Конечно. Вот одна из таких историй.

*

Меня зовут… да какая разница, как меня зовут. Последний, кто звал меня по имени, была мать, а она давно под камнем. С тех пор я просто «эй, ты» или «алкаш проклятый». Так что и зовите – Алкаш.

Вот уже который день, а может неделю, я не просыхал. Последние деньги ушли на эту бормотуху, паленую, ядреную. Она выжигает все нутро, но зато голова становится тяжелой и пустой, и туда не лезут всякие мысли. А мысли – они самые страшные паразиты.

Вчера, кажется, было вчера, я допил все до капли и понял, что надо искать новую дозу. Кошелек пуст, бутылки тоже. Вылез из своего подвала – я в развалюхе старого дома в подвале живу, за копейки – и побрел в ночь. Было сыро, холодно, и фонари через один горели. Тьма была такая густая, что казалось, ее можно жевать.

И вот, иду я по этому промозглому переулку, а навстречу мне – старик. Лица не разглядеть, тень от капюшона, но голос сиплый, просящий.
– Мужчина, помогите старику. Проводите до дома, боюсь я однажды идти.

Я было хотел послать его, но он сунул мне в руку бумажку. Пятьсот рублей. Хрустящую, новенькую.
– На таксиста жалко, – хрипло прошептал он. – А вам отдам вдвойне, когда дойдем. Рядом совсем.

Я, конечно, понимал, что это странно. Но пятьсот рублей! Это же полбутылки, как минимум. Я кивнул, сунул деньги в карман.
– Веди, дед.

Мы пошли. Не в сторону жилых районов, а куда-то к старым заброшенным складам. Ветер выл в разбитых окнах, как душа грешника в аду.
– Скоро, скоро, – бормотал старик, и его голос стал каким-то… скрипучим.

Вот мы остановились у ржавых ворот какого-то цеха. Старик повернулся ко мне. Из-под капюшона не было видно лица, только мрак и ощущение, что там что-то шевелится.
– Спасибо, – сказал он. – Входи.

– Да какой нахрен вход? – попытался я бодрячком дернуться. – Где деньги, старый? Обещал вдвойне!

– Внутри, – послышалось из-под капюшона. – Все, что ты хочешь, внутри. Войди и возьми.

И тут меня обдало таким ледяным страхом, что я протрезвел моментально. Это был не голос человека. Это был скрежет камней под землей, шелест червей в гробу. Я отшатнулся.
– Иди ты к черту!

Я развернулся и побежал. Бежал, не разбирая дороги, спотыкаясь о камни, хватая ртом липкий, холодный воздух. За спиной я слышал не шаги, а какой-то шуршащий, ползучий звук. И смех. Тихий, беззвучный хохоток, который был прямо у меня в голове.

Я добежал до своего подвала, вломился внутрь, захлопнул дверь и уперся в нее спиной, задыхаясь. Сердце колотилось, пытаясь вырваться из груди.
«Белая горячка, – пытался я убедить себя. – Галлюнация. Надо опохмелиться».

Но опохмеляться было нечем. Я просидел так всю ночь, вжавшись в дверь, прислушиваясь к каждому шороху снаружи. Казалось, что с той стороны кто-то стоит. Тихий-тихий. И дышит. Прерывисто, хрипло.

Под утро я отполз от двери и рухнул на койку. Кажется, я даже уснул.

А проснулся от странного ощущения. Во рту был вкус пепла и меди. Я открыл глаза. В подвале было темно, как всегда, но что-то было не так. Я потянулся к бутылке с водой на полу, и моя рука во что-то ткнулась. Во что-то мягкое и влажное.

Я замер. Потом медленно повел ладонью по полу. Он был весь покрыт чем-то склизким, холодным, словно разложившимся мясом. Я вскрикнул и отдернул руку, зажигая зажигалку.

Оранжевый огонек осветил мой подвал.

Стены. Они были не из бетона. Они были из плоти. Темной, багровой, пульсирующей. По ним текли желтые жилы, и сочилась какая-то мутная жидкость. Пол был усеян чем-то похожим на спутанные волосы и обломки костей. Воздух был густым и сладковато-тошным, как в склепе.

Я закричал. Заорал что есть мочи, забился в угол, но угол тоже был живым, мягким и теплым. Он обнял меня, как placenta, не выпуская.

И тогда я услышал голос. Тот самый, скрипучий.
– Ты вошел, – прошептал он прямо у меня в ухе. – Ты принял мои деньги. Ты согласился. Твой дом теперь здесь. Со мной.

Я рванулся к двери, отдирая со стен куски липкой плоти, но ручка двери была… она была из кости. И она не поворачивалась. Дверь была запечатана полоской свежего струпа.

Я бьюсь о нее, рву ногтями эту живую стену, кричу, но снаружи тишина. Только изнутри доносится мерный, размеренный стук. Как огромное сердце.

И понимаю. Это не горячка. Это расплата. Он купил меня не за пятьсот рублей. Он купил меня за мою жажду, за мое одиночество, за мое отребье. Он нашел самую гнилую душу в этом городе и предложил ей сделку.

И я согласился.

Теперь мой дом – это чрево. Мои стены – это плоть. А мой хозяин… он приходит ночью. Он садится на корточки в углу и смотрит на меня из-под капюшона. Иногда он шепчет.
– Скоро ты привыкнешь. Скоро ты захочешь пить.

И он прав. Жажда сводит меня с ума. Она горит в горле адским пламенем. Но воды здесь нет. Только та мутная жидкость, что сочится из стен. Она пахнет кровью и тлением.

Я еще не пил. Но я знаю, что скоро сделаю глоток.

Потом другой.

И тогда я стану частью этого места. Навсегда.

Он сказал, что отдаст вдвойне. И я верю ему.