочался, ворочался на овчине, табаку высмолил чуть не полный кисет. А тут часы два ночи бьют. Слышит дед: на крыльце как шебуршится кто. Как был в исподнем, за дверь выскочил. А там дед Колян на четвереньках на крыльцо ладится. Стонет, на губах пена, весь изодранный. Глянул дедушка ему в глаза — и аж дух перехватило — глаза-то красные, кровью налились. Едва губами шевелит, лешакается.

— Что ж ты, мать твою, Карпуша, наделал! Ты ж меня так подвел, так подвел! Выблядок ты злокозненный! Они ж меня два часа по бане кидали, все кости перемололи, перещупали. Веришь ли, вверх ногами подвешивали, порты спускали, голубей заставляли голой жопой ловить. Уж какую муку принял через тебя, сучье ты отродье!

Дед-то опешил, подхватил Коляна, в избу втащил, отхаживать стал. Очнулся тот, глаза так и сверкают. Зябко дедушке стало, дрожь его бьет, хотя и у печи. В глазах у Коляна муть мельтешит. Принял он стакан водки, застонал протяжно так, потом унялся.

— Все, — говорит, — Карпуша, нет тебе обратной дороги. Что задумал, довершить надобно. Иначе смерть тебе мученическая будет. Завтра в то же время приходи. Только там еще парнишечка будет, Гриша, ты уж его наперед себя пропусти. Но смо-отри, на сей раз тебе спуску не будет.

Ушел Колян и дверью так хлопнул, что окна сдребезжали. Завила кручина тяжкая дедушку мово. Струмент в руки возьмет — он на пол валится, упряжь чинит — игла пальцы колет. Ни дела, ни работы. Баба вкруг его целый день крутится, чует неладное.

— Ты бы к батюшке сходил, исповедался, может, полегчает? Или вон с детишками поиграйся, а то каверзят друг дружке. Может, оно и не так все обернется?

— Молчи, дура! Знай свое место!

Ушла баба на женскую половину, на лавку села, а все одно мозолится — жалко мужика. Христианская ведь душа, а вон как мается.

Вот уж и вечер. У деда перед глазами Николай Венедиктович стоит, пальчиком грозит. Хочет дед глаза отвесть, али повернуться, а не может: в пальчике том необоримая сила заключена. Как веревками его опутало, — ни встать, ни сесть толком. Полночь пробило, пошел Карпа к бане. Огородами крался, аки тать в нощи. Стыдобушка! По своей-то деревне крадом. Они, вишь, широко привыкли ходить по своей-то по улице. И жили широко, на полные свои способности. А тут, как куренок общипанный. Идет дед и страшно ему, жутко. Собаки, говорит, где-то завыли, чуть штаны не испачкал. Про ту огненную вспомнил. Так до бани и добрел. А там, и верно, парнишечка стоит, Гриша, мнется. Ну, может, и не углан уже, а просто худобушка. Деда увидел, чуть в крапиву не сиганул.

— Мы,— говорит,— так не договаривались. Пущай Николай Венедиктович сам приходит.

Насилу дед его успокоил. А уж полночь минула, пора бы Грише и поторапливаться. Зашарил он за пазухой, крестик с гайтана рванул, в ружье забил и — в баню, как в воду студеную. Слушает дед, что ж дальше-то будет. Грохнуло за дверью, смяргал кто-то, и тихо стало, только ангелы Господни что-то молитвенное выводят. Дверь в сторону поехала, вышел из бани Грища, бормочет что-то. Мимо деда, как мимо стенки прошел. Глянул Карпа ему в спину, а парень с затылка аж светится.

Тогда Гриша с полгода ходил, как шальной, ни с кем слово не вымолвит. Потом уж только рассказывать стал.

— Зашел я в баню, — говорит, — в угол ружье нацелил, зажмурился и жахнул. Высунулась тут морда собачья из каменки, жаром страшным оттуда потянуло, а в углу вроде как засветлилось что-то. Вгляделся, а это Христово распятие. Вот как оно из угла показалось, собака смяргала и пропала. А распятие все на меня и на меня надвигается. Иисуса до каждой жилочки видно, тернии прямо в лоб высокий впились — кровь капает. Стал я кровушку с чела стирать, а он губы по-доброму так скривил — улыбается. Однако ж видно, что совсем замучился человек — губы спеклись, ребра все наружу торчат, а дыхания уж и не слышно почти. Как волна теплая у меня по телу прошла, благодать опустилась. Тут и ангельское пение началось. И выходит из угла Матерь Божия в прозрачных одеждах и ласково так меня по темечку гладит. Рука у нее легкая, невесомая. «Иди, — говорит, — с Богом». И вот я пошел, и пошел, и пошел...

Много он еще такого рассказывал, однако батюшка его не залюбил изрядно.

— Еретник, — говорит, — ты, Гриша, созлый. Анафема проклятая!

А тот уж ничего не отвечал, улыбался только странной своей улыбкой. Но дед тогда этого не ведал. Взбодрился, на Гришу глядя. Ничего страшного, наоборот, вон он какой просветленный вышел. За ружье крепко взялся — охотник ведь был, крестом зарядил — да и в баню. А там не то мылом, не то ладаном пахнет, может, и березовый дух стоял, дед уж этого не упомнит. Жутко опять стало, но пересилил себя, пальнул. Стены банные закачались, на каменку ровно кровью брызнули — пар солоноватый прошел, и жаром страшным потянуло так, что камни стали потрескивать. Чует дед: не один он стоит, хотя и не видать никого. Появилась тут собака огненная — сначала махонькая, потом все больше и больше, уж и на полке не помещается. Искрами брызжет, а на что похожа — и не углядишь, лик ее убегает куда-то. Пасть, однако, расщеперила, а с губы слюна каплет, пол земляной чуть не до камня прожигает. В этакую страсть-то прыгать! Зубища, как косари, по ним кровь черная бежит... Дальше дед никогда и не рассказывал. Очнулся, говорит, в той же бане, у столба. Чует: кто-то его за пятки щиплет — лебедь белая старается. И тоже ведь в пасти у ей зубья торчат. Понял дед, что еще испытание предстоит. И взаправду, лебедь пасть свою расщеперила: полезай, мол! Полез и — вот диво — оказался за дверью дубовой, в казенном каком-то помещении. Там все столы, столы понаставлены и юркие какие-то бегают. Стали они его от одного к другому подпихивать, пока разобрались, зачем мужик пожаловал. У деда уж и голова кругом пошла. Спрашивают они:

>>631254
— Тебе сколько?

— Да чего?

— А за чем пришел.

— А-а, вон чего... Да мне одного мужика спортить, больше не надобно.

— Ишь ты какой! Мы меньше трех и не даем.

Насилу уломал их Карпа — одного посулили.

Тут опять закрутило его, заметелило, под зад коленом поддали — дед в дверь и вылетел. Глядит: опять в бане. А в окошко уже и утро видать. Стряхнул дед пыль с колен — и за дверь. Идет, а за ним парнишечка-углашек увязался какой-то незнакомый. Бежит вприпрыжку и канючит, ну, совсем как дите малое:

— Дяденька, дай работу, дай работу!

— Да какую ж я тебе, такому углану, работу дам?

— А вона, коров на выпас гонют, хоть одну спорть.

Колдуны-то, они, вишь, поначалу скотину портят, кошку там, собаку ли. Уж потом на людей переходят. Тогда от них самое зло большое и идет.

Ну, делать нечего, пришлось деду за корову взяться, сам и не знает, как такое получилось. Спортил он корову, а тут еще парнишечка откуда-то взялся, тоже за ним поспевает. Бегут и оба в голос блажат:

— Дяденька, давай работу! Дяденька, давай работу!

А время-то сенокосное было — самая пора. Привел их дед на двор — литовки наладил — и айда на покосы. Идут по улице, а Карпа удивляется: хоть и двое их, парнишков, однако никто их не замечает. Ну ладно, пришли, весь день пластались, косами махали, а парнишечки все не унимаются, работу просят. По дороге опять же кошку спортили, ан третий углан откуда-то взялся. А потом, говорит, чем дальше, тем больше. Поутру на покос пришел, а трава-то даже и не примята там, где биси-то косили. Парнишечки биси и есть. Ни травинка не ворохнулась, всё — как было, только та полоса, где хозяин сам шел, и выкошена. А парнишечки грозиться стали:

— Коли не дашь работу, тебя самого замучим! Сам себя съешь, грызь в требуху запустим. То-то мы на поминках попляшем!

Карпа уж и не знает, что делать: матюком крыть или в колокола бить. Биси пуще того изголяются:

— Расскажешь кому про нас, вовсе со свету сживем, кожу спустим. Наш ты теперя, никуда не денешься!

Так и глумятся.

Люди-то бисей не видят, не слышат. Одному деду их видать. Он попервости, вишь, думал, что чужих разоблачать будет, ан нет, не получилось. Уж сколько раз к Николаю Венедиктовичу наведывался — ни одного не видал. Дед Колян усмешку только строил.

— Ты,— говорит, — не тужи, Карпуша, из-за бисей. Ну их, чужих-то, от своих житья нет. Ты-то еще малехо попортил, а мои уж в голбец едва влазят. Старуха туда давно не спущается — боится. И все ить, стервецы, работу просят. Где ж я им столько работы наберу? Уж и одного здорового в деревне не осталось. Сам посуди: идет девка, ядреная, титьки из сарафана того и гляди вылезут, ан в чреве ее не младенчик — грызь, по ветру пущенная, требушинку поедом ест. К Рожеству, глядишь, и преставится.

— Страшно так-то, Николай Венедиктович. Чем же их кроме человечинки прокормить возможно? Сам говоришь, что все уж в деревне порченые.

— Это, Карпуша, дело поправимое. Они хитры, да и мы не промах. Видал ты осину? У самой росстани стоит, старая, совсем рассохлась.

— Видал, как не видать, это которая у Кривого лога.

— А как листочки на ей дрожат, видал? Моя осина, мне дадена. Как биси одолевать начнут, я им такую работу даю. «Пшли, — говорю, — на старую осину листья считать!». Они хотя и мучители наши, а слушаться должны! Вот биси на нее и лезут. Считают, считают, а ветер дунет, они со счета и сбиваются. Один «Тыща!» — кричит, другой: «Две!», а третий и вовсе несметуру несет какую. Так и передерутся, перессорятся. А мне, глядишь, ослаба хоть на время.

>>631505
Вот ты, молодой человек, улыбаешься — совсем, мол, Егор Иваныч из ума выжил, а сам посуди. Голубь-то, вишь, птичка святая, Божья. Господь, он един в трех лицах: Бог-отец, Бог-сын и Бог-святой дух. Святой дух, он тот самый голубь и есть. Так вот, птичка эта святая ни в жисть на осине свой полет не остановит. На какую хошь лесину опустится, а на осину никогда. Колдовское это дерево, бесовское. Опять же почему она колдуну отдана? Владей, не хочу! Июду-христопродавца знаешь, поди? Дак вот, он Господа нашего за тридцать сребреников продал — дьявола потешил. А тому только этого и надо — душу людскую подловить, укараулить. Не стало Июде покою, вот дьявол в петлю его и затолкал на самую Пасху. Удавился-то он на осине — с той поры она и дрожит, то ли от бисей, то ли от тела черного, души гнусной. Из осины и для хозяйства ничего путного не сделаешь. Это только в верхах у нас из нее лодки делают. Ну это так, к слову пришлось.

Слушай дале, как дедушка мой колдуном был. Хошь, не хошь, а придумывать с бисями ему много пришлось. Мужика, которого хотел, он так и не испортил, того еще раньше лесиной задавило. А куды денешь бисей-то? Вот он и придумывал. На осину отправит листья считать — они там с коляновскими повстречаются да и передерутся. Вот люди осину ту обходить стали. Как мимо ни пойдешь, она все ходуном ходит, чуть не с корнями из земли выскакивает. Или маку горсть бросит им, чтобы весь до зернышка собрали и пересчитали. Они уж и в рост пошли: юркие, пузатые, гунявые. Дед их мучицей да болтушкой подкармливал, чтобы его самого не так грызли. С бабкой мешки разделил — один ее, другой дедов. Это уж бабка сама рассказывала:

— Пошла, — говорит, — я раз в голбец за капустой да посмотреть, че это у мужика мука так быстро идет. Спущаюсь — Матушка-заступница! — сидит у мешка мужичонка бородатенький да муку прямо ладонями трескает. Морда, как у кошенка, глаза светятся, на усах мукой обметано. Я ему: «Кыш, проклятущий!» А он вдруг расти начал, прямо на глазах поднимается, разбухает. Да так по-нехорошему все ухватить норовит. И дышать невмочь стало — задыхаюсь, уж захрипела. Тут, думаю, и конец мой настал. И не отобьешься ведь! Меня вон в девках два солдата в кустах поймали, уж и юбку на голову закинули, да я отбилась. А тут ни рукой, ни ногой не шевельну. Сама не помню, как я выскочила. Ох, досталось Карпе тогда, до сих пор мою отметину на темени носит! «Мне, — грит, — рассказывать не велено, а то вовсе замучают». Тьфу, пропасть! Гадость какая!

И страшно деду, а все интересно, хоть одним глазком охота поглядеть, какие они, биси, у других-то. Снова к Николаю Венедиктовичу пошел, больше-то не знает, к кому.

— Ох, паря, не дело ты задумал, ни к чему это все. Ну что они тебе на душу пали?! Ладно, коли уж загорелось в трубе, слушай. Только одно скажу: так все было, не так — не ручаюсь. Был, говорят, в деревне нашей гармонист. Фасонистый, гордый не по годам, но музыкант был изрядный. У них ведь как заведено: денег не плати, только окажи почет и уважение. Так и шло все чин чинарем, но вдруг случилось, что на пирушки его звать перестали. То ли другой какой гармонист объявился, то ли еще какая причина. Заскучал он — обидно стало. Гармонию чуть не на вышку забросил. А тут вышел раз на крыльцо да и сказал в сердцах: «Хоть бы меня черти на вечорку позвали!» Ближе к вечеру парни незнакомые приходят: «Ты, что ль, гармонист?» — «Ну я. А вам-то какая печаль?» — «Зря злишься. Приходи лучше в баню нашу, поиграй малехо. Мы тебе хорошо заплатим». Гармонисту-то того и надо, но для виду еще поторговался: и идти, мол, далеко, и денег маловато, и охоты нет на ночь глядя. Согласился все ж. «А баню нашу, — грят, — по синенькому огонечку найдешь». Пошел он, как стемнело. Долго плутал, огонечек синий его, однако, вывел. Свет от него какой-то неяркий шел, будто месяц молодой сквозь тучку проглядывает. Вошел парень в предбанник — пусто. Банную дверь приоткрыл — там окромя огонечка ничего нет. Прикрыл только, — как козочки по мосту колготятся, — застучало по доскам, да дверь сама собой и распахнулась. Глядит, и странно ему делается: парни те же, девки при них незнакомые, да баскущие такие, что глаза отвесть невозможно, и все вроде как положено, — закуски, полштоф на полке — однако что-то не так. То ли девки больно бесстыжие, ногу чуть не выше колена кажут, то ли парни больно мордастые да круглые, не поймешь. Ну да ладно, плюнул гармонист сквозь зубы, сел в уголок, пальцами по кнопкам пробежал и заиграл. Те сразу заскакали. И пляска у них такая удивительная, какой он и вовсе не видал. «Не моя, — думает, — забота, как пляшут. Мое дело маленькое — прокукарекал, а там хоть не рассветай». Играет, пот со лба утирает, а эти все не унимаются. Стал гармонист примечать: они, когда скачут, пальцы в скляницу макают, глаза снадобьем каким-то трут. Любопытно ему стало, что за снадобье такое налажено, улучил минутку и залез одним пальцем, пока плясуны отвернулись. Правый глаз смазал. Тут как искры посыпались, стены у бани сразу разъехались, и оказались они то ли во дворце, то ли в кабинете каком. А парни и девки бесстыжие совсем другими сделались. Хвостатые и рогатые, прыгают друг на друга, на полу извиваются! Срам, да и только! Гармонист от изумления и играть-то бросил. Они к нему: пошто, мол не играешь?! — «Да мне до ветру надобно, по нужде». — «Не пустим, удерешь». — «Да я вам гармонию оставлю. Вот те крест!» Как крест-то на себя наложил, они вроде съежились и от дверей бочком, бочком попятились. Вскочил парень на вольный воздух — и деру! А место-то узнать не может. Сам не помнит, как до дому добрался. На печь залез да там и дрожал до утра. А утром со святой водицей, с крестом пошел ту баню искать. Насилу отыскал. Гармонь, говорит, в клочья порвали — одни планки остались. Да еще скляница на полке стоит. Парень уж ее не тронул, углы только банные окропил святой водицей, помолился, дверь с окном крестом обнес. Так и сейчас эту баню Чертовой называют, не моется там уж никто.