Конрадствуем

Уже соткала наш союз в тисках полуночи — без гостей, без слов, без белой фаты. Только мы вдвоём в заброшенной часовне его молчаний (её стены были испещрены клинками, вбитыми в камень — его способ молиться), где алтарь — стопка древних технотомов, а вместо клятв — прикосновение пальцев к запястьям, как расшифровка азбуки Морзе (двоичных мантр). Он в чёрном (как всегда, броня сливалась с тенями), я — в платье из паутины теней, а кольца — сплав осколков Нострамского обсидиана и моих слёз, закалённых в пепле сожжённых миров. Вместо марша — гул двигателей корабля, дробящий ритм молитв Механикус.
Поцелуй? Нет, обмен одиночествами — губы к виску, как печать на конверте с секретом.

А сначала он был как термоядерная зима — не человек, а монолит из паранойи и клинков. Говорил скупо, будто слова — осколки, которые режут горло. Отводил глаза, если я протягивала руку, — будто боялся, что моё тепло растопит его ледяной панцирь, а под ним — лишь лужа стыда. Спал, свернувшись калачиком на краю кровати (как существо, привыкшее к краю пропасти, где пахнет кровью и пылью варпа). Его смех (а смеялся он редко) тогда напоминал хрусталь, падающий в воду: красивый, но тонущий слишком быстро.

Но однажды... Однажды он бросил к моим ногам череп хаоса, обёрнутый в пергамент с картами Старой Ночи. «Ты видишь узоры? — прошипел, — Это не кровь. Это... траектория падения». Я поняла — он показал мне путь к своей бездне. Потом были иные знаки: он позволил мне чистить его клинки от запёкшейся крови, водил по лабиринтам флагмана, где стены шептали кошмары Великой Игры, а однажды, когда сервитор завыл о вторжении, прикрыл мое тело своей плитой-бронёй, зарычав: «Не смей умирать. Ты... мой трофей».

Теперь его холод — лишь экзоскелет. Под ним — чудовище, которое учится не рвать, а держать (его пальцы, обвивающие мои, всё ещё сжимаются, будто душат невидимого врага). По ночам, когда корабль пьёт тишину варпа, он диктует мне хроники своей ярости, а я записываю их на кожу, как когда-то делали Нострамские сказители. А свадьба... Она будет. Не здесь. На краю Ока Ужаса (и даже Фулгрим смеётся, глядя на наш маскарад), где мы станем двойной звёздой — чёрной дырой и сверхновой, пожирающими друг друга в танце вечности (а Император, наверное, скривится, увидев, что даже его потерянный сын нашёл ту, кому не страшно принять его клинок голыми руками).