Что-то вспомнилось

…Когда на экране появился Президент, Вера Ивановна и гости, кроме четырнадцатилетнего Владика, встали и взяли наполненные шампанским бокалы. Президента в семье Кузьминых чтили и уважали.

— Владька, встань! Президент же! — Вера Ивановна подёргала подростка за футболку и тот нехотя поднялся.

Президент молчал.

“Волнуется, наверное”, — подумал Александр Павлович, муж Веры Ивановны, отец семейства и человек труда.

Шурин Александра Павловича, Михаил, нетерпеливо поглядывал на запотевшую бутылку водочки. Владька со скучающим видом смотрел в экран сотового телефона, его старшая сестра Нинка, пытавшаяся справиться с чрезвычайно сильной и громкой икотой, из-за неудачных попыток надолго задержать дыхание стала красной и запыхалась.

Президент молчал и не мигая взирал на празднующих с экрана телевизора.

Александр Павлович нервно кашлянул. Михаил почесал небритую щеку. Нинка как-то особенно громко икнула.

Президент молчал. Александр Павлович не выдержал президентского взгляда и отвел глаза.

“Неужели в отставку подаст? — испуганно подумала Вера Ивановна. — Как Ельцин тогда…”. Она даже потянулась перекреститься, но в руке был бокал с советским шампанским и это ее почему-то остановило.

— Ну, чего он тянет-то? — недовольно промямлил Михаил. Ему хотелось водочки и молчание Президента начинало раздражать. — Так ничего не успеем…

— Да заткнись ты! — нервно прервал шурина Александр Павлович. — Может, война началась!

От такого своего неожиданного предположения отцу семейства стало совсем жутко. Он поставил бокал на стол — аккурат между сельдью под шубой и оливье — и принялся нервно стряхивать с себя несуществующую пылинку, стараясь не смотреть Президенту в глаза.

— Косяк какой-то, — хихикнул Владик, — запись не ту поставили. Надо же так облажаться. Кому-то будет звездец!

Александр Павлович отвесил сыну подзатыльник.

— Звездец это не мат! — возмутился Владик.

Александр Павлович не ответил.

— А где это он? — спросила Нинка. Только сейчас все заметили, что Президент стоит не на фоне вечернего Кремля, а в каком-то мрачном помещении.

“В бункере снимали.., — лихорадочно подумал Александр Павлович, — точно война будет. Вот ведь жопа”. Воевать Александр Павлович категорически не хотел, кроме того, боялся за сына.

Президент всё так же молчал, казалось, что ничего говорить он вообще не намерен, но неожиданно изображение дёрнулось, потом на секунду исчезло и появилось вновь. Президент заговорил.

— Дорогие россияне! Дорогие соотечественники! Заканчивается 20… год. Этот год был непростым для вас. Сложное экономическое положение, повышение цен и тарифов, неожиданные финансовые трудности и проблемы, связанные с банковской сферой, — все это коснулось почти каждого из вас. Я мог бы сказать, что наступающий 20… год будет лучше, что он принесет нам экономическое улучшение и былую стабильность. Но я не буду обманывать ни вас, ни себя…

— Вот сука! — неожиданно возмутился Михаил.

— Дорогие россияне! — продолжал Президент. — На миру и смерть красна! Это русская народная поговорка ярко и точно характеризует все то, что предстоит вам в ближайшие дни. Буду краток: 20… года не будет. После моего обращения на всей территории Российской Федерации, включая Крым, начнется Кормление личинок Непредставимого Пхы. Я не буду вдаваться в подробности, скажу лишь, что бежать бесполезно. И я прошу вас принять смерть достойно, подобно тому, как это делали наши предки: Святые благоверные князья-страстотерпцы Борис и Глеб, Иван Сусанин, семья последнего Императора Николая Второго, Александр Матросов и многие другие…

— Чего это он гонит такое? — Владик посмотрел на отца. Александр Павлович, бледный как смерть, механически теребил себя за запястье. Сына он не слышал.

Президент тем временем уже заканчивал свою новогоднюю речь. Как и обещал, он был краток.

— Потратьте эти последние часы и дни на общение с родными и близкими, на изучение нашей родной истории, на занятие зимними видами спорта и на посещение Храмов. И помните: вы отдаете вашу жизнь ради великой Цели, что есть подлинное счастье. С праздником.

Празднующие по некоей внутренней многолетней инерции подняли бокалы, но чокаться всё же не стали. Ясности не было. Зато был отчетливый страх.

Президент исчез с экрана. Вместо него на черном фоне начали мелькать какие-то непонятные белые знаки.

“Двенадцать”, — отметила Вера Ивановна, глянув на настенные часы. Но вместо ожидаемого боя курантов из телевизора раздался тревожный набатный звон, а за окном послышались первые душераздирающие крики…

Из цикла “Оккультные корни Энергетической Сверх-державы. Часть одиннадцатая: Великое Кормление”.

>>490382
КОМНАТА

Красная лампа горела над гермодверью больше часа. Шум тревоги разбудил Игната. После пробуждения он по привычке сел за эвм. Экран аппарата покрывался глюками страницы АТАСа. Еды в жилячейке не было и оставалось только надеяться, что Самосбор кончится и ликвидаторы поскорее освободят его. Хотелось ему написать на странице о том, что беспокоит в последнее время, но Самосбор помешал этим планам. Гермодверь закрыта. Боятся вроде нечего. Только все равно странное чувство сводит болью его внутренности. Что то явно не так.Он прислушался. В шуме от тревоги смог что-то услышать.
Шум. Вода в душевой. Которую отключили еще неделю назад.
Игнат вскочил из-за аппарата. Он полез в шкаф за противогазом и перчатками. Со всем этим он направился в душевую.
Открыв дверь, он ощутил холод, пробирающийся под кожу и высасывающий тепло. Душевая кабина работала. Вода заливала пол. Надев еще сапоги, Игнат дошел до душевой и закрыл ее. Вода не попала на кожу, а сам он ничего не вдыхал. Надеялся, что не вдыхал.
-Игнат?
Игнат дернулся и резко развернулся. Сзади оказалась мама. Она с удивлением смотрела на него. Он не сказав ни слова быстро обошел ее и направился в комнату. Вошел в комнату. Закрыл дверь в душевую.
-Что ты делаешь? Открой дверь. - слышался голос из-за двери.
Игнат судорожно снял в комнате противогаз и осмотрел себя перед зеркалом. Никаких следов не было. Ни жижи, ни плесени, ни чего бы то ни было странного.
Из под двери начала сочиться вода. Игнат быстро схватил лежавшую в шкафу одежду и заткнул ее щель под дверью. Ручка двери начала поворачиваться. Игнат задвинул стоявший рядом шкаф, заблокировав дверь.
Тяжело дышать. Стало жарко. Вентиляция во время Самосбора закрывается от коридора. Хотя жарко может показаться из-за раздражающего красного света лампы.
-Игнат, открой пожалуйста дверь.
Игнат молча смотрел на шкаф. На траурный алтарь с фотографией мамы.
Что теперь делать? Самосбор проник к нему? Если да, то почему он еще жив? Если нет, то что сейчас в душевой происходит?
Красная лампа продолжала гореть. Дышать становилось тяжелее.
-Игнат. Открой пожалуйста дверь.
Игнат не отвечал. Он думал, что делать. Что теперь делать?
Прошел еще час. Лампа продолжала гореть. Помощи ждать неоткуда.
Игнат задвинул кровать к дальнему от душевой углу. Сидит и смотрит на шкаф. Трудно дышать.
Может это от страха? Дверь вроде не открылась. Устал. Хочет спать. Но спать нельзя. Скоро самосбор кончится.
Взгляд упал на эвм. На нем даже ничего не напечатаешь, хотя было бы странно увидеть тему для обсуждения "Здарова Атас, тут у меня мама из вернулась во время самосбора и я ее запер в душевой.Что делать?". Ответом на это было бы "Можешь открыть душевую, все равно ликвидаторы сожгут тебя, твою жилячейку и все бетоном зальют. Так, чтобы наверняка"
Текст смешной, а ситуация страшная.
-Игнат!
Игнат проснулся в полумраке. Еще тяжелее стало дышать. Весь покрылся потом. Свет шел от экрана эвм. Красная лампа не горела.
Игнат подошел к аппарату. Экран завис с нагромождением букв и цифр. Игнат попробовал включить свет. Не работает.
-Игнат, ты к тете Нелле ходил?
Впервые слова поменялись. Это было настолько внезапно, Игнат даже чуть не ответил.
Тетя Нелля. Сестра мамы. Жена руководителя прод завхоза. К ней ходила почти вся родня, когда дело касалось еды при острой нехватке. А она хоть и помогала родне, но относилась к этому крайне негативно. Интересно, зачем об этом заговорил нелюдь в душевой?
Неважно. Важно что то придумать с этим. Нужно как то избавится от существа, пока не пришли ликвидаторы. Только как?
Свет включился. За гермодверью уже стали слышится уже привычные голоса знакомых тебе людей.
- Игнат, помоги.
От этих слов стало Игнату спокойнее. Это более привычно. Более нормально. Насколько может быть хоть что то связанное с самосбором нормальным.
-Сынок, почему ты держишь меня в душе? Надо сходить к тете Нелле. Она тебе не нравится, но она сможет тебе найти работу.
Усталый и раздраженный, Игнат смотрел в сторону душевой. Думал на мгновение ответить или даже спросить.
"Если с твоей матерью что то случится - это будет твоя вина" говорила тетя Нелля. " Ты слаб и не можешь даже о себе позаботится". С того разговора он на собрания родни не ходил. Мамы тогда с ним не было. И никто и не думал заступится или хотя бы поддержать.
Но он не ответил. Он отвлекся на стену за эвм. Там за покрытием "обой", были видны очертания квадратного провала. Взяв совок, стал соскребать покрытие.
За покрытием оказалось "окно". Аварийный выход к мостику, ведущему в соседний блок. Но почему оно было закрыто?
Игнат сумел открыть окно. Со свистом оно распахнулось и слабый ветер из комнаты вырвался наружу. Мостика не было. Парень попробовал высунутся и осмотреться. Вокруг была непроглядная тьма. Воздух был холодным. Посмотрев вперед и увидел квадратик света на окне блока напротив.
Что то в голове всплыло. Из детства. Он вылезал на внешний мостик. Перила ограждали от падения в бесконечную черноту. Но за ней был другой блок, где наверняка жили другие люди. И только жирная черная полоса очерчивала границу.
Сейчас снова перед ним эта граница. Только за ней нет другого мира. Только смерть.
- Туда лучше не лезть, - прозвучал голос из душевой.
"Оно читает мои мысли? Если да, то чтобы я не делал, оно будет в курсе. Только толку от этого. Если выхода нет?
-Сынок, мы здесь, пока мы это допускаем. Мы здесь пока нас допускают.
Игнат старался игнорировать. У него в голове зрел план, как избавится от существа за дверью.
- Не надо этого делать. Только себе навредишь
Собрав немногочисленное тряпье и найдя маленькую отцовские спички.
Они еще сухие.
Отломав ножку от стула и смотав тряпье, Игнат принялся их поджигать. Противогаз и перчатки были готовы. Только огонь сможет очистить.
Тряпье загоралось с трудом.
-Зачем ты это делаешь?
Игнату было все сложнее и сложнее не отвечать ей.
Раздался шум за гермодверью. Нелюди сменили голоса и стали обращаться к кому то другому. Другой в ответ стрелял в них.
"Ликвидаторы уже этаже?" от этой мысли он вспотел еще сильнее. Тряпье зажигалось с трудом.
-Почему ты это делаешь? Как ты можешь желать мне смерти?
- Почему ты унижалась перед ней?
Игнат не выдержал.
- Семья это единственное что у нас есть. Ее не выбирают. С этим живут.
- Зачем нужна семья, если она с тобой обращается как с дерьмом?
- Иначе ты просто погибнешь. Без семьи ты останешься без всего. Потому и надо держаться ее.
- Они сами меня отторгли. Они и тебя бросили, когда ты захворала. И при этом виноват я. Я ничтожен и я виноват в том, что ты умрешь.
-Тогда зачем ты хочешь убить меня?
-Я не хочу, чтобы ликвидаторы сожгли меня. Я пытаюсь выжить
-За что им сжигать тебя?
-За тебя. За то, что ты больна и заразна. Ты опасна.
-Я лежала там все было нормально?
-Я не знаю уже...
Игнат голос надрывался. Тряпье загорелось. Он подошел к двери в душевую. Раздался стук в гермодверь.
- Откройте, это ликвидаторы.
Игнат открыл душевую. Мама стояла вся бледная и с грустными глазами смотрела на горящее тряпье на ножке стула
Рука его не могла подняться. Он выпустил ножку с горящим тряпьем на залитый водой пол.
Упал на колени и обнял маму. Она обняла его и сказала.
-Давай уйдем отсюда.

Отчет: В ходе ликвидации последствий самосбора на 376 этаже была обнаружена гермодверь из которой сочилась вода. Вскрыв ее была обнаружена затопленная наполовину жилъячейка. Следов самосбора не было замечено. Было обнаружено открытое окно в соседний блок, но мост там был сломан а окно до недавнего времени было запечатано. В жилъячейки жили двое. Взрослый мужчина и его мать числящаяся инвалидом. Следов или тел не было обнаружено.