Остальное в духе обычного современного, типа наших Донцовых. Но на духе новизны как чего-то иностранного может зайти.
Польская литература на порядок интереснее русской. Больше выдающихся авторов. У русских это Пушкин, Достоевский, Толстой, ну и пожалуй все.
Харуки Мураками кал, это верно.
Сенкевич это какая-то до одури наивная детская литература, не знаю как сейчас все это про "ПОЛЬСКИЕ ИДУТ" всерьез это воспринимать.
Стефан Грабинский. Славомир Мрожек. Витольд Гомбрович.
НУ так съеби с букача, хули ты своей горящей сракой тут коптишь, все треды в саже уже.
Есть книга в русском варианте "Песнь пьющих" (в дословном переводе "Под крепким ангелом") Ежи Пильха. Фильм тоже есть. Тоже норм.
Я, как человек у которого проблемы с потреблением алкоголя, могу сказать, что там озвучены мысли, которые автор у меня из головы вытащил того периода, когда я злоупотреблял. Буковски со своими алкоголиками рядом не стоял.
Как по нотам самооправдания алкаша, попытки сныкать бухлишко и извечная изворотливость на вопрос жизни: "Почему ты бухаешь?"
Книгу не читал, но фильм отличный в самом деле. И, да, ты всё абсолютно правильно пишешь.
А по-моему эта ебанина и есть настоящий психодел, всякие Пинчоны и все прочие постмодернисты ему и в подмётки не годятся. Чистая, дистиллированная шиза как она есть.
> Чистая, дистиллированная шиза
Почему сразу шиза, просто ядреная смесь Кафки и Сетона-Томпсона
Смотря что тебя интересует
ну такое
Изучать только с позиции читателя тех лет
Сразу не заметил.
Гомбрович и Шульц как бы модернисты, так что нет ничего удивительно в странности их книг.
Фердедирку чекни.
Теодор Качинский.
Хороший двадцатый век у него получается тогда.
Я не ебал Ежи.
Вот это уже не просто шиза и ебанина, а крайне опасная для общества. Лучше б он математикой занимался.
Тебе - нет.
Кроме Гомбровича никого адекватного и не вспомнить. Но поляк он такой же, как Стравинский и Набоков русские.
Кино тоже поляки никогда не умели делать, хоть и количество польских режиссеров, родившихся в 1920-1940, необъяснимо большое. Но обывателю нравится.
Я читаю Сенкевича и просто охуеваю.
Крестоносцы - ебанные немецкие рыцари - это пидары, люцифериане с массонским душком и инцестуальными наклонностями, like Зигфрид де Леве. Остальные, если не пидары и не сатанисты - то богохульники и трусы, поляки их буквально щелком перешибают.
И то же самое в "Огнем и мечом". Это только в фильмах крестоносцам оказано какое-то уважение. Да, они и там подлые, но хотя бы грозные, а в книге они просто жалкие и ничтожные. Единственное исключение - французский рыцарь, в память о Франции, которая приютила польскую эмиграцию. Но и он дохнет, чтоб француз не смог выебать польку!
А "Огнем и мечом" вы помните? Книга - не фильм! Тма нихуя нет уважения к казакам, а Ярема, который в фильме показан жестоким, в книге называется, сука, благодетелем, при котором расветала Украина, а на кол он сажал только чернь и казаков, которые хуже орков. Когда они городок взяли, то стали обмазываться кровью и наматывать на себя кишки. Это в книге. Жестокие и трусливые твари. Когда Заглоба пустил слух, что идет Ярема, бунтующее холопье начало топиться со страху, а еще Хмельницкий в книге чуть ли не хуй сосет Туган-бею, тот его опускает, Хмельницкий там вообще алкоголик как и все казаки (хотя автор пишет, что когда начался поход, то пить запретили под страхом смерти). А знаменитая сцена битвы под Желтыми Водами, когда гусары потонули в грязи? В книге это поражение поляков, равное победе, казаки и холопы (вообще говном исходит на холопов) полегли в нереальном количестве, и победили только благодаря Туган-бею.
Мотивация персонажей тоже крутая. Приехал Кшетуский к Курчевичам, увидал девку - ДАЙ! У Богуна при этом прописана и линия дружбы с Курцевичами, и любовь к бабе, но по книге он не прав, прав Ксшетуский, да и в книге Богун такая же мразь и чмо, как холопы и казаки.
Лично у меня сложилось впечатление, что эти неадекватные высеры Сенкевич писал либо пьяным, либо с похмелья. Он противоречит сам себе, внутренняя логика противоречит блестящим новым задумкам автора. А когда на него находит черное похмелье, то он расходится и пишет свою знаменитую жесть - про кровь, кишки и убитых младенцев.
Я думаю что причиной всему водка. Не одна лишь бляшская спесь. Любят польские писатели пить на рабочем месте, и устраивать дебоши на бумаге, поэтому у них так много неадекватных произведений и всякого "темного фэнтези".
Сам-то автор топчик. Из белорусских татар, окатоличился. Воспевал всякое говно и польских богатырей, а когда война началась, умчался в Швейцарию. Алкаши - они такие.
Я читаю Сенкевича и просто охуеваю.
Крестоносцы - ебанные немецкие рыцари - это пидары, люцифериане с массонским душком и инцестуальными наклонностями, like Зигфрид де Леве. Остальные, если не пидары и не сатанисты - то богохульники и трусы, поляки их буквально щелком перешибают.
И то же самое в "Огнем и мечом". Это только в фильмах крестоносцам оказано какое-то уважение. Да, они и там подлые, но хотя бы грозные, а в книге они просто жалкие и ничтожные. Единственное исключение - французский рыцарь, в память о Франции, которая приютила польскую эмиграцию. Но и он дохнет, чтоб француз не смог выебать польку!
А "Огнем и мечом" вы помните? Книга - не фильм! Тма нихуя нет уважения к казакам, а Ярема, который в фильме показан жестоким, в книге называется, сука, благодетелем, при котором расветала Украина, а на кол он сажал только чернь и казаков, которые хуже орков. Когда они городок взяли, то стали обмазываться кровью и наматывать на себя кишки. Это в книге. Жестокие и трусливые твари. Когда Заглоба пустил слух, что идет Ярема, бунтующее холопье начало топиться со страху, а еще Хмельницкий в книге чуть ли не хуй сосет Туган-бею, тот его опускает, Хмельницкий там вообще алкоголик как и все казаки (хотя автор пишет, что когда начался поход, то пить запретили под страхом смерти). А знаменитая сцена битвы под Желтыми Водами, когда гусары потонули в грязи? В книге это поражение поляков, равное победе, казаки и холопы (вообще говном исходит на холопов) полегли в нереальном количестве, и победили только благодаря Туган-бею.
Мотивация персонажей тоже крутая. Приехал Кшетуский к Курчевичам, увидал девку - ДАЙ! У Богуна при этом прописана и линия дружбы с Курцевичами, и любовь к бабе, но по книге он не прав, прав Ксшетуский, да и в книге Богун такая же мразь и чмо, как холопы и казаки.
Лично у меня сложилось впечатление, что эти неадекватные высеры Сенкевич писал либо пьяным, либо с похмелья. Он противоречит сам себе, внутренняя логика противоречит блестящим новым задумкам автора. А когда на него находит черное похмелье, то он расходится и пишет свою знаменитую жесть - про кровь, кишки и убитых младенцев.
Я думаю что причиной всему водка. Не одна лишь бляшская спесь. Любят польские писатели пить на рабочем месте, и устраивать дебоши на бумаге, поэтому у них так много неадекватных произведений и всякого "темного фэнтези".
Сам-то автор топчик. Из белорусских татар, окатоличился. Воспевал всякое говно и польских богатырей, а когда война началась, умчался в Швейцарию. Алкаши - они такие.
>Лариса косач
Леся Украинка четкая поэтесса, но она скорее русская. Ближе всего по силе таланта Марина Цветаева.
Дост на самом деле пшекский писатель. Понятное дело что Польшу и поляков он ненавидел, но сама вот эта нервозность, дерганость, склонность к бесконечному самокопанию - это все пшекский стиль.
> Кроме Гомбровича
Гомбрович - польский писатель, начал публиковаться в 30-х годах, но не получил тогда признания. "Фердидурка" - самая знаменитая его книга - написана в 1937-м. Войну провел в Аргентине, в 50-х к нему постепенно приходят известность и слава, его романы и пьесы публикуют в переводах на испанский, а потом и в оригинале (но не в социалистической Польше, а во Франции). Умер в 1969-м году под Парижем, и считается сейчас одним из величайших польских писателей 20-го века.
Роман "Фердидурка" написан в стиле модернистского гротеска. С героем, от лица которого идет повествование, происходят странные вещи, которые невозможно объяснить, да и не нужно объяснять. Его, 30-летнего литератора, непонятным образом некий зловещий профессор делает снова 14-летним подростком, или делает так, что все видят в нем 14-летнего подростка, водворяет обратно в школу, и подселяет к семье инженеров, в дочку которых, гимназистку-старшеклассницу, он должен влюбиться. Вся эта внешняя канва, однако, служит в основном поводом для едкой сатиры, на примере старшеклассников и споров между ними Гомбрович раскрывает свое понимание неврозов польского общества, и каждый персонаж, не исключая главного героя, используется им для перебора, уничижающего высмеивания и оттаптывания на множестве разнообразных стереотипов и условностей.
Не уверен, что смогу убедительно передать и объяснить, насколько это потрясающая, поражающая воображение своим размахом муть, насколько это никчемная, бездарная книга, почти чистая противоположность всего, что есть хорошего в литературе, насколько жестокая это трата времени, насколько опустошающая это пустота. Не уверен, что у меня найдутся для этого слова, но попробовать как-то надо.
https://avva.livejournal.com/2703753.html
але выбух, япердоле
Гомбрович, конечно, бомбезный, не отнять. Фердыдюрке немного тем временем отдает, трансатлантик вообще не постарел, а порнография правда не для нормичья. Дневники его читали? Стоит ли?
Лем вообще один из топовых фантастов, по-настоящему веселящая такая философская фантастика, редко когда от философских закрутов можно посмеятся в голос. Кое-где такой забавный сказочный тон, Цибериада и Байки Роботов особенно, и звездный дневник, бардзо добжэ.
Аноны, а гляньте пожалуйста вот сюда: https://www.youtube.com/@Radiobook/playlists
тут курва такой выбор, за что взяться не знаю из 19го-начала 20го веков. Пруса "ляльку" осилил для галочки, такой середнячок тех времен, и нет желания на ещё. Сенкевич запредельно скучный, просто до невозможности. Реймонт, Копицка, Пшыбышевский, там вообще тонна этих книг за дармо. Представте, что умеете в польский: что бы перечитали?
Andrzej Zbych Stawka większa niż życie
Janusz Przymanowski Czterej pancerni i pies
Joanna Chmielewska Wszystko czerwone
Надо сказать, что после этой рецензии я и решил почитать Гомбровича. Хули нам, посонам - взял в библиотеке том с "Фердидуркой", "Порнографией", "Космосом" и еще какой-то перхотью, и приступил, помолясь. Ощущение при чтении было - словно тащишься по болоту в летний полдень: жарко, солнце глаза слепит, комары гудят, от комаров зудит кожа, идти трудно, грязь мерзко чмокает и норовит стянуть ботинки, да еще провожатый, сука, попался больным на всю башку: корчит, скотина, дебильные рожи, то вперед убежит, то отстанет, то на месте приплясывает, пускает слюни, подхихикивает постоянно и бормочет какую-то чушь собачью: то про попочку свою, какая у него попочка славная, милая попочка, то про парня какого-то, настоящего парня, деревенского, крепкого, не то что городские: давай, мол, к этому парню поедем, - то блядь про сочные губы какой-то Крыси не то Труси, то про воробья повешенного - и ведь не заткнуть его ничем, лайдака попердоленного! Я этот том дочитал, конечно, ну и с тех пор уверен, что Гомбрович - это эталон душняка и говняка, а его поклонники - душнилы и говноеды.
Ой, раз тут такой тред, реквестирую хорошую польскую ебанину. Читаю сейчас Гомбровича транс-атлантик, мне пока нравится. Люблю всяких футуристов, Хармсов, Жене и подобных
Нашёл вот такой гайд
https://culture.pl/ru/article/polskaya-literatura-putevoditel-inostranca
Тут советуют ознакомиться ещё с Виткевичем и Шульцем. Может кто ещё что порекомендует?
чем тебе слушанье не угадило? Мало таких текстов, на которые обязательно нужны глаза. И времени сидеть втыкать глазами тоже не особо есть. А за работой мжно много чего переслушать, рабочий день долгий.
>>949695
Лем "детский" местами, при чем не там, где может показаться. Наиболее шутливый и сказочный тон у Лема как раз в философских книгах, особенно в Цибериаде, обыграны всяческие конундрумы и заковырки из откуда только угодно: из Спинозы, из Аристотеля, из Августина, Фомы Аквинского, всего не распознаешь с лёту. Этакие рассказы-иллюстрации для философских рассуждений, воплощенные в фабулярной сай-фай ситуации.
>>949509
ресентимантит в острой мещанской форме.
>>949608
начал было, но такое душное интро, такой поп-историчный тон, что отложил. Лялька в целом-то не плоха, за вычетом "дневника старого субъекта", это нудные части. Пан Вокульский симпа-вылезатор превозмоговенно пиздостарает вусмерть, это всегда сладкая тема. По стилю напоминает Л.Н. Толстого.
>>837778
в аудио нашлась пока тока новеллка Mocny człowiek, сильно ощущается эффект на тот момент недавнего навала кинематографа. Не удивительно, что было аж 2 экранизации еще в немую эпоху. Нарезка по сценам, картонноватые персонажи, есть некоторое очарование литературы второго сорта. Вспоминается great god pan, тоже такая развлекушно-идейная новеллка, только мощный человек без колдунства. По тематике с достоевщинко:, негодяйство, растление, вот это всё.
Часа на два чтения.
я слушал по пшекски, не знаю как в переводе
> ресентимантит
> мещанской
Малыш, тебе мамаша, та еще курва, кстати, не говорила, чтоб ты не использовал слова, значения которых ты ну явно не знаешь?
ну там у анона бомбануло от того, что его мещанская головка стукнулась о модернизм, он ниче не понял и разозлился
Ressentiment
In philosophy, ressentiment is one of the forms of resentment or hostility. The concept was of particular interest to some 19th century thinkers, most notably Friedrich Nietzsche. According to their use, ressentiment is a sense of hostility directed toward an object that one identifies as the cause of one's frustration
Это твоя головка о батин член стукнулась, когда ты из мамки вылезал. У меня перед Гомбровичем уже давно были прочитаны и "Улисс", и "Петербург" с "Котиком Летаевым", и "Миссис Дэллоуэй" с "Орландо", и "Человек без свойств", и Пруст, и Конст. Вагинов, и еще всякое - это всё были так или иначе охуенные книги. Гомбрович же оказался бессмысленным душнячьим калищем. Все, как сказано в рецензии по ссылке выше:
> В начале 20-го века модернизм сделал возможным в литературе говорить новым языком, писать новым стилем, сознательно отталкивавшимся от приевшегося реализма. Кафка показал, что можно написать рассказ, в котором герой в один прекрасный день превращается в огромное насекомое, но во всем остальном сохранить показной реализм. Вирджиния Вульф - что можно написать роман, герой которого меняет пол неожиданным образом, а также без каких-либо объяснений живет сотни лет и не умирает. Роман Джойса сделал популярной изобретенную поколением раньше фразу "поток сознания". Стало возможным и в определенной мере модным писать рваным, задыхающимся стилем нарочито длинные абзацы, в которых всевозможные повторы и лишние слова подчеркивают живой голос персонажа или автора.
> Но все эти новые стилистические приемы, все новые способы организации текста - все они, конечно, строго нейтральны в смысле качества: ни один из них не гарантирует, что написана будет хорошая книга, и вообще не двигает чаши весов в эту сторону, не имеет отношения к этим весам. Это формы, приемы. Можно написать поток сознания, который будет очень скучно и неинтересно читать. "Превращение" Кафки - гениальный рассказ не потому, что в нем Грегор Замза превращается в гигантское насекомое, а из-за того, что происходит после этого и как это описано - его собственные мысли, реакция его семьи. Я сейчас говорю совершенно тривиальные и всем очевидные вещи, надеюсь.
> В конечном итоге хорошая литература эпохи модернизма пользуется новыми формами и новыми стилями для того, чтобы сказать и показать нам что-то о каких-то персонажах, сиречь людях. Эти люди иногда ведут себя так, как в реальной жизни не бывает - например, превращаются в насекомых ни с того ни с сего. Описание поведения и характеров этих людей нередко совершенно не претендует на реализм и наоборот сознательно отказывается от него; но все же (в хорошей литературе) мы узнаем и видим в них людей, у нас возникает в уме какой-то мысленный образ этих людей, и то, как потом они ведут себя в книге, или что думают, или что с ними происходит - накладывается на этот образ, изменяет его, обогащает и овеществляет. Герои хороших книг - будь это хоть самый конвециональный реализм или самый экспериментальный и странный модернизм или постмодернизм или что угодно еще - герои хороших книг это конкретные люди, про них хочется сказать, что они живые люди.
> И в этом заключается проблема романа "Фердидурка" - в нем нет ни одного живого человека, одни гротескные типажи, и это вполне согласно замыслу. Все персонажи в этой книге - воплощения каких-то стереотипов, пропущенные сквозь мясорубку гротеска, так что все в них нарочито нелепо, но не так нелепо, чтобы за этим угадывался человек, а так, чтобы подчеркнуть очередной какой-нибудь тягомотный фантазм из сознания автора. Скажем, в начале книги главный герой попадает на школьный двор (все в нем видят школьника, хоть он взрослый человек) и наблюдает длинную ссору между двумя группами школьников, на почве вопроса, который Гомбровичу, видимо, казался очень важным и глубоким - вопроса о невинности/"испорченности" подростка. Я попробую вкратце описать этот никчемный и неприятный бред. Сначала показано, как все школьники шатаются по двору и грязно ругаются и намекают друг другу на то, что они все знают о грязных сторонах жизни (видимо, имеется в виду секс и как им заниматься, хоть ни разу прямо не сказано). Главный герой при этом медитирует на тему того, как они на самом деле все парадоксально "невинны", именно потому, что всеми силами стремятся показать свою "опытность". Потом среди школьников возникает неожиданно движение за "невинность" и один из них провозглашает, что "девушек нет, есть одни отроковицы" и что он категорически не желает знать все, что они якобы знают, а хочет быть чистым и невинным. Другие школьники впадают в истерику от одной мысли о том, что сейчас взрослые увидят, что кто-то из них "невинный", и пытаются уговорить этого отказаться от "невинности" и "просветиться", но тот не соглашается и у него появляются сторонники. В итоге все это выливается в конфликт между двумя лидерами лагерей "невинности" и "опыта", которые устраивают дуэль на "рожах", в течение которой они должны друг другу строить наиболее дикие гримасы, и это что-то должно доказать. Потом через какое-то время лидер лагера "опыта" подкарауливает лидера "невинников", зажимает его в углу и против его воли шепчет на ухо какие-то "осведомления", после чего тот, будучи не в силах вытерпеть потери своей "невинности", кончает жизнь самоубийством. Подробное описание всех этих гротескных событий занимает десятки страниц текста.
Это твоя головка о батин член стукнулась, когда ты из мамки вылезал. У меня перед Гомбровичем уже давно были прочитаны и "Улисс", и "Петербург" с "Котиком Летаевым", и "Миссис Дэллоуэй" с "Орландо", и "Человек без свойств", и Пруст, и Конст. Вагинов, и еще всякое - это всё были так или иначе охуенные книги. Гомбрович же оказался бессмысленным душнячьим калищем. Все, как сказано в рецензии по ссылке выше:
> В начале 20-го века модернизм сделал возможным в литературе говорить новым языком, писать новым стилем, сознательно отталкивавшимся от приевшегося реализма. Кафка показал, что можно написать рассказ, в котором герой в один прекрасный день превращается в огромное насекомое, но во всем остальном сохранить показной реализм. Вирджиния Вульф - что можно написать роман, герой которого меняет пол неожиданным образом, а также без каких-либо объяснений живет сотни лет и не умирает. Роман Джойса сделал популярной изобретенную поколением раньше фразу "поток сознания". Стало возможным и в определенной мере модным писать рваным, задыхающимся стилем нарочито длинные абзацы, в которых всевозможные повторы и лишние слова подчеркивают живой голос персонажа или автора.
> Но все эти новые стилистические приемы, все новые способы организации текста - все они, конечно, строго нейтральны в смысле качества: ни один из них не гарантирует, что написана будет хорошая книга, и вообще не двигает чаши весов в эту сторону, не имеет отношения к этим весам. Это формы, приемы. Можно написать поток сознания, который будет очень скучно и неинтересно читать. "Превращение" Кафки - гениальный рассказ не потому, что в нем Грегор Замза превращается в гигантское насекомое, а из-за того, что происходит после этого и как это описано - его собственные мысли, реакция его семьи. Я сейчас говорю совершенно тривиальные и всем очевидные вещи, надеюсь.
> В конечном итоге хорошая литература эпохи модернизма пользуется новыми формами и новыми стилями для того, чтобы сказать и показать нам что-то о каких-то персонажах, сиречь людях. Эти люди иногда ведут себя так, как в реальной жизни не бывает - например, превращаются в насекомых ни с того ни с сего. Описание поведения и характеров этих людей нередко совершенно не претендует на реализм и наоборот сознательно отказывается от него; но все же (в хорошей литературе) мы узнаем и видим в них людей, у нас возникает в уме какой-то мысленный образ этих людей, и то, как потом они ведут себя в книге, или что думают, или что с ними происходит - накладывается на этот образ, изменяет его, обогащает и овеществляет. Герои хороших книг - будь это хоть самый конвециональный реализм или самый экспериментальный и странный модернизм или постмодернизм или что угодно еще - герои хороших книг это конкретные люди, про них хочется сказать, что они живые люди.
> И в этом заключается проблема романа "Фердидурка" - в нем нет ни одного живого человека, одни гротескные типажи, и это вполне согласно замыслу. Все персонажи в этой книге - воплощения каких-то стереотипов, пропущенные сквозь мясорубку гротеска, так что все в них нарочито нелепо, но не так нелепо, чтобы за этим угадывался человек, а так, чтобы подчеркнуть очередной какой-нибудь тягомотный фантазм из сознания автора. Скажем, в начале книги главный герой попадает на школьный двор (все в нем видят школьника, хоть он взрослый человек) и наблюдает длинную ссору между двумя группами школьников, на почве вопроса, который Гомбровичу, видимо, казался очень важным и глубоким - вопроса о невинности/"испорченности" подростка. Я попробую вкратце описать этот никчемный и неприятный бред. Сначала показано, как все школьники шатаются по двору и грязно ругаются и намекают друг другу на то, что они все знают о грязных сторонах жизни (видимо, имеется в виду секс и как им заниматься, хоть ни разу прямо не сказано). Главный герой при этом медитирует на тему того, как они на самом деле все парадоксально "невинны", именно потому, что всеми силами стремятся показать свою "опытность". Потом среди школьников возникает неожиданно движение за "невинность" и один из них провозглашает, что "девушек нет, есть одни отроковицы" и что он категорически не желает знать все, что они якобы знают, а хочет быть чистым и невинным. Другие школьники впадают в истерику от одной мысли о том, что сейчас взрослые увидят, что кто-то из них "невинный", и пытаются уговорить этого отказаться от "невинности" и "просветиться", но тот не соглашается и у него появляются сторонники. В итоге все это выливается в конфликт между двумя лидерами лагерей "невинности" и "опыта", которые устраивают дуэль на "рожах", в течение которой они должны друг другу строить наиболее дикие гримасы, и это что-то должно доказать. Потом через какое-то время лидер лагера "опыта" подкарауливает лидера "невинников", зажимает его в углу и против его воли шепчет на ухо какие-то "осведомления", после чего тот, будучи не в силах вытерпеть потери своей "невинности", кончает жизнь самоубийством. Подробное описание всех этих гротескных событий занимает десятки страниц текста.
>У меня перед Гомбровичем уже давно были прочитаны и "Улисс", и "Петербург" с "Котиком Летаевым", и "Миссис Дэллоуэй" с "Орландо",
Хуй бушь, чмо?
КУРРРВА у светоча пана Сапковского есть самостоятельные рассказы помимо ведьмака
Ну если изначально воспринимать его как польского ватника - то звучит очень задорно и pejno.
Если да,то она норм. особенно рекомендую "Книга про еду", если где в букинистике увидите,хватайте не глядя. Доставляет.
Итак, оба были безработны. Деньги давно эмигрировали из их карманов и превратились в хлеб и дрова, давно съеденный и давно сгоревшие. Два человека, две лежанки, один стол, два табурета и одна трёпаная колода карт.
С утра до вечера поэт и бухгалтер играли в штосс. Изредка, чаще всего под вечер, один из них отправлялся промыслить кусок хлеба или доску от забора на растопку. Дело в том, что на двоих у них была одна пара сапог, постоянно переходившая, в зависимости от расклада карт, с рук на руки. Точнее: с ног на ноги.
Поэту не везло. Уже неделю он ходил в проигранном платье. Неполученный аванс и посвящение к книжке "Сны замерзающего" тоже перешли в собственность его партнёра. Но игроки продолжали играть.
В сущности, мир принадлежит всем, всё -- от звёзд до пылинок -- коллективная собственность человечества. Исходя из этой мысли, поэт -- это было ещё вчера -- поставил на карту Полярную Звезду и начал метать. Увы, не прошло и десяти секунд, как звезда была вписана в инвентарный список бухгалтера. Таким же образом поэт проиграл Волосы Вероники, а затем сперва Малую, а потом и Большую Медведицу.
Из-за Млечного Пути игроки не спали целую ночь. При свете коптилки они яростно сражались до тех пор, пока звёздный путь не очутился в кармане бухгалтера.
Но затем счастье вдруг повернуло на сто восемьдесят градусов. Прежде всего, произошла необычайность: поэту удалось получить проигранный аванс.
Правда, всего каких-нибудь три-четыре миллиона. Но и то хлеб -- пусть чёрствый, но хлеб; но и то дрова -- пусть сырые, но дрова. В кубе из четырёх стен потеплело, в желудках тоже, пальцы раззяблись и, естественно, потянулись к колоде карт. Поэту продолжало везти: сперва он отыграл свои миллионы, потом -- планета за планетой -- всю солнечную систему, далее -- звёздное небо посыпалось целыми созвездиями прямо в ладони: бухгалтер оставался всего лишь при кое-каких мелких звездишках; ему удалось удержать у себя кольца Сатурна, но ещё две-три сдачи -- и кольца покатились, вслед за планетой, к счастливому сопернику.
Да что там звёзды! Поэт выиграл и сапоги. Вся вселенная принадлежала ему. Взволнованный удачей, он прошёлся несколько раз по комнате. Буржуйка успела остынуть. Вселенная, выигранная поэтом, была чуть-чуть подмороженной.
На окнах выступали витиеватые белые узоры.
-- Кто пойдёт за дровами? -- спросил счастливец.
-- Тот, кто выиграл сапоги, -- отвечал бухгалтер.
Он сидел на лежанке, поджав колени к подбородку и растирая руками ступни замотанных в тряпьё ног.
Победитель не возражал. Он нахлобучил на уши парусиновую кепку, запахнулся в стёганую телогрейку и вышел.
Почти в те же секунды на улице застучали выстрелы. Бухгалтер понял: это входили в город белые, очередь была за ними. Бухгалтер подошёл к счётам, висевшим на гвозде, и перевёл чёрную костяшку справа налево -- по стержню.
Стрельба усиливалась, вдалеке грохнуло два-три орудийных выстрела.
Где-то, совсем близко, зачастил, как пишущая машинка, пулемёт.
Предсумеречный свет перешёл в сумерки, сумерки в ночь.
Партнёр не возвращался.
Температура комнаты ползла книзу. Всю долгую зимнюю ночь бухгалтер просидел на своей лежанке -- и недобрые мысли скользили сквозь его мозг.
С рассветом он обмотал ноги и войлок в две газеты и, ёжась, вышел на улицу. Снег, селитренно поблескивающий снег. Зажатые ставни длинных жёлтых дощатых гробообразных домов. У перекрёстка какое-то серое, как расползшаяся клякса, тело. Около него три женщины и мальчуган со свесившимися с головы суконными наушниками, виляющими тесёмочными хвостами.
Бухгалтер подошёл. Да, это был он, его счастливый партнёр. Он лежал лицом в снег, разбросав руки. Под грудью вязанка дров. Одна из баб, вытирая мёрзлые слёзы концами чёрного платка, причитала:
-- Ой, голубчик ты мой, бессчастный человек. Кто ждал, кто гадал?
Послала я ввечеру Митёныша моего за карасином. А уж эти, как их там звать, не знаю, идут. Идут -- стреляют. Что делать?.. Митюшка мой... И послал Бог доброго человека. Схватил он Митьку на руки и к калитке. Только настигло его, сердечного, пулей. Их ты, незадача какая, ах ты, горькая горесть...
-- Ну, а Митька цел?
-- Цел. Что ему. А вот этот... Царство ему небесное...
Бабы повздыхали ещё с минуту, и калитка закрылась за ними.
Бухгалтер оглянулся по сторонам. Улица была пуста. Став в снег на колени, он стащил с трупа сапоги, натянул их на свои иззябшие ноги и, не оглядываясь, пошёл к дому. О вселенной, так и оставшейся собственностью поэта, он и не подумал.
1937
Итак, оба были безработны. Деньги давно эмигрировали из их карманов и превратились в хлеб и дрова, давно съеденный и давно сгоревшие. Два человека, две лежанки, один стол, два табурета и одна трёпаная колода карт.
С утра до вечера поэт и бухгалтер играли в штосс. Изредка, чаще всего под вечер, один из них отправлялся промыслить кусок хлеба или доску от забора на растопку. Дело в том, что на двоих у них была одна пара сапог, постоянно переходившая, в зависимости от расклада карт, с рук на руки. Точнее: с ног на ноги.
Поэту не везло. Уже неделю он ходил в проигранном платье. Неполученный аванс и посвящение к книжке "Сны замерзающего" тоже перешли в собственность его партнёра. Но игроки продолжали играть.
В сущности, мир принадлежит всем, всё -- от звёзд до пылинок -- коллективная собственность человечества. Исходя из этой мысли, поэт -- это было ещё вчера -- поставил на карту Полярную Звезду и начал метать. Увы, не прошло и десяти секунд, как звезда была вписана в инвентарный список бухгалтера. Таким же образом поэт проиграл Волосы Вероники, а затем сперва Малую, а потом и Большую Медведицу.
Из-за Млечного Пути игроки не спали целую ночь. При свете коптилки они яростно сражались до тех пор, пока звёздный путь не очутился в кармане бухгалтера.
Но затем счастье вдруг повернуло на сто восемьдесят градусов. Прежде всего, произошла необычайность: поэту удалось получить проигранный аванс.
Правда, всего каких-нибудь три-четыре миллиона. Но и то хлеб -- пусть чёрствый, но хлеб; но и то дрова -- пусть сырые, но дрова. В кубе из четырёх стен потеплело, в желудках тоже, пальцы раззяблись и, естественно, потянулись к колоде карт. Поэту продолжало везти: сперва он отыграл свои миллионы, потом -- планета за планетой -- всю солнечную систему, далее -- звёздное небо посыпалось целыми созвездиями прямо в ладони: бухгалтер оставался всего лишь при кое-каких мелких звездишках; ему удалось удержать у себя кольца Сатурна, но ещё две-три сдачи -- и кольца покатились, вслед за планетой, к счастливому сопернику.
Да что там звёзды! Поэт выиграл и сапоги. Вся вселенная принадлежала ему. Взволнованный удачей, он прошёлся несколько раз по комнате. Буржуйка успела остынуть. Вселенная, выигранная поэтом, была чуть-чуть подмороженной.
На окнах выступали витиеватые белые узоры.
-- Кто пойдёт за дровами? -- спросил счастливец.
-- Тот, кто выиграл сапоги, -- отвечал бухгалтер.
Он сидел на лежанке, поджав колени к подбородку и растирая руками ступни замотанных в тряпьё ног.
Победитель не возражал. Он нахлобучил на уши парусиновую кепку, запахнулся в стёганую телогрейку и вышел.
Почти в те же секунды на улице застучали выстрелы. Бухгалтер понял: это входили в город белые, очередь была за ними. Бухгалтер подошёл к счётам, висевшим на гвозде, и перевёл чёрную костяшку справа налево -- по стержню.
Стрельба усиливалась, вдалеке грохнуло два-три орудийных выстрела.
Где-то, совсем близко, зачастил, как пишущая машинка, пулемёт.
Предсумеречный свет перешёл в сумерки, сумерки в ночь.
Партнёр не возвращался.
Температура комнаты ползла книзу. Всю долгую зимнюю ночь бухгалтер просидел на своей лежанке -- и недобрые мысли скользили сквозь его мозг.
С рассветом он обмотал ноги и войлок в две газеты и, ёжась, вышел на улицу. Снег, селитренно поблескивающий снег. Зажатые ставни длинных жёлтых дощатых гробообразных домов. У перекрёстка какое-то серое, как расползшаяся клякса, тело. Около него три женщины и мальчуган со свесившимися с головы суконными наушниками, виляющими тесёмочными хвостами.
Бухгалтер подошёл. Да, это был он, его счастливый партнёр. Он лежал лицом в снег, разбросав руки. Под грудью вязанка дров. Одна из баб, вытирая мёрзлые слёзы концами чёрного платка, причитала:
-- Ой, голубчик ты мой, бессчастный человек. Кто ждал, кто гадал?
Послала я ввечеру Митёныша моего за карасином. А уж эти, как их там звать, не знаю, идут. Идут -- стреляют. Что делать?.. Митюшка мой... И послал Бог доброго человека. Схватил он Митьку на руки и к калитке. Только настигло его, сердечного, пулей. Их ты, незадача какая, ах ты, горькая горесть...
-- Ну, а Митька цел?
-- Цел. Что ему. А вот этот... Царство ему небесное...
Бабы повздыхали ещё с минуту, и калитка закрылась за ними.
Бухгалтер оглянулся по сторонам. Улица была пуста. Став в снег на колени, он стащил с трупа сапоги, натянул их на свои иззябшие ноги и, не оглядываясь, пошёл к дому. О вселенной, так и оставшейся собственностью поэта, он и не подумал.
1937
Нашел по случаю этот маленький рассказец, впечатлился. Делюсь с аноном.
Чувак.... Кржижановский родился и жил в СССР и писал по-русски, это ни разу не польская литература.
Чувак... Кржижановский - поляк по крови, и похуй, на каком языке он там писал. И вообще, Польша до революции была частью РИ.
> писал по-русски
Тады Набоков это английская литература? А Газданов, писавший по-русски, но живший в эмиграции большую часть жизни - он чья литература?
> Кржижановский - поляк по крови
А ты дебил по мозгам. Польская литература - это литература на польском языке. Еще Кадзуо Исигуро в японскую литературу запиши, дебил.
>>953447
> В 1887 г. Сысысер не существовал ещё.
Еще лучше, тогда Кржижановский вообще щирый хохол.
>>953449
> Тады Набоков это английская литература?
Набоков американского периода - американская литература.
> А Газданов
Это русская литература в эмиграции, как и Набоков русского периода. А Фазиль Искандер - русская советская. А Акунин-Чхартишвили - русская российская.
> Нипольская литература яскозал!
Как скажешь, вахтеришка.
> Кадзуо Исигуро в японскую литературу запиши, дебил.
Исигуро это вообще не литература, дебил.
Нету у меня твоих таблеток, у врача своего попроси.
Все остальные: говно на полачке типа Акунина.
Лем это же хуйня зумерская. Великий писатель не будет писать фантастику для докшолят.
А Ицик Мангер тогда чей?
> крупнейший поэт, писавший на идише. Родился в Коломые (Галиция), детство провел в Черновцах, затем жил в Яссах, Бухаресте, Варшаве, Париже, Лондоне и Нью-Йорке. Умер в Израиле,
Еврейский? Хуй там, идиш - не государственный язык евреев.
> идиш - не государственный язык евреев.
Это язык евреев "в рассеянии", так что поэт таки еврейский
Хорошо, идиш - это основной язык ашкенази в рассеянии, поэтому Мангер - поэт еврейский, а конкретно ашкеназский, так лучше?
так он из еврейского хартлэнда европейского, Дохолокостный Евроеврестан, известная эта тема
как и Исаак Башевиc например, оттуда же
алсо, делюсь короткоформатной годнотой, если есть на русском
https://www.youtube.com/watch?v=3NEh1GUx6gk
Владислав Оркан - рассказы-сценки из жизни горальских поляков.
Вот тут-то мы и подходим к тому, о чем говорилось выше. Нация творца - основной показатель того, чье это творчество. Национальное творчество.
Шевченко - ни в коей мере не русский прозаик (хотя прозу он писал по-русски, в вiрши - по хохлятски) например. Равно как и Кржижановский - польский писатель, хоть и родился в РИ и писал по-русски.
Полный бред. Мы наоборот подходим к тому, что показатель принадлежности творчества, за исключением каких-то спорных случаев - это гражданство автора плюс язык автора, а не нация автора. Джозеф Конрад - английский писатель польского происхождения, а не польский писатель. Сигизмунд Кржижановский - русский писатель польского происхождения, а не польский писатель.
>это гражданство автора плюс язык автора
Тут есть сложности, даже если мы не будем впадать в крайность, что в США, Ирландии, Австралии живут английские писатели, в Квебеке - французские, а в Южной Америке - испанские и португальские. Тем не менее, какой писатель то же Оскар Уайлд, который писал на английском и жил в период, когда Ирландия была под Британской империей? Википедия пишет, что ирландский, но ни гражданство, ни язык на это не указывают. То же с Джойсом. Канада вон независимость объявила только в 1982ом, а канадского языка вообще нет.
Не поддавайся, аноне! Это бездонная яма.
> какой писатель то же Оскар Уайлд
Ирландский и английский, как и Джойс. А Вальтер Скотт - шотландский и английский. Можно запихнуть их в "британские писатели", но они будут упомянуты и в любой книжке по английской литературе, и в книжках по ирландской и шотландской литературе соответственно, потому что ирландская и шотландская литература писалась и пишется в том числе и на английском. Точно так же бывает финская литература на шведском языке, белорусская - на русском, бельгийская на французском и так далее.
Никогда не слышал, чтобы Уайлда, Джойса или Скота считали английскими писателями.
Вот тебе еще кейсы: Цвейга считают австрийским писателем, хотя тот был евреем и писал на немецком (гражданство превалирует). Гашека же считают чешским писателем, хотя тот родился и провел большую часть своей жизни в Австро-Венгрии (национальность-язык превалируют).
Ницше родился в Пруссии и имел прусское гражданство, но считается немецким философом. Вообще история с немцами, которые жили и писали до 1870-х годов (образование Германской империи) интересна, почему они немецкие писатели? Гёте имел гражданство Саксен-Веймар-Эйзенаха.
> Никогда не слышал, чтобы Уайлда, Джойса или Скота считали английскими писателями.
Это факт твоей биографии.
особенно забавит тот анон, который обосновывает свой подрыв тем, что уже так много прочитал, что неминуемо заимел хороший вкус, и потому подрыв его - истина последней инстанции, такой продвинутый мещанский раздражоп
>>961233 → откуда-откуда, прямо изо рта лошади автор.
человек 25 лет дает интервью, несколько раз рассказывал про их workshop писательский, который одим составом собирался лет 15 что-ли, и в книге Consider This тоже что-то было.
есть сборник эссэ про элементы построения повествования вообще, и о том как эти моменты устроены по-мнималистски https://jjaramillo.files.wordpress.com/2020/10/36-writing-craft-essays-by-chuck-palahniuk-1.pdf
Ну почему же, можно вспомнить Юзефа Крашевского или Генрика Сенкевича, несмотря на весь его национализм. Ну или как уже писали Станислав Лем, Анджей Сапковский(хоть и последние его книги полное дерьмицо)
Один ты бобр.
Сиерошевский в ссылке 12 лет в Якутии прожил, занимался прото-этнографией и писал рассказы о том
Реймонт глыба польской литературы, про город, про деревню, про деньги, про любовь, на анонский выбор.
Неожиданно
Писано по французски.
Первая сука ссылка в ебаном гугле:
https://www.rulit.me/author/zheromskij-stefan/istoriya-greha-download-462195.html
пан анон
Два чая. Тоже когда завязывал, читал/смотрел.
Эта?
Короче, шесть мужиков и одна баба по имени Марта (при этом индианка и дочь раджи), и не считая собаки (Селена со щенками)... отправились из пушки на Луну. И даже туда попали. Очень долго там бродили, вернее, ездили (их снаряд переделывался в машину), по дороге почти все умерли, осталось два мужика и баба.
И понеслось… Бабу не поделили, а она сама делиться не хотела. Конфликт. Тем не менее, детей родили, аж четверых. И всё это сопровождается занудными описаниями нравственных страданий и сердечных мук. Вперемешку с размышлизмами, съедобны ли лунные животные (а они там есть, не сомневайтесь), и почему они не такие, как на Земле.
Обалденный Роман.
Это по сути Роман на библейский сюжет исхода. И между героями начинает действовать некоторая логика плоти как между персонажами ветхого писания, когда существуешь только ты и твои ближние, твой род, твоя родная плоть. Как в первичном бытии когда плоть ещё не была постыдна. Прощения они ищут сразу после преступления, каждый поступок отражается в веках, поэтому плоть становится вечной.
Национальность и гражданство писателя не всегда определяют его принадлежность к той или иной литературе. Часто учитываются язык произведения, место проживания автора и его культурные связи.