Когда на экране появился Президент, Вера Ивановна и гости, кроме четырнадцатилетнего Владика, встали и взяли наполненные шампанским бокалы. Президента в семье Кузьминых чтили и уважали.

- Владька, встань! Президент же! – Вера Ивановна потеребила подростка за футболку, и тот нехотя поднялся.

Президент молчал.

“Волнуется, наверное”, - подумал Александр Павлович, муж Веры Ивановны, отец семейства и человек труда.

Шурин Александра Павловича Михаил нетерпеливо посматривал на запотевшую бутылку водочки. Владька со скучающим видом смотрел в экран сотового телефона, его старшая сестра Нинка пыталась справиться с чрезвычайно сильной и громкой икотой, из-за неудачных попыток надолго задержать дыхание она стала красной и запыхавшейся.

Президент молчал и, не мигая, смотрел на празднующих с экрана телевизора.

Александр Павлович нервно кашлянул. Михаил почесал небритую щеку. Нинка как-то особенно громко икнула.

Президент молчал. Александр Павлович не выдержал президентского взгляда и отвел глаза.

“Неужели в отставку подаст?” – Испуганно подумала Вера Ивановна. - “Как Ельцин тогда…”. Она даже захотела перекреститься, но в руке был бокал с советским шампанским, и это ее почему-то остановило.

- Ну, чего он тянет-то? – Недовольно промямлил Михаил. Ему хотелось водочки, и молчание Президента его начинало раздражать. – Так ничего не успеем…

- Да заткнись ты! - Нервно прервал шурина Александр Павлович, - Может война началась!

От такого своего неожиданного предположения отцу семейства стало совсем жутко. Он поставил бокал на стол - аккурат между сельдью под шубой и оливье – принялся нервно стряхивать с себя несуществующую пыль, стараясь не смотреть Президенту в глаза.

- Косяк какой-то, - хихикнул Владик. – Запись не ту поставили. Надо же так облажаться. Кому-то будет звездец!

Александр Павлович отвесил сыну подзатыльник.

- Звездец – это не мат! – Возмутился Владик.

Александр Павлович не ответил.

- А где это он? - Спросила Нинка кивнув на экран. Только сейчас все заметили, что Президент стоит не на фоне вечернего Кремля, а в каком-то мрачном помещении.

“В бункере снимали?” – Лихорадочно подумал Александр Павлович. – “Точна война будет. Вот ведь жопа.” Воевать Александр Павлович категорически не хотел, а, кроме того, боялся за сына.

Президент все так же молчал и, казалось, что ничего говорить он уже не намерен, но неожиданно изображение дернулось, потом на секунду исчезло и появилось вновь. Президент заговорил.

- Дорогие россияне! Дорогие соотечественники! Заканчивается 2020 год. Этот год был непростым для вас. Непростое экономическое положение, повышение цен и тарифов, неожиданные финансовые трудности и проблемы, связанные с банковской сферой – все это коснулось почти каждого из вас. Я бы мог сказать, что наступающий 2021 год будет лучше, что он принесет нам экономическое улучшение и потерянную стабильность. Но я не буду обманывать ни вас, ни себя…

- Вот, сука! – Неожиданно возмутился Михаил.

- Дорогие россияне! - Продолжал Президент. - На миру и смерть красна! Это русская народная поговорка ярко и точно характеризует все то, что предстоит вам в ближайшие дни. Я буду краток: 2021 года не будет. После моего обращения на всей территории Российской Федерации, включая Крым и исключаю Воронеж, начнется Кормление личинок Непредставимого Пхы. Я не буду вдаваться в подробности, скажу лишь, что бежать бесполезно. И я прошу вас принять смерть достойно, подобно тому, как это делали наши предки: Святые благоверные князья-страстотерпцы Борис и Глеб, Иван Сусанин, семья последнего Императора Николая Второго, Александр Матросов и многие другие…

- Чего это он гонит такое? – Владик посмотрел на отца. Александр Павлович, бледный как смерть, механически теребил себя за запястье. Сына он не слышал.

Президент, тем временем, уже заканчивал свою новогоднюю речь. Как и обещал, он был краток.

- Потратьте эти последние часы и дни на общение с родными и близкими, на изучение нашей родной истории, на занятие зимними видами спорта и на посещение Храмов. И помните: вы отдаете вашу жизнь ради великой Цели, что есть подлинное счастье. С праздником.

После последней фразы Президента, празднующие по некой внутренней многолетней инерции подняли бокалы, но чокаться все же не стали. Ясности не было. Зато был отчетливый страх.

Президент исчез с экрана. Вместо него на черном фоне начали мелькать какие-то непонятные белые знаки.

“Двенадцать”, - отметила Вера Ивановна, глянув на настенные часы. Но вместо ожидаемого боя курантов из телевизора раздался тревожный набатный звон, а за окном раздались первые душераздирающие крики…

>>786886

>НАБЛЮДАЕШЬ ЗАШУМЛЕННОГО ПУТИНА

…Когда на экране появился Президент, Вера Ивановна и гости, кроме четырнадцатилетнего Владика, встали и взяли наполненные шампанским бокалы. Президента в семье Кузьминых чтили и уважали.

- Владька, встань! Президент же! – Вера Ивановна потеребила подростка за футболку, и тот нехотя поднялся.

Президент молчал.

“Волнуется, наверное”, - подумал Александр Павлович, муж Веры Ивановны, отец семейства и человек труда.

Шурин Александра Павловича Михаил нетерпеливо посматривал на запотевшую бутылку водочки. Владька со скучающим видом смотрел в экран сотового телефона, его старшая сестра Нинка пыталась справиться с чрезвычайно сильной и громкой икотой, из-за неудачных попыток надолго задержать дыхание она стала красной и запыхавшейся.

Президент молчал и, не мигая, смотрел на празднующих с экрана телевизора.

Александр Павлович нервно кашлянул. Михаил почесал небритую щеку. Нинка как-то особенно громко икнула.

Президент молчал. Александр Павлович не выдержал президентского взгляда и отвел глаза.

“Неужели в отставку подаст?” – Испуганно подумала Вера Ивановна. - “Как Ельцин тогда…”. Она даже захотела перекреститься, но в руке был бокал с советским шампанским, и это ее почему-то остановило.

- Ну, чего он тянет-то? – Недовольно промямлил Михаил. Ему хотелось водочки, и молчание Президента его начинало раздражать. – Так ничего не успеем…

- Да заткнись ты! - Нервно прервал шурина Александр Павлович, - Может война началась!

От такого своего неожиданного предположения отцу семейства стало совсем жутко. Он поставил бокал на стол - аккурат между сельдью под шубой и оливье – принялся нервно стряхивать с себя несуществующую пыль, стараясь не смотреть Президенту в глаза.

- Косяк какой-то, - хихикнул Владик. – Запись не ту поставили. Надо же так облажаться. Кому-то будет звездец!

Александр Павлович отвесил сыну подзатыльник.

- Звездец – это не мат! – Возмутился Владик.

Александр Павлович не ответил.

- А где это он? - Спросила Нинка кивнув на экран. Только сейчас все заметили, что Президент стоит не на фоне вечернего Кремля, а в каком-то мрачном помещении.

“В бункере снимали?” – Лихорадочно подумал Александр Павлович. – “Точна война будет. Вот ведь жопа.” Воевать Александр Павлович категорически не хотел, а, кроме того, боялся за сына.

Президент все так же молчал и, казалось, что ничего говорить он уже не намерен, но неожиданно изображение дернулось, потом на секунду исчезло и появилось вновь. Президент заговорил.

- Дорогие россияне! Дорогие соотечественники! Заканчивается 2020 год. Этот год был непростым для вас. Непростое экономическое положение, повышение цен и тарифов, неожиданные финансовые трудности и проблемы, связанные с банковской сферой – все это коснулось почти каждого из вас. Я бы мог сказать, что наступающий 2021 год будет лучше, что он принесет нам экономическое улучшение и потерянную стабильность. Но я не буду обманывать ни вас, ни себя…

- Вот, сука! – Неожиданно возмутился Михаил.

- Дорогие россияне! - Продолжал Президент. - На миру и смерть красна! Это русская народная поговорка ярко и точно характеризует все то, что предстоит вам в ближайшие дни. Я буду краток: 2021 года не будет. После моего обращения на всей территории Российской Федерации, включая Крым и исключаю Воронеж, начнется Кормление личинок Непредставимого Пхы. Я не буду вдаваться в подробности, скажу лишь, что бежать бесполезно. И я прошу вас принять смерть достойно, подобно тому, как это делали наши предки: Святые благоверные князья-страстотерпцы Борис и Глеб, Иван Сусанин, семья последнего Императора Николая Второго, Александр Матросов и многие другие…

- Чего это он гонит такое? – Владик посмотрел на отца. Александр Павлович, бледный как смерть, механически теребил себя за запястье. Сына он не слышал.

Президент, тем временем, уже заканчивал свою новогоднюю речь. Как и обещал, он был краток.

- Потратьте эти последние часы и дни на общение с родными и близкими, на изучение нашей родной истории, на занятие зимними видами спорта и на посещение Храмов. И помните: вы отдаете вашу жизнь ради великой Цели, что есть подлинное счастье. С праздником.

После последней фразы Президента, празднующие по некой внутренней многолетней инерции подняли бокалы, но чокаться все же не стали. Ясности не было. Зато был отчетливый страх.

Президент исчез с экрана. Вместо него на черном фоне начали мелькать какие-то непонятные белые знаки.

“Двенадцать”, - отметила Вера Ивановна, глянув на настенные часы. Но вместо ожидаемого боя курантов из телевизора раздался тревожный набатный звон, а за окном раздались первые душераздирающие крики…

Да, да, вот тут, на углу". Машина замедлила ход и плавно остановилась, оставив за собой две мокрые полосы в уже привычной декабрьской слякоти. Пассажирка спешно отсчитала деньги, пропела "С Новым годом!" и упорхнула в ночь. Владимир проводил взглядом её фигуру с огромной, замотанной в красную подарочную бумагу, коробкой. Рисованные звёзды искрились в свете уличных фонарей. Пурпурное сияние под неуютной серостью улицы словно задело что-то внутри, позвало за собой, в полную гостей квартиру, где уже ставят на стол последние тарелки с оливье, и разрывается от поздравлений и приветов телефон. Девушка скрылась за углом, и образ исчез перед глазами. Владимир вдохнул холодный воздух и захлопнул дверь.

Он работает в такси уже третий год, но на то, чтобы встретить за рулем Новый год решился впервые. Дома никто не ждёт, друзей видеть не слишком хочется, а нарядная Москва так и зовет прокатиться по украшенным, блистающим улицам. Так почему не совместить приятное с прибыльным?

Владимир откинулся на спинку сидения, увеличил громкость приёмника и, щёлкнул рацией - "Юль, это 2811, я свободен". У Юли приятный голос, хоть сегодня в нём и читается грусть от того, что приходится работать в такую ночь. "Поняла" - ответила она и продолжила щебетать, раздавая заказы. "На полпервого, от Садово-Кудринской до Петровского парка, просят некурящего водителя". Кто-то буркнул "принял". Эфир немного похрипел помехами и затих. Должно быть, последний вызов в этом году.

Мягко и незаметно пошёл снег. Владимир закрыл глаза, потянулся, уперев руки в руль, и улыбнулся той радости и безмятежности, что стремительно накрывала город вокруг. «Сказка, не иначе!». Как-то очень живо он представил, что дверь его машины открывает и садится на пассажирское сидение Дед Мороз. Посмеивается в бороду и просит ехать на вокзал. Дотуда рукой подать, но едут они долго-долго. Дедушка раздал все подарки и не спешит: рассказывает таксисту свои чудесные истории и напевает давно забытые песни. Конечно водитель не возьмёт с него денег. Настоящий Дед Мороз, расскажи кому... Владимир расплылся в улыбке, и захотелось сделать что-то по-детски правильное. Приклеить бороду, нахлобучить синюю шапку и мчаться к той, с которой мог бы сейчас быть. Еще можно успеть.

"Одиннадцатый, одиннадцатый... ответь..." - голос был мужским, незнакомым. Он появился в молчащем эфире и сразу утонул в треске помех. Владимир открыл глаза и пару секунд непонимающе смотрел на синий экран приёмника. "Наверное, приснилось" - подумал он, потёр руками лицо и посмотрел на время – 11:51. Эфир вдруг заскрежетал с такой силой, что заставил его поморщиться и быстро убавить звук. "Одиннадцатый, приём, почему не отвечаешь?" - теперь голос был слишком тихим, и Владимир снова стал крутить громкость. Юля молчала, молчали другие таксисты. Их голоса он узнал бы. А этого он раньше не слышал, сомнений тут быть не могло.
"Одиннадцатый, ответь, где обещанная машина?" - голос раздался вновь. "Это он что, мне? И с каких пор я стал одиннадцатым, а не 2811?" Владимир растерянно смотрел на синий экран приёмника. "Кто это вообще такой?".

- Кто говорит? Кого вы вызываете? - таксист держал в руках рацию и, нахмурившись, бил пальцем по спирали провода, заставляя её пружинить.

- Одиннадцатый, говорит 103-ий, это ты? Приём! - треск и электрический вой.

- Ну я одиннадцатый...

- Где машина? Приём!

- Какая машина? О чем вы, кто говорит? - Владимира этот странный диалог уже начал раздражать. По ту сторону выругались и это ему уже совсем не понравилось.

- Одиннадцатый, говорит 103-ий, 103-ий, как понял? Приём!

- Да понял я, что 103ий. Что за 103-ий такой? - таксист прокручивал в голове номера машин его коллег и ничего похожего не вспоминал.

- ....я от вокзала... как слы... ём!

- Плохо слышно, очень плохо.

На этом разговор Владимир решил закончить. То ли кто-то шутит, то ли уже успел отметить наступающий. В любом случае
начальство за такое спасибо не скажет. Он щёлкнул переключателем и в динамиках зазвучал голос радиоведущего, усиленно изображавшего эйфорию от приближения боя курантов. "Надо уметь так врать, дней десять назад ведь записывали". Снег за окном машины стал сильнее: "дворники" справлялись с ним уже с трудом. "Всех ли я поздравил?". Тусклый свет телефона очертил лицо на какие-то пять секунд. "Конечно всех. Отца, маму… а больше некого поздравлять." Стало грустно.

Приёмник защёлкал, как потерявший ход мотор и через секунду закашлялся шипением. Но Владимир не успел протянуть руку и его потормошить.

"Одиннадцатый, это 103-ий, почему молчишь?! Приём!" Таксист в ступоре уставился на синее свечение. "Чушь какая-то...". На улице кто-то закричал "Ур-а!", начали уноситься в небо и рваться петарды. "Вот и Новый год". Мысль была отстранённой и несвязной.

- Кто это? - он услышал свой голос, напряжённый и даже испуганный.
Собеседник, казалось, глубоко вдохнул прежде чем ответить.

- 103-ий... я у тебя слышу взрывы, что у тебя там? Приём.

- Это петарды, Новый год же... - Владимир ничего не понимал и решил просто отвечать.

- Какой к чёрту Новый год?! - в голосе появилось недоумение.

- Две тысячи четырнадцатый...

- Что?! Какие петарды!? Ты вообще в городе?

- Конечно в городе.

Всё ясно - шутник. Должно быть, какой-то новый водитель тоже скучает в эту ночь. Не самые лучшие у него шутки.

- Я ничего не понимаю… - теперь в голосе было нечто большее, чем просто недоумение.

- Я тоже тебя понять не могу, уж поверь.

- Просто скажи мне, где моя помощь?

В этих словах собеседника прозвучала такая горечь и смятение, что Владимир невольно отмёл версию с шутником. Если только он пошел в таксисты после театрального… Снег усилился, и салон машины медленно погружался в тень за его завесой. Повинуясь смутному желанию, Владимир решил продолжить разговор.

- Послушай, объясни мне нормально, чего ты хочешь, я тебя не понимаю.

- Объяснить? ...Ну, смотри, мне обещали помощь уже очень давно, давно, понимаешь? У меня в колонне всё сожжено, очень много раненых, убитые есть. Я не знаю сколько, за машиной лежат, я не могу посмотреть, снайпера работают по нам. У меня на руках буквально один очень тяжёлый и патроны кончаются, мне нечем стрелять скоро будет. Вот, летят вертушки, я хочу, чтобы ты их на меня послал, пусть зайдут, дадут нам выйти, нам срочно надо…

Владимира словно обожгло. Эта боль в голосе, отчаяние и теперь эти слова… он всё понял. Голос продолжал звучать, а таксист вспоминал другой Новый год. 1994. Ему семь лет, он не может удержать себя за праздничным столом: скорей к ёлке, там, обернут в фольгу, лежит подарок. Если бы он не подсмотрел, как мать раскрашивает фольгу красками, то и правда поверил бы, что это настоящая подарочная бумага. Сейчас она гладит его по голове - "потерпи, Володенька, надо же дождаться двенадцати, тогда будем смотреть подарки".

За праздничным столом не хватает только отца. В праздничной суете мама часто смотрит в окно. Провожая её взгляд, мальчик видит его, стоящим на улице, нервно курящим и смотрящим куда-то в небо. Его отец офицер, и вообще-то он не должен быть с ними в эту ночь. Володя знает только, что его часть сейчас где-то далеко, и мама очень плакала, когда месяц назад отец сказал, что уедет. Но он сломал руку, когда катался с сыном на горке и остался дома. Последнюю неделю он почти не говорит, только смотрит новости и курит. Уже бьют куранты, мальчик бежит к столу и долгожданные подарки заставляют его отвлечься. Отец за новогодним столом так и не появится.

>>791295
-…понимаешь, это не просто так, мы все здесь сдохнем, по мне бьют уже конкретно, с нашей стороны не отвечает никто, я не знаю или все мертвы или тоже уже нечем стрелять. Только что убили доктора, который с нами был. Срочно надо выводить отсюда нас, пусть кто-нибудь поможет…

Голос вырвал Владимира из воспоминаний и наконец, замолчал, ожидая ответа. Таксист машинально поднёс рацию к губам, но понял,
что не может сказать ни слова. Ком подкатил к горлу, и стало сильно давить в груди. Он представил как где-то, на одной из пустых улиц, слыша хлопки петард и салютов, которые он принимает за стрельбу и взрывы, сидит этот его безымянный новый коллега. Ему должно быть около сорока, а может и все пятьдесят. И пусть этого не видно в обычный день, но он очень болен. Должно быть, шум новогодней ночи, треск рации и бог знает, что ещё вернули его в то время, когда он был на войне. И теперь ему кажется, что он где-то около вокзала, разбитого и горящего грозненского вокзала 1994-го года. Вокруг него всё полыхает и умирает его тяжелораненый друг. В его смешанной реальности позывной Владимира превратился в позывной того, кто может помочь. И Владимир решил попробовать это сделать. Надо вывести его. Не из под огня, конечно. Из его кошмара.

- 103-ий, это одиннадцатый, послушай, главное сейчас не паникуй. Мы всё что можем - делаем, чтобы тебя вытащить, рядом с тобой есть десантники, они сейчас к тебе идут. Успокойся и держись, понял меня?

- Одиннадцатый, десантники ко мне не выйдут, я вижу, как их район танками накрывает сейчас плотно. Еще кого-то ты можешь послать ко мне? Техника нужна, техника!

- Будет техника, будет. Тебе надо продержаться и собраться, держись, слышишь? Стотре… так, скажи, как тебя зовут?

Эфир затих, оставив только треск и скрежет. Таксист выругался. "Психоаналитик хренов". Снег за окном машины валил, словно его бросали лопатой. "Дворники" не справлялись, и всё лобовое стекло оказалось под сплошным покровом. В машине теперь была полная темнота. Только светился синий экран приёмника и огонёк сигареты, которую, сам того не заметив, закурил Владимир.

- Одиннадцатый, одиннадцатый, я ранен, больше живых нет…

"Чёрт!". Владимир решил больше не тянуть.

- Послушай меня, послушай. Сейчас 2014 год, ты не в Грозном, ты в Москве, сидишь в своей машине и это не взрывы вокруг, это люди празднуют Новый год и пускают салюты! Приди в себя!

Какое-то время эфир молчал и когда голос появился в нем снова, спокойный, тихий и совершенно отрешенный, Владимиру сначала показалось, что его слова возымели эффект. Но уже через секунду он понял, что это не так.

- Значит… значит десантников не будет и техники тоже. Я понимаю, некому… спасибо тебе за помощь. Я умру.

- Не умрёшь ты, слышишь? Ты не умрёшь! Мы с тобой может, ещё в Сочи съездим, Олимпиада ведь уже скоро совсем! – Владимир нёс полную околесицу, говорил, что первое приходит в голову, лишь бы его собеседник не перестал слушать.

- …Олимпиада? У нас, в 2014?

"Ну вот, кажется получается!" Владимир глубоко вдохнул.

- Да, у нас Олимпиада, вся страна уже года два готовится, уже скоро, ты же тоже это знаешь, сколько разговоров об этом!

- Расскажи мне о ней.

- Рассказать… уже сейчас туда съезжаются спортсмены, журналисты, туристы со всего мира. Я сам в Сочи не был, честно говоря, но говорят, там такую красоту навели, столько отстроили стадионов, гостиниц. А факел олимпийский, представляешь, побывал в космосе, на дне Байкала, по всей стране его пронесли! Теперь наш Сочи – один из лучших курортов!

Почему-то в этот момент Владимир представил, что он действительно говорит с молодым парнем, раненным и умирающим на холодной улице Грозного. Говорит и отвратительно врёт про Олимпиаду. Постыдно молчит про разворованное, про тухнущие факела. Про три теракта, которые уже произошли и дай бог, чтобы больше не было. Чтобы не взорвалось на самой проклятой Олимпиаде. Молчит про то, что снег для горнолыжных склонов мы покупаем у Израиля. Что символом Сочи стали Джамили и Назгули и про то, какие грустные глаза у снежного барса, оказавшегося в такой компании. Владимир говорил и ненавидел себя.

- Здорово… значит всё-таки осталась страна. Когда война закончится? Мы же победим?

- Ну конечно победим! Войне ещё месяц быть, нас тогда в Новый год прижали конечно, но мы быстро спохватились, и всех бандитов перебили. Ну что ты меня спрашиваешь, сам же всё
это знаешь.

"Ну конечно победим… и не будут бандиты выкладывать в твиттер свои банкеты, не будут рваться бомбы в городах, не будет русских рабов на Кавказе, ты не зря умер, солдат!" Владимир никогда не чувствовал себя хуже, чем сейчас.

В голосе появилась решительность и ещё какая-то злоба. Было слышно, что человеку по ту сторону снега тяжело говорить, он как будто собрал последние силы.

- А тех… тех, кто нас сюда как толпу послал, на смерть, их накажут? Они заплатят за всё это? Ты красиво мне всё рассказал, спасибо тебе, только ещё вот это хочу услышать. Что с этими гадами будет?

- …накажут, накажут Андрюх, вычистят всех, а на их место хорошие, толковые офицеры придут.

"Придут, да… живой Буданов – генерал, живой Рохлин – министр Обороны. Да что там министр обороны! Президент!" Владимир затянулся сигаретой и обжёг пальцы.

- Хорошо… Я вижу, они выходят, сейчас сюда пойдут, мне им ответить нечем уже. Спасибо тебе, одиннадцатый. Прощай.

Таксист выругался. "Не помогло!"

- Андрей, Андрей, говори со мной, не пропадай, слышишь меня?! Андрей?!

"Дворники" словно очнулись и противно заскрипели по стеклу под толстым слоем снега. Щёлкнула рация и в эфире появился голос Юли.

- А вот и первый вызов в новом году! От Героев Панфиловцев до Сокола. Кто берёт?

- Юля, кто сейчас со мной говорил в эфире?!

- Никто не говорил, я тебя вызвала один раз, но ты молчал, решила, что занят или отмечаешь… А с кем ты мог говорить?

Владимир сидел в темноте, слушал скрип "дворников" и шорох снега. Вокруг машины ходили весёлые, празднующие люди. В эфир вернулась обычная Юлина болтовня и поздравляющие друг друга с Новым годом таксисты. Владимир курил. Он взял в руки телефон и набрал номер отца.

- Алё, Вов, с Новым годом, я уж решил, не позвонишь, мол, заранее поздравил и хватит.

- Да, пап, видишь – звоню. И тебя тоже с праздником. Пап, скажи мне, в твоей бригаде, в 1994-м году, в Грозном была колонна около вокзала, в которой все погибли, там еще рядом десантники под обстрелом должны были быть?

По голосу было слышно, что отец нахмурился и напрягся.

- Погоди… да, была такая. Зачем ты спрашиваешь?

- Кто на связи был у них, ты может его знал? Как его звали?

- Конечно знал. Только мои сослуживцы говорили, что на связи их почти не было. Появились, а потом исчезли из эфира и не отвечали. Хотя бой вели ещё долго. Старший лейтенант у них был на связи один. Никифоров Андрей его звали. С чего у тебя вообще такие вопросы?

- …потом расскажу, пап. С Новым годом.

Владимир, тяжело ступив в свежий сугроб, выбрался из машины и умылся снегом. Он словно оказался в другом мире. Всюду был свет, радость, улыбки и крики "Ур-а!". Мимо шёл мужчина, усадив себе на шею ребенка лет трёх-четырёх. Малыш держал в руках, видимо только что полученный подарок – олимпийского барса с грустными синими глазами.

>>793295
>>793349
>>793586
>>794604

Хорошая концовка

УТРО 1-ГО ДЕКАБРЯ, ЗВОНОК В ДВЕРЬ КВАРТИРЫ ОМЕЖКИНЫХ
@
- АНЬ, ГЛЯНЬ КТО ПРИШЁЛ - СЛЫШЕН ГОЛОС МАТЕРИ
@
ЕЁ РОДИТЕЛИ ЕСТЕСТВЕННО НЕ НАПИВАЛИСЬ КАК СКОТЫ, НО ВОЗРАСТ, НЕМНОГО АЛКОГОЛЯ И ТО ЧТО ЛЕГЛИ СПАТЬ В ЧЕТЫРЕ УТРА, ДЕЛАЮТ СВОЁ ДЕЛО
@
АНЯ ПРОТЁРЛА ЗАПЛАКАНЫЕ ГЛАЗА И ПОПЛЕЛАСЬ К ВХОДНОЙ ДВЕРИ
@
ОНА НЕ СПАЛА ВСЮ ПРАЗДНИЧНУЮ НОЧЬ, ТИХО ПЛАЧА В ПОДУШКУ
@
- КТО ТАМ - УСТАЛО СПРОСИЛА ОНА И ЗАГЛЯНУЛА В ГЛАЗОК
@
НА ПОРОГЕ СТОЯЛ, ПЕРЕМИНАЯСЬ С НОГИ НА НОГУ.... АНТОН СЫЧЁВ.... ТОЛЬКО НА ЕГО ЛИЦЕ БЫЛА ПАРА СИНЯКОВ
@
У АНИ, ВНУТРИ, ВСЁ ПОХОЛОДЕЛО
@
-АНАСТАСИЯ... ЭМММ, АННА, УММ, АНЯ, ВЫ НЕ МОГЛИ БЫ ОТКРЫТЬ ДВЕРЬ
@
...
@
ДОЖДАВШИСЬ КОГДА РАЗОШЛИСЬ ГОСТИ, АНТОН ВДОВОЛЬ НАСЛАДИЛСЯ СВОЕЙ ЭЛИТАРНОСТЬЮ. ОН БЫ НЕБЫДЛОМ И КИНУЛСЯ ПИСАТЬ НА ОРАНЬЖЕВЫЙ САЙТ КАК ПОПУСТИЛ СЕЛЁДКУ. НО ЧТО ТО БЫЛО НЕ ТАК
@
СТРОЧА ПОСТ, ЕМУ НЕ ХОТЕЛТСЬ ИСПОЛЬЗОВАТЬ ГРЯЗНЫЕ ЭПИТЕТЫ В АДРЕС АНИ, ПОТОМ ОН ВСПОМНИЛ ЕЁ ОГРОМНЫЕ, СЕРЫЕ ГЛАЗА, СМЕШНОЙ НАРЯД И РУМЯНЕЦ НА ЩЕКАХ. КАК ОНА ОТВОДИЛА ВЗГЛЯД И СТЕСНЯЛАСЬ СМОТРЕТЬ НА ТЕБЯ И КАК ХОТЕЛА ЧТО ТО СКАЗАТЬ НО, НЕ РЕШИЛАСЬ
@
АНТОНА СЛОВНО МОЛНИЕЙ УДАРИЛО, ОН, ПОХОЖЕ, ПРОЕБАЛ ДАРОВАНЫЙ СУДЬБОЙ ШАНС
@
...
@
-АНЯ, Я ЗАБЫЛ ПОДАРИТЬ ВАМ ПОДАРОК- ПРОМЯМЛИЛ АНТОН
@
НИКАКОГО ПОДАРКА ОН ДАРИТЬ НЕ СОБИРАЛСЯ, НО ПОСЛЕ ОСОЗНАНИЯ СЛУЧИВШЕГОСЯ, ПОТРАТИЛ ОСТАВШУЮСЯ НОЧЬ, РИСУЯ ЗИМНИЙ ПЕЙЗАЖ, БЛАГО ОН УМЕЛ РИСОВАТЬ И КРАСКА СОХЛА БЫСТРО
@
-ВОТ
@
АНТОН ПРОТЯНУЛ ЗАВЁРНУТУЮ В БУМАГУ КАРТИНУ
@
АНЯ ВЗЯЛА ПОДАРОК И АККУРАТНО ПОЛОЖИЛА НА ПОЛКУ, ПОСЛЕ ЧЕГО УСТАВИЛАСЬ НА АНТОНА
@
ОНИ ПОХОДИЛИ НА ПОКОЙНИКОВ, ХУДЫЕ И БЛЕДНЫЕ, А ЕЩЁ ИЗНЕМОЖДЁННЫЕ ЛИЦА И КРАСНЫЕ ГЛАЗА, ПОСЛЕ НОЧИ БЕЗ СНА.
@
ОНИ УПАЛИ В ОБЪЯТИЯ ДРУГ-ДРУГА
@
-АНЯ - ТОША - МИЛАЯ - ЛЮБИМЫЙ
@
НА ПОРОГЕ КВАРТРЫ СТОЯЛИ ОБНЯВШИСЬ ДВОЕ - ПАРЕНЬ В ЗИМНЕЙ КУРТКЕ И ДЕВУШКА В ПИЖАМЕ

>>794485
Не пизди, женский мозг в подростковом периоде, да и вообще, непредсказуемо работает. В меня самого лет в 13 одна тяночка была влюблена, хотя я был обычным пиздюком долбоебом, застенчивым с новыми лицами, внешность обычная пиздюковая, максимум 5/10. Были очень неловкие попытки признаться, на что в ответ я маняврировал на очке. Потом когда мы перестали общаться, любовь-морковь прошла, она мне через несколько лет мимоходом сказала, что вот было такое. В школе, в восьмом или девятом классе, мне одноклассница тян голову на плече ложила, приходила ночевать в палатку, но я её впустил просто кек и дрыхнуть дальше лег, но и намеков на поебушки там не было, она просто легла в противоположную сторону и все. Да и блять, у нас однажды диалог состоялся на всю эту любовную тему среди однокишей, я набрался смелости высрать что мне нравится одна тян которая находилась среди нас, после чего уже в школе, она упомянула что я это сказал среди подруг, и посмотрела мне в глаза с такой улыбкой, не издевательской, не с подъебом, а прям такая улыбка на её лице была, не знаю как описать, я сразу свое ебало смущенное к однокласснику отвернул и начал пиздеть на темы выдуманные на ходу. И либо это все мои маняфантазии и неправильное интерпретирование событий, ЛИБО Я ТАКОЙ ДУРАК ЕБАННЫЙ. И как бы вам жопу сейчас не порвало, я тогда реально был сыч ноулафер, эти события собственно единственные социоблядские моменты из моей жизни, а так я все время в 4 стенах сидел, и хоть не имел хуевых отношений с парнями одноклассниками, но был там на правах омежки подсоса, который вроде и кент, а вроде его и чмырянуть можно и он нихуя не сделает ибо духом очень слаб. Потом в универ я поступил тотально ссычеванным, со влитием в общажный коллектив обосрался, был там с репутацией чудика-омежки-долбоеба. когда на генеральную уборку блока шел, где мы распределяли между собой обязанности, меня вообще тогда труханило натурально, ходил деревянной походкой и тупил. Но несмотря на это, одна тяночка постоянно пыталась завязать со мной диалог, на что я пуксренькал и убегал в комнату как можно скорее. Была она на 5-6/10, а я максимум 5 нахуй, повторюсь, это объективно, как минимум из-за недоразвитой челюсти которая вообще уходит в шею, когда я выпрямляю осанку. Через год я съебал с общежития, сидел как-то в университетском здании, ждал начала пары, втыкал в телефон, и почувствовал как меня кто-то по голове легонько стукнул пальцами. Ебало свое арийское поднимаю, а там она стоит, спрашивает почему меня в общаге давно не видно. Отвечаю на квартиру слинял. Она ответила что повезло, и ушла. Потом с ней не пересекался больше. Были ли это знаки внимания, и я как обычно все всрал из-за своей ебейшей застенчивости, или просто жалость, кто знает, но такая вот история. При том, блоком выше тусовались ЧЭДы из факультета физкультуры, которые проблем с общением не испытывали и им похуй было кого за жопу хватать, многие тяночки из нашей общаги с ними кстати и откисали, но как видишь, не всем это было нужно. Ну и еще у меня подруга есть, которую в школе чмырили, она в пиздюшестве только во всяких чмонделей и втюривалась, громких экстравертов переносить не могла.