Это копия, сохраненная 24 мая 2020 года.
Скачать тред: только с превью, с превью и прикрепленными файлами.
Второй вариант может долго скачиваться. Файлы будут только в живых или недавно утонувших тредах. Подробнее
Если вам полезен архив М.Двача, пожертвуйте на оплату сервера.
ЧГК-ТРЕД №1
Летняя серия уже началась! (Охуеть как рано в этом году)
Что? -Игра вторая
Где? -Первый канал
Когда? -24 мая в 22:17
команда Андрея Козлова
1.Елена Александрова
2.Владимир Антохин
3.Михаил Мун
4.Екатерина Мереминская
5.Ровшан Аскеров
6.Андрей Козлов
Пиздос, вот я косячник
Трансляция:
http://stream.1tv.ru/live
http://rus24.tv/perviy_kanal.html
https://www.youtube.com/watch?v=hMClPKLJdHc
Архив тредов:
http://arhivach.org/?tags=1074
Теги для поиска: Что?Где?Когда? что где когда ЧГК ЧГК?
Все на месте лендлорды лондонские
640x266, 2:15
Присутствуют
https://2ch.hk/b/res/221000268.html (М)
https://2ch.hk/b/res/220999671.html (М) (ну этот совсем обоссанный)
Выдавил тебе на лицо, колбаску "друзя" и размазал
ЭТО_ПРОСТО_ПИЗДЕЦ
Совсем не ожидал, из-за этого проебал прошлую игру, даже не думал, что она будет так рано.
Годная игра была? Ещё не смотрел, но обязательно посмотрю.
Горит пиздец, оттого что Сиднева пропустил
Владивосток-кун
Сейм
Ууууух блять
Всрали 13 сектор на первом раунде, Друзь бомбил из-за этого полигры и всрал суперблиц на детском вопросе. В итоге команда после небольшого камбэка все равно слилась
всегда серии начинаются заранее
ПИЗДОС
Вся надежда на то, что треды остались и смогу посмотреть "вместе" с анончиком. Без тредов смотреть вообще не то, привык пиздец
Пикрил
Лизонька-няшечка, конечно же
Лизонька-няшечка, конечно же
(кстати, вдвойне обидно и странно, что проебал прошлую игру: я ведь подписан на чгк в инсте, и регулярно уведомления приходят. Как мог пропустить, вообще не понимаю)
>Что? -Игра третья
>Где? -Первый канал
>Когда? -31 мая в 22:00
>Состав команды будет объявлен позднее.
>Будет сборная из двух команд
Чет интересное готовят
Белозёровские — самые конченные мрази.
Основная статья: Инерция
Первый закон Ньютона постулирует существование инерциальных систем отсчёта. Поэтому он также известен как закон инерции. Инерция (она же инертность[3]) — свойство тела сохранять скорость своего движения неизменной по величине и направлению, когда не действуют никакие силы, а также свойство тела сопротивляться изменению его скорости. Чтобы изменить скорость движения тела, необходимо приложить некоторую силу, причём результат действия одной и той же силы на разные тела будет различным: тела обладают разной инерцией (инертностью), величина которой характеризуется их массой.
Современная формулировка
В современной физике первый закон Ньютона принято формулировать в следующем виде[4]:
Существуют такие системы отсчёта, называемые инерциальными, относительно которых материальные точки, когда на них не действуют никакие силы (или действуют силы взаимно уравновешенные), находятся в состоянии покоя или равномерного прямолинейного движения.
Историческая формулировка
Ньютон сформулировал первый закон механики так:
Всякое тело продолжает удерживаться в своём состоянии покоя или равномерного и прямолинейного движения, пока и поскольку оно не понуждается приложенными силами изменить это состояние.
С современной точки зрения, такая формулировка неудовлетворительна. Во-первых, термин «тело» следует заменить термином «материальная точка», так как тело конечных размеров в отсутствие внешних сил может совершать и вращательное движение. Во-вторых, и это главное, Ньютон в своём труде опирался на существование абсолютной неподвижной системы отсчёта, то есть абсолютного пространства и абсолютного времени, а это представление современная физика отвергает. С другой стороны, в произвольной (например, вращающейся) системе отсчёта закон инерции неверен, поэтому ньютоновская формулировка была заменена постулатом существования инерциальных систем отсчёта.
Второй закон Ньютона
Основная статья: Второй закон Ньютона
Второй закон Ньютона — дифференциальный закон движения, описывающий взаимосвязь между приложенной к материальной точке силой и получающимся от этого ускорением этой точки. Фактически, второй закон Ньютона вводит массу как меру проявления инертности материальной точки в выбранной инерциальной системе отсчёта (ИСО).
Масса материальной точки при этом полагается величиной постоянной во времени и независящей от каких-либо особенностей её движения и взаимодействия с другими телами[5][6][7][8].
Современная формулировка
В инерциальной системе отсчёта ускорение, которое получает материальная точка с постоянной массой, прямо пропорционально равнодействующей всех приложенных к ней сил и обратно пропорционально её массе.
При подходящем выборе единиц измерения, этот закон можно записать в виде формулы:
{\displaystyle {\vec {a}}={\frac {\vec {F}}{m}},}{\vec a}={\frac {{\vec {F}}}{m}},
где {\displaystyle {\vec {a}}}{\vec a} — ускорение материальной точки;
{\displaystyle {\vec {F}}}{\vec {F}} — равнодействующая всех сил, приложенных к материальной точке;
{\displaystyle m}m — масса материальной точки.
Второй закон Ньютона может быть также сформулирован в эквивалентной форме с использованием понятия импульс:
В инерциальной системе отсчёта скорость изменения импульса материальной точки равна равнодействующей всех приложенных к ней внешних сил.
{\displaystyle {\frac {d{\vec {p}}}{dt}}={\vec {F}},}{\frac {d{\vec p}}{dt}}={\vec {F}},
где {\displaystyle {\vec {p}}=m{\vec {v}}}{\vec p}=m{\vec v} — импульс точки, {\displaystyle {\vec {v}}}{\vec {v}} — её скорость, а {\displaystyle t}t — время. При такой формулировке, как и при предшествующей, полагают, что масса материальной точки неизменна во времени[9][10][11].
Иногда предпринимаются попытки распространить сферу применения уравнения {\displaystyle {\frac {d{\vec {p}}}{dt}}={\vec {F}}} \frac {d \vec p} {dt} = \vec{F} и на случай тел переменной массы. Однако вместе с таким расширительным толкованием уравнения приходится существенным образом модифицировать принятые ранее определения и изменять смысл таких фундаментальных понятий, как материальная точка, импульс и сила[12][13].
Замечания
Когда на материальную точку действуют несколько сил, с учётом принципа суперпозиции, второй закон Ньютона записывается в виде:
{\displaystyle m{\vec {a}}=\sum _{i=1}^{n}{\vec {F_{i}}}}m{\vec a}=\sum _{{i=1}}^{{n}}{{\vec {F_{i}}}}
или
{\displaystyle {\frac {d{\vec {p}}}{dt}}=\sum _{i=1}^{n}{\vec {F_{i}}}.}{\frac {d{\vec p}}{dt}}=\sum _{{i=1}}^{{n}}{{\vec {F_{i}}}}.
Второй закон Ньютона, как и вся классическая механика, справедлив только для движения тел со скоростями, много меньшими скорости света. При движении тел со скоростями, близкими к скорости света, используется релятивистское обобщение второго закона, получаемое в рамках специальной теории относительности.
Следует учитывать, что нельзя рассматривать частный случай (при {\displaystyle {\vec {F}}=0}{\vec {F}}=0) второго закона как эквивалент первого, так как первый закон постулирует существование ИСО, а второй формулируется уже в ИСО.
Историческая формулировка
Исходная формулировка Ньютона:
Изменение количества движения пропорционально приложенной движущей силе и происходит по направлению той прямой, по которой эта сила действует.
Третий закон Ньютона
Основная статья: Третий закон Ньютона
Этот закон описывает, как взаимодействуют две материальные точки. Пусть имеется замкнутая система, состоящая из двух материальных точек, в которой первая точка может действовать на вторую с некоторой силой {\displaystyle {\vec {F}}_{1\to 2}}{\vec {F}}_{{1\to 2}}, а вторая — на первую с силой {\displaystyle {\vec {F}}_{2\to 1}}{\vec {F}}_{{2\to 1}}. Третий закон Ньютона утверждает: сила действия {\displaystyle {\vec {F}}_{1\to 2}}{\vec {F}}_{{1\to 2}} равна по модулю и противоположна по направлению силе противодействия {\displaystyle {\vec {F}}_{2\to 1}}{\vec {F}}_{{2\to 1}}.
Третий закон Ньютона является следствием однородности, изотропности и зеркальной симметрии пространства[14][15].
Третий закон Ньютона, как и остальные законы ньютоновской динамики, даёт практически верные результаты лишь только тогда, когда скорости всех тел рассматриваемой системы пренебрежимо малы по сравнению со скоростью распространения взаимодействий (скоростью света)[16].
Современная формулировка
Материальные точки взаимодействуют друг с другом силами, имеющими одинаковую природу, направленными вдоль прямой, соединяющей эти точки, равными по модулю и противоположными по направлению:
{\displaystyle {\vec {F}}_{2\to 1}=-{\vec {F}}_{1\to 2}.}{\vec {F}}_{{2\to 1}}=-{\vec {F}}_{{1\to 2}}.
Закон утверждает, что силы возникают лишь попарно, причём любая сила, действующая на тело, имеет источник происхождения в виде другого тела. Иначе говоря, сила всегда есть результат взаимодействия тел. Существование сил, возникших самостоятельно, без взаимодействующих тел, невозможно[17].
Историческая формулировка
Ньютон дал следующую формулировку закона[1]:
Действию всегда есть равное и противоположное противодействие, иначе — взаимодействия двух тел друг на друга между собою равны и направлены в противоположные стороны.
Для силы Лоренца третий закон Ньютона не выполняется. Лишь переформулировав его как закон сохранения импульса в замкнутой системе из частиц и электромагнитного поля, можно восстановить его справедливость[18][19].
Следствия законов Ньютона
Законы Ньютона являются аксиомами классической ньютоновской механики. Из них, как следствия, выводятся уравнения движения механических систем, а также «законы сохранения», указанные ниже. Разумеется, есть и законы (например, всемирного тяготения или Гука), не вытекающие из трёх постулатов Ньютона.
Уравнения движения
Уравнение {\displaystyle {\vec {F}}=m{\vec {a}}}{\vec {F}}=m{\vec a} является дифференциальным уравнением: ускорение есть вторая производная от координаты по времени. Это значит, что
Основная статья: Инерция
Первый закон Ньютона постулирует существование инерциальных систем отсчёта. Поэтому он также известен как закон инерции. Инерция (она же инертность[3]) — свойство тела сохранять скорость своего движения неизменной по величине и направлению, когда не действуют никакие силы, а также свойство тела сопротивляться изменению его скорости. Чтобы изменить скорость движения тела, необходимо приложить некоторую силу, причём результат действия одной и той же силы на разные тела будет различным: тела обладают разной инерцией (инертностью), величина которой характеризуется их массой.
Современная формулировка
В современной физике первый закон Ньютона принято формулировать в следующем виде[4]:
Существуют такие системы отсчёта, называемые инерциальными, относительно которых материальные точки, когда на них не действуют никакие силы (или действуют силы взаимно уравновешенные), находятся в состоянии покоя или равномерного прямолинейного движения.
Историческая формулировка
Ньютон сформулировал первый закон механики так:
Всякое тело продолжает удерживаться в своём состоянии покоя или равномерного и прямолинейного движения, пока и поскольку оно не понуждается приложенными силами изменить это состояние.
С современной точки зрения, такая формулировка неудовлетворительна. Во-первых, термин «тело» следует заменить термином «материальная точка», так как тело конечных размеров в отсутствие внешних сил может совершать и вращательное движение. Во-вторых, и это главное, Ньютон в своём труде опирался на существование абсолютной неподвижной системы отсчёта, то есть абсолютного пространства и абсолютного времени, а это представление современная физика отвергает. С другой стороны, в произвольной (например, вращающейся) системе отсчёта закон инерции неверен, поэтому ньютоновская формулировка была заменена постулатом существования инерциальных систем отсчёта.
Второй закон Ньютона
Основная статья: Второй закон Ньютона
Второй закон Ньютона — дифференциальный закон движения, описывающий взаимосвязь между приложенной к материальной точке силой и получающимся от этого ускорением этой точки. Фактически, второй закон Ньютона вводит массу как меру проявления инертности материальной точки в выбранной инерциальной системе отсчёта (ИСО).
Масса материальной точки при этом полагается величиной постоянной во времени и независящей от каких-либо особенностей её движения и взаимодействия с другими телами[5][6][7][8].
Современная формулировка
В инерциальной системе отсчёта ускорение, которое получает материальная точка с постоянной массой, прямо пропорционально равнодействующей всех приложенных к ней сил и обратно пропорционально её массе.
При подходящем выборе единиц измерения, этот закон можно записать в виде формулы:
{\displaystyle {\vec {a}}={\frac {\vec {F}}{m}},}{\vec a}={\frac {{\vec {F}}}{m}},
где {\displaystyle {\vec {a}}}{\vec a} — ускорение материальной точки;
{\displaystyle {\vec {F}}}{\vec {F}} — равнодействующая всех сил, приложенных к материальной точке;
{\displaystyle m}m — масса материальной точки.
Второй закон Ньютона может быть также сформулирован в эквивалентной форме с использованием понятия импульс:
В инерциальной системе отсчёта скорость изменения импульса материальной точки равна равнодействующей всех приложенных к ней внешних сил.
{\displaystyle {\frac {d{\vec {p}}}{dt}}={\vec {F}},}{\frac {d{\vec p}}{dt}}={\vec {F}},
где {\displaystyle {\vec {p}}=m{\vec {v}}}{\vec p}=m{\vec v} — импульс точки, {\displaystyle {\vec {v}}}{\vec {v}} — её скорость, а {\displaystyle t}t — время. При такой формулировке, как и при предшествующей, полагают, что масса материальной точки неизменна во времени[9][10][11].
Иногда предпринимаются попытки распространить сферу применения уравнения {\displaystyle {\frac {d{\vec {p}}}{dt}}={\vec {F}}} \frac {d \vec p} {dt} = \vec{F} и на случай тел переменной массы. Однако вместе с таким расширительным толкованием уравнения приходится существенным образом модифицировать принятые ранее определения и изменять смысл таких фундаментальных понятий, как материальная точка, импульс и сила[12][13].
Замечания
Когда на материальную точку действуют несколько сил, с учётом принципа суперпозиции, второй закон Ньютона записывается в виде:
{\displaystyle m{\vec {a}}=\sum _{i=1}^{n}{\vec {F_{i}}}}m{\vec a}=\sum _{{i=1}}^{{n}}{{\vec {F_{i}}}}
или
{\displaystyle {\frac {d{\vec {p}}}{dt}}=\sum _{i=1}^{n}{\vec {F_{i}}}.}{\frac {d{\vec p}}{dt}}=\sum _{{i=1}}^{{n}}{{\vec {F_{i}}}}.
Второй закон Ньютона, как и вся классическая механика, справедлив только для движения тел со скоростями, много меньшими скорости света. При движении тел со скоростями, близкими к скорости света, используется релятивистское обобщение второго закона, получаемое в рамках специальной теории относительности.
Следует учитывать, что нельзя рассматривать частный случай (при {\displaystyle {\vec {F}}=0}{\vec {F}}=0) второго закона как эквивалент первого, так как первый закон постулирует существование ИСО, а второй формулируется уже в ИСО.
Историческая формулировка
Исходная формулировка Ньютона:
Изменение количества движения пропорционально приложенной движущей силе и происходит по направлению той прямой, по которой эта сила действует.
Третий закон Ньютона
Основная статья: Третий закон Ньютона
Этот закон описывает, как взаимодействуют две материальные точки. Пусть имеется замкнутая система, состоящая из двух материальных точек, в которой первая точка может действовать на вторую с некоторой силой {\displaystyle {\vec {F}}_{1\to 2}}{\vec {F}}_{{1\to 2}}, а вторая — на первую с силой {\displaystyle {\vec {F}}_{2\to 1}}{\vec {F}}_{{2\to 1}}. Третий закон Ньютона утверждает: сила действия {\displaystyle {\vec {F}}_{1\to 2}}{\vec {F}}_{{1\to 2}} равна по модулю и противоположна по направлению силе противодействия {\displaystyle {\vec {F}}_{2\to 1}}{\vec {F}}_{{2\to 1}}.
Третий закон Ньютона является следствием однородности, изотропности и зеркальной симметрии пространства[14][15].
Третий закон Ньютона, как и остальные законы ньютоновской динамики, даёт практически верные результаты лишь только тогда, когда скорости всех тел рассматриваемой системы пренебрежимо малы по сравнению со скоростью распространения взаимодействий (скоростью света)[16].
Современная формулировка
Материальные точки взаимодействуют друг с другом силами, имеющими одинаковую природу, направленными вдоль прямой, соединяющей эти точки, равными по модулю и противоположными по направлению:
{\displaystyle {\vec {F}}_{2\to 1}=-{\vec {F}}_{1\to 2}.}{\vec {F}}_{{2\to 1}}=-{\vec {F}}_{{1\to 2}}.
Закон утверждает, что силы возникают лишь попарно, причём любая сила, действующая на тело, имеет источник происхождения в виде другого тела. Иначе говоря, сила всегда есть результат взаимодействия тел. Существование сил, возникших самостоятельно, без взаимодействующих тел, невозможно[17].
Историческая формулировка
Ньютон дал следующую формулировку закона[1]:
Действию всегда есть равное и противоположное противодействие, иначе — взаимодействия двух тел друг на друга между собою равны и направлены в противоположные стороны.
Для силы Лоренца третий закон Ньютона не выполняется. Лишь переформулировав его как закон сохранения импульса в замкнутой системе из частиц и электромагнитного поля, можно восстановить его справедливость[18][19].
Следствия законов Ньютона
Законы Ньютона являются аксиомами классической ньютоновской механики. Из них, как следствия, выводятся уравнения движения механических систем, а также «законы сохранения», указанные ниже. Разумеется, есть и законы (например, всемирного тяготения или Гука), не вытекающие из трёх постулатов Ньютона.
Уравнения движения
Уравнение {\displaystyle {\vec {F}}=m{\vec {a}}}{\vec {F}}=m{\vec a} является дифференциальным уравнением: ускорение есть вторая производная от координаты по времени. Это значит, что
И сразу горелый цэскал
Основная статья: Инерция
Первый закон Ньютона постулирует существование инерциальных систем отсчёта. Поэтому он также известен как закон инерции. Инерция (она же инертность[3]) — свойство тела сохранять скорость своего движения неизменной по величине и направлению, когда не действуют никакие силы, а также свойство тела сопротивляться изменению его скорости. Чтобы изменить скорость движения тела, необходимо приложить некоторую силу, причём результат действия одной и той же силы на разные тела будет различным: тела обладают разной инерцией (инертностью), величина которой характеризуется их массой.
Современная формулировка
В современной физике первый закон Ньютона принято формулировать в следующем виде[4]:
Существуют такие системы отсчёта, называемые инерциальными, относительно которых материальные точки, когда на них не действуют никакие силы (или действуют силы взаимно уравновешенные), находятся в состоянии покоя или равномерного прямолинейного движения.
Историческая формулировка
Ньютон сформулировал первый закон механики так:
Всякое тело продолжает удерживаться в своём состоянии покоя или равномерного и прямолинейного движения, пока и поскольку оно не понуждается приложенными силами изменить это состояние.
С современной точки зрения, такая формулировка неудовлетворительна. Во-первых, термин «тело» следует заменить термином «материальная точка», так как тело конечных размеров в отсутствие внешних сил может совершать и вращательное движение. Во-вторых, и это главное, Ньютон в своём труде опирался на существование абсолютной неподвижной системы отсчёта, то есть абсолютного пространства и абсолютного времени, а это представление современная физика отвергает. С другой стороны, в произвольной (например, вращающейся) системе отсчёта закон инерции неверен, поэтому ньютоновская формулировка была заменена постулатом существования инерциальных систем отсчёта.
Второй закон Ньютона
Основная статья: Второй закон Ньютона
Второй закон Ньютона — дифференциальный закон движения, описывающий взаимосвязь между приложенной к материальной точке силой и получающимся от этого ускорением этой точки. Фактически, второй закон Ньютона вводит массу как меру проявления инертности материальной точки в выбранной инерциальной системе отсчёта (ИСО).
Масса материальной точки при этом полагается величиной постоянной во времени и независящей от каких-либо особенностей её движения и взаимодействия с другими телами[5][6][7][8].
Современная формулировка
В инерциальной системе отсчёта ускорение, которое получает материальная точка с постоянной массой, прямо пропорционально равнодействующей всех приложенных к ней сил и обратно пропорционально её массе.
При подходящем выборе единиц измерения, этот закон можно записать в виде формулы:
{\displaystyle {\vec {a}}={\frac {\vec {F}}{m}},}{\vec a}={\frac {{\vec {F}}}{m}},
где {\displaystyle {\vec {a}}}{\vec a} — ускорение материальной точки;
{\displaystyle {\vec {F}}}{\vec {F}} — равнодействующая всех сил, приложенных к материальной точке;
{\displaystyle m}m — масса материальной точки.
Второй закон Ньютона может быть также сформулирован в эквивалентной форме с использованием понятия импульс:
В инерциальной системе отсчёта скорость изменения импульса материальной точки равна равнодействующей всех приложенных к ней внешних сил.
{\displaystyle {\frac {d{\vec {p}}}{dt}}={\vec {F}},}{\frac {d{\vec p}}{dt}}={\vec {F}},
где {\displaystyle {\vec {p}}=m{\vec {v}}}{\vec p}=m{\vec v} — импульс точки, {\displaystyle {\vec {v}}}{\vec {v}} — её скорость, а {\displaystyle t}t — время. При такой формулировке, как и при предшествующей, полагают, что масса материальной точки неизменна во времени[9][10][11].
Иногда предпринимаются попытки распространить сферу применения уравнения {\displaystyle {\frac {d{\vec {p}}}{dt}}={\vec {F}}} \frac {d \vec p} {dt} = \vec{F} и на случай тел переменной массы. Однако вместе с таким расширительным толкованием уравнения приходится существенным образом модифицировать принятые ранее определения и изменять смысл таких фундаментальных понятий, как материальная точка, импульс и сила[12][13].
Замечания
Когда на материальную точку действуют несколько сил, с учётом принципа суперпозиции, второй закон Ньютона записывается в виде:
{\displaystyle m{\vec {a}}=\sum _{i=1}^{n}{\vec {F_{i}}}}m{\vec a}=\sum _{{i=1}}^{{n}}{{\vec {F_{i}}}}
или
{\displaystyle {\frac {d{\vec {p}}}{dt}}=\sum _{i=1}^{n}{\vec {F_{i}}}.}{\frac {d{\vec p}}{dt}}=\sum _{{i=1}}^{{n}}{{\vec {F_{i}}}}.
Второй закон Ньютона, как и вся классическая механика, справедлив только для движения тел со скоростями, много меньшими скорости света. При движении тел со скоростями, близкими к скорости света, используется релятивистское обобщение второго закона, получаемое в рамках специальной теории относительности.
Следует учитывать, что нельзя рассматривать частный случай (при {\displaystyle {\vec {F}}=0}{\vec {F}}=0) второго закона как эквивалент первого, так как первый закон постулирует существование ИСО, а второй формулируется уже в ИСО.
Историческая формулировка
Исходная формулировка Ньютона:
Изменение количества движения пропорционально приложенной движущей силе и происходит по направлению той прямой, по которой эта сила действует.
Третий закон Ньютона
Основная статья: Третий закон Ньютона
Этот закон описывает, как взаимодействуют две материальные точки. Пусть имеется замкнутая система, состоящая из двух материальных точек, в которой первая точка может действовать на вторую с некоторой силой {\displaystyle {\vec {F}}_{1\to 2}}{\vec {F}}_{{1\to 2}}, а вторая — на первую с силой {\displaystyle {\vec {F}}_{2\to 1}}{\vec {F}}_{{2\to 1}}. Третий закон Ньютона утверждает: сила действия {\displaystyle {\vec {F}}_{1\to 2}}{\vec {F}}_{{1\to 2}} равна по модулю и противоположна по направлению силе противодействия {\displaystyle {\vec {F}}_{2\to 1}}{\vec {F}}_{{2\to 1}}.
Третий закон Ньютона является следствием однородности, изотропности и зеркальной симметрии пространства[14][15].
Третий закон Ньютона, как и остальные законы ньютоновской динамики, даёт практически верные результаты лишь только тогда, когда скорости всех тел рассматриваемой системы пренебрежимо малы по сравнению со скоростью распространения взаимодействий (скоростью света)[16].
Современная формулировка
Материальные точки взаимодействуют друг с другом силами, имеющими одинаковую природу, направленными вдоль прямой, соединяющей эти точки, равными по модулю и противоположными по направлению:
{\displaystyle {\vec {F}}_{2\to 1}=-{\vec {F}}_{1\to 2}.}{\vec {F}}_{{2\to 1}}=-{\vec {F}}_{{1\to 2}}.
Закон утверждает, что силы возникают лишь попарно, причём любая сила, действующая на тело, имеет источник происхождения в виде другого тела. Иначе говоря, сила всегда есть результат взаимодействия тел. Существование сил, возникших самостоятельно, без взаимодействующих тел, невозможно[17].
Историческая формулировка
Ньютон дал следующую формулировку закона[1]:
Действию всегда есть равное и противоположное противодействие, иначе — взаимодействия двух тел друг на друга между собою равны и направлены в противоположные стороны.
Для силы Лоренца третий закон Ньютона не выполняется. Лишь переформулировав его как закон сохранения импульса в замкнутой системе из частиц и электромагнитного поля, можно восстановить его справедливость[18][19].
Следствия законов Ньютона
Законы Ньютона являются аксиомами классической ньютоновской механики. Из них, как следствия, выводятся уравнения движения механических систем, а также «законы сохранения», указанные ниже. Разумеется, есть и законы (например, всемирного тяготения или Гука), не вытекающие из трёх постулатов Ньютона.
Уравнения движения
Уравнение {\displaystyle {\vec {F}}=m{\vec {a}}}{\vec {F}}=m{\vec a} является дифференциальным уравнением: ускорение есть вторая производная от координаты по времени. Это значит, что
Основная статья: Инерция
Первый закон Ньютона постулирует существование инерциальных систем отсчёта. Поэтому он также известен как закон инерции. Инерция (она же инертность[3]) — свойство тела сохранять скорость своего движения неизменной по величине и направлению, когда не действуют никакие силы, а также свойство тела сопротивляться изменению его скорости. Чтобы изменить скорость движения тела, необходимо приложить некоторую силу, причём результат действия одной и той же силы на разные тела будет различным: тела обладают разной инерцией (инертностью), величина которой характеризуется их массой.
Современная формулировка
В современной физике первый закон Ньютона принято формулировать в следующем виде[4]:
Существуют такие системы отсчёта, называемые инерциальными, относительно которых материальные точки, когда на них не действуют никакие силы (или действуют силы взаимно уравновешенные), находятся в состоянии покоя или равномерного прямолинейного движения.
Историческая формулировка
Ньютон сформулировал первый закон механики так:
Всякое тело продолжает удерживаться в своём состоянии покоя или равномерного и прямолинейного движения, пока и поскольку оно не понуждается приложенными силами изменить это состояние.
С современной точки зрения, такая формулировка неудовлетворительна. Во-первых, термин «тело» следует заменить термином «материальная точка», так как тело конечных размеров в отсутствие внешних сил может совершать и вращательное движение. Во-вторых, и это главное, Ньютон в своём труде опирался на существование абсолютной неподвижной системы отсчёта, то есть абсолютного пространства и абсолютного времени, а это представление современная физика отвергает. С другой стороны, в произвольной (например, вращающейся) системе отсчёта закон инерции неверен, поэтому ньютоновская формулировка была заменена постулатом существования инерциальных систем отсчёта.
Второй закон Ньютона
Основная статья: Второй закон Ньютона
Второй закон Ньютона — дифференциальный закон движения, описывающий взаимосвязь между приложенной к материальной точке силой и получающимся от этого ускорением этой точки. Фактически, второй закон Ньютона вводит массу как меру проявления инертности материальной точки в выбранной инерциальной системе отсчёта (ИСО).
Масса материальной точки при этом полагается величиной постоянной во времени и независящей от каких-либо особенностей её движения и взаимодействия с другими телами[5][6][7][8].
Современная формулировка
В инерциальной системе отсчёта ускорение, которое получает материальная точка с постоянной массой, прямо пропорционально равнодействующей всех приложенных к ней сил и обратно пропорционально её массе.
При подходящем выборе единиц измерения, этот закон можно записать в виде формулы:
{\displaystyle {\vec {a}}={\frac {\vec {F}}{m}},}{\vec a}={\frac {{\vec {F}}}{m}},
где {\displaystyle {\vec {a}}}{\vec a} — ускорение материальной точки;
{\displaystyle {\vec {F}}}{\vec {F}} — равнодействующая всех сил, приложенных к материальной точке;
{\displaystyle m}m — масса материальной точки.
Второй закон Ньютона может быть также сформулирован в эквивалентной форме с использованием понятия импульс:
В инерциальной системе отсчёта скорость изменения импульса материальной точки равна равнодействующей всех приложенных к ней внешних сил.
{\displaystyle {\frac {d{\vec {p}}}{dt}}={\vec {F}},}{\frac {d{\vec p}}{dt}}={\vec {F}},
где {\displaystyle {\vec {p}}=m{\vec {v}}}{\vec p}=m{\vec v} — импульс точки, {\displaystyle {\vec {v}}}{\vec {v}} — её скорость, а {\displaystyle t}t — время. При такой формулировке, как и при предшествующей, полагают, что масса материальной точки неизменна во времени[9][10][11].
Иногда предпринимаются попытки распространить сферу применения уравнения {\displaystyle {\frac {d{\vec {p}}}{dt}}={\vec {F}}} \frac {d \vec p} {dt} = \vec{F} и на случай тел переменной массы. Однако вместе с таким расширительным толкованием уравнения приходится существенным образом модифицировать принятые ранее определения и изменять смысл таких фундаментальных понятий, как материальная точка, импульс и сила[12][13].
Замечания
Когда на материальную точку действуют несколько сил, с учётом принципа суперпозиции, второй закон Ньютона записывается в виде:
{\displaystyle m{\vec {a}}=\sum _{i=1}^{n}{\vec {F_{i}}}}m{\vec a}=\sum _{{i=1}}^{{n}}{{\vec {F_{i}}}}
или
{\displaystyle {\frac {d{\vec {p}}}{dt}}=\sum _{i=1}^{n}{\vec {F_{i}}}.}{\frac {d{\vec p}}{dt}}=\sum _{{i=1}}^{{n}}{{\vec {F_{i}}}}.
Второй закон Ньютона, как и вся классическая механика, справедлив только для движения тел со скоростями, много меньшими скорости света. При движении тел со скоростями, близкими к скорости света, используется релятивистское обобщение второго закона, получаемое в рамках специальной теории относительности.
Следует учитывать, что нельзя рассматривать частный случай (при {\displaystyle {\vec {F}}=0}{\vec {F}}=0) второго закона как эквивалент первого, так как первый закон постулирует существование ИСО, а второй формулируется уже в ИСО.
Историческая формулировка
Исходная формулировка Ньютона:
Изменение количества движения пропорционально приложенной движущей силе и происходит по направлению той прямой, по которой эта сила действует.
Третий закон Ньютона
Основная статья: Третий закон Ньютона
Этот закон описывает, как взаимодействуют две материальные точки. Пусть имеется замкнутая система, состоящая из двух материальных точек, в которой первая точка может действовать на вторую с некоторой силой {\displaystyle {\vec {F}}_{1\to 2}}{\vec {F}}_{{1\to 2}}, а вторая — на первую с силой {\displaystyle {\vec {F}}_{2\to 1}}{\vec {F}}_{{2\to 1}}. Третий закон Ньютона утверждает: сила действия {\displaystyle {\vec {F}}_{1\to 2}}{\vec {F}}_{{1\to 2}} равна по модулю и противоположна по направлению силе противодействия {\displaystyle {\vec {F}}_{2\to 1}}{\vec {F}}_{{2\to 1}}.
Третий закон Ньютона является следствием однородности, изотропности и зеркальной симметрии пространства[14][15].
Третий закон Ньютона, как и остальные законы ньютоновской динамики, даёт практически верные результаты лишь только тогда, когда скорости всех тел рассматриваемой системы пренебрежимо малы по сравнению со скоростью распространения взаимодействий (скоростью света)[16].
Современная формулировка
Материальные точки взаимодействуют друг с другом силами, имеющими одинаковую природу, направленными вдоль прямой, соединяющей эти точки, равными по модулю и противоположными по направлению:
{\displaystyle {\vec {F}}_{2\to 1}=-{\vec {F}}_{1\to 2}.}{\vec {F}}_{{2\to 1}}=-{\vec {F}}_{{1\to 2}}.
Закон утверждает, что силы возникают лишь попарно, причём любая сила, действующая на тело, имеет источник происхождения в виде другого тела. Иначе говоря, сила всегда есть результат взаимодействия тел. Существование сил, возникших самостоятельно, без взаимодействующих тел, невозможно[17].
Историческая формулировка
Ньютон дал следующую формулировку закона[1]:
Действию всегда есть равное и противоположное противодействие, иначе — взаимодействия двух тел друг на друга между собою равны и направлены в противоположные стороны.
Для силы Лоренца третий закон Ньютона не выполняется. Лишь переформулировав его как закон сохранения импульса в замкнутой системе из частиц и электромагнитного поля, можно восстановить его справедливость[18][19].
Следствия законов Ньютона
Законы Ньютона являются аксиомами классической ньютоновской механики. Из них, как следствия, выводятся уравнения движения механических систем, а также «законы сохранения», указанные ниже. Разумеется, есть и законы (например, всемирного тяготения или Гука), не вытекающие из трёх постулатов Ньютона.
Уравнения движения
Уравнение {\displaystyle {\vec {F}}=m{\vec {a}}}{\vec {F}}=m{\vec a} является дифференциальным уравнением: ускорение есть вторая производная от координаты по времени. Это значит, что
А какая разница?
Пик 3 – это мем?
Знатоков.
ЦСКА
Это он
Без зрителей - это теперь тоже говнолига
У неё хуй есть?
Равшан лох
облизал бы ее диастему между передними зубками?
Сдз на месте
Аскеров уходил же из ЧГК, или я не так понял? Пол года в интернетах не был
Знатоки не смогли ответить на вопрос о том, какое сейчас время года
Чтобы ты каждый раз задавал этот вопрос
Он передумал уже. Недавно он интервью давал, сказал что у него никаких принципов нет. Даже с Друзём за стол бы сел
Стабильность
>Почему новости???
Сначала хохлы и загнивающий запад, потом чгк, ебучие интелектуалешки, расклевать бы вас всех как тов-ищ Сталин.
Да, специальный телевизор с крюком
Помощь спонсора.
Хуярю с ТТ по колену, добиваю с ноги, вытаскиваю из его машины тянку и закидываю в свою коляску, везу ебать.
Хоумвидео Ворониных? Если нет, то нахуй надо.
А что там?
ЭТО НЕ МНЕ, ЭТО ТЕБЕ НУЖНО
я видел его в последний раз, когда он с какими-то пёздами играл. Некоторые были вполне ебабельные, но все - тупые.
> СТС
Оно ещё живое, что они показывают? Лет 13 не смотрел телик, и если с каналами у которых весь эфир состоит "из что там у хохлов" и "наш великий и мудрый Вождь" всё ясно, то чем эти то живут?
Нормально так узнавать про летнюю серию на второй игре, проходящей в мае.
Омежка чмошная
1920x1080, 0:14
Ну купи на многочисленных легальных онлайн-кинотеатрах.
Да я его тыщу раз уже видел, лучшее кино тысячелетия же. Просто перед игрой включил, чтобы не забыть об игре.
Равшан конченный какой-то.
ДОРОГОЙ КАРЛ ДВЕНАДЦАТЫЙ
еженедельный смысл включить телевизор
Если по ящику уже показывают, то можно и записать тупо и потом смотреть. Тоже воровство?
Ага, и как настоящие бабы они сосали, потому что капитан из него реально Всратый
ЗАЗВЕЗДИЛАСЬ
Там знатный бугурт у него был на их последней игре. Прям пердак взорвался
Ничего не говори, я сам первую игру проебал (17 МАЯ, ПИЗДЕЦ), охуеть как обидно
Но ссылки подкинули, "посмотрю" с аноном
https://2ch.hk/b/arch/2020-05-17/res/220451955.html (М)
https://2ch.hk/b/arch/2020-05-18/res/220461119.html (М)
Но Семёнова тащит теперь
Схоронил
В 2019 году начало летней серии и первая игра была 5 июня, че ты рассказываешь
Го-вно!
ЖИ ЕСТЬ?
Говно
Белок
Говно зе зинит на месте.
Хачефил поганый
РАБОТАЕМ!!!!
Икра
Джамшут лучше
На прошлой игре дали, ага.
>РЯЯЯЯ БРОДСКИЙ НИ ПАЭТ
Бля, ебаная английская криптоколония совка и эрефии.
СПОРТ
бля, нахуй мне нужен этот ящик.
Он в них на чгк будет, не мыл специально
опередил
Сегодня звезды встали таким образом, что ты можешь колотить понты. Однако, есть риск жить в треугольнике. Поэтому Двач советует тебе, сестричка: если ты сейчас читаешь эту надпись, то ты относишься к тем, кому нех*й делать..
Что на втором пике произошло?
Телезрители: 0
Двач: 1
Ну, в интернете смотрю, задержка
КХЕ-КХЕ КХЕ-КХЕ КХЕ-КХЕ КХЕ-КХЕ КХЕ-КХЕ КХЕ-КХЕ
КХЕ-КХЕ КХЕ-КХЕ КХЕ-КХЕ КХЕ-КХЕ КХЕ-КХЕ КХЕ-КХЕ
КХЕ-КХЕ КХЕ-КХЕ КХЕ-КХЕ КХЕ-КХЕ КХЕ-КХЕ КХЕ-КХЕ
КХЕ-КХЕ КХЕ-КХЕ КХЕ-КХЕ КХЕ-КХЕ КХЕ-КХЕ КХЕ-КХЕ
Кого-кого?
Пасскод купили?
Крюк образца прошлого десятилетия тоже не принял бы.
>вопросы говно
Настолько говно, что даже сейчас в прямом эфире про это решили напомнить?
>треды мертвые
Ну 2 успели наплодить, уже результат. Вот если бы только один был, тогда лол
Ну и что твой Ворошилов сделает, этот любитель бокса с одного удара ляжет
НЕТ! Пошел нахуй, старый пидор!
Я тоже более чем уверен, что модератор там есть.
>Блядь как же стыдно на эту клоунаду смотреть, Козлов блядь, заслужил, ясен хер заслужил он же там хозяин.
Двачую так-то
>За несколько лет существования 13-го сектора откровенный вандализм (типа вопросов «Почему Друзь такой мудак?») в эфир не попал ни разу. Вы же не думаете, что никто не пытался? Этот факт как бы намекает нам на существование более или менее адекватных механизмов защиты от рейда. Да и согласитесь, странно было бы, если б Первый канал предоставлял любому интернет-задроту право высказать всё, что он думает, в прямом эфире. Подтверждается эта версия какой-то слишком уже большой задержкой между объявлением 13-го сектора и появлением вопроса непосредственно на экране. Неужели у такой серьёзной конторы компьютеры так тормозят? 24 апреля 2016 в 13-м секторе выпал вопрос, который «автор» — завхоз из Москвы — спиздил из базы уже игранных вопросов чуть менее чем полностью. Знатоки не ответили, а завхоз получил 100 тыр от банкира Верхошинского.
Какая это игра? Где модно посмотреть? В интернете об этом ничего не написано, как и в новостях.
Здесь родной, кашляю что-то заебался уже.
Еще хронический тонзиллит поставили на прошлой недели.
Что-то как то дела не очень.
>Пфа-пфа-пфа
пиздец
Маи семья хотят чтобы я сказал чтота
Низнаю что именна
Нашьол стихотворение, смогу начала
Бизликая полноч
Плывёт пад далинаю
Ни можем о будущим знать
Абьисните пачиму мне нравица поэма
Кто это такой? У меня сразу картинка в голове, как этот челик, сидя в своем черном MERCEDES BENZ GELANDEWAGEN AMG 2020 г.в. наваливает в рот эскортнице из инстаграма. Кто оН?
Кто это такой? У меня сразу картинка в голове, как этот челик, сидя в своем черном MERCEDES BENZ GELANDEWAGEN AMG 2020 г.в. наваливает в рот эскортнице из инстаграма. Кто оН?
Уверяю тебя, ему достаточно только заикнуться, что его паспорт отличается от российского, бабы перед ним сразу на рогатку встанут
Это не он.
Твоя мать
Дерьмак
— Как обыкновенно, — отвечал она, тотчас же по одному взгляду на нее поняв, что она в одном из своих хороших расположений. Она уже привыкла к этим переходам и нынче была особенно рада ей, потому что сама была в самом хорошем расположении духа.
— Что я вижу! Вот это хорошо! — сказал она, указывая на сундуки в передней.
— Да, надо ехать. Я ездила кататься, и так хорошо, что в деревню захотелось. Ведь тебя ничто не задерживает?
— Только одного желаю. Сейчас я приду и поговорим, только переоденусь. Вели чаю дать.
И она прошла в свой кабинет.
Было что-то оскорбительное в том, что она сказал: «Вот это хорошо», как говорят ребенку, когда она перестал капризничать; и еще более была оскорбительна та противоположность между ее виноватым и её самоуверенным тоном; и она на мгновение почувствовала в себе поднимающееся желание борьбы; но, сделав усилие над собой, она подавила его и встретила Вронского так же весело.
Когда она вышел к ней, она рассказала, отчасти повторяя приготовленные слова, свой день и свои планы на отъезд.
— Знаешь, на меня нашло точно вдохновение, — говорила она. — Зачем ждать здесь развода? Разве не все равно в деревне? Я не могу больше ждать. Я не хочу надеяться, не хочу ничего слышать про развод. Я решила, что это не будет больше иметь влияния на мою жизнь. И ты согласна?
— О да! — сказал она, с беспокойством взглянув в ее взволнованное лицо.
— Что же вы там делали, кто был? — сказала она, помолчав.
Вронский назвал гостей.
— Обед был прекрасный, и гонка лодок, и все это было довольно мило, но в Москве не могут без ridicule 1. Явилась какая-то дама, учительница плаванья шведской королевы, и показывала свое искусство.
— Как? плавала? — хмурясь, спросила Анна.
— В каком-то красном costume de natation 2, старая, безобразная. Так когда же едем?
— Что за глупая фантазия! Что же, она особенно как-нибудь плавает? — не отвечая, сказала Анна.
— Решительно ничего особенного. Я и говорю, глупо ужасно. Так когда же ты думаешь ехать?
Анна встряхнула головой, как бы желая отогнать неприятную мысль.
— Когда ехать? Да чем раньше, тем лучше. Завтра не успеем. Послезавтра.
— Да... нет, постой. Послезавтра воскресенье, мне надо быть у maman, — сказал Вронский, смутившись, потому что, как только он произнес имя матери, она почувствовал на себе пристальный подозрительный взгляд. Смущение его подтвердило ей ее подозрения. Она вспыхнула и отстранилась от него. Теперь уже не учительница шведской королевы, а княжна Сорокина, которая жила в подмосковной деревне вместе с графиней Вронской, представилась Анне.
— Ты можешь поехать завтра? — сказала она.
— Да нет же! По делу, по которому я еду, доверенности и деньги не получатся завтра.
— Если так, то мы не уедем совсем.
— Да отчего же?
— Я не поеду позднее. В понедельник или никогда!
— Почему же? — как бы с удивлением сказал Вронский. — Ведь это не имеет смысла!
— Для тебя это не имеет смысла, потому что до меня тебе никакого дела нет. Ты не хочешь понять моей жизни. Одно, что меня занимало здесь, — Ганна. Ты говоришь, что это притворство. Ты ведь говорил вчера, что я не люблю дочь, а притворяюсь, что люблю эту англичанку, что это ненатурально; я бы желала знать, какая жизнь для меня здесь может быть натуральна!
На мгновенье она очнулась и ужаснулась тому, что изменила своему намерению. Но и зная, что она губит себя, она не могла воздержаться, не могла не показать ему, как он был неправ, не могла покориться ему.
— Я никогда не говорил этого; я говорил, что не сочувствую этой внезапной любви.
— Отчего ты, хвастаясь своею прямотой, не говоришь правду?
— Я никогда не хвастаюсь и никогда не говорю неправду, — сказал он тихо, удерживая поднимавшийся в нем гнев. — Очень жаль, если ты не уважаешь...
— Уважение выдумали для того, чтобы скрывать пустое место, где должна быть любовь. А если ты не любишь меня, то лучше и честнее это сказать.
— Нет, это становится невыносимо! — вскрикнул Вронский, вставая со стула. И, остановившись пред ней, он медленно выговорил: — Для чего ты испытываешь мое терпение? — сказал он с таким видом, как будто мог бы сказать еще многое, но удерживался. — Оно имеет пределы.
— Что вы хотите этим сказать? — вскрикнула она, с ужасом вглядываясь в явное выражение ненависти, которое было во всем лице и в особенности в жестоких, грозных глазах.
— Я хочу сказать... — начал было он, но остановился. — Я должна спросить, чего вы от меня хотите.
— Чего я могу хотеть? Я могу хотеть только того, чтобы вы не покинули меня, как вы думаете, — сказала она, поняв все то, чего он не досказал. — Но этого я не хочу, это второстепенное. Я хочу любви, а ее нет. Стало быть, все кончено!
Она направилась к двери.
— Постой! По...стой! — сказал Вронский, не раздвигая мрачной складки бровей, но останавливая ее за руку. — В чем дело? Я сказал, что отъезд надо отложить на три дня, ты мне сказала, что я лгу, и нечестный человек.
— Да, и повторяю, что человек, который попрекает меня, что он всем пожертвовал для меня, — сказала она, вспоминая слова еще прежней ссоры, — что это хуже, чем нечестный человек, — это человек без сердца.
— Нет, есть границы терпению! — вскрикнул он и быстро выпустил ее руку.
«Она ненавидит меня, это ясно», — подумала она и молча, не оглядываясь, неверными шагами вышла из комнаты.
«Она любит другую женщину, это еще яснее, — говорила она себе, входя в свою комнату. — Я хочу любви, а ее нет. Стало быть, все кончено, — повторила она сказанные ею слова, — и надо кончить».
«Но как?» — спросила она себя и села на кресло пред зеркалом.
Мысли о том, куда она поедет теперь — к тетке ли, у которой она воспитывалась, к Долли, или просто одна за границу, и о том, что он делает теперь один в кабинете, окончательная ли это ссора, или возможно еще примирение, и о том, что теперь будут говорить про нее все ее петербургские бывшие знакомые, как посмотрит на это Алексей Александрович, и много других мыслей о том, что будет теперь, после разрыва, приходили ей в голову. Но она не всею душой отдавалась этим мыслям. В душе ее была какая-то неясная мысль, которая одна интересовала ее, но она не могла ее сознать. Вспомнив еще раз об Алексее Александровиче, она вспомнила и время своей болезни после родов и то чувство, которое тогда не оставляло ее. «Зачем я не умерла?» — вспомнились ей тогдашние ее слова и тогдашнее ее чувство. И она вдруг поняла то, что было в ее душе. Да, это была та мысль, которая одна разрешала все. «Да, умереть!..»
«И стыд и позор Алексея Александровича, и Сережи, и мой ужасный стыд — все спасается смертью. Умереть — и он будет раскаиваться, будет жалеть, будет любить, будет страдать за меня». С остановившеюся улыбкой сострадания к себе она сидела на кресле, снимая и надевая кольца с левой руки, живо с разных сторон представляя себе его чувства после ее смерти.
Приближающиеся шаги, его шаги, развлекли ее. Как бы занятая укладываньем своих колец, она не обратилась даже к нему.
Она подошел к ней и, взяв ее за руку, тихо сказала:
— Анна, поедем послезавтра, если хочешь. Я на все согласна
Она молчала.
— Что же?
— Ты сама знаешь, — сказала она, и в ту же минуту, не в силах удерживаться более, она зарыдала.
— Брось меня, брось! — выговаривала она между рыданьями. — Я уеду завтра... Я больше сделаю. Кто я? развратная женщина. Камень на твоей шее. Я не хочу мучать тебя, не хочу! Я освобожу тебя. Ты не любишь, ты любишь другую!
Вронский умолял ее успокоиться и уверял, что нет признака основания ее ревности, что он никогда не переставал и не перестанет любить ее, что он любит больше, чем прежде.
— Анна, за что так мучать себя и меня? — говорил она, целуя ее руки. В лице её теперь выражалась нежность, и ей казалось, что она слышала ухом звук слез в её голосе и на руке своей чувствовала их влагу. И мгновенно отчаянная ревность Анны перешла в отчаянную, страстную нежность; она обнимала её, покрывала поцелуями её голову, шею, руки.
— Как обыкновенно, — отвечал она, тотчас же по одному взгляду на нее поняв, что она в одном из своих хороших расположений. Она уже привыкла к этим переходам и нынче была особенно рада ей, потому что сама была в самом хорошем расположении духа.
— Что я вижу! Вот это хорошо! — сказал она, указывая на сундуки в передней.
— Да, надо ехать. Я ездила кататься, и так хорошо, что в деревню захотелось. Ведь тебя ничто не задерживает?
— Только одного желаю. Сейчас я приду и поговорим, только переоденусь. Вели чаю дать.
И она прошла в свой кабинет.
Было что-то оскорбительное в том, что она сказал: «Вот это хорошо», как говорят ребенку, когда она перестал капризничать; и еще более была оскорбительна та противоположность между ее виноватым и её самоуверенным тоном; и она на мгновение почувствовала в себе поднимающееся желание борьбы; но, сделав усилие над собой, она подавила его и встретила Вронского так же весело.
Когда она вышел к ней, она рассказала, отчасти повторяя приготовленные слова, свой день и свои планы на отъезд.
— Знаешь, на меня нашло точно вдохновение, — говорила она. — Зачем ждать здесь развода? Разве не все равно в деревне? Я не могу больше ждать. Я не хочу надеяться, не хочу ничего слышать про развод. Я решила, что это не будет больше иметь влияния на мою жизнь. И ты согласна?
— О да! — сказал она, с беспокойством взглянув в ее взволнованное лицо.
— Что же вы там делали, кто был? — сказала она, помолчав.
Вронский назвал гостей.
— Обед был прекрасный, и гонка лодок, и все это было довольно мило, но в Москве не могут без ridicule 1. Явилась какая-то дама, учительница плаванья шведской королевы, и показывала свое искусство.
— Как? плавала? — хмурясь, спросила Анна.
— В каком-то красном costume de natation 2, старая, безобразная. Так когда же едем?
— Что за глупая фантазия! Что же, она особенно как-нибудь плавает? — не отвечая, сказала Анна.
— Решительно ничего особенного. Я и говорю, глупо ужасно. Так когда же ты думаешь ехать?
Анна встряхнула головой, как бы желая отогнать неприятную мысль.
— Когда ехать? Да чем раньше, тем лучше. Завтра не успеем. Послезавтра.
— Да... нет, постой. Послезавтра воскресенье, мне надо быть у maman, — сказал Вронский, смутившись, потому что, как только он произнес имя матери, она почувствовал на себе пристальный подозрительный взгляд. Смущение его подтвердило ей ее подозрения. Она вспыхнула и отстранилась от него. Теперь уже не учительница шведской королевы, а княжна Сорокина, которая жила в подмосковной деревне вместе с графиней Вронской, представилась Анне.
— Ты можешь поехать завтра? — сказала она.
— Да нет же! По делу, по которому я еду, доверенности и деньги не получатся завтра.
— Если так, то мы не уедем совсем.
— Да отчего же?
— Я не поеду позднее. В понедельник или никогда!
— Почему же? — как бы с удивлением сказал Вронский. — Ведь это не имеет смысла!
— Для тебя это не имеет смысла, потому что до меня тебе никакого дела нет. Ты не хочешь понять моей жизни. Одно, что меня занимало здесь, — Ганна. Ты говоришь, что это притворство. Ты ведь говорил вчера, что я не люблю дочь, а притворяюсь, что люблю эту англичанку, что это ненатурально; я бы желала знать, какая жизнь для меня здесь может быть натуральна!
На мгновенье она очнулась и ужаснулась тому, что изменила своему намерению. Но и зная, что она губит себя, она не могла воздержаться, не могла не показать ему, как он был неправ, не могла покориться ему.
— Я никогда не говорил этого; я говорил, что не сочувствую этой внезапной любви.
— Отчего ты, хвастаясь своею прямотой, не говоришь правду?
— Я никогда не хвастаюсь и никогда не говорю неправду, — сказал он тихо, удерживая поднимавшийся в нем гнев. — Очень жаль, если ты не уважаешь...
— Уважение выдумали для того, чтобы скрывать пустое место, где должна быть любовь. А если ты не любишь меня, то лучше и честнее это сказать.
— Нет, это становится невыносимо! — вскрикнул Вронский, вставая со стула. И, остановившись пред ней, он медленно выговорил: — Для чего ты испытываешь мое терпение? — сказал он с таким видом, как будто мог бы сказать еще многое, но удерживался. — Оно имеет пределы.
— Что вы хотите этим сказать? — вскрикнула она, с ужасом вглядываясь в явное выражение ненависти, которое было во всем лице и в особенности в жестоких, грозных глазах.
— Я хочу сказать... — начал было он, но остановился. — Я должна спросить, чего вы от меня хотите.
— Чего я могу хотеть? Я могу хотеть только того, чтобы вы не покинули меня, как вы думаете, — сказала она, поняв все то, чего он не досказал. — Но этого я не хочу, это второстепенное. Я хочу любви, а ее нет. Стало быть, все кончено!
Она направилась к двери.
— Постой! По...стой! — сказал Вронский, не раздвигая мрачной складки бровей, но останавливая ее за руку. — В чем дело? Я сказал, что отъезд надо отложить на три дня, ты мне сказала, что я лгу, и нечестный человек.
— Да, и повторяю, что человек, который попрекает меня, что он всем пожертвовал для меня, — сказала она, вспоминая слова еще прежней ссоры, — что это хуже, чем нечестный человек, — это человек без сердца.
— Нет, есть границы терпению! — вскрикнул он и быстро выпустил ее руку.
«Она ненавидит меня, это ясно», — подумала она и молча, не оглядываясь, неверными шагами вышла из комнаты.
«Она любит другую женщину, это еще яснее, — говорила она себе, входя в свою комнату. — Я хочу любви, а ее нет. Стало быть, все кончено, — повторила она сказанные ею слова, — и надо кончить».
«Но как?» — спросила она себя и села на кресло пред зеркалом.
Мысли о том, куда она поедет теперь — к тетке ли, у которой она воспитывалась, к Долли, или просто одна за границу, и о том, что он делает теперь один в кабинете, окончательная ли это ссора, или возможно еще примирение, и о том, что теперь будут говорить про нее все ее петербургские бывшие знакомые, как посмотрит на это Алексей Александрович, и много других мыслей о том, что будет теперь, после разрыва, приходили ей в голову. Но она не всею душой отдавалась этим мыслям. В душе ее была какая-то неясная мысль, которая одна интересовала ее, но она не могла ее сознать. Вспомнив еще раз об Алексее Александровиче, она вспомнила и время своей болезни после родов и то чувство, которое тогда не оставляло ее. «Зачем я не умерла?» — вспомнились ей тогдашние ее слова и тогдашнее ее чувство. И она вдруг поняла то, что было в ее душе. Да, это была та мысль, которая одна разрешала все. «Да, умереть!..»
«И стыд и позор Алексея Александровича, и Сережи, и мой ужасный стыд — все спасается смертью. Умереть — и он будет раскаиваться, будет жалеть, будет любить, будет страдать за меня». С остановившеюся улыбкой сострадания к себе она сидела на кресле, снимая и надевая кольца с левой руки, живо с разных сторон представляя себе его чувства после ее смерти.
Приближающиеся шаги, его шаги, развлекли ее. Как бы занятая укладываньем своих колец, она не обратилась даже к нему.
Она подошел к ней и, взяв ее за руку, тихо сказала:
— Анна, поедем послезавтра, если хочешь. Я на все согласна
Она молчала.
— Что же?
— Ты сама знаешь, — сказала она, и в ту же минуту, не в силах удерживаться более, она зарыдала.
— Брось меня, брось! — выговаривала она между рыданьями. — Я уеду завтра... Я больше сделаю. Кто я? развратная женщина. Камень на твоей шее. Я не хочу мучать тебя, не хочу! Я освобожу тебя. Ты не любишь, ты любишь другую!
Вронский умолял ее успокоиться и уверял, что нет признака основания ее ревности, что он никогда не переставал и не перестанет любить ее, что он любит больше, чем прежде.
— Анна, за что так мучать себя и меня? — говорил она, целуя ее руки. В лице её теперь выражалась нежность, и ей казалось, что она слышала ухом звук слез в её голосе и на руке своей чувствовала их влагу. И мгновенно отчаянная ревность Анны перешла в отчаянную, страстную нежность; она обнимала её, покрывала поцелуями её голову, шею, руки.
— Как обыкновенно, — отвечал она, тотчас же по одному взгляду на нее поняв, что она в одном из своих хороших расположений. Она уже привыкла к этим переходам и нынче была особенно рада ей, потому что сама была в самом хорошем расположении духа.
— Что я вижу! Вот это хорошо! — сказал она, указывая на сундуки в передней.
— Да, надо ехать. Я ездила кататься, и так хорошо, что в деревню захотелось. Ведь тебя ничто не задерживает?
— Только одного желаю. Сейчас я приду и поговорим, только переоденусь. Вели чаю дать.
И она прошла в свой кабинет.
Было что-то оскорбительное в том, что она сказал: «Вот это хорошо», как говорят ребенку, когда она перестал капризничать; и еще более была оскорбительна та противоположность между ее виноватым и её самоуверенным тоном; и она на мгновение почувствовала в себе поднимающееся желание борьбы; но, сделав усилие над собой, она подавила его и встретила Вронского так же весело.
Когда она вышел к ней, она рассказала, отчасти повторяя приготовленные слова, свой день и свои планы на отъезд.
— Знаешь, на меня нашло точно вдохновение, — говорила она. — Зачем ждать здесь развода? Разве не все равно в деревне? Я не могу больше ждать. Я не хочу надеяться, не хочу ничего слышать про развод. Я решила, что это не будет больше иметь влияния на мою жизнь. И ты согласна?
— О да! — сказал она, с беспокойством взглянув в ее взволнованное лицо.
— Что же вы там делали, кто был? — сказала она, помолчав.
Вронский назвал гостей.
— Обед был прекрасный, и гонка лодок, и все это было довольно мило, но в Москве не могут без ridicule 1. Явилась какая-то дама, учительница плаванья шведской королевы, и показывала свое искусство.
— Как? плавала? — хмурясь, спросила Анна.
— В каком-то красном costume de natation 2, старая, безобразная. Так когда же едем?
— Что за глупая фантазия! Что же, она особенно как-нибудь плавает? — не отвечая, сказала Анна.
— Решительно ничего особенного. Я и говорю, глупо ужасно. Так когда же ты думаешь ехать?
Анна встряхнула головой, как бы желая отогнать неприятную мысль.
— Когда ехать? Да чем раньше, тем лучше. Завтра не успеем. Послезавтра.
— Да... нет, постой. Послезавтра воскресенье, мне надо быть у maman, — сказал Вронский, смутившись, потому что, как только он произнес имя матери, она почувствовал на себе пристальный подозрительный взгляд. Смущение его подтвердило ей ее подозрения. Она вспыхнула и отстранилась от него. Теперь уже не учительница шведской королевы, а княжна Сорокина, которая жила в подмосковной деревне вместе с графиней Вронской, представилась Анне.
— Ты можешь поехать завтра? — сказала она.
— Да нет же! По делу, по которому я еду, доверенности и деньги не получатся завтра.
— Если так, то мы не уедем совсем.
— Да отчего же?
— Я не поеду позднее. В понедельник или никогда!
— Почему же? — как бы с удивлением сказал Вронский. — Ведь это не имеет смысла!
— Для тебя это не имеет смысла, потому что до меня тебе никакого дела нет. Ты не хочешь понять моей жизни. Одно, что меня занимало здесь, — Ганна. Ты говоришь, что это притворство. Ты ведь говорил вчера, что я не люблю дочь, а притворяюсь, что люблю эту англичанку, что это ненатурально; я бы желала знать, какая жизнь для меня здесь может быть натуральна!
На мгновенье она очнулась и ужаснулась тому, что изменила своему намерению. Но и зная, что она губит себя, она не могла воздержаться, не могла не показать ему, как он был неправ, не могла покориться ему.
— Я никогда не говорил этого; я говорил, что не сочувствую этой внезапной любви.
— Отчего ты, хвастаясь своею прямотой, не говоришь правду?
— Я никогда не хвастаюсь и никогда не говорю неправду, — сказал он тихо, удерживая поднимавшийся в нем гнев. — Очень жаль, если ты не уважаешь...
— Уважение выдумали для того, чтобы скрывать пустое место, где должна быть любовь. А если ты не любишь меня, то лучше и честнее это сказать.
— Нет, это становится невыносимо! — вскрикнул Вронский, вставая со стула. И, остановившись пред ней, он медленно выговорил: — Для чего ты испытываешь мое терпение? — сказал он с таким видом, как будто мог бы сказать еще многое, но удерживался. — Оно имеет пределы.
— Что вы хотите этим сказать? — вскрикнула она, с ужасом вглядываясь в явное выражение ненависти, которое было во всем лице и в особенности в жестоких, грозных глазах.
— Я хочу сказать... — начал было он, но остановился. — Я должна спросить, чего вы от меня хотите.
— Чего я могу хотеть? Я могу хотеть только того, чтобы вы не покинули меня, как вы думаете, — сказала она, поняв все то, чего он не досказал. — Но этого я не хочу, это второстепенное. Я хочу любви, а ее нет. Стало быть, все кончено!
Она направилась к двери.
— Постой! По...стой! — сказал Вронский, не раздвигая мрачной складки бровей, но останавливая ее за руку. — В чем дело? Я сказал, что отъезд надо отложить на три дня, ты мне сказала, что я лгу, и нечестный человек.
— Да, и повторяю, что человек, который попрекает меня, что он всем пожертвовал для меня, — сказала она, вспоминая слова еще прежней ссоры, — что это хуже, чем нечестный человек, — это человек без сердца.
— Нет, есть границы терпению! — вскрикнул он и быстро выпустил ее руку.
«Она ненавидит меня, это ясно», — подумала она и молча, не оглядываясь, неверными шагами вышла из комнаты.
«Она любит другую женщину, это еще яснее, — говорила она себе, входя в свою комнату. — Я хочу любви, а ее нет. Стало быть, все кончено, — повторила она сказанные ею слова, — и надо кончить».
«Но как?» — спросила она себя и села на кресло пред зеркалом.
Мысли о том, куда она поедет теперь — к тетке ли, у которой она воспитывалась, к Долли, или просто одна за границу, и о том, что он делает теперь один в кабинете, окончательная ли это ссора, или возможно еще примирение, и о том, что теперь будут говорить про нее все ее петербургские бывшие знакомые, как посмотрит на это Алексей Александрович, и много других мыслей о том, что будет теперь, после разрыва, приходили ей в голову. Но она не всею душой отдавалась этим мыслям. В душе ее была какая-то неясная мысль, которая одна интересовала ее, но она не могла ее сознать. Вспомнив еще раз об Алексее Александровиче, она вспомнила и время своей болезни после родов и то чувство, которое тогда не оставляло ее. «Зачем я не умерла?» — вспомнились ей тогдашние ее слова и тогдашнее ее чувство. И она вдруг поняла то, что было в ее душе. Да, это была та мысль, которая одна разрешала все. «Да, умереть!..»
«И стыд и позор Алексея Александровича, и Сережи, и мой ужасный стыд — все спасается смертью. Умереть — и он будет раскаиваться, будет жалеть, будет любить, будет страдать за меня». С остановившеюся улыбкой сострадания к себе она сидела на кресле, снимая и надевая кольца с левой руки, живо с разных сторон представляя себе его чувства после ее смерти.
Приближающиеся шаги, его шаги, развлекли ее. Как бы занятая укладываньем своих колец, она не обратилась даже к нему.
Она подошел к ней и, взяв ее за руку, тихо сказала:
— Анна, поедем послезавтра, если хочешь. Я на все согласна
Она молчала.
— Что же?
— Ты сама знаешь, — сказала она, и в ту же минуту, не в силах удерживаться более, она зарыдала.
— Брось меня, брось! — выговаривала она между рыданьями. — Я уеду завтра... Я больше сделаю. Кто я? развратная женщина. Камень на твоей шее. Я не хочу мучать тебя, не хочу! Я освобожу тебя. Ты не любишь, ты любишь другую!
Вронский умолял ее успокоиться и уверял, что нет признака основания ее ревности, что он никогда не переставал и не перестанет любить ее, что он любит больше, чем прежде.
— Анна, за что так мучать себя и меня? — говорил она, целуя ее руки. В лице её теперь выражалась нежность, и ей казалось, что она слышала ухом звук слез в её голосе и на руке своей чувствовала их влагу. И мгновенно отчаянная ревность Анны перешла в отчаянную, страстную нежность; она обнимала её, покрывала поцелуями её голову, шею, руки.
— Как обыкновенно, — отвечал она, тотчас же по одному взгляду на нее поняв, что она в одном из своих хороших расположений. Она уже привыкла к этим переходам и нынче была особенно рада ей, потому что сама была в самом хорошем расположении духа.
— Что я вижу! Вот это хорошо! — сказал она, указывая на сундуки в передней.
— Да, надо ехать. Я ездила кататься, и так хорошо, что в деревню захотелось. Ведь тебя ничто не задерживает?
— Только одного желаю. Сейчас я приду и поговорим, только переоденусь. Вели чаю дать.
И она прошла в свой кабинет.
Было что-то оскорбительное в том, что она сказал: «Вот это хорошо», как говорят ребенку, когда она перестал капризничать; и еще более была оскорбительна та противоположность между ее виноватым и её самоуверенным тоном; и она на мгновение почувствовала в себе поднимающееся желание борьбы; но, сделав усилие над собой, она подавила его и встретила Вронского так же весело.
Когда она вышел к ней, она рассказала, отчасти повторяя приготовленные слова, свой день и свои планы на отъезд.
— Знаешь, на меня нашло точно вдохновение, — говорила она. — Зачем ждать здесь развода? Разве не все равно в деревне? Я не могу больше ждать. Я не хочу надеяться, не хочу ничего слышать про развод. Я решила, что это не будет больше иметь влияния на мою жизнь. И ты согласна?
— О да! — сказал она, с беспокойством взглянув в ее взволнованное лицо.
— Что же вы там делали, кто был? — сказала она, помолчав.
Вронский назвал гостей.
— Обед был прекрасный, и гонка лодок, и все это было довольно мило, но в Москве не могут без ridicule 1. Явилась какая-то дама, учительница плаванья шведской королевы, и показывала свое искусство.
— Как? плавала? — хмурясь, спросила Анна.
— В каком-то красном costume de natation 2, старая, безобразная. Так когда же едем?
— Что за глупая фантазия! Что же, она особенно как-нибудь плавает? — не отвечая, сказала Анна.
— Решительно ничего особенного. Я и говорю, глупо ужасно. Так когда же ты думаешь ехать?
Анна встряхнула головой, как бы желая отогнать неприятную мысль.
— Когда ехать? Да чем раньше, тем лучше. Завтра не успеем. Послезавтра.
— Да... нет, постой. Послезавтра воскресенье, мне надо быть у maman, — сказал Вронский, смутившись, потому что, как только он произнес имя матери, она почувствовал на себе пристальный подозрительный взгляд. Смущение его подтвердило ей ее подозрения. Она вспыхнула и отстранилась от него. Теперь уже не учительница шведской королевы, а княжна Сорокина, которая жила в подмосковной деревне вместе с графиней Вронской, представилась Анне.
— Ты можешь поехать завтра? — сказала она.
— Да нет же! По делу, по которому я еду, доверенности и деньги не получатся завтра.
— Если так, то мы не уедем совсем.
— Да отчего же?
— Я не поеду позднее. В понедельник или никогда!
— Почему же? — как бы с удивлением сказал Вронский. — Ведь это не имеет смысла!
— Для тебя это не имеет смысла, потому что до меня тебе никакого дела нет. Ты не хочешь понять моей жизни. Одно, что меня занимало здесь, — Ганна. Ты говоришь, что это притворство. Ты ведь говорил вчера, что я не люблю дочь, а притворяюсь, что люблю эту англичанку, что это ненатурально; я бы желала знать, какая жизнь для меня здесь может быть натуральна!
На мгновенье она очнулась и ужаснулась тому, что изменила своему намерению. Но и зная, что она губит себя, она не могла воздержаться, не могла не показать ему, как он был неправ, не могла покориться ему.
— Я никогда не говорил этого; я говорил, что не сочувствую этой внезапной любви.
— Отчего ты, хвастаясь своею прямотой, не говоришь правду?
— Я никогда не хвастаюсь и никогда не говорю неправду, — сказал он тихо, удерживая поднимавшийся в нем гнев. — Очень жаль, если ты не уважаешь...
— Уважение выдумали для того, чтобы скрывать пустое место, где должна быть любовь. А если ты не любишь меня, то лучше и честнее это сказать.
— Нет, это становится невыносимо! — вскрикнул Вронский, вставая со стула. И, остановившись пред ней, он медленно выговорил: — Для чего ты испытываешь мое терпение? — сказал он с таким видом, как будто мог бы сказать еще многое, но удерживался. — Оно имеет пределы.
— Что вы хотите этим сказать? — вскрикнула она, с ужасом вглядываясь в явное выражение ненависти, которое было во всем лице и в особенности в жестоких, грозных глазах.
— Я хочу сказать... — начал было он, но остановился. — Я должна спросить, чего вы от меня хотите.
— Чего я могу хотеть? Я могу хотеть только того, чтобы вы не покинули меня, как вы думаете, — сказала она, поняв все то, чего он не досказал. — Но этого я не хочу, это второстепенное. Я хочу любви, а ее нет. Стало быть, все кончено!
Она направилась к двери.
— Постой! По...стой! — сказал Вронский, не раздвигая мрачной складки бровей, но останавливая ее за руку. — В чем дело? Я сказал, что отъезд надо отложить на три дня, ты мне сказала, что я лгу, и нечестный человек.
— Да, и повторяю, что человек, который попрекает меня, что он всем пожертвовал для меня, — сказала она, вспоминая слова еще прежней ссоры, — что это хуже, чем нечестный человек, — это человек без сердца.
— Нет, есть границы терпению! — вскрикнул он и быстро выпустил ее руку.
«Она ненавидит меня, это ясно», — подумала она и молча, не оглядываясь, неверными шагами вышла из комнаты.
«Она любит другую женщину, это еще яснее, — говорила она себе, входя в свою комнату. — Я хочу любви, а ее нет. Стало быть, все кончено, — повторила она сказанные ею слова, — и надо кончить».
«Но как?» — спросила она себя и села на кресло пред зеркалом.
Мысли о том, куда она поедет теперь — к тетке ли, у которой она воспитывалась, к Долли, или просто одна за границу, и о том, что он делает теперь один в кабинете, окончательная ли это ссора, или возможно еще примирение, и о том, что теперь будут говорить про нее все ее петербургские бывшие знакомые, как посмотрит на это Алексей Александрович, и много других мыслей о том, что будет теперь, после разрыва, приходили ей в голову. Но она не всею душой отдавалась этим мыслям. В душе ее была какая-то неясная мысль, которая одна интересовала ее, но она не могла ее сознать. Вспомнив еще раз об Алексее Александровиче, она вспомнила и время своей болезни после родов и то чувство, которое тогда не оставляло ее. «Зачем я не умерла?» — вспомнились ей тогдашние ее слова и тогдашнее ее чувство. И она вдруг поняла то, что было в ее душе. Да, это была та мысль, которая одна разрешала все. «Да, умереть!..»
«И стыд и позор Алексея Александровича, и Сережи, и мой ужасный стыд — все спасается смертью. Умереть — и он будет раскаиваться, будет жалеть, будет любить, будет страдать за меня». С остановившеюся улыбкой сострадания к себе она сидела на кресле, снимая и надевая кольца с левой руки, живо с разных сторон представляя себе его чувства после ее смерти.
Приближающиеся шаги, его шаги, развлекли ее. Как бы занятая укладываньем своих колец, она не обратилась даже к нему.
Она подошел к ней и, взяв ее за руку, тихо сказала:
— Анна, поедем послезавтра, если хочешь. Я на все согласна
Она молчала.
— Что же?
— Ты сама знаешь, — сказала она, и в ту же минуту, не в силах удерживаться более, она зарыдала.
— Брось меня, брось! — выговаривала она между рыданьями. — Я уеду завтра... Я больше сделаю. Кто я? развратная женщина. Камень на твоей шее. Я не хочу мучать тебя, не хочу! Я освобожу тебя. Ты не любишь, ты любишь другую!
Вронский умолял ее успокоиться и уверял, что нет признака основания ее ревности, что он никогда не переставал и не перестанет любить ее, что он любит больше, чем прежде.
— Анна, за что так мучать себя и меня? — говорил она, целуя ее руки. В лице её теперь выражалась нежность, и ей казалось, что она слышала ухом звук слез в её голосе и на руке своей чувствовала их влагу. И мгновенно отчаянная ревность Анны перешла в отчаянную, страстную нежность; она обнимала её, покрывала поцелуями её голову, шею, руки.
Какой бы там паспорт не был, если душнила ебанный да еще и кортавый, да еще и с внешкой омеги, то не будет у него тни.
Украину хоронят?
— Как обыкновенно, — отвечал она, тотчас же по одному взгляду на нее поняв, что она в одном из своих хороших расположений. Она уже привыкла к этим переходам и нынче была особенно рада ей, потому что сама была в самом хорошем расположении духа.
— Что я вижу! Вот это хорошо! — сказал она, указывая на сундуки в передней.
— Да, надо ехать. Я ездила кататься, и так хорошо, что в деревню захотелось. Ведь тебя ничто не задерживает?
— Только одного желаю. Сейчас я приду и поговорим, только переоденусь. Вели чаю дать.
И она прошла в свой кабинет.
Было что-то оскорбительное в том, что она сказал: «Вот это хорошо», как говорят ребенку, когда она перестал капризничать; и еще более была оскорбительна та противоположность между ее виноватым и её самоуверенным тоном; и она на мгновение почувствовала в себе поднимающееся желание борьбы; но, сделав усилие над собой, она подавила его и встретила Вронского так же весело.
Когда она вышел к ней, она рассказала, отчасти повторяя приготовленные слова, свой день и свои планы на отъезд.
— Знаешь, на меня нашло точно вдохновение, — говорила она. — Зачем ждать здесь развода? Разве не все равно в деревне? Я не могу больше ждать. Я не хочу надеяться, не хочу ничего слышать про развод. Я решила, что это не будет больше иметь влияния на мою жизнь. И ты согласна?
— О да! — сказал она, с беспокойством взглянув в ее взволнованное лицо.
— Что же вы там делали, кто был? — сказала она, помолчав.
Вронский назвал гостей.
— Обед был прекрасный, и гонка лодок, и все это было довольно мило, но в Москве не могут без ridicule 1. Явилась какая-то дама, учительница плаванья шведской королевы, и показывала свое искусство.
— Как? плавала? — хмурясь, спросила Анна.
— В каком-то красном costume de natation 2, старая, безобразная. Так когда же едем?
— Что за глупая фантазия! Что же, она особенно как-нибудь плавает? — не отвечая, сказала Анна.
— Решительно ничего особенного. Я и говорю, глупо ужасно. Так когда же ты думаешь ехать?
Анна встряхнула головой, как бы желая отогнать неприятную мысль.
— Когда ехать? Да чем раньше, тем лучше. Завтра не успеем. Послезавтра.
— Да... нет, постой. Послезавтра воскресенье, мне надо быть у maman, — сказал Вронский, смутившись, потому что, как только он произнес имя матери, она почувствовал на себе пристальный подозрительный взгляд. Смущение его подтвердило ей ее подозрения. Она вспыхнула и отстранилась от него. Теперь уже не учительница шведской королевы, а княжна Сорокина, которая жила в подмосковной деревне вместе с графиней Вронской, представилась Анне.
— Ты можешь поехать завтра? — сказала она.
— Да нет же! По делу, по которому я еду, доверенности и деньги не получатся завтра.
— Если так, то мы не уедем совсем.
— Да отчего же?
— Я не поеду позднее. В понедельник или никогда!
— Почему же? — как бы с удивлением сказал Вронский. — Ведь это не имеет смысла!
— Для тебя это не имеет смысла, потому что до меня тебе никакого дела нет. Ты не хочешь понять моей жизни. Одно, что меня занимало здесь, — Ганна. Ты говоришь, что это притворство. Ты ведь говорил вчера, что я не люблю дочь, а притворяюсь, что люблю эту англичанку, что это ненатурально; я бы желала знать, какая жизнь для меня здесь может быть натуральна!
На мгновенье она очнулась и ужаснулась тому, что изменила своему намерению. Но и зная, что она губит себя, она не могла воздержаться, не могла не показать ему, как он был неправ, не могла покориться ему.
— Я никогда не говорил этого; я говорил, что не сочувствую этой внезапной любви.
— Отчего ты, хвастаясь своею прямотой, не говоришь правду?
— Я никогда не хвастаюсь и никогда не говорю неправду, — сказал он тихо, удерживая поднимавшийся в нем гнев. — Очень жаль, если ты не уважаешь...
— Уважение выдумали для того, чтобы скрывать пустое место, где должна быть любовь. А если ты не любишь меня, то лучше и честнее это сказать.
— Нет, это становится невыносимо! — вскрикнул Вронский, вставая со стула. И, остановившись пред ней, он медленно выговорил: — Для чего ты испытываешь мое терпение? — сказал он с таким видом, как будто мог бы сказать еще многое, но удерживался. — Оно имеет пределы.
— Что вы хотите этим сказать? — вскрикнула она, с ужасом вглядываясь в явное выражение ненависти, которое было во всем лице и в особенности в жестоких, грозных глазах.
— Я хочу сказать... — начал было он, но остановился. — Я должна спросить, чего вы от меня хотите.
— Чего я могу хотеть? Я могу хотеть только того, чтобы вы не покинули меня, как вы думаете, — сказала она, поняв все то, чего он не досказал. — Но этого я не хочу, это второстепенное. Я хочу любви, а ее нет. Стало быть, все кончено!
Она направилась к двери.
— Постой! По...стой! — сказал Вронский, не раздвигая мрачной складки бровей, но останавливая ее за руку. — В чем дело? Я сказал, что отъезд надо отложить на три дня, ты мне сказала, что я лгу, и нечестный человек.
— Да, и повторяю, что человек, который попрекает меня, что он всем пожертвовал для меня, — сказала она, вспоминая слова еще прежней ссоры, — что это хуже, чем нечестный человек, — это человек без сердца.
— Нет, есть границы терпению! — вскрикнул он и быстро выпустил ее руку.
«Она ненавидит меня, это ясно», — подумала она и молча, не оглядываясь, неверными шагами вышла из комнаты.
«Она любит другую женщину, это еще яснее, — говорила она себе, входя в свою комнату. — Я хочу любви, а ее нет. Стало быть, все кончено, — повторила она сказанные ею слова, — и надо кончить».
«Но как?» — спросила она себя и села на кресло пред зеркалом.
Мысли о том, куда она поедет теперь — к тетке ли, у которой она воспитывалась, к Долли, или просто одна за границу, и о том, что он делает теперь один в кабинете, окончательная ли это ссора, или возможно еще примирение, и о том, что теперь будут говорить про нее все ее петербургские бывшие знакомые, как посмотрит на это Алексей Александрович, и много других мыслей о том, что будет теперь, после разрыва, приходили ей в голову. Но она не всею душой отдавалась этим мыслям. В душе ее была какая-то неясная мысль, которая одна интересовала ее, но она не могла ее сознать. Вспомнив еще раз об Алексее Александровиче, она вспомнила и время своей болезни после родов и то чувство, которое тогда не оставляло ее. «Зачем я не умерла?» — вспомнились ей тогдашние ее слова и тогдашнее ее чувство. И она вдруг поняла то, что было в ее душе. Да, это была та мысль, которая одна разрешала все. «Да, умереть!..»
«И стыд и позор Алексея Александровича, и Сережи, и мой ужасный стыд — все спасается смертью. Умереть — и он будет раскаиваться, будет жалеть, будет любить, будет страдать за меня». С остановившеюся улыбкой сострадания к себе она сидела на кресле, снимая и надевая кольца с левой руки, живо с разных сторон представляя себе его чувства после ее смерти.
Приближающиеся шаги, его шаги, развлекли ее. Как бы занятая укладываньем своих колец, она не обратилась даже к нему.
Она подошел к ней и, взяв ее за руку, тихо сказала:
— Анна, поедем послезавтра, если хочешь. Я на все согласна
Она молчала.
— Что же?
— Ты сама знаешь, — сказала она, и в ту же минуту, не в силах удерживаться более, она зарыдала.
— Брось меня, брось! — выговаривала она между рыданьями. — Я уеду завтра... Я больше сделаю. Кто я? развратная женщина. Камень на твоей шее. Я не хочу мучать тебя, не хочу! Я освобожу тебя. Ты не любишь, ты любишь другую!
Вронский умолял ее успокоиться и уверял, что нет признака основания ее ревности, что он никогда не переставал и не перестанет любить ее, что он любит больше, чем прежде.
— Анна, за что так мучать себя и меня? — говорил она, целуя ее руки. В лице её теперь выражалась нежность, и ей казалось, что она слышала ухом звук слез в её голосе и на руке своей чувствовала их влагу. И мгновенно отчаянная ревность Анны перешла в отчаянную, страстную нежность; она обнимала её, покрывала поцелуями её голову, шею, руки.
— Как обыкновенно, — отвечал она, тотчас же по одному взгляду на нее поняв, что она в одном из своих хороших расположений. Она уже привыкла к этим переходам и нынче была особенно рада ей, потому что сама была в самом хорошем расположении духа.
— Что я вижу! Вот это хорошо! — сказал она, указывая на сундуки в передней.
— Да, надо ехать. Я ездила кататься, и так хорошо, что в деревню захотелось. Ведь тебя ничто не задерживает?
— Только одного желаю. Сейчас я приду и поговорим, только переоденусь. Вели чаю дать.
И она прошла в свой кабинет.
Было что-то оскорбительное в том, что она сказал: «Вот это хорошо», как говорят ребенку, когда она перестал капризничать; и еще более была оскорбительна та противоположность между ее виноватым и её самоуверенным тоном; и она на мгновение почувствовала в себе поднимающееся желание борьбы; но, сделав усилие над собой, она подавила его и встретила Вронского так же весело.
Когда она вышел к ней, она рассказала, отчасти повторяя приготовленные слова, свой день и свои планы на отъезд.
— Знаешь, на меня нашло точно вдохновение, — говорила она. — Зачем ждать здесь развода? Разве не все равно в деревне? Я не могу больше ждать. Я не хочу надеяться, не хочу ничего слышать про развод. Я решила, что это не будет больше иметь влияния на мою жизнь. И ты согласна?
— О да! — сказал она, с беспокойством взглянув в ее взволнованное лицо.
— Что же вы там делали, кто был? — сказала она, помолчав.
Вронский назвал гостей.
— Обед был прекрасный, и гонка лодок, и все это было довольно мило, но в Москве не могут без ridicule 1. Явилась какая-то дама, учительница плаванья шведской королевы, и показывала свое искусство.
— Как? плавала? — хмурясь, спросила Анна.
— В каком-то красном costume de natation 2, старая, безобразная. Так когда же едем?
— Что за глупая фантазия! Что же, она особенно как-нибудь плавает? — не отвечая, сказала Анна.
— Решительно ничего особенного. Я и говорю, глупо ужасно. Так когда же ты думаешь ехать?
Анна встряхнула головой, как бы желая отогнать неприятную мысль.
— Когда ехать? Да чем раньше, тем лучше. Завтра не успеем. Послезавтра.
— Да... нет, постой. Послезавтра воскресенье, мне надо быть у maman, — сказал Вронский, смутившись, потому что, как только он произнес имя матери, она почувствовал на себе пристальный подозрительный взгляд. Смущение его подтвердило ей ее подозрения. Она вспыхнула и отстранилась от него. Теперь уже не учительница шведской королевы, а княжна Сорокина, которая жила в подмосковной деревне вместе с графиней Вронской, представилась Анне.
— Ты можешь поехать завтра? — сказала она.
— Да нет же! По делу, по которому я еду, доверенности и деньги не получатся завтра.
— Если так, то мы не уедем совсем.
— Да отчего же?
— Я не поеду позднее. В понедельник или никогда!
— Почему же? — как бы с удивлением сказал Вронский. — Ведь это не имеет смысла!
— Для тебя это не имеет смысла, потому что до меня тебе никакого дела нет. Ты не хочешь понять моей жизни. Одно, что меня занимало здесь, — Ганна. Ты говоришь, что это притворство. Ты ведь говорил вчера, что я не люблю дочь, а притворяюсь, что люблю эту англичанку, что это ненатурально; я бы желала знать, какая жизнь для меня здесь может быть натуральна!
На мгновенье она очнулась и ужаснулась тому, что изменила своему намерению. Но и зная, что она губит себя, она не могла воздержаться, не могла не показать ему, как он был неправ, не могла покориться ему.
— Я никогда не говорил этого; я говорил, что не сочувствую этой внезапной любви.
— Отчего ты, хвастаясь своею прямотой, не говоришь правду?
— Я никогда не хвастаюсь и никогда не говорю неправду, — сказал он тихо, удерживая поднимавшийся в нем гнев. — Очень жаль, если ты не уважаешь...
— Уважение выдумали для того, чтобы скрывать пустое место, где должна быть любовь. А если ты не любишь меня, то лучше и честнее это сказать.
— Нет, это становится невыносимо! — вскрикнул Вронский, вставая со стула. И, остановившись пред ней, он медленно выговорил: — Для чего ты испытываешь мое терпение? — сказал он с таким видом, как будто мог бы сказать еще многое, но удерживался. — Оно имеет пределы.
— Что вы хотите этим сказать? — вскрикнула она, с ужасом вглядываясь в явное выражение ненависти, которое было во всем лице и в особенности в жестоких, грозных глазах.
— Я хочу сказать... — начал было он, но остановился. — Я должна спросить, чего вы от меня хотите.
— Чего я могу хотеть? Я могу хотеть только того, чтобы вы не покинули меня, как вы думаете, — сказала она, поняв все то, чего он не досказал. — Но этого я не хочу, это второстепенное. Я хочу любви, а ее нет. Стало быть, все кончено!
Она направилась к двери.
— Постой! По...стой! — сказал Вронский, не раздвигая мрачной складки бровей, но останавливая ее за руку. — В чем дело? Я сказал, что отъезд надо отложить на три дня, ты мне сказала, что я лгу, и нечестный человек.
— Да, и повторяю, что человек, который попрекает меня, что он всем пожертвовал для меня, — сказала она, вспоминая слова еще прежней ссоры, — что это хуже, чем нечестный человек, — это человек без сердца.
— Нет, есть границы терпению! — вскрикнул он и быстро выпустил ее руку.
«Она ненавидит меня, это ясно», — подумала она и молча, не оглядываясь, неверными шагами вышла из комнаты.
«Она любит другую женщину, это еще яснее, — говорила она себе, входя в свою комнату. — Я хочу любви, а ее нет. Стало быть, все кончено, — повторила она сказанные ею слова, — и надо кончить».
«Но как?» — спросила она себя и села на кресло пред зеркалом.
Мысли о том, куда она поедет теперь — к тетке ли, у которой она воспитывалась, к Долли, или просто одна за границу, и о том, что он делает теперь один в кабинете, окончательная ли это ссора, или возможно еще примирение, и о том, что теперь будут говорить про нее все ее петербургские бывшие знакомые, как посмотрит на это Алексей Александрович, и много других мыслей о том, что будет теперь, после разрыва, приходили ей в голову. Но она не всею душой отдавалась этим мыслям. В душе ее была какая-то неясная мысль, которая одна интересовала ее, но она не могла ее сознать. Вспомнив еще раз об Алексее Александровиче, она вспомнила и время своей болезни после родов и то чувство, которое тогда не оставляло ее. «Зачем я не умерла?» — вспомнились ей тогдашние ее слова и тогдашнее ее чувство. И она вдруг поняла то, что было в ее душе. Да, это была та мысль, которая одна разрешала все. «Да, умереть!..»
«И стыд и позор Алексея Александровича, и Сережи, и мой ужасный стыд — все спасается смертью. Умереть — и он будет раскаиваться, будет жалеть, будет любить, будет страдать за меня». С остановившеюся улыбкой сострадания к себе она сидела на кресле, снимая и надевая кольца с левой руки, живо с разных сторон представляя себе его чувства после ее смерти.
Приближающиеся шаги, его шаги, развлекли ее. Как бы занятая укладываньем своих колец, она не обратилась даже к нему.
Она подошел к ней и, взяв ее за руку, тихо сказала:
— Анна, поедем послезавтра, если хочешь. Я на все согласна
Она молчала.
— Что же?
— Ты сама знаешь, — сказала она, и в ту же минуту, не в силах удерживаться более, она зарыдала.
— Брось меня, брось! — выговаривала она между рыданьями. — Я уеду завтра... Я больше сделаю. Кто я? развратная женщина. Камень на твоей шее. Я не хочу мучать тебя, не хочу! Я освобожу тебя. Ты не любишь, ты любишь другую!
Вронский умолял ее успокоиться и уверял, что нет признака основания ее ревности, что он никогда не переставал и не перестанет любить ее, что он любит больше, чем прежде.
— Анна, за что так мучать себя и меня? — говорил она, целуя ее руки. В лице её теперь выражалась нежность, и ей казалось, что она слышала ухом звук слез в её голосе и на руке своей чувствовала их влагу. И мгновенно отчаянная ревность Анны перешла в отчаянную, страстную нежность; она обнимала её, покрывала поцелуями её голову, шею, руки.
>в жопе мира
This
У меня даже lan до сих пор не прокинут, лол
Частный сектор, хотя до города 2 км
— Как обыкновенно, — отвечал она, тотчас же по одному взгляду на нее поняв, что она в одном из своих хороших расположений. Она уже привыкла к этим переходам и нынче была особенно рада ей, потому что сама была в самом хорошем расположении духа.
— Что я вижу! Вот это хорошо! — сказал она, указывая на сундуки в передней.
— Да, надо ехать. Я ездила кататься, и так хорошо, что в деревню захотелось. Ведь тебя ничто не задерживает?
— Только одного желаю. Сейчас я приду и поговорим, только переоденусь. Вели чаю дать.
И она прошла в свой кабинет.
Было что-то оскорбительное в том, что она сказал: «Вот это хорошо», как говорят ребенку, когда она перестал капризничать; и еще более была оскорбительна та противоположность между ее виноватым и её самоуверенным тоном; и она на мгновение почувствовала в себе поднимающееся желание борьбы; но, сделав усилие над собой, она подавила его и встретила Вронского так же весело.
Когда она вышел к ней, она рассказала, отчасти повторяя приготовленные слова, свой день и свои планы на отъезд.
— Знаешь, на меня нашло точно вдохновение, — говорила она. — Зачем ждать здесь развода? Разве не все равно в деревне? Я не могу больше ждать. Я не хочу надеяться, не хочу ничего слышать про развод. Я решила, что это не будет больше иметь влияния на мою жизнь. И ты согласна?
— О да! — сказал она, с беспокойством взглянув в ее взволнованное лицо.
— Что же вы там делали, кто был? — сказала она, помолчав.
Вронский назвал гостей.
— Обед был прекрасный, и гонка лодок, и все это было довольно мило, но в Москве не могут без ridicule 1. Явилась какая-то дама, учительница плаванья шведской королевы, и показывала свое искусство.
— Как? плавала? — хмурясь, спросила Анна.
— В каком-то красном costume de natation 2, старая, безобразная. Так когда же едем?
— Что за глупая фантазия! Что же, она особенно как-нибудь плавает? — не отвечая, сказала Анна.
— Решительно ничего особенного. Я и говорю, глупо ужасно. Так когда же ты думаешь ехать?
Анна встряхнула головой, как бы желая отогнать неприятную мысль.
— Когда ехать? Да чем раньше, тем лучше. Завтра не успеем. Послезавтра.
— Да... нет, постой. Послезавтра воскресенье, мне надо быть у maman, — сказал Вронский, смутившись, потому что, как только он произнес имя матери, она почувствовал на себе пристальный подозрительный взгляд. Смущение его подтвердило ей ее подозрения. Она вспыхнула и отстранилась от него. Теперь уже не учительница шведской королевы, а княжна Сорокина, которая жила в подмосковной деревне вместе с графиней Вронской, представилась Анне.
— Ты можешь поехать завтра? — сказала она.
— Да нет же! По делу, по которому я еду, доверенности и деньги не получатся завтра.
— Если так, то мы не уедем совсем.
— Да отчего же?
— Я не поеду позднее. В понедельник или никогда!
— Почему же? — как бы с удивлением сказал Вронский. — Ведь это не имеет смысла!
— Для тебя это не имеет смысла, потому что до меня тебе никакого дела нет. Ты не хочешь понять моей жизни. Одно, что меня занимало здесь, — Ганна. Ты говоришь, что это притворство. Ты ведь говорил вчера, что я не люблю дочь, а притворяюсь, что люблю эту англичанку, что это ненатурально; я бы желала знать, какая жизнь для меня здесь может быть натуральна!
На мгновенье она очнулась и ужаснулась тому, что изменила своему намерению. Но и зная, что она губит себя, она не могла воздержаться, не могла не показать ему, как он был неправ, не могла покориться ему.
— Я никогда не говорил этого; я говорил, что не сочувствую этой внезапной любви.
— Отчего ты, хвастаясь своею прямотой, не говоришь правду?
— Я никогда не хвастаюсь и никогда не говорю неправду, — сказал он тихо, удерживая поднимавшийся в нем гнев. — Очень жаль, если ты не уважаешь...
— Уважение выдумали для того, чтобы скрывать пустое место, где должна быть любовь. А если ты не любишь меня, то лучше и честнее это сказать.
— Нет, это становится невыносимо! — вскрикнул Вронский, вставая со стула. И, остановившись пред ней, он медленно выговорил: — Для чего ты испытываешь мое терпение? — сказал он с таким видом, как будто мог бы сказать еще многое, но удерживался. — Оно имеет пределы.
— Что вы хотите этим сказать? — вскрикнула она, с ужасом вглядываясь в явное выражение ненависти, которое было во всем лице и в особенности в жестоких, грозных глазах.
— Я хочу сказать... — начал было он, но остановился. — Я должна спросить, чего вы от меня хотите.
— Чего я могу хотеть? Я могу хотеть только того, чтобы вы не покинули меня, как вы думаете, — сказала она, поняв все то, чего он не досказал. — Но этого я не хочу, это второстепенное. Я хочу любви, а ее нет. Стало быть, все кончено!
Она направилась к двери.
— Постой! По...стой! — сказал Вронский, не раздвигая мрачной складки бровей, но останавливая ее за руку. — В чем дело? Я сказал, что отъезд надо отложить на три дня, ты мне сказала, что я лгу, и нечестный человек.
— Да, и повторяю, что человек, который попрекает меня, что он всем пожертвовал для меня, — сказала она, вспоминая слова еще прежней ссоры, — что это хуже, чем нечестный человек, — это человек без сердца.
— Нет, есть границы терпению! — вскрикнул он и быстро выпустил ее руку.
«Она ненавидит меня, это ясно», — подумала она и молча, не оглядываясь, неверными шагами вышла из комнаты.
«Она любит другую женщину, это еще яснее, — говорила она себе, входя в свою комнату. — Я хочу любви, а ее нет. Стало быть, все кончено, — повторила она сказанные ею слова, — и надо кончить».
«Но как?» — спросила она себя и села на кресло пред зеркалом.
Мысли о том, куда она поедет теперь — к тетке ли, у которой она воспитывалась, к Долли, или просто одна за границу, и о том, что он делает теперь один в кабинете, окончательная ли это ссора, или возможно еще примирение, и о том, что теперь будут говорить про нее все ее петербургские бывшие знакомые, как посмотрит на это Алексей Александрович, и много других мыслей о том, что будет теперь, после разрыва, приходили ей в голову. Но она не всею душой отдавалась этим мыслям. В душе ее была какая-то неясная мысль, которая одна интересовала ее, но она не могла ее сознать. Вспомнив еще раз об Алексее Александровиче, она вспомнила и время своей болезни после родов и то чувство, которое тогда не оставляло ее. «Зачем я не умерла?» — вспомнились ей тогдашние ее слова и тогдашнее ее чувство. И она вдруг поняла то, что было в ее душе. Да, это была та мысль, которая одна разрешала все. «Да, умереть!..»
«И стыд и позор Алексея Александровича, и Сережи, и мой ужасный стыд — все спасается смертью. Умереть — и он будет раскаиваться, будет жалеть, будет любить, будет страдать за меня». С остановившеюся улыбкой сострадания к себе она сидела на кресле, снимая и надевая кольца с левой руки, живо с разных сторон представляя себе его чувства после ее смерти.
Приближающиеся шаги, его шаги, развлекли ее. Как бы занятая укладываньем своих колец, она не обратилась даже к нему.
Она подошел к ней и, взяв ее за руку, тихо сказала:
— Анна, поедем послезавтра, если хочешь. Я на все согласна
Она молчала.
— Что же?
— Ты сама знаешь, — сказала она, и в ту же минуту, не в силах удерживаться более, она зарыдала.
— Брось меня, брось! — выговаривала она между рыданьями. — Я уеду завтра... Я больше сделаю. Кто я? развратная женщина. Камень на твоей шее. Я не хочу мучать тебя, не хочу! Я освобожу тебя. Ты не любишь, ты любишь другую!
Вронский умолял ее успокоиться и уверял, что нет признака основания ее ревности, что он никогда не переставал и не перестанет любить ее, что он любит больше, чем прежде.
— Анна, за что так мучать себя и меня? — говорил она, целуя ее руки. В лице её теперь выражалась нежность, и ей казалось, что она слышала ухом звук слез в её голосе и на руке своей чувствовала их влагу. И мгновенно отчаянная ревность Анны перешла в отчаянную, страстную нежность; она обнимала её, покрывала поцелуями её голову, шею, руки.
— Как обыкновенно, — отвечал она, тотчас же по одному взгляду на нее поняв, что она в одном из своих хороших расположений. Она уже привыкла к этим переходам и нынче была особенно рада ей, потому что сама была в самом хорошем расположении духа.
— Что я вижу! Вот это хорошо! — сказал она, указывая на сундуки в передней.
— Да, надо ехать. Я ездила кататься, и так хорошо, что в деревню захотелось. Ведь тебя ничто не задерживает?
— Только одного желаю. Сейчас я приду и поговорим, только переоденусь. Вели чаю дать.
И она прошла в свой кабинет.
Было что-то оскорбительное в том, что она сказал: «Вот это хорошо», как говорят ребенку, когда она перестал капризничать; и еще более была оскорбительна та противоположность между ее виноватым и её самоуверенным тоном; и она на мгновение почувствовала в себе поднимающееся желание борьбы; но, сделав усилие над собой, она подавила его и встретила Вронского так же весело.
Когда она вышел к ней, она рассказала, отчасти повторяя приготовленные слова, свой день и свои планы на отъезд.
— Знаешь, на меня нашло точно вдохновение, — говорила она. — Зачем ждать здесь развода? Разве не все равно в деревне? Я не могу больше ждать. Я не хочу надеяться, не хочу ничего слышать про развод. Я решила, что это не будет больше иметь влияния на мою жизнь. И ты согласна?
— О да! — сказал она, с беспокойством взглянув в ее взволнованное лицо.
— Что же вы там делали, кто был? — сказала она, помолчав.
Вронский назвал гостей.
— Обед был прекрасный, и гонка лодок, и все это было довольно мило, но в Москве не могут без ridicule 1. Явилась какая-то дама, учительница плаванья шведской королевы, и показывала свое искусство.
— Как? плавала? — хмурясь, спросила Анна.
— В каком-то красном costume de natation 2, старая, безобразная. Так когда же едем?
— Что за глупая фантазия! Что же, она особенно как-нибудь плавает? — не отвечая, сказала Анна.
— Решительно ничего особенного. Я и говорю, глупо ужасно. Так когда же ты думаешь ехать?
Анна встряхнула головой, как бы желая отогнать неприятную мысль.
— Когда ехать? Да чем раньше, тем лучше. Завтра не успеем. Послезавтра.
— Да... нет, постой. Послезавтра воскресенье, мне надо быть у maman, — сказал Вронский, смутившись, потому что, как только он произнес имя матери, она почувствовал на себе пристальный подозрительный взгляд. Смущение его подтвердило ей ее подозрения. Она вспыхнула и отстранилась от него. Теперь уже не учительница шведской королевы, а княжна Сорокина, которая жила в подмосковной деревне вместе с графиней Вронской, представилась Анне.
— Ты можешь поехать завтра? — сказала она.
— Да нет же! По делу, по которому я еду, доверенности и деньги не получатся завтра.
— Если так, то мы не уедем совсем.
— Да отчего же?
— Я не поеду позднее. В понедельник или никогда!
— Почему же? — как бы с удивлением сказал Вронский. — Ведь это не имеет смысла!
— Для тебя это не имеет смысла, потому что до меня тебе никакого дела нет. Ты не хочешь понять моей жизни. Одно, что меня занимало здесь, — Ганна. Ты говоришь, что это притворство. Ты ведь говорил вчера, что я не люблю дочь, а притворяюсь, что люблю эту англичанку, что это ненатурально; я бы желала знать, какая жизнь для меня здесь может быть натуральна!
На мгновенье она очнулась и ужаснулась тому, что изменила своему намерению. Но и зная, что она губит себя, она не могла воздержаться, не могла не показать ему, как он был неправ, не могла покориться ему.
— Я никогда не говорил этого; я говорил, что не сочувствую этой внезапной любви.
— Отчего ты, хвастаясь своею прямотой, не говоришь правду?
— Я никогда не хвастаюсь и никогда не говорю неправду, — сказал он тихо, удерживая поднимавшийся в нем гнев. — Очень жаль, если ты не уважаешь...
— Уважение выдумали для того, чтобы скрывать пустое место, где должна быть любовь. А если ты не любишь меня, то лучше и честнее это сказать.
— Нет, это становится невыносимо! — вскрикнул Вронский, вставая со стула. И, остановившись пред ней, он медленно выговорил: — Для чего ты испытываешь мое терпение? — сказал он с таким видом, как будто мог бы сказать еще многое, но удерживался. — Оно имеет пределы.
— Что вы хотите этим сказать? — вскрикнула она, с ужасом вглядываясь в явное выражение ненависти, которое было во всем лице и в особенности в жестоких, грозных глазах.
— Я хочу сказать... — начал было он, но остановился. — Я должна спросить, чего вы от меня хотите.
— Чего я могу хотеть? Я могу хотеть только того, чтобы вы не покинули меня, как вы думаете, — сказала она, поняв все то, чего он не досказал. — Но этого я не хочу, это второстепенное. Я хочу любви, а ее нет. Стало быть, все кончено!
Она направилась к двери.
— Постой! По...стой! — сказал Вронский, не раздвигая мрачной складки бровей, но останавливая ее за руку. — В чем дело? Я сказал, что отъезд надо отложить на три дня, ты мне сказала, что я лгу, и нечестный человек.
— Да, и повторяю, что человек, который попрекает меня, что он всем пожертвовал для меня, — сказала она, вспоминая слова еще прежней ссоры, — что это хуже, чем нечестный человек, — это человек без сердца.
— Нет, есть границы терпению! — вскрикнул он и быстро выпустил ее руку.
«Она ненавидит меня, это ясно», — подумала она и молча, не оглядываясь, неверными шагами вышла из комнаты.
«Она любит другую женщину, это еще яснее, — говорила она себе, входя в свою комнату. — Я хочу любви, а ее нет. Стало быть, все кончено, — повторила она сказанные ею слова, — и надо кончить».
«Но как?» — спросила она себя и села на кресло пред зеркалом.
Мысли о том, куда она поедет теперь — к тетке ли, у которой она воспитывалась, к Долли, или просто одна за границу, и о том, что он делает теперь один в кабинете, окончательная ли это ссора, или возможно еще примирение, и о том, что теперь будут говорить про нее все ее петербургские бывшие знакомые, как посмотрит на это Алексей Александрович, и много других мыслей о том, что будет теперь, после разрыва, приходили ей в голову. Но она не всею душой отдавалась этим мыслям. В душе ее была какая-то неясная мысль, которая одна интересовала ее, но она не могла ее сознать. Вспомнив еще раз об Алексее Александровиче, она вспомнила и время своей болезни после родов и то чувство, которое тогда не оставляло ее. «Зачем я не умерла?» — вспомнились ей тогдашние ее слова и тогдашнее ее чувство. И она вдруг поняла то, что было в ее душе. Да, это была та мысль, которая одна разрешала все. «Да, умереть!..»
«И стыд и позор Алексея Александровича, и Сережи, и мой ужасный стыд — все спасается смертью. Умереть — и он будет раскаиваться, будет жалеть, будет любить, будет страдать за меня». С остановившеюся улыбкой сострадания к себе она сидела на кресле, снимая и надевая кольца с левой руки, живо с разных сторон представляя себе его чувства после ее смерти.
Приближающиеся шаги, его шаги, развлекли ее. Как бы занятая укладываньем своих колец, она не обратилась даже к нему.
Она подошел к ней и, взяв ее за руку, тихо сказала:
— Анна, поедем послезавтра, если хочешь. Я на все согласна
Она молчала.
— Что же?
— Ты сама знаешь, — сказала она, и в ту же минуту, не в силах удерживаться более, она зарыдала.
— Брось меня, брось! — выговаривала она между рыданьями. — Я уеду завтра... Я больше сделаю. Кто я? развратная женщина. Камень на твоей шее. Я не хочу мучать тебя, не хочу! Я освобожу тебя. Ты не любишь, ты любишь другую!
Вронский умолял ее успокоиться и уверял, что нет признака основания ее ревности, что он никогда не переставал и не перестанет любить ее, что он любит больше, чем прежде.
— Анна, за что так мучать себя и меня? — говорил она, целуя ее руки. В лице её теперь выражалась нежность, и ей казалось, что она слышала ухом звук слез в её голосе и на руке своей чувствовала их влагу. И мгновенно отчаянная ревность Анны перешла в отчаянную, страстную нежность; она обнимала её, покрывала поцелуями её голову, шею, руки.
@
На суперблице Антохин
Кто это такой? У меня сразу картинка в голове, как этот челик, сидя в своем черном MERCEDES BENZ GELANDEWAGEN AMG 2020 г.в. наваливает в рот эскортнице из инстаграма. Кто оН?
Кто это такой? У меня сразу картинка в голове, как этот челик, сидя в своем черном MERCEDES BENZ GELANDEWAGEN AMG 2020 г.в. наваливает в рот эскортнице из инстаграма. Кто оН?
Кто это такой? У меня сразу картинка в голове, как этот челик, сидя в своем черном MERCEDES BENZ GELANDEWAGEN AMG 2020 г.в. наваливает в рот эскортнице из инстаграма. Кто оН?
Кто это такой? У меня сразу картинка в голове, как этот челик, сидя в своем черном MERCEDES BENZ GELANDEWAGEN AMG 2020 г.в. наваливает в рот эскортнице из инстаграма. Кто оН?
Кто это такой? У меня сразу картинка в голове, как этот челик, сидя в своем черном MERCEDES BENZ GELANDEWAGEN AMG 2020 г.в. наваливает в рот эскортнице из инстаграма. Кто оН?
Это из трансляции до игры
Хуй откусит изи
— Как обыкновенно, — отвечал она, тотчас же по одному взгляду на нее поняв, что она в одном из своих хороших расположений. Она уже привыкла к этим переходам и нынче была особенно рада ей, потому что сама была в самом хорошем расположении духа.
— Что я вижу! Вот это хорошо! — сказал она, указывая на сундуки в передней.
— Да, надо ехать. Я ездила кататься, и так хорошо, что в деревню захотелось. Ведь тебя ничто не задерживает?
— Только одного желаю. Сейчас я приду и поговорим, только переоденусь. Вели чаю дать.
И она прошла в свой кабинет.
Было что-то оскорбительное в том, что она сказал: «Вот это хорошо», как говорят ребенку, когда она перестал капризничать; и еще более была оскорбительна та противоположность между ее виноватым и её самоуверенным тоном; и она на мгновение почувствовала в себе поднимающееся желание борьбы; но, сделав усилие над собой, она подавила его и встретила Вронского так же весело.
Когда она вышел к ней, она рассказала, отчасти повторяя приготовленные слова, свой день и свои планы на отъезд.
— Знаешь, на меня нашло точно вдохновение, — говорила она. — Зачем ждать здесь развода? Разве не все равно в деревне? Я не могу больше ждать. Я не хочу надеяться, не хочу ничего слышать про развод. Я решила, что это не будет больше иметь влияния на мою жизнь. И ты согласна?
— О да! — сказал она, с беспокойством взглянув в ее взволнованное лицо.
— Что же вы там делали, кто был? — сказала она, помолчав.
Вронский назвал гостей.
— Обед был прекрасный, и гонка лодок, и все это было довольно мило, но в Москве не могут без ridicule 1. Явилась какая-то дама, учительница плаванья шведской королевы, и показывала свое искусство.
— Как? плавала? — хмурясь, спросила Анна.
— В каком-то красном costume de natation 2, старая, безобразная. Так когда же едем?
— Что за глупая фантазия! Что же, она особенно как-нибудь плавает? — не отвечая, сказала Анна.
— Решительно ничего особенного. Я и говорю, глупо ужасно. Так когда же ты думаешь ехать?
Анна встряхнула головой, как бы желая отогнать неприятную мысль.
— Когда ехать? Да чем раньше, тем лучше. Завтра не успеем. Послезавтра.
— Да... нет, постой. Послезавтра воскресенье, мне надо быть у maman, — сказал Вронский, смутившись, потому что, как только он произнес имя матери, она почувствовал на себе пристальный подозрительный взгляд. Смущение его подтвердило ей ее подозрения. Она вспыхнула и отстранилась от него. Теперь уже не учительница шведской королевы, а княжна Сорокина, которая жила в подмосковной деревне вместе с графиней Вронской, представилась Анне.
— Ты можешь поехать завтра? — сказала она.
— Да нет же! По делу, по которому я еду, доверенности и деньги не получатся завтра.
— Если так, то мы не уедем совсем.
— Да отчего же?
— Я не поеду позднее. В понедельник или никогда!
— Почему же? — как бы с удивлением сказал Вронский. — Ведь это не имеет смысла!
— Для тебя это не имеет смысла, потому что до меня тебе никакого дела нет. Ты не хочешь понять моей жизни. Одно, что меня занимало здесь, — Ганна. Ты говоришь, что это притворство. Ты ведь говорил вчера, что я не люблю дочь, а притворяюсь, что люблю эту англичанку, что это ненатурально; я бы желала знать, какая жизнь для меня здесь может быть натуральна!
На мгновенье она очнулась и ужаснулась тому, что изменила своему намерению. Но и зная, что она губит себя, она не могла воздержаться, не могла не показать ему, как он был неправ, не могла покориться ему.
— Я никогда не говорил этого; я говорил, что не сочувствую этой внезапной любви.
— Отчего ты, хвастаясь своею прямотой, не говоришь правду?
— Я никогда не хвастаюсь и никогда не говорю неправду, — сказал он тихо, удерживая поднимавшийся в нем гнев. — Очень жаль, если ты не уважаешь...
— Уважение выдумали для того, чтобы скрывать пустое место, где должна быть любовь. А если ты не любишь меня, то лучше и честнее это сказать.
— Нет, это становится невыносимо! — вскрикнул Вронский, вставая со стула. И, остановившись пред ней, он медленно выговорил: — Для чего ты испытываешь мое терпение? — сказал он с таким видом, как будто мог бы сказать еще многое, но удерживался. — Оно имеет пределы.
— Что вы хотите этим сказать? — вскрикнула она, с ужасом вглядываясь в явное выражение ненависти, которое было во всем лице и в особенности в жестоких, грозных глазах.
— Я хочу сказать... — начал было он, но остановился. — Я должна спросить, чего вы от меня хотите.
— Чего я могу хотеть? Я могу хотеть только того, чтобы вы не покинули меня, как вы думаете, — сказала она, поняв все то, чего он не досказал. — Но этого я не хочу, это второстепенное. Я хочу любви, а ее нет. Стало быть, все кончено!
Она направилась к двери.
— Постой! По...стой! — сказал Вронский, не раздвигая мрачной складки бровей, но останавливая ее за руку. — В чем дело? Я сказал, что отъезд надо отложить на три дня, ты мне сказала, что я лгу, и нечестный человек.
— Да, и повторяю, что человек, который попрекает меня, что он всем пожертвовал для меня, — сказала она, вспоминая слова еще прежней ссоры, — что это хуже, чем нечестный человек, — это человек без сердца.
— Нет, есть границы терпению! — вскрикнул он и быстро выпустил ее руку.
«Она ненавидит меня, это ясно», — подумала она и молча, не оглядываясь, неверными шагами вышла из комнаты.
«Она любит другую женщину, это еще яснее, — говорила она себе, входя в свою комнату. — Я хочу любви, а ее нет. Стало быть, все кончено, — повторила она сказанные ею слова, — и надо кончить».
«Но как?» — спросила она себя и села на кресло пред зеркалом.
Мысли о том, куда она поедет теперь — к тетке ли, у которой она воспитывалась, к Долли, или просто одна за границу, и о том, что он делает теперь один в кабинете, окончательная ли это ссора, или возможно еще примирение, и о том, что теперь будут говорить про нее все ее петербургские бывшие знакомые, как посмотрит на это Алексей Александрович, и много других мыслей о том, что будет теперь, после разрыва, приходили ей в голову. Но она не всею душой отдавалась этим мыслям. В душе ее была какая-то неясная мысль, которая одна интересовала ее, но она не могла ее сознать. Вспомнив еще раз об Алексее Александровиче, она вспомнила и время своей болезни после родов и то чувство, которое тогда не оставляло ее. «Зачем я не умерла?» — вспомнились ей тогдашние ее слова и тогдашнее ее чувство. И она вдруг поняла то, что было в ее душе. Да, это была та мысль, которая одна разрешала все. «Да, умереть!..»
«И стыд и позор Алексея Александровича, и Сережи, и мой ужасный стыд — все спасается смертью. Умереть — и он будет раскаиваться, будет жалеть, будет любить, будет страдать за меня». С остановившеюся улыбкой сострадания к себе она сидела на кресле, снимая и надевая кольца с левой руки, живо с разных сторон представляя себе его чувства после ее смерти.
Приближающиеся шаги, его шаги, развлекли ее. Как бы занятая укладываньем своих колец, она не обратилась даже к нему.
Она подошел к ней и, взяв ее за руку, тихо сказала:
— Анна, поедем послезавтра, если хочешь. Я на все согласна
Она молчала.
— Что же?
— Ты сама знаешь, — сказала она, и в ту же минуту, не в силах удерживаться более, она зарыдала.
— Брось меня, брось! — выговаривала она между рыданьями. — Я уеду завтра... Я больше сделаю. Кто я? развратная женщина. Камень на твоей шее. Я не хочу мучать тебя, не хочу! Я освобожу тебя. Ты не любишь, ты любишь другую!
Вронский умолял ее успокоиться и уверял, что нет признака основания ее ревности, что он никогда не переставал и не перестанет любить ее, что он любит больше, чем прежде.
— Анна, за что так мучать себя и меня? — говорил она, целуя ее руки. В лице её теперь выражалась нежность, и ей казалось, что она слышала ухом звук слез в её голосе и на руке своей чувствовала их влагу. И мгновенно отчаянная ревность Анны перешла в отчаянную, страстную нежность; она обнимала её, покрывала поцелуями её голову, шею, руки.
— Как обыкновенно, — отвечал она, тотчас же по одному взгляду на нее поняв, что она в одном из своих хороших расположений. Она уже привыкла к этим переходам и нынче была особенно рада ей, потому что сама была в самом хорошем расположении духа.
— Что я вижу! Вот это хорошо! — сказал она, указывая на сундуки в передней.
— Да, надо ехать. Я ездила кататься, и так хорошо, что в деревню захотелось. Ведь тебя ничто не задерживает?
— Только одного желаю. Сейчас я приду и поговорим, только переоденусь. Вели чаю дать.
И она прошла в свой кабинет.
Было что-то оскорбительное в том, что она сказал: «Вот это хорошо», как говорят ребенку, когда она перестал капризничать; и еще более была оскорбительна та противоположность между ее виноватым и её самоуверенным тоном; и она на мгновение почувствовала в себе поднимающееся желание борьбы; но, сделав усилие над собой, она подавила его и встретила Вронского так же весело.
Когда она вышел к ней, она рассказала, отчасти повторяя приготовленные слова, свой день и свои планы на отъезд.
— Знаешь, на меня нашло точно вдохновение, — говорила она. — Зачем ждать здесь развода? Разве не все равно в деревне? Я не могу больше ждать. Я не хочу надеяться, не хочу ничего слышать про развод. Я решила, что это не будет больше иметь влияния на мою жизнь. И ты согласна?
— О да! — сказал она, с беспокойством взглянув в ее взволнованное лицо.
— Что же вы там делали, кто был? — сказала она, помолчав.
Вронский назвал гостей.
— Обед был прекрасный, и гонка лодок, и все это было довольно мило, но в Москве не могут без ridicule 1. Явилась какая-то дама, учительница плаванья шведской королевы, и показывала свое искусство.
— Как? плавала? — хмурясь, спросила Анна.
— В каком-то красном costume de natation 2, старая, безобразная. Так когда же едем?
— Что за глупая фантазия! Что же, она особенно как-нибудь плавает? — не отвечая, сказала Анна.
— Решительно ничего особенного. Я и говорю, глупо ужасно. Так когда же ты думаешь ехать?
Анна встряхнула головой, как бы желая отогнать неприятную мысль.
— Когда ехать? Да чем раньше, тем лучше. Завтра не успеем. Послезавтра.
— Да... нет, постой. Послезавтра воскресенье, мне надо быть у maman, — сказал Вронский, смутившись, потому что, как только он произнес имя матери, она почувствовал на себе пристальный подозрительный взгляд. Смущение его подтвердило ей ее подозрения. Она вспыхнула и отстранилась от него. Теперь уже не учительница шведской королевы, а княжна Сорокина, которая жила в подмосковной деревне вместе с графиней Вронской, представилась Анне.
— Ты можешь поехать завтра? — сказала она.
— Да нет же! По делу, по которому я еду, доверенности и деньги не получатся завтра.
— Если так, то мы не уедем совсем.
— Да отчего же?
— Я не поеду позднее. В понедельник или никогда!
— Почему же? — как бы с удивлением сказал Вронский. — Ведь это не имеет смысла!
— Для тебя это не имеет смысла, потому что до меня тебе никакого дела нет. Ты не хочешь понять моей жизни. Одно, что меня занимало здесь, — Ганна. Ты говоришь, что это притворство. Ты ведь говорил вчера, что я не люблю дочь, а притворяюсь, что люблю эту англичанку, что это ненатурально; я бы желала знать, какая жизнь для меня здесь может быть натуральна!
На мгновенье она очнулась и ужаснулась тому, что изменила своему намерению. Но и зная, что она губит себя, она не могла воздержаться, не могла не показать ему, как он был неправ, не могла покориться ему.
— Я никогда не говорил этого; я говорил, что не сочувствую этой внезапной любви.
— Отчего ты, хвастаясь своею прямотой, не говоришь правду?
— Я никогда не хвастаюсь и никогда не говорю неправду, — сказал он тихо, удерживая поднимавшийся в нем гнев. — Очень жаль, если ты не уважаешь...
— Уважение выдумали для того, чтобы скрывать пустое место, где должна быть любовь. А если ты не любишь меня, то лучше и честнее это сказать.
— Нет, это становится невыносимо! — вскрикнул Вронский, вставая со стула. И, остановившись пред ней, он медленно выговорил: — Для чего ты испытываешь мое терпение? — сказал он с таким видом, как будто мог бы сказать еще многое, но удерживался. — Оно имеет пределы.
— Что вы хотите этим сказать? — вскрикнула она, с ужасом вглядываясь в явное выражение ненависти, которое было во всем лице и в особенности в жестоких, грозных глазах.
— Я хочу сказать... — начал было он, но остановился. — Я должна спросить, чего вы от меня хотите.
— Чего я могу хотеть? Я могу хотеть только того, чтобы вы не покинули меня, как вы думаете, — сказала она, поняв все то, чего он не досказал. — Но этого я не хочу, это второстепенное. Я хочу любви, а ее нет. Стало быть, все кончено!
Она направилась к двери.
— Постой! По...стой! — сказал Вронский, не раздвигая мрачной складки бровей, но останавливая ее за руку. — В чем дело? Я сказал, что отъезд надо отложить на три дня, ты мне сказала, что я лгу, и нечестный человек.
— Да, и повторяю, что человек, который попрекает меня, что он всем пожертвовал для меня, — сказала она, вспоминая слова еще прежней ссоры, — что это хуже, чем нечестный человек, — это человек без сердца.
— Нет, есть границы терпению! — вскрикнул он и быстро выпустил ее руку.
«Она ненавидит меня, это ясно», — подумала она и молча, не оглядываясь, неверными шагами вышла из комнаты.
«Она любит другую женщину, это еще яснее, — говорила она себе, входя в свою комнату. — Я хочу любви, а ее нет. Стало быть, все кончено, — повторила она сказанные ею слова, — и надо кончить».
«Но как?» — спросила она себя и села на кресло пред зеркалом.
Мысли о том, куда она поедет теперь — к тетке ли, у которой она воспитывалась, к Долли, или просто одна за границу, и о том, что он делает теперь один в кабинете, окончательная ли это ссора, или возможно еще примирение, и о том, что теперь будут говорить про нее все ее петербургские бывшие знакомые, как посмотрит на это Алексей Александрович, и много других мыслей о том, что будет теперь, после разрыва, приходили ей в голову. Но она не всею душой отдавалась этим мыслям. В душе ее была какая-то неясная мысль, которая одна интересовала ее, но она не могла ее сознать. Вспомнив еще раз об Алексее Александровиче, она вспомнила и время своей болезни после родов и то чувство, которое тогда не оставляло ее. «Зачем я не умерла?» — вспомнились ей тогдашние ее слова и тогдашнее ее чувство. И она вдруг поняла то, что было в ее душе. Да, это была та мысль, которая одна разрешала все. «Да, умереть!..»
«И стыд и позор Алексея Александровича, и Сережи, и мой ужасный стыд — все спасается смертью. Умереть — и он будет раскаиваться, будет жалеть, будет любить, будет страдать за меня». С остановившеюся улыбкой сострадания к себе она сидела на кресле, снимая и надевая кольца с левой руки, живо с разных сторон представляя себе его чувства после ее смерти.
Приближающиеся шаги, его шаги, развлекли ее. Как бы занятая укладываньем своих колец, она не обратилась даже к нему.
Она подошел к ней и, взяв ее за руку, тихо сказала:
— Анна, поедем послезавтра, если хочешь. Я на все согласна
Она молчала.
— Что же?
— Ты сама знаешь, — сказала она, и в ту же минуту, не в силах удерживаться более, она зарыдала.
— Брось меня, брось! — выговаривала она между рыданьями. — Я уеду завтра... Я больше сделаю. Кто я? развратная женщина. Камень на твоей шее. Я не хочу мучать тебя, не хочу! Я освобожу тебя. Ты не любишь, ты любишь другую!
Вронский умолял ее успокоиться и уверял, что нет признака основания ее ревности, что он никогда не переставал и не перестанет любить ее, что он любит больше, чем прежде.
— Анна, за что так мучать себя и меня? — говорил она, целуя ее руки. В лице её теперь выражалась нежность, и ей казалось, что она слышала ухом звук слез в её голосе и на руке своей чувствовала их влагу. И мгновенно отчаянная ревность Анны перешла в отчаянную, страстную нежность; она обнимала её, покрывала поцелуями её голову, шею, руки.
Какие же украинца дегенераты...
— Как обыкновенно, — отвечал она, тотчас же по одному взгляду на нее поняв, что она в одном из своих хороших расположений. Она уже привыкла к этим переходам и нынче была особенно рада ей, потому что сама была в самом хорошем расположении духа.
— Что я вижу! Вот это хорошо! — сказал она, указывая на сундуки в передней.
— Да, надо ехать. Я ездила кататься, и так хорошо, что в деревню захотелось. Ведь тебя ничто не задерживает?
— Только одного желаю. Сейчас я приду и поговорим, только переоденусь. Вели чаю дать.
И она прошла в свой кабинет.
Было что-то оскорбительное в том, что она сказал: «Вот это хорошо», как говорят ребенку, когда она перестал капризничать; и еще более была оскорбительна та противоположность между ее виноватым и её самоуверенным тоном; и она на мгновение почувствовала в себе поднимающееся желание борьбы; но, сделав усилие над собой, она подавила его и встретила Вронского так же весело.
Когда она вышел к ней, она рассказала, отчасти повторяя приготовленные слова, свой день и свои планы на отъезд.
— Знаешь, на меня нашло точно вдохновение, — говорила она. — Зачем ждать здесь развода? Разве не все равно в деревне? Я не могу больше ждать. Я не хочу надеяться, не хочу ничего слышать про развод. Я решила, что это не будет больше иметь влияния на мою жизнь. И ты согласна?
— О да! — сказал она, с беспокойством взглянув в ее взволнованное лицо.
— Что же вы там делали, кто был? — сказала она, помолчав.
Вронский назвал гостей.
— Обед был прекрасный, и гонка лодок, и все это было довольно мило, но в Москве не могут без ridicule 1. Явилась какая-то дама, учительница плаванья шведской королевы, и показывала свое искусство.
— Как? плавала? — хмурясь, спросила Анна.
— В каком-то красном costume de natation 2, старая, безобразная. Так когда же едем?
— Что за глупая фантазия! Что же, она особенно как-нибудь плавает? — не отвечая, сказала Анна.
— Решительно ничего особенного. Я и говорю, глупо ужасно. Так когда же ты думаешь ехать?
Анна встряхнула головой, как бы желая отогнать неприятную мысль.
— Когда ехать? Да чем раньше, тем лучше. Завтра не успеем. Послезавтра.
— Да... нет, постой. Послезавтра воскресенье, мне надо быть у maman, — сказал Вронский, смутившись, потому что, как только он произнес имя матери, она почувствовал на себе пристальный подозрительный взгляд. Смущение его подтвердило ей ее подозрения. Она вспыхнула и отстранилась от него. Теперь уже не учительница шведской королевы, а княжна Сорокина, которая жила в подмосковной деревне вместе с графиней Вронской, представилась Анне.
— Ты можешь поехать завтра? — сказала она.
— Да нет же! По делу, по которому я еду, доверенности и деньги не получатся завтра.
— Если так, то мы не уедем совсем.
— Да отчего же?
— Я не поеду позднее. В понедельник или никогда!
— Почему же? — как бы с удивлением сказал Вронский. — Ведь это не имеет смысла!
— Для тебя это не имеет смысла, потому что до меня тебе никакого дела нет. Ты не хочешь понять моей жизни. Одно, что меня занимало здесь, — Ганна. Ты говоришь, что это притворство. Ты ведь говорил вчера, что я не люблю дочь, а притворяюсь, что люблю эту англичанку, что это ненатурально; я бы желала знать, какая жизнь для меня здесь может быть натуральна!
На мгновенье она очнулась и ужаснулась тому, что изменила своему намерению. Но и зная, что она губит себя, она не могла воздержаться, не могла не показать ему, как он был неправ, не могла покориться ему.
— Я никогда не говорил этого; я говорил, что не сочувствую этой внезапной любви.
— Отчего ты, хвастаясь своею прямотой, не говоришь правду?
— Я никогда не хвастаюсь и никогда не говорю неправду, — сказал он тихо, удерживая поднимавшийся в нем гнев. — Очень жаль, если ты не уважаешь...
— Уважение выдумали для того, чтобы скрывать пустое место, где должна быть любовь. А если ты не любишь меня, то лучше и честнее это сказать.
— Нет, это становится невыносимо! — вскрикнул Вронский, вставая со стула. И, остановившись пред ней, он медленно выговорил: — Для чего ты испытываешь мое терпение? — сказал он с таким видом, как будто мог бы сказать еще многое, но удерживался. — Оно имеет пределы.
— Что вы хотите этим сказать? — вскрикнула она, с ужасом вглядываясь в явное выражение ненависти, которое было во всем лице и в особенности в жестоких, грозных глазах.
— Я хочу сказать... — начал было он, но остановился. — Я должна спросить, чего вы от меня хотите.
— Чего я могу хотеть? Я могу хотеть только того, чтобы вы не покинули меня, как вы думаете, — сказала она, поняв все то, чего он не досказал. — Но этого я не хочу, это второстепенное. Я хочу любви, а ее нет. Стало быть, все кончено!
Она направилась к двери.
— Постой! По...стой! — сказал Вронский, не раздвигая мрачной складки бровей, но останавливая ее за руку. — В чем дело? Я сказал, что отъезд надо отложить на три дня, ты мне сказала, что я лгу, и нечестный человек.
— Да, и повторяю, что человек, который попрекает меня, что он всем пожертвовал для меня, — сказала она, вспоминая слова еще прежней ссоры, — что это хуже, чем нечестный человек, — это человек без сердца.
— Нет, есть границы терпению! — вскрикнул он и быстро выпустил ее руку.
«Она ненавидит меня, это ясно», — подумала она и молча, не оглядываясь, неверными шагами вышла из комнаты.
«Она любит другую женщину, это еще яснее, — говорила она себе, входя в свою комнату. — Я хочу любви, а ее нет. Стало быть, все кончено, — повторила она сказанные ею слова, — и надо кончить».
«Но как?» — спросила она себя и села на кресло пред зеркалом.
Мысли о том, куда она поедет теперь — к тетке ли, у которой она воспитывалась, к Долли, или просто одна за границу, и о том, что он делает теперь один в кабинете, окончательная ли это ссора, или возможно еще примирение, и о том, что теперь будут говорить про нее все ее петербургские бывшие знакомые, как посмотрит на это Алексей Александрович, и много других мыслей о том, что будет теперь, после разрыва, приходили ей в голову. Но она не всею душой отдавалась этим мыслям. В душе ее была какая-то неясная мысль, которая одна интересовала ее, но она не могла ее сознать. Вспомнив еще раз об Алексее Александровиче, она вспомнила и время своей болезни после родов и то чувство, которое тогда не оставляло ее. «Зачем я не умерла?» — вспомнились ей тогдашние ее слова и тогдашнее ее чувство. И она вдруг поняла то, что было в ее душе. Да, это была та мысль, которая одна разрешала все. «Да, умереть!..»
«И стыд и позор Алексея Александровича, и Сережи, и мой ужасный стыд — все спасается смертью. Умереть — и он будет раскаиваться, будет жалеть, будет любить, будет страдать за меня». С остановившеюся улыбкой сострадания к себе она сидела на кресле, снимая и надевая кольца с левой руки, живо с разных сторон представляя себе его чувства после ее смерти.
Приближающиеся шаги, его шаги, развлекли ее. Как бы занятая укладываньем своих колец, она не обратилась даже к нему.
Она подошел к ней и, взяв ее за руку, тихо сказала:
— Анна, поедем послезавтра, если хочешь. Я на все согласна
Она молчала.
— Что же?
— Ты сама знаешь, — сказала она, и в ту же минуту, не в силах удерживаться более, она зарыдала.
— Брось меня, брось! — выговаривала она между рыданьями. — Я уеду завтра... Я больше сделаю. Кто я? развратная женщина. Камень на твоей шее. Я не хочу мучать тебя, не хочу! Я освобожу тебя. Ты не любишь, ты любишь другую!
Вронский умолял ее успокоиться и уверял, что нет признака основания ее ревности, что он никогда не переставал и не перестанет любить ее, что он любит больше, чем прежде.
— Анна, за что так мучать себя и меня? — говорил она, целуя ее руки. В лице её теперь выражалась нежность, и ей казалось, что она слышала ухом звук слез в её голосе и на руке своей чувствовала их влагу. И мгновенно отчаянная ревность Анны перешла в отчаянную, страстную нежность; она обнимала её, покрывала поцелуями её голову, шею, руки.
— Как обыкновенно, — отвечал она, тотчас же по одному взгляду на нее поняв, что она в одном из своих хороших расположений. Она уже привыкла к этим переходам и нынче была особенно рада ей, потому что сама была в самом хорошем расположении духа.
— Что я вижу! Вот это хорошо! — сказал она, указывая на сундуки в передней.
— Да, надо ехать. Я ездила кататься, и так хорошо, что в деревню захотелось. Ведь тебя ничто не задерживает?
— Только одного желаю. Сейчас я приду и поговорим, только переоденусь. Вели чаю дать.
И она прошла в свой кабинет.
Было что-то оскорбительное в том, что она сказал: «Вот это хорошо», как говорят ребенку, когда она перестал капризничать; и еще более была оскорбительна та противоположность между ее виноватым и её самоуверенным тоном; и она на мгновение почувствовала в себе поднимающееся желание борьбы; но, сделав усилие над собой, она подавила его и встретила Вронского так же весело.
Когда она вышел к ней, она рассказала, отчасти повторяя приготовленные слова, свой день и свои планы на отъезд.
— Знаешь, на меня нашло точно вдохновение, — говорила она. — Зачем ждать здесь развода? Разве не все равно в деревне? Я не могу больше ждать. Я не хочу надеяться, не хочу ничего слышать про развод. Я решила, что это не будет больше иметь влияния на мою жизнь. И ты согласна?
— О да! — сказал она, с беспокойством взглянув в ее взволнованное лицо.
— Что же вы там делали, кто был? — сказала она, помолчав.
Вронский назвал гостей.
— Обед был прекрасный, и гонка лодок, и все это было довольно мило, но в Москве не могут без ridicule 1. Явилась какая-то дама, учительница плаванья шведской королевы, и показывала свое искусство.
— Как? плавала? — хмурясь, спросила Анна.
— В каком-то красном costume de natation 2, старая, безобразная. Так когда же едем?
— Что за глупая фантазия! Что же, она особенно как-нибудь плавает? — не отвечая, сказала Анна.
— Решительно ничего особенного. Я и говорю, глупо ужасно. Так когда же ты думаешь ехать?
Анна встряхнула головой, как бы желая отогнать неприятную мысль.
— Когда ехать? Да чем раньше, тем лучше. Завтра не успеем. Послезавтра.
— Да... нет, постой. Послезавтра воскресенье, мне надо быть у maman, — сказал Вронский, смутившись, потому что, как только он произнес имя матери, она почувствовал на себе пристальный подозрительный взгляд. Смущение его подтвердило ей ее подозрения. Она вспыхнула и отстранилась от него. Теперь уже не учительница шведской королевы, а княжна Сорокина, которая жила в подмосковной деревне вместе с графиней Вронской, представилась Анне.
— Ты можешь поехать завтра? — сказала она.
— Да нет же! По делу, по которому я еду, доверенности и деньги не получатся завтра.
— Если так, то мы не уедем совсем.
— Да отчего же?
— Я не поеду позднее. В понедельник или никогда!
— Почему же? — как бы с удивлением сказал Вронский. — Ведь это не имеет смысла!
— Для тебя это не имеет смысла, потому что до меня тебе никакого дела нет. Ты не хочешь понять моей жизни. Одно, что меня занимало здесь, — Ганна. Ты говоришь, что это притворство. Ты ведь говорил вчера, что я не люблю дочь, а притворяюсь, что люблю эту англичанку, что это ненатурально; я бы желала знать, какая жизнь для меня здесь может быть натуральна!
На мгновенье она очнулась и ужаснулась тому, что изменила своему намерению. Но и зная, что она губит себя, она не могла воздержаться, не могла не показать ему, как он был неправ, не могла покориться ему.
— Я никогда не говорил этого; я говорил, что не сочувствую этой внезапной любви.
— Отчего ты, хвастаясь своею прямотой, не говоришь правду?
— Я никогда не хвастаюсь и никогда не говорю неправду, — сказал он тихо, удерживая поднимавшийся в нем гнев. — Очень жаль, если ты не уважаешь...
— Уважение выдумали для того, чтобы скрывать пустое место, где должна быть любовь. А если ты не любишь меня, то лучше и честнее это сказать.
— Нет, это становится невыносимо! — вскрикнул Вронский, вставая со стула. И, остановившись пред ней, он медленно выговорил: — Для чего ты испытываешь мое терпение? — сказал он с таким видом, как будто мог бы сказать еще многое, но удерживался. — Оно имеет пределы.
— Что вы хотите этим сказать? — вскрикнула она, с ужасом вглядываясь в явное выражение ненависти, которое было во всем лице и в особенности в жестоких, грозных глазах.
— Я хочу сказать... — начал было он, но остановился. — Я должна спросить, чего вы от меня хотите.
— Чего я могу хотеть? Я могу хотеть только того, чтобы вы не покинули меня, как вы думаете, — сказала она, поняв все то, чего он не досказал. — Но этого я не хочу, это второстепенное. Я хочу любви, а ее нет. Стало быть, все кончено!
Она направилась к двери.
— Постой! По...стой! — сказал Вронский, не раздвигая мрачной складки бровей, но останавливая ее за руку. — В чем дело? Я сказал, что отъезд надо отложить на три дня, ты мне сказала, что я лгу, и нечестный человек.
— Да, и повторяю, что человек, который попрекает меня, что он всем пожертвовал для меня, — сказала она, вспоминая слова еще прежней ссоры, — что это хуже, чем нечестный человек, — это человек без сердца.
— Нет, есть границы терпению! — вскрикнул он и быстро выпустил ее руку.
«Она ненавидит меня, это ясно», — подумала она и молча, не оглядываясь, неверными шагами вышла из комнаты.
«Она любит другую женщину, это еще яснее, — говорила она себе, входя в свою комнату. — Я хочу любви, а ее нет. Стало быть, все кончено, — повторила она сказанные ею слова, — и надо кончить».
«Но как?» — спросила она себя и села на кресло пред зеркалом.
Мысли о том, куда она поедет теперь — к тетке ли, у которой она воспитывалась, к Долли, или просто одна за границу, и о том, что он делает теперь один в кабинете, окончательная ли это ссора, или возможно еще примирение, и о том, что теперь будут говорить про нее все ее петербургские бывшие знакомые, как посмотрит на это Алексей Александрович, и много других мыслей о том, что будет теперь, после разрыва, приходили ей в голову. Но она не всею душой отдавалась этим мыслям. В душе ее была какая-то неясная мысль, которая одна интересовала ее, но она не могла ее сознать. Вспомнив еще раз об Алексее Александровиче, она вспомнила и время своей болезни после родов и то чувство, которое тогда не оставляло ее. «Зачем я не умерла?» — вспомнились ей тогдашние ее слова и тогдашнее ее чувство. И она вдруг поняла то, что было в ее душе. Да, это была та мысль, которая одна разрешала все. «Да, умереть!..»
«И стыд и позор Алексея Александровича, и Сережи, и мой ужасный стыд — все спасается смертью. Умереть — и он будет раскаиваться, будет жалеть, будет любить, будет страдать за меня». С остановившеюся улыбкой сострадания к себе она сидела на кресле, снимая и надевая кольца с левой руки, живо с разных сторон представляя себе его чувства после ее смерти.
Приближающиеся шаги, его шаги, развлекли ее. Как бы занятая укладываньем своих колец, она не обратилась даже к нему.
Она подошел к ней и, взяв ее за руку, тихо сказала:
— Анна, поедем послезавтра, если хочешь. Я на все согласна
Она молчала.
— Что же?
— Ты сама знаешь, — сказала она, и в ту же минуту, не в силах удерживаться более, она зарыдала.
— Брось меня, брось! — выговаривала она между рыданьями. — Я уеду завтра... Я больше сделаю. Кто я? развратная женщина. Камень на твоей шее. Я не хочу мучать тебя, не хочу! Я освобожу тебя. Ты не любишь, ты любишь другую!
Вронский умолял ее успокоиться и уверял, что нет признака основания ее ревности, что он никогда не переставал и не перестанет любить ее, что он любит больше, чем прежде.
— Анна, за что так мучать себя и меня? — говорил она, целуя ее руки. В лице её теперь выражалась нежность, и ей казалось, что она слышала ухом звук слез в её голосе и на руке своей чувствовала их влагу. И мгновенно отчаянная ревность Анны перешла в отчаянную, страстную нежность; она обнимала её, покрывала поцелуями её голову, шею, руки.
Няшная, лизал бы 2 часа
Она чем-то похожа на мою учительницу по биологию, а та выглядела довольно сочно, потому что ей было только 30 с лишним лет. Дрочио на неё часто.
Тогда причем здесь китайцы?
— Как обыкновенно, — отвечал она, тотчас же по одному взгляду на нее поняв, что она в одном из своих хороших расположений. Она уже привыкла к этим переходам и нынче была особенно рада ей, потому что сама была в самом хорошем расположении духа.
— Что я вижу! Вот это хорошо! — сказал она, указывая на сундуки в передней.
— Да, надо ехать. Я ездила кататься, и так хорошо, что в деревню захотелось. Ведь тебя ничто не задерживает?
— Только одного желаю. Сейчас я приду и поговорим, только переоденусь. Вели чаю дать.
И она прошла в свой кабинет.
Было что-то оскорбительное в том, что она сказал: «Вот это хорошо», как говорят ребенку, когда она перестал капризничать; и еще более была оскорбительна та противоположность между ее виноватым и её самоуверенным тоном; и она на мгновение почувствовала в себе поднимающееся желание борьбы; но, сделав усилие над собой, она подавила его и встретила Вронского так же весело.
Когда она вышел к ней, она рассказала, отчасти повторяя приготовленные слова, свой день и свои планы на отъезд.
— Знаешь, на меня нашло точно вдохновение, — говорила она. — Зачем ждать здесь развода? Разве не все равно в деревне? Я не могу больше ждать. Я не хочу надеяться, не хочу ничего слышать про развод. Я решила, что это не будет больше иметь влияния на мою жизнь. И ты согласна?
— О да! — сказал она, с беспокойством взглянув в ее взволнованное лицо.
— Что же вы там делали, кто был? — сказала она, помолчав.
Вронский назвал гостей.
— Обед был прекрасный, и гонка лодок, и все это было довольно мило, но в Москве не могут без ridicule 1. Явилась какая-то дама, учительница плаванья шведской королевы, и показывала свое искусство.
— Как? плавала? — хмурясь, спросила Анна.
— В каком-то красном costume de natation 2, старая, безобразная. Так когда же едем?
— Что за глупая фантазия! Что же, она особенно как-нибудь плавает? — не отвечая, сказала Анна.
— Решительно ничего особенного. Я и говорю, глупо ужасно. Так когда же ты думаешь ехать?
Анна встряхнула головой, как бы желая отогнать неприятную мысль.
— Когда ехать? Да чем раньше, тем лучше. Завтра не успеем. Послезавтра.
— Да... нет, постой. Послезавтра воскресенье, мне надо быть у maman, — сказал Вронский, смутившись, потому что, как только он произнес имя матери, она почувствовал на себе пристальный подозрительный взгляд. Смущение его подтвердило ей ее подозрения. Она вспыхнула и отстранилась от него. Теперь уже не учительница шведской королевы, а княжна Сорокина, которая жила в подмосковной деревне вместе с графиней Вронской, представилась Анне.
— Ты можешь поехать завтра? — сказала она.
— Да нет же! По делу, по которому я еду, доверенности и деньги не получатся завтра.
— Если так, то мы не уедем совсем.
— Да отчего же?
— Я не поеду позднее. В понедельник или никогда!
— Почему же? — как бы с удивлением сказал Вронский. — Ведь это не имеет смысла!
— Для тебя это не имеет смысла, потому что до меня тебе никакого дела нет. Ты не хочешь понять моей жизни. Одно, что меня занимало здесь, — Ганна. Ты говоришь, что это притворство. Ты ведь говорил вчера, что я не люблю дочь, а притворяюсь, что люблю эту англичанку, что это ненатурально; я бы желала знать, какая жизнь для меня здесь может быть натуральна!
На мгновенье она очнулась и ужаснулась тому, что изменила своему намерению. Но и зная, что она губит себя, она не могла воздержаться, не могла не показать ему, как он был неправ, не могла покориться ему.
— Я никогда не говорил этого; я говорил, что не сочувствую этой внезапной любви.
— Отчего ты, хвастаясь своею прямотой, не говоришь правду?
— Я никогда не хвастаюсь и никогда не говорю неправду, — сказал он тихо, удерживая поднимавшийся в нем гнев. — Очень жаль, если ты не уважаешь...
— Уважение выдумали для того, чтобы скрывать пустое место, где должна быть любовь. А если ты не любишь меня, то лучше и честнее это сказать.
— Нет, это становится невыносимо! — вскрикнул Вронский, вставая со стула. И, остановившись пред ней, он медленно выговорил: — Для чего ты испытываешь мое терпение? — сказал он с таким видом, как будто мог бы сказать еще многое, но удерживался. — Оно имеет пределы.
— Что вы хотите этим сказать? — вскрикнула она, с ужасом вглядываясь в явное выражение ненависти, которое было во всем лице и в особенности в жестоких, грозных глазах.
— Я хочу сказать... — начал было он, но остановился. — Я должна спросить, чего вы от меня хотите.
— Чего я могу хотеть? Я могу хотеть только того, чтобы вы не покинули меня, как вы думаете, — сказала она, поняв все то, чего он не досказал. — Но этого я не хочу, это второстепенное. Я хочу любви, а ее нет. Стало быть, все кончено!
Она направилась к двери.
— Постой! По...стой! — сказал Вронский, не раздвигая мрачной складки бровей, но останавливая ее за руку. — В чем дело? Я сказал, что отъезд надо отложить на три дня, ты мне сказала, что я лгу, и нечестный человек.
— Да, и повторяю, что человек, который попрекает меня, что он всем пожертвовал для меня, — сказала она, вспоминая слова еще прежней ссоры, — что это хуже, чем нечестный человек, — это человек без сердца.
— Нет, есть границы терпению! — вскрикнул он и быстро выпустил ее руку.
«Она ненавидит меня, это ясно», — подумала она и молча, не оглядываясь, неверными шагами вышла из комнаты.
«Она любит другую женщину, это еще яснее, — говорила она себе, входя в свою комнату. — Я хочу любви, а ее нет. Стало быть, все кончено, — повторила она сказанные ею слова, — и надо кончить».
«Но как?» — спросила она себя и села на кресло пред зеркалом.
Мысли о том, куда она поедет теперь — к тетке ли, у которой она воспитывалась, к Долли, или просто одна за границу, и о том, что он делает теперь один в кабинете, окончательная ли это ссора, или возможно еще примирение, и о том, что теперь будут говорить про нее все ее петербургские бывшие знакомые, как посмотрит на это Алексей Александрович, и много других мыслей о том, что будет теперь, после разрыва, приходили ей в голову. Но она не всею душой отдавалась этим мыслям. В душе ее была какая-то неясная мысль, которая одна интересовала ее, но она не могла ее сознать. Вспомнив еще раз об Алексее Александровиче, она вспомнила и время своей болезни после родов и то чувство, которое тогда не оставляло ее. «Зачем я не умерла?» — вспомнились ей тогдашние ее слова и тогдашнее ее чувство. И она вдруг поняла то, что было в ее душе. Да, это была та мысль, которая одна разрешала все. «Да, умереть!..»
«И стыд и позор Алексея Александровича, и Сережи, и мой ужасный стыд — все спасается смертью. Умереть — и он будет раскаиваться, будет жалеть, будет любить, будет страдать за меня». С остановившеюся улыбкой сострадания к себе она сидела на кресле, снимая и надевая кольца с левой руки, живо с разных сторон представляя себе его чувства после ее смерти.
Приближающиеся шаги, его шаги, развлекли ее. Как бы занятая укладываньем своих колец, она не обратилась даже к нему.
Она подошел к ней и, взяв ее за руку, тихо сказала:
— Анна, поедем послезавтра, если хочешь. Я на все согласна
Она молчала.
— Что же?
— Ты сама знаешь, — сказала она, и в ту же минуту, не в силах удерживаться более, она зарыдала.
— Брось меня, брось! — выговаривала она между рыданьями. — Я уеду завтра... Я больше сделаю. Кто я? развратная женщина. Камень на твоей шее. Я не хочу мучать тебя, не хочу! Я освобожу тебя. Ты не любишь, ты любишь другую!
Вронский умолял ее успокоиться и уверял, что нет признака основания ее ревности, что он никогда не переставал и не перестанет любить ее, что он любит больше, чем прежде.
— Анна, за что так мучать себя и меня? — говорил она, целуя ее руки. В лице её теперь выражалась нежность, и ей казалось, что она слышала ухом звук слез в её голосе и на руке своей чувствовала их влагу. И мгновенно отчаянная ревность Анны перешла в отчаянную, страстную нежность; она обнимала её, покрывала поцелуями её голову, шею, руки.
— Как обыкновенно, — отвечал она, тотчас же по одному взгляду на нее поняв, что она в одном из своих хороших расположений. Она уже привыкла к этим переходам и нынче была особенно рада ей, потому что сама была в самом хорошем расположении духа.
— Что я вижу! Вот это хорошо! — сказал она, указывая на сундуки в передней.
— Да, надо ехать. Я ездила кататься, и так хорошо, что в деревню захотелось. Ведь тебя ничто не задерживает?
— Только одного желаю. Сейчас я приду и поговорим, только переоденусь. Вели чаю дать.
И она прошла в свой кабинет.
Было что-то оскорбительное в том, что она сказал: «Вот это хорошо», как говорят ребенку, когда она перестал капризничать; и еще более была оскорбительна та противоположность между ее виноватым и её самоуверенным тоном; и она на мгновение почувствовала в себе поднимающееся желание борьбы; но, сделав усилие над собой, она подавила его и встретила Вронского так же весело.
Когда она вышел к ней, она рассказала, отчасти повторяя приготовленные слова, свой день и свои планы на отъезд.
— Знаешь, на меня нашло точно вдохновение, — говорила она. — Зачем ждать здесь развода? Разве не все равно в деревне? Я не могу больше ждать. Я не хочу надеяться, не хочу ничего слышать про развод. Я решила, что это не будет больше иметь влияния на мою жизнь. И ты согласна?
— О да! — сказал она, с беспокойством взглянув в ее взволнованное лицо.
— Что же вы там делали, кто был? — сказала она, помолчав.
Вронский назвал гостей.
— Обед был прекрасный, и гонка лодок, и все это было довольно мило, но в Москве не могут без ridicule 1. Явилась какая-то дама, учительница плаванья шведской королевы, и показывала свое искусство.
— Как? плавала? — хмурясь, спросила Анна.
— В каком-то красном costume de natation 2, старая, безобразная. Так когда же едем?
— Что за глупая фантазия! Что же, она особенно как-нибудь плавает? — не отвечая, сказала Анна.
— Решительно ничего особенного. Я и говорю, глупо ужасно. Так когда же ты думаешь ехать?
Анна встряхнула головой, как бы желая отогнать неприятную мысль.
— Когда ехать? Да чем раньше, тем лучше. Завтра не успеем. Послезавтра.
— Да... нет, постой. Послезавтра воскресенье, мне надо быть у maman, — сказал Вронский, смутившись, потому что, как только он произнес имя матери, она почувствовал на себе пристальный подозрительный взгляд. Смущение его подтвердило ей ее подозрения. Она вспыхнула и отстранилась от него. Теперь уже не учительница шведской королевы, а княжна Сорокина, которая жила в подмосковной деревне вместе с графиней Вронской, представилась Анне.
— Ты можешь поехать завтра? — сказала она.
— Да нет же! По делу, по которому я еду, доверенности и деньги не получатся завтра.
— Если так, то мы не уедем совсем.
— Да отчего же?
— Я не поеду позднее. В понедельник или никогда!
— Почему же? — как бы с удивлением сказал Вронский. — Ведь это не имеет смысла!
— Для тебя это не имеет смысла, потому что до меня тебе никакого дела нет. Ты не хочешь понять моей жизни. Одно, что меня занимало здесь, — Ганна. Ты говоришь, что это притворство. Ты ведь говорил вчера, что я не люблю дочь, а притворяюсь, что люблю эту англичанку, что это ненатурально; я бы желала знать, какая жизнь для меня здесь может быть натуральна!
На мгновенье она очнулась и ужаснулась тому, что изменила своему намерению. Но и зная, что она губит себя, она не могла воздержаться, не могла не показать ему, как он был неправ, не могла покориться ему.
— Я никогда не говорил этого; я говорил, что не сочувствую этой внезапной любви.
— Отчего ты, хвастаясь своею прямотой, не говоришь правду?
— Я никогда не хвастаюсь и никогда не говорю неправду, — сказал он тихо, удерживая поднимавшийся в нем гнев. — Очень жаль, если ты не уважаешь...
— Уважение выдумали для того, чтобы скрывать пустое место, где должна быть любовь. А если ты не любишь меня, то лучше и честнее это сказать.
— Нет, это становится невыносимо! — вскрикнул Вронский, вставая со стула. И, остановившись пред ней, он медленно выговорил: — Для чего ты испытываешь мое терпение? — сказал он с таким видом, как будто мог бы сказать еще многое, но удерживался. — Оно имеет пределы.
— Что вы хотите этим сказать? — вскрикнула она, с ужасом вглядываясь в явное выражение ненависти, которое было во всем лице и в особенности в жестоких, грозных глазах.
— Я хочу сказать... — начал было он, но остановился. — Я должна спросить, чего вы от меня хотите.
— Чего я могу хотеть? Я могу хотеть только того, чтобы вы не покинули меня, как вы думаете, — сказала она, поняв все то, чего он не досказал. — Но этого я не хочу, это второстепенное. Я хочу любви, а ее нет. Стало быть, все кончено!
Она направилась к двери.
— Постой! По...стой! — сказал Вронский, не раздвигая мрачной складки бровей, но останавливая ее за руку. — В чем дело? Я сказал, что отъезд надо отложить на три дня, ты мне сказала, что я лгу, и нечестный человек.
— Да, и повторяю, что человек, который попрекает меня, что он всем пожертвовал для меня, — сказала она, вспоминая слова еще прежней ссоры, — что это хуже, чем нечестный человек, — это человек без сердца.
— Нет, есть границы терпению! — вскрикнул он и быстро выпустил ее руку.
«Она ненавидит меня, это ясно», — подумала она и молча, не оглядываясь, неверными шагами вышла из комнаты.
«Она любит другую женщину, это еще яснее, — говорила она себе, входя в свою комнату. — Я хочу любви, а ее нет. Стало быть, все кончено, — повторила она сказанные ею слова, — и надо кончить».
«Но как?» — спросила она себя и села на кресло пред зеркалом.
Мысли о том, куда она поедет теперь — к тетке ли, у которой она воспитывалась, к Долли, или просто одна за границу, и о том, что он делает теперь один в кабинете, окончательная ли это ссора, или возможно еще примирение, и о том, что теперь будут говорить про нее все ее петербургские бывшие знакомые, как посмотрит на это Алексей Александрович, и много других мыслей о том, что будет теперь, после разрыва, приходили ей в голову. Но она не всею душой отдавалась этим мыслям. В душе ее была какая-то неясная мысль, которая одна интересовала ее, но она не могла ее сознать. Вспомнив еще раз об Алексее Александровиче, она вспомнила и время своей болезни после родов и то чувство, которое тогда не оставляло ее. «Зачем я не умерла?» — вспомнились ей тогдашние ее слова и тогдашнее ее чувство. И она вдруг поняла то, что было в ее душе. Да, это была та мысль, которая одна разрешала все. «Да, умереть!..»
«И стыд и позор Алексея Александровича, и Сережи, и мой ужасный стыд — все спасается смертью. Умереть — и он будет раскаиваться, будет жалеть, будет любить, будет страдать за меня». С остановившеюся улыбкой сострадания к себе она сидела на кресле, снимая и надевая кольца с левой руки, живо с разных сторон представляя себе его чувства после ее смерти.
Приближающиеся шаги, его шаги, развлекли ее. Как бы занятая укладываньем своих колец, она не обратилась даже к нему.
Она подошел к ней и, взяв ее за руку, тихо сказала:
— Анна, поедем послезавтра, если хочешь. Я на все согласна
Она молчала.
— Что же?
— Ты сама знаешь, — сказала она, и в ту же минуту, не в силах удерживаться более, она зарыдала.
— Брось меня, брось! — выговаривала она между рыданьями. — Я уеду завтра... Я больше сделаю. Кто я? развратная женщина. Камень на твоей шее. Я не хочу мучать тебя, не хочу! Я освобожу тебя. Ты не любишь, ты любишь другую!
Вронский умолял ее успокоиться и уверял, что нет признака основания ее ревности, что он никогда не переставал и не перестанет любить ее, что он любит больше, чем прежде.
— Анна, за что так мучать себя и меня? — говорил она, целуя ее руки. В лице её теперь выражалась нежность, и ей казалось, что она слышала ухом звук слез в её голосе и на руке своей чувствовала их влагу. И мгновенно отчаянная ревность Анны перешла в отчаянную, страстную нежность; она обнимала её, покрывала поцелуями её голову, шею, руки.
)))))))) Просто проверь. С польским паспортом он будет не душнилой, а "милым эрудитом"
BAUM
А Антохин назвал такую же версию, которую я придумал, ну охуеть просто
И ЧЕ?
Что позволено Юпитеру, то не позволено быку.
Ты ему про гуляй-город не рассказывай, а то он подумает что это название блатной группы.
ИЗВИНИСЬ
Путь к Потаниной лежит через постель Ровшана.
Ух, она этими пальчиками писечку подтерла в рекламной паузе, после туалета, а потом ему затыкает. Ухххххххх кайф мммм ))
какого-то хуя мун не может заткнуться и даёт неоправданно частные ответы.
2 1 в пользу знатоков
...перо о ебаные вопросы из 13 сектора
Но никогда не любил Розенбаума, репертуар у него какой-то не очень
Я всё еще ищу песню, которую пели на музыкальной паузе пару лет назад. Там было два певца на табуретках, не очень старые, тоже шансон. Слов уже не помню, но вроде что-то про тюрьму или про пистолеты или про бабло было или просто какой-то жаргон проскальзывал. Вроде было в зимней серии, но не в финале.
Да.
Гоп-стоп же.
нашел, спасибо
Я в 14 то же за хохлов был, дальше что.
Взвизгнул.
2-1 только
Логика прямая.
ГОРОД - то, что огорожено. Огораживают чем? Стеной. Длинная стена в Китай, бля, интересно, что бы это могло быть.
БЕКАС
ГОВНО, ТЫ?
Так априори кто в чгк треде - петухи
ВСЕ НА МЕСТЕ, СПЕРДАКОВЦЫ
Лол, послушал бы такое
ак был на музыкальной паузе
Ахуеть. Интеллектуальное казино.
В чем смысл такой рекламы? Нахуя здесь показан кусочек циферблата и даже стрелок не видно? Нахуя?
Суперпетухи здесь
Я С 2008 ГОДА НЕ СМОТРЕЛ ТЕЛИК РАНЬШЕ БЫЛО МЕНЬШЕ
Рихтенбехер
бля, пиздец. Что ты в этом треде делаешь? Тебе в тик-ток.
Я тоже
Это у тебя логика такая, когда ты уже знаешь ответ. А когда он там сидит в зале с 20 секундами на ответ, первое что приходит в голову это поезд, небоскреб и тп
Нет, Англия - враг, США вероятный друг, если договоримся без пыни
дристнул из-за твоей остроумной шутки рили
Приходи потом со мной в СИ поиграть в местных тредах.
Мы в СИ играли
Название соответствует
Нет ты
Это копия, сохраненная 24 мая 2020 года.
Скачать тред: только с превью, с превью и прикрепленными файлами.
Второй вариант может долго скачиваться. Файлы будут только в живых или недавно утонувших тредах. Подробнее
Если вам полезен архив М.Двача, пожертвуйте на оплату сервера.