Глава 4. Пес и выворотень.

На северо-востоке над плавными очертаниями Подольского кряжа выплыла желтоватая луна, осветив снеговые шапки на вершинах некоторых гор.

- Панове, слушай мой приказ! Двигаемся вверх по течению - там на реке есть остров - сможем безопасно провести ночь.
Пан Болеслав идет впереди, пана трансвестита везем в середине строя - рядом с ним пан Лолеслав, я замыкающий. Двигаемся близко к воде. По конями!

Гусары запрыгнули в седла и эскадрон растянулся вдоль каменистого берега реки, подковы коней цокали по камням, иногда высекая искры. Слева журчала вода, а с черных гор справа умножался и приближался вой - отдельные голоса доносились уже с опушки леса .

В середине строя перекинутый через седло качался тучный козацкий полковник. Он постоянно хныкал и охал особенно когда конь запинался о камни.

- Панове, зарубите меня - не могу сил терпеть эти муки ужаса, - периодически повторял пан богдан когда голоса ночных созданий раздавались особенно близко или громко. Некоторые из них доносились уже из высокой травы растущей в пойме.

- Не боись пан козак, довезу тебя в целости и сохранности в Краков на суд короля, - нарочито бодрым голосом откликнулся на просьбу пана падшего гетьмана пан хорунджий.

Впереди приближалась полоска невысоких деревьев - там в Сбруч впадал ручей текущий с близких гор.
- Пан Болек, панове, будьте начеку - все внимание направо.
Вдоль строя прозвучали щелчки взводимых курков пистолетов.

Болек взял левее, его конь с негромким плеском вошел в воду - глубина была небольшая и эскадрон обходил опасные заросли едва касаясь листвы.

Болеслав пересек ручей, миновал полосу деревьев, за ним потянулись остальные гусары , конь навьюченный падшим атаманом перешел приток Сбруча как вдруг из густой листвы справа раздался шорох, треск ломаемых ветвей и метнулась тень.
Чтото шлепнулось на круп коня, несущего пана полковника- конь зафыркал, а тень скакнула на тучные стегна козака - и раздался вопль переходящмй в тонкий визг, который стих так же резко как начался.
Нечто яростно и быстро разрывало ткань казацких рейтуз.
Опешивший сначала Лелик пришпорил коня и в мгновение приблизился к коню с гетьманом запорожским.
Резко выхватив длинный кончар Лелик пару раз ударил плашмя по комку темноты копошащемуся и урчащему на массивном полковничьем стегне - тьма недовольно взвыла и на Лелика уставилась пара глаз круглых и светящихся жёлтым.
Глаза погасли - существо моргнуло и тут раздался оглушительный грохот и яркая вспышка выхватила из темноты коня с ношей, зеленую листву прибрежных ив и ольх, а там где мгновение назад был черный силуэт теперь было пусто. Услышав шум и крики пан Болек повернул коня и успел разглядеть сгусток темноты со светящимися глазами - туда он направил дуло пистолета и спустил курок.

Справа в листве раздался шум ломаемых ветвей и злобное завывание. Этому завыванию вторили голоса из густой травы.
Судя по голосам их было много.

- Панове, все целы? Двигаемся вперёд! - громко скомандовал подъехавший хорунжий.

- Пан хорунджий, это загрызло козака, - взволнованно сказал Болек.

- Нет времени на осмотр, они уже близко, - перебил Болека хорунжий.

Эскадрон двинулся по воде вдоль берега, а позади в высокой траве чтото шуршало и выло.

Довольно скоро Болек прокричал:
- Вижу остров!
Гусары начали собираться возле Болека.

- Панове , идем прямо на остров - тут неглубоко, - скомандовал подъехавший хорунжий.

До острова было саженей пятьдесят, Сбручь здесь был неглубок - по грудь коням, течение так же было несильным.
В лунном свете хорошо было видно остров, он представлял собой узкую косу сложенную из камней и песка, поросшую редкими кустами и травой , кое-где валялся плавник принесенный водой.
Гусары соскочили с коней.

- Пан Збышек, осмотри раны гетьмана запорожного. Болек , подсвети Збышеку своим чудесным фонарем , - быстро приказал хорунджий , и добавил громче - Панове, расседлываем коней, стреноживаем их - река тут широкая и нечисть не доберется, пусть кони отдохнут - завтра им предстоит тяжелая дорога.

Луна полностью поднялась над горами и в ее свете засеребрились буруны на воде, черные горы посветлели, а густая трава на берегу почти обрела цвет.
Из травы на бивак гусаров уставились десятки пар светящихся желтым светом глаз, размытые тени подбегали к кромке воды и отскакивали.
Когда ветер дул от берега , то лошади улавливали опасность растворенную в воздухе и начинали фыркать и бить копытами.

Збышек снял с коня черный лоснящийся в лунном свете вьюк и достал из него небольшой ящик.
Болек из своего вьюка вынул жестяной фонарь и жестяную фляжку в которой плескалась какая-то жидкость.
- Лёлик, помоги заправить фонарь керосином, - позвал брата Болек и протянул ему фляжку, - открой будь ласка, - а сам вынул пробку сбоку фонаря.
Залив горючую жидкость в светильник Болек кремнем и кресалом зажег свет.
Фонарь и вправду был чудесный - давал света больше чем свеча - желтоватый луч выхватывал из темноты то зеленую траву, то вороной бок лошади, то блестящую кирасу гусара.
- Збышек, ты где?, - окликнул лекаря Болек.
- Я здесь, возле чигиринского трансвестита, - отозвался Збышек и луч света выхватил его из темноты.

Болек скорым шагом приблизился к Збышеку и коню , нагруженному тучным козацким полковником.

- Посвети на седалищные мышцы, - попросил Збышек.
Длинные прорехи располосовали розовый бархат гетьманских штанов, разошедшаяся ткань обнажила кожу с ужасными царапинами налившимися запекшейся кровью - как будто огромный кот, размером с терьера зло царапал и терзал человеческую плоть.

- Посвети мне на руки, - сказал лекарь и в свете фонаря открыл крышку ящичка, на мгновение задумался и достал раневой зонд, потом передумал и взял латунный пинцет и стальной нож.

- Теперь на гетьмана, - и начал, осторожно придерживая пинцетом , срезать ножом обрывки розового бархата.
Чигиринский полковник пришел в чувства:
- Ооо, ааа, - глухо стонал хмельницкий.
- Пану атаман, что вы стонете, я только штаны подрезал, - раздраженно произнес Збышек, и осекся - в ярком свете фонаря на тучных телесах казацкого полковника жутко алели следы зубов - две дуги кровавых точек с каплями запекшейся крове. Существо чьи челюсти оставили эти ужасные раны было размером с небольшого питбуля или размером с кота-переростка, чтото среднее.

- Оно его укусило!, - выпалил Збышек. И начал в темноте, на ощупь копаться в своем ящичке, - Посвети, Болек!
Луч фонаря выхватил из темноты руки Збышека - левая держала стекляную бутыль, правая пучок корпии. Выдернув зубами пробку , лекарь смочил корпию - запахло жидкостью , которую ученые аптекари называют по латински spiritus vinii, а местные кметы звали горилкой.
- Пан атаман, держитесь, - сказал Збышек и прижал мокрую корпию к чудовищной ране - хмельницкий взвыл как шакал попавший в ловушку охотника. Взвыл и затих - сознание покинуло грузное тело падшего шляхтича.

- Пан хорунжий, - повысил голос Збышек
- Я здесь , - раздался голос хорунджего, который из темноты наблюдал за операцией - вижу, что оно укусило его. Забинтуй рану и надо также связать и ноги.

- Болек, не свети в лицо, - раздражённо добавил пан хорунжий, когда пятно света выхватило из темноты бронзовое от загара лицо с седыми усами и бородой.
Болек так увлекся операцией, что только сейчас услышал хор наполненных злобой голосов с обоих берегов реки, им отзывались с далёких лесистых склонов такие же жуткие голоса. Похоже вся нечисть Подолии собиралась к полю битвы , покрытому убитыми и ранеными и к острову полному живых людей и коней.
Когда ветер доносил запах конского пота и немытых людей до берегов - там усиливалась какофония голодных криков, воя , алчеого хрюканья и тут же сменялась воем злобы и разочарования - желанная добыча была за непреодолимой преградой - бурной и широкой рекой.
Болек отвлекся от хирургических манипуляций Збышека над изранеными лядвеями пана атамана , и от услышанных звуков гадкое чувство страха зашевелилось где-то в кишках и кишки заурчали от страха.

- Франтишек, возьми котел и с Мареком наберите воды, по одному не ходите, - скомандовал пан хорунжий. Зданек и Лёлик , пойдем со мной за дровами, заодно присмотрим место для бивака.

>>08459
Збышек перевязал раны козачьего полковника, убрал инструменты и спиритус вини в свой ящик, затем взял веревку и хорошо связал ноги атаману.
Болек только водил лучом фонаря куда указывал Зданек.
- Ты знаешь, что Зденка опять беременна, - спросил Болек Зданека, который был его шурином.
- Да, она присылала сообщение, когда мы стояли во Львове.
- Если родится мальчик назову Зданеком в честь дядьки, а если девочка то Марией.

Где-то недалеко, на берегу Франтишек наполнил большой медный котел, всполоснул и вылил.
Когда струя воды из котла забулькала в реке - на ближнем берегу темнота взорвалась криками, воем, хихиканьем.
- Пся крев, курвины дети, - выругался Франтишек.
- Кажется будто их крики и вой состоит из слов, - задумчиво произнес Марек.
- Ты прав, они как будто разговаривают. Кстати, заметил вроде похолодало.
- Похоже на то , - согласился Марек.
Над поверхностью реки стали заметны белые клочья тумана.
- Да они, похоже , заклинания орут , - осенило Марека, - холод вызывают.
Франтишек зачерпнул воды и гусары пошли к коням.

В десятке саженей вверх по течению на острове блеснули искры, потом вспыхнули языки пламени.

Франтишек с Мареком подошли на свет фонаря Болека - к ним со Збышеком пришел Лёлик, передавший приказ пана хорунджего отвести коня с козацким полковником к костру, а потом сводить коней на водопой на другой строне острова - там до берега был значительно дальше и коням было бы не так страшно от нечистых воплей.
Болек повел под уздцы коня с падшим полковником, рядом шел Франтишек с полным котлом и Збышек с хирургическим ящиком.
Костер горел возле каменистого обрыва, переплетеного корнями.
Тут изза обрыва вышел Зданек с охапкой дров.
Обрыв оказался гигантским, выше человеческого роста лесным выворотнем - пластом камней , связанных могучими корнями древнего кедра.
Приятный запах горящей кедровой смолы исходил от костра.
Пан хорунджий сидел на бревне и горящей веткой подпаливал кончик тонкой кубинской сигары. Ароматный дым табака смешивался с запахом горящего кедра.
От бивака с веселым костром веяло уютом, война , жуткие ночные существа оказались где-то в другом мире - в темном мире не освещенным светом костра.

- Пана трасвестита положите под выворотнем, чтоб был на виду, - скомандовал пан хорунжий, и добавил с надеждой - может не обернется до рассвета.

Франтишек повесил котел над костром на наклонной палке заботливо воткнутой кем то из гусаров.
Потом вчетвером сняли с коня спящего пленника, проверили веревки и хомуты - все было надедно затянуто.
Безчувственное тело положили перед выворотнем на попону.

Лёлик с Мареком и Зданеком сводили коней на водопой и подтянулись к костру и расселись кто на песок, кто на стволы деревьев принесенных наводнениями.

- Пан хорунжий, так странно, мы коней поили и по реке такой густой туман стелится. Рано, до утра еще долго - задумчиво произнес Лёлик.

- Мы тоже с Мареком, когда воду набирали заметили туман , - продолжил Франтишек, помешивая в котле.

- Колдуют, - ответил обоим пан хорунджий, затянулся и выпустил в сторону костра густое облако дыма. - Франтишек, пойдешь за водой для чая один не ходи, возьми Марека и возьмите фонарь у Болека и пистоли взведите.
- Что у нас сегодня на ужин пан Франтишек? - поменял тему разговора пан хорунджий.

- Рис с солониной, - мрачно ответил Франтишек. К запаху кедровой смолы примешивался манящий запах стряпни.

Болек сидел на песке задумчиво уставившись в огонь и расчёсывая бороду пальцами, на снятом шлеме играли красные блики от костра.
Тут что-то коснулось макушки Болека - от неожиданности он вздрогнул и обернулся. В круг света от костра вошла морда Сковронека одного из коней Болека.
- Панове, кони к костру жмутся , - удивленно восликнул Марек.
Возле выворотня , за костром заворочался и захрюкал во сне пан падший полковник .
Кони зафыркали сильнее , когда услышали звуки от полковничьего ложа.

- Лошадям имеющим более тонкие органы чувств было доступно то чего человек не мог увидеть и услышать, подумал Болек и подняв руку над головой погладил морду испуганного коня.

- Марек, пойдем за водой для чая, произнес Франтишек , сняв с палки котел с рисовой кашей.
- Фонарь возьмите, - Болек протянул Мареку диковинный прибор.

- Слышал, как страшно хрипел пан козак?, - негромко спросил Марек, когда гусары отошли от бивака.

- Да он не хрипел, а хрюкал и как-то чудно двигался, я пока ужином занимался - насмотрелся на него, - ответил Франтишек и добавил - дойдет до утра.

Гусары дошли до воды и остолбенели - даже в неверном свете луны сквозь клочья белого тумана были видны плывущие льдинки, а вдоль берега отражала лунный свет полоска прозрачного льда шириной шаг-полтора.
Свет фонаря золотом отражался на гранях льдин.
На берегу вой и крики стихли только отдельные голоса затягивали жуткую песню, от которой хотелось бежать.

Франтишек присел и попытался проломить котлом лёд - не получилось, гусар осторожно наступил на полоску льда - она выдержала его.
Гуськом сделав пару шагов Франтишек зачерпнул ледяной каши и гусары быстрым шагом пошли к биваку.
- Панове, Подолия страна чудес, - громко сказал пан Франтишек и войдя в круг света поставил закопченый котел в котором как яблоки в компоте плавали льдины.
Гусары потянулись к котлу, кто то вылавливал льдины рукой.
- Лед в середине июля, когда трава зеленая, - проговорил Збышек смотря на костер через льдину, - куда мы попали?

- Мы в Подолии, но дело не в месте, - начал пан хорунджий накручивая пальцами ус, - дело в том, что вон тот хрюкающий под выворотнем пан в женских лосинах пролил много невинной крови и ее запах разбудил здешнюю горную нечисть.
Бесы морозят реку, чтоб посуху перейти на остров.

>>07014 (OP)
в повествование следует добавить некоторые исторические факты:

HЕ МАЛО СТРАHHОГО HА УКРАИHЕ.

Как это не покажется парадоксальным некоторым читателям, но герой
украинского освободительного движения середины 17-ого столетия Богдан
Хмельницкий был по происхождению еврей.
Во всяком случае, Казимир Валишевский пишет, что: <Указание по этому поводу
даёт нам очень известный в своё время украинский писатель Фома Падурра. Hа
основании одной заметки, сохранившейся в архивах фамилии Шереметевых, и
подтверждённой другими документами, он доказывает, что отцом <герцога
Украины> был еврей, мясник из города Хмельника в Подолии, по имени Берко,
крещёный Михаилом. Поселившись в деревне Субботово и содержа там кабак, этот
ренегат стал так ненавистен местным жителям, что те наняли татар, которые
увезли его вместе с сыном. Отсюда его пребывание в Крыму, указанное в
биографии Хмельницкого, и близкое его знакомство с мусульманским миром,
сыгравшее такую большую роль в его карьере>.1
По другой версии Фома Падурра пользовался богатым собранием рукописей
Киевского митрополита Евгения Болховитина, в которых нашёл доказательства
того, что Богдан Хмельницкий был сыном Берка, выкреста из города Хмельника
на Подолии. Сама эта рукопись могла попасть в руки митрополита от полковника
Павла Тетери. По всей вероятности, Тетеря и был автором этой рукописи.
Утверждение же А. А. Дикого о том, что: <С достоверностью известно то, что
он происходит из мелкой украинской шляхты, так как имел свой фамильный герб,
что имела только шляхта>, 2 не внушает никакого доверия.
Во-первых, среди шляхтичей мы нигде Хмельницких не находим. Хмель не
является благородной шляхетской фамилией. Эту фамилию его отец Берко получил
по всей вероятности по месту своего крещения в городе Хмельник, а родовой
герб Богдан Хмельницкий при своих возможностях приобрёл себе несколько
позже.
Во-вторых, не найден ни один документ с указанием его родового имения. Его
тяжба с Чаплинским в польском суде окончилась для него безрезультатно,
потому что, как на то указывает Костомаров, он: <Hе имел письменных
документов>3
Причём у H. Костомарова и С. Соловьёва деревня Субботово уже фигурирует, как
хутор Субботово. Хотя речь, очевидно, всё же идёт о слободе в деревне
Субботово, которую мог передать чигиринский староста Данилович в пользование
кабатчику Хмельницкому, ежели занял у него денег. То есть мог отдать эту
слободу в аренду. К тому же совсем неизвестно, какие права имел сам
Данилович на эту слободу, потому что новый староста, Александр
Конецпольский, сменивший на этом посту почившего Даниловича и ничем не
обязанный Хмельницкому, передал эту слободу во владение своему подстаросте
Чаплинскому.
Так что стремление некоторых историков считать, что Богдан Хмельницкий
родился в семье мелкопоместного украинского шляхтича высосано из пальца.
Hикакого поместья у него не было. Он даже не мог требовать удовлетворения у
Чаплинского, за свой отрезанный ус из-за своего низкого происхождения,
потому что шляхтич не стал бы драться на дуэли с выходцем из простонародья,
простым казаком, а велел бы ещё и выпороть за наглое поведение.
Правда, Хмельницкому удалось всё-таки получить слободу или <хутор> Субботово
обратно, но это произошло уже после того, как он стал лично известен королю
Владиславу Четвёртому и: <Государь принял сторону какзака против польского
вельможи и против закона>4
В пользу еврейского происхождения Богдана Хмельницкого говорит и то, что он
был хорошо образован. Дело в том, что мелкая украинская шляхта детей своих
грамоте, а тем более латыни, не учила, а евреи учили. И ничего в том
удивительного нет, что сын богатого еврейского кабатчика - выкреста, учился
у иезуитов во Львове латыне. Hасколько он её хорошо знал, вопрос остаётся
открытым, потому что на фоне поголовно безграмотной украинской шляхты, он
выглядел довольно таки учёным человеком.
Мне могут указать на детей Тараса Бульбы из произведения Гоголя <Тарас
Бульба>, которые тоже изучали латынь в Киевской бурсе. Так здесь следует
иметь в виду, что они принадлежали не к мелкой шляхте, а к украинской
аристократии. Отец их был не простой казак, а атаман, полковник. И насколько
они хорошо усвоили латынь, было видно из того, с какой радостью они
постарались его забыть на полях запорожских.
И, наконец, Хмельницкий, как и все ренегаты, беспощадно преследовал иудеев.
Hо если поляков, попавших в руки казаков, ждала неминуемая смерть, то у
евреев был ещё выбор - креститься и сохранить себе жизнь, или погибнуть за
веру. И, тем не менее более ста тысяч евреев предпочли мученическую смерть
измене вере своих отцов.
Hо большинство евреев, надобно полагать, всё же предпочло принять навязанное
им христианство, чтобы сохранить себе и своим близким жизнь. В те времена
они обитали в основном на левобережье Днепра в нынешней Харьковской области.
Их соплеменники, горские евреи, называли их ха-гола, то есть галутные евреи,
живущие за пределами своей Родины. Впоследствии ха-гола перешло в ха-хола,
то есть хохлы. А после того как они приняли христианство и слились с
православными, то это имя от евреев перешло на всех восточных украинцев, и
никак оно не связано с казачьим оселедцем или чуприной, чубчиком. А на
западных украинцев это имя не распространилось. Западные украинцы помнят ещё
свои родовые имена, то, что они: бойки, лэмки, гуцулы, русины, но не хохлы.
Что же касается Хмельницких, то они были настолько состоятельны, что когда
попали первый раз в плен к татарам, то жена Михаила Хмельницкого выкупила их
из неволи.
В 1620 году отец и сын участвовали в битве при Цецоре, в которой польские
войска были наголову разбиты. В этом бою погиб и сотник Михаил Хмельницкий -
отец Богдана, а сам Богдан попал к туркам в плен, где два года, вплоть до
своего освобождения, провел в Константинополе. И опять таки из плена
выкупила Богдана его мать.
Впоследствии этот сын выкреста Берке возглавил так называемую
народно-освободительную борьбу украинского народа против польских
<захватчиков>, обильно полив её и еврейской кровью. Hо никому на пользу не
идёт безвинно пролитая кровь, и украинский народ из одного ярма попадает в
другое. Ещё более тяжёлое и удушающее российское иго. Из огня да в полымя. И
это в то время, когда по всей Европе уже близится отказ от крепостных
методов ведения хозяйства, а в России только начинают устанавливаться нормы
крепостного права. И раскаялась Украина в содеянном, но было уже поздно. И
писал тогда слезами и кровью Тарас Шевченко.
А сэстры, сэстры, горэ вам
Мои голубкы молодии,
Вы в наймах вырослы чужые,
У наймах косы побилиють,
У наймах, сэстры, й помрэтэ.
Что же касается еврейского вопроса, то некоторые писатели стремятся снять с
Богдана Хмельницкого клеймо палача еврейского народа, руки которого обагрены
еврейской кровью. Так в романе Павла Загребального <Я, Богдан>, описан такой
эпизод: <Хмельницкий, узнав о резне евреев, организованной сотником Семёном
Забуським при взятии Тульчина, приказал приковать его за шею к пушке. Затем
гетман приказал казакам вернуться на место трагедии, найти оставшихся в
живых евреев, перевязать им раны, накормить, одеть и проводить за пределы их
земли>.5
Всё это можно было бы принять за художественный вымысел автора, если бы мы
не имели в виду, что сам Богдан по происхождению был еврей. Вполне возможно,
что на каком-то этапе своей жизни в нём заговорил голос крови, и он оказал
снисхождение к своим соплеменникам. Во всяком случае, даже если это и
художественный вымысел автора, то он каким-то образом здесь оправдан.