– Спишь, Семен?

Сидевший у окна парень едва отреагировал на оклик. Он прятался за занавеской от жарившего вовсю солнца и прижимался лбом к стеклу, молча глядя на мелькающий за окном дорожный пейзаж. Иногда, когда автобус подбрасывало на ухабах, его голова со стуком отскакивала от гладкой холодной поверхности, и тогда парень недовольно хмурился. Его невыразительные глаза не отражали внутреннего света души, и служили ширмой, с рождения отгораживая владельца от остальной вселенной. Лишь очень редко, в моменты выплеска эмоций, этот взгляд излучал что-то помимо рассеянного внимания. Это мог быть гнев, это могла быть печаль, но чаще всего это было молчаливое презрение к окружавшему его миру. Вот как сейчас.

Семену было безразлично, что творилось снаружи. Он бы с удовольствием не глядел в окно, но тогда бы пришлось поддерживать беседу с товарищами по учебе – занятие, хуже которого в жизни было не придумать. Те тоже маялись скукой и устали от долгой езды по кочкам да ухабам, а потому были совершенно невыносимы. Семену хотелось заткнуть уши музыкой из плеера, но увы – тот успел разрядиться, а положить его под прямые солнечные лучи сейчас было никак нельзя. Хорошая штука зарядка – вот только работать через окно не хочет совершенно.

Оставалось только смотреть в окно. Пейзаж не блистал красотой – мимо проносились высаженные вдоль дороги деревья. Чахлые, неухоженные. А может, они такими были от того, что глаза Семена желали их видеть только такими – плохими. Как и пасмурное небо, протянувшуюся на горизонте паутину ЛЭП, изредка мелькающие вдали ветхие дома каких-то населенных пунктов, чуть треснувшее стекло, потертое старое сиденье пассажирского автобуса, и вообще все то, что его окружало в этом неуютном месте. Месте, по нелепой прихоти судьбы считавшегося его отчизной.

Смешно. Ну да, родился. Вырос, вопреки всему. Школу закончил, век бы ее не вспоминать… Родители заставили поступить в универ, на самую преуспевающую и полезную, как они считали, специальность. На все возражения твердили одно – будешь делать как велено, а не хочешь, тогда учись сам чему угодно. За свои деньги. Пришлось послушаться – горбатиться на работе и на учебе одновременно не хотелось. Но…
Учитель.
В школе.
Втюхивать быдлошкольникам какую-нибудь муть где-то в Мухосранске. Потому что в столице или хотя бы в Питере иначе как по блату на приличное место не устроиться.
Терпеть подколы, унижения, а в отдельных случаях травлю в старших классах – или трубить в репетиторах за нищенскую зарплату.
Об еще менее приятных вариантах даже думать не хочется…

Да уж, в хорошем месте его угораздило родиться. И ведь не убежишь. Но самое скверное – каждый день видеть тех, кем ему быть не хотелось. Выходя в коридор общаги, в университетской столовой, на улицах города. Тех, кого надо опасаться больше чем самого злейшего врага и каждый день скрывать от них то, что он отличается от них.
«Уехать?!» – вспомнился вдруг отцовский бас, звучавший в день когда он съехал от родителей в другой город на учебу. – «За бугор?! К этим… (батя смачно выругался, брызгая слюной и дыша перегаром)?! Да ты понимаешь, что мы с ними воюем, на!.. Пиндосы нас сгноить хотят, в рабов своих превратить, а ты к ним на поклон собрался?! Вон!!! Вон, и чтобы я тебя больше не видел! Бери вещи и уходи! Р-рвань пиндосовская! В-вон!!!»

Больнее всего ужалило то, что мать ни словом, ни делом не поддержала его в тот момент. Когда он собрался уходить и зашел попрощаться, она не посмотрела на Семена, словно того и не было. В руках она комкала мокрый носовой платок, и не поднимала глаз от пола. В ее носу что-то с хлюпаньем текло, словно полз огромный склизкий червяк.
Семен постоял минуту и собрался уходить, как вдруг ему в глаза бросилась лежащая на столе вещь. Старое фото с парнем лет двадцати-двадцати пяти, который был чем-то неуловимо похож на него самого.
Семен в сердцах хлопнул дверью и вышел на лестничную площадку. Больше он с тех пор родителей не видел. Хотя те его не забывали, регулярно оплачивая половину платы за учебный год. Но из дома больше не было ни звонков, ни писем. В свою очередь Семен тоже не интересовался, что там происходит в бывшем доме.

– Эй, ты чего смурной такой? Грузишься, что ли?
Кто-то несильно ткнул его пятерней, и Семен наконец обернулся.
Смерть. Он же Ерохин Иван, 2003 года рождения, то есть ровесник. Старый приятель Семена, переведшийся к ним на втором курсе из другого университета. Вроде бы раньше учился где-то в Питере, но после одной скандальной истории был вынужден переехать к ним в провинцию. Все её знали, но вспоминать вслух никто (в том числе он сам) не хотел.

Внешность Ваньки-Смерти в точности соответствовала его прозвищу. Тяжелый взгляд широко посаженных глаз, широкий нос, подбородок кирпичом и скошенный назад лоб делали Ерохина похожим на персонажа-мутанта из полузабытой игры про когда-то давно взорвавшуюся атомную станцию на Украине. Назывался тот мутант как-то по дивному – то ли «королёв», то ли «контролёр» и был телепатом. Наш же Иван имел схожие с ним черты лица, бритую голову, по-борцовски выглядящую фигуру и выколотую свастику на левом плече. Рядом по улице такой детина пройдет – невольно посторонишься а потом долго оглядываться будешь. А уж если такой «преподаватель» в школу придет, и обучать истории Второй Мировой примется, то и вообще, «тушите свет и сливайте воду»…

Семен невольно прыснул в кулак – представленный образ был донельзя комичным. Ванька-Смерть в роли препода: что может быть смешнее? Разве только бомба в отхожем месте…
– Чего ржешь?
– Да так… Слушай, а тебя в таком виде менты не тормозят?
– Не-а. – фыркнул Смерть. – Куда им! У меня дядя по матери в прокуратуре работает в городе. Если что серьезное, так я сразу ему звоню. А вообще стоит им в паспорт заглянуть, так они сразу отваливаются. Одно слово – мусора.
– Мда…
В принципе, Семен ничего не имел против того что его друг носит татуировки и варится в тусовке наци-скинхедов. Но один случай в биографии приятеля заставлял его порой нервно ёжиться. Тот самый, из-за которого тот вылетел из своего прежнего места учебы и перевелся к ним.

Но несмотря на всё, они были друзьями. Даже убеждения и некоторые мысли у них чем-то были одинаковы, особенно по поводу той страны где те жили. Но хотя Семену было достаточно просто переехать и забыть «сраную рашку» как страшный сон, Ваньке-Смерти хотелось другого.
«Ай, да в хлам всё», – однажды заявил тот в ответ на извечный вопрос «кто виноват и что делать». – «Хватит. Сорок лет возились в дерьме, в грязи, а выстроить ничего не смогли. Пусть приходят НАТО, америкосы, или кто там еще, и разносят рашку к чертовой матери. Может хоть после этого вырастет что-то путное. А так, пока у власти правители-жиды, а народ в своих ватных мечтах запад побеждает, мы все в глубокой заднице. Вот дадут нам под зад коленом, как Германии с Японией в своё время, и тогда может быть начнется возрождение. А сейчас похрену, пусть прилетают и взорвут нашу с вами сраную родину ядрен батонами. Не жалко…»

Семен огляделся. В салоне помимо него и Смерти сидело еще много людей. Впереди сидели две девчонки из их группы, а чуть дальше – два белобрысых парня. Парни с виду выглядели младше них и какими-то непримечательными, а вот на однокурсницах стоило остановить более подробно.

Справа от Семена, перед Ерохиным сидела девушка лет двадцати. Как и большинство пассажиров, она была в давным-давно устаревшей пионерской форме. Изящно повязанный ярко-алый галстук, отутюженная юбочка темно-синего цвета, белоснежные гольфы, столь же белоснежная рубашка, скрывавшая аппетитные округлости… посмотреть определенно было на что. Форма, хотя и явно непрактичная, очень шла пионерке, тем более что это была одна из красивейших девушек их потока.
Ее звали Славяна. Для друзей, которых было очень много – просто Славя. Староста группы, блондинка с большими голубыми глазами, от которых теряла голову вся мужская часть курса, и двумя густыми косами до самого пояса. И в придачу – круглая отличница. Многие парни признавались ей в любви, кому-то вроде бы даже повезло получить взаимный ответ, но ни у кого не получалось встречаться с ней долго.
Семен печально вздохнул, стараясь чтобы этого никто не услышал, тем более сидящий рядом приятель. У Ваньки тоже ничего не ладилось со Славяной, но в отличие от других он не терял надежду, и был жутко ревнив. За предложение «руки и сердца» некоторые поклонники девушки уже успели схлопотать по морде и другим частям тела. Сама Славя это не очень одобряла, ведь всё таки это не добавляет спокойствия когда парни из-за тебя бьют друг другу морды, но кажется в глубине души ей это нравилось.

Левее, перед Семеном сидела другая девушка, полная противоположность Славяны. Чуть младше и ниже своей соседки, она была одета в точно такую же пионерскую форму. Выкрашенные в фиолетовый цвет волосы были собраны в два слегка растрёпанных хвостика. Худая фигура, узкие плечи, слегка сутулая спина – обычная беда парней и девчонок, много времени проводящих за компом. Из всех достоинств – чем-то цепляющий за душу взгляд глубоких зеленых глаз, при разговоре с людьми стеснительно отводимый в сторону.
Лена. То ли дочка, то ли племянница декана их факультета. Лена была тихоней, на парах сидела в уголке аудитории, прилежно строчила лекции и терялась, стоило ее вызвать для устного ответа. Парня у нее не было, близких подруг тоже – либо их никто в группе не знал. Впрочем, после первых двух курсов к «серой мышке» утратили интерес если не все, то большинство в их университете. Семен не был исключением – знакомиться с девушками ему всегда было непросто, а с девушками-стесняшками еще тяжелее. Да и цвет волос ему не нравился.

Семен откинулся на спинку кресла и мельком взглянул на остальных попутчиков. Как он еще раньше подметил, на многих была эта дурацкая пионерская форма. Кто-то из руководства университета потребовал, чтобы новоиспеченные вожатые уже начинали входить в роль. Возражения на тему того, что форма по пути на место практики изомнется и запачкается, не принимались. Впрочем, форма была качественной, и ни рваться, ни пачкаться не хотела – при Семене одна из спутниц случайно уронила на рубашку мороженое, и влажный фруктовый шарик не оставил на ткани никаких следов. Видимо, водоотталкивающий материал нового поколения, про который сейчас часто говорят…
В любом случае Семену с Иваном новой формы не досталось, и ехали они каждый в своём: Ванька-Смерть в своих обычных камуфляжных штанах, берцах и черной майке, а Семен – в джинсах и футболке с оранжевой молнией.

– Слушай, можешь еще раз поискать, где этот лагерь находится? – спросил Семен у Ерохина. – И где мы сами? А то уже четвертый час едем по каким-то вообще диким местам, а долго нам еще так трястись или нет – непонятно.
– Сейчас, – тот потянулся к браслету-напульснику на левой руке. – За точность не ручаюсь, но район примерно покажет.
Ванька ткнул пальцем в браслет. Тот пискнул, но не включился. Подождав минуту, Смерть недовольно засопел и слегка треснул его кулаком. Браслет в ответ на столь грубое обращение недовольно застрекотал и выдал на гладкую безволосую кожу предплечья подрагивающую картинку.
– Ванюха, а чего новый не купишь? – хмыкнул Семен, глядя как приятель достал из карманчика на напульснике стилус и начал им водить по голоэкрану на руке. – Глючное барахло же. И здоровье портишь.
– Зато настоящий, не китайская подделка, – проворчал Ерохин. – И то, к нам только уже бэушные попадают. Новых из-за санкций не завозят уже три года, а наши «глонассы» ни черта не годятся. И спутники постоянно либо сыплются, либо глючат. Дерьмо без задач, в общем.
– И не говори…

Смартфон Ерохин купил полгода назад. Он со своими друзьями часто ходил в турпоходы, и ему был нужен надежный дешевый навигатор. После долгих поисков он через третьи руки достал где-то старый аппарат из первого поколения смартфонов с голоэкраном. Был тот невероятно капризным, от него прилично фонило микроволновым излучением, в результате чего волосы на том месте где был экран выпадали навсегда. Но Ерохин с ним расставаться не хотел. Впрочем, его можно было понять – другого подходящего аппарата поновее было всё равно уже не найти.

Экономическая блокада в обычной жизни была как заноза в пальце – и не видно, и жить спокойно не дает. Выражалась она в отсутствии импортных товаров, прежде всего высокотехнологичных, а также в повышенных ценах на товары каждодневного потребления. Не хватало современных компьютеров, телевизоров, бытовых приборов, автомашин, были дороги бензин, газ, продукты питания. Вроде бы простая штука микроволновая печь, но когда ее выпускают на одном-единственном узкоспециализированном заводе где-то под Вологдой, а из заграницы их не ввозят по причине санкций на экспорт в Россию, то любая из них будет чуть ли не на вес золота. Усугубляли ситуацию постоянно скачущий курс нацвалюты, и не самые адекватные меры правительства по его укреплению – вроде бешеных комиссий при денежных переводах и обмене валют, и запрета любых финансовых операция для «лиц с неустановленным источником доходов».

А ведь как всё когда-то начиналось… С трудом оправившаяся после периода «лихих девяностых» и «застойных двухтысячных» страна начала заявлять о себе на мировой арене не как ложащаяся под любого богатого клиента «сырьевая держава», а как серьезный политический оппонент с которым стоит считаться. В народе стали популярны патриотические настроения, лозунги «Хватит кормить Запад!» и «Защитим Русский Мир!» шли на ура. Тогдашний лидер страны был достаточно жестким и сильным правителем, чтобы консолидировать вокруг себя политическую элиту, установить твердый контроль на тем из хозяйства державы что не успели разворовать раньше, и заслужить репутацию заботящегося о будущем страны политика. Что, естественно, не понравилось тем, кто видел в России лишь кормушку для своих капиталов. И договориться бы «радетелю за интересы народа» с теми кто не желал сильной страны, отдать им без трепыханья жирный кусок и продолжать править еще двадцать или тридцать лет в своё удовольствие. Но…

Но тот не захотел. Сил и желания меряться у кого круче ядерная дубина ни у кого не было – так можно и в ящик сыграть. И потому война началась вполне себе обычная, а именно: заокеанские теневые воротилы натравили на страну всех своих союзников вокруг непокорной державы, обрезали поставки сырья и ценных промышленных продуктов, заставили прекратить любые партнерства со страной-изгоем и принялись терпеливо ждать, когда гигант издохнет, обескровленный борьбой. Россия оказалась втянута в череду локальных конфликтов, происходивших на территории Украины, Прибалтики, Сибири и Дальнего Востока, окруженная со всех сторон странами с оболваненным русофобской пропагандой населением. Самому же президенту на каком-то публичном выступлении всадили пулю в голову, после чего рулить государством взялся его преемник, такой же повернутый на тему борьбы с Америкой как и его предшественик.

Это время Семен почти не помнил – ему тогда было меньше десяти. Где-то на задворках памяти маячил образ старшего брата, который на волне патриотических чувств пошел воевать «за Русский Мир» и бесславно умер где-то в степях Северного Казахстана. Зато с последствиями сейчас он сталкивался на каждом шагу – рассыпающаяся от долгой изоляции экономика, научно-техническое отставание от Запада во всех отраслях, медленно но верно обесценивающийся рубль, запрет на выезд для выпускников столичных ВУЗов, и на каждом шагу – пропаганда, пропаганда войны, пропаганда патриотизма, пропаганда православия как столпа русской идентичности, пропаганда антиамериканизма… Или по крайней мере то, что Семен считал пропагандой.

Да, конечно, в первые годы войны «добровольно присоединившиеся области» Восточной Украины, пробитый коридор до Калининграда и вернувшаяся под контроль России военно-морская база в Крыму воспринимались как огромные достижения. Даже на то, что в результате всего этого отношение к РФ других стран стало резко отрицательным, было как-то поровну всем кроме тех, кто уже почувствовал приближающуюся катастрофу и поспешил сбежать за границу – «без них жили, и дальше проживем». Зато потом, когда эйфория спала, всем стало ясно, что страна, привыкшая за десятилетия покупать за нефть всё необходимое не может сама себя обеспечить, если ей обрежут поставки извне. Поднялся ропот, быстро задавленный в зародыше, ужесточились законы, и постепенно всё вернулось к тому состоянию, о котором Семен когда-то читал в очерках о последних годах Холодной войны – дефицит в магазинах, репрессии к инакомыслящим, заверения правительства что всё идет по плану, и полная безнадега среди низов населения.

Глава 1 - Прибытие

– Эй, соня! Подъем!
Кто-то бесцеремонно потряс меня за плечо. Я нехотя открыл глаза. Должно быть, я во сне свесил голову на грудь, и теперь шея нестерпимо болела. Ненавижу рейсовые автобусы – в них никогда не получается нормально поспать в дороге.
Шевелиться не хотелось. Тело будто задеревенело, и когда я попытался повернуть голову, раздался отчетливый «деревянный хруст». Голова болела – видимо от сна сидя и напекших солнечных лучей. Класс, просто лучше некуда.
– Отстань, Ванюха! – простонал я. – Оставь в покое старого больного человека, и дай ему поспать, изверг!
– Сам разбудить просил! – фыркнул мой дружбан, наконец отпуская меня. – Вставай, приехали.
Я не без труда поднялся и начал собирать пожитки. Их было немного – в отличие от тащивших с собой всякую дрянь сокурсников я ограничился сменой одежды и любимым плеером. Ну и еще старый смартфон для выхода в инет, наверняка даже в той дыре, куда мы ехали должно ловить – а значит, скучно не будет.

Будущие пионервожатые тем временем толпились в проходе, болтая, хрустя чипсами, толкая друг друга и всячески мешая нормально выйти из автобуса. Я решил подождать пока основной поток стада пройдет, и не стал подниматься. Ванька-Смерть тоже рассудил здраво и ломиться наружу не стал – это было бы проблемой даже с его комплекцией.
За окном не было ничего особенного. Наверное, мы встали где-то рядом у въезда в лагерь, но я его пока не видел. За окном были видны высаженные вдоль дороги сосны, лиственницы, засыпанная иглами дорога, бетонные вазы для цветов у обочины. Всё очень старое, но выглядит симпатично. Должно быть, когда всё это было новым, то смотрелось и вовсе замечательно.

Постепенно народ рассосался, и стало можно выходить. Я бросил последний взгляд в окно и последовал за идущим по проходу приятелем к выходу.
Обычная среднерусская природа. Как и положено в середине июля – вроде бы и не слишком жарко, но стоит походить под солнцем хотя бы полчаса, и спина уже мокрая. Хотя для меня в самый раз. Тени под деревьями, слегка поблекшая от жара и нездоровой экологии трава, асфальт под ногами покрыт трещинами с торчащей из них порослью и густо усеян выцветшими пятнами – следами выплюнутых жвачек. Возле бордюра мой взгляд цепляется за несколько свежих окурков – значит место не такое уж и необитаемое.

– Дети! Нам сюда!
Ага, а вот и наша руководительница практики. Доцент кафедры педагогики и психологии Ольга Дмитриевна – тетка лет тридцати с потрясающей фигурой. Симпатичная, и можно даже сказать – красивая, но увы, с лютыми загонами в голове и желанием припахать каждого кто находится в поле зрения. К нам, студентам, относится соответствующе – то есть как к подопечным, которых положено опекать и загружать. По этой самой причине я ее лекции не любил – ставила баллы она нормально, но для того чтобы их получить приходилось выполнять кучу левых заданий, порой относившихся к предмету вообще непонятно как. Да и в неучебное время от нее всегда можно было дождаться какого-нибудь поручения, из-за чего я с ней старался пересекаться как можно реже. Когда мы узнали что она будет нашим руководителем, я захотел перевестись к какому-нибудь другому преподу, но увы, к тому времени всё возможности уже были упущены. В результате я еду на курорт под чутким надзором куратора с комплексом детсадовской няньки.

Ну да ладно. В универе как-то получалось не попадаться ей на глаза, может быть и здесь получится.

*

Мы прошли мимо нескольких зимних корпусов. Вблизи они выглядели еще более дряхлыми, чем на снимке со спутника. Если там было видно только местами облетевший шифер на крыше, то здесь бросались в глаза запыленные стекла окон, облезлая краска стен и занесенные листьями деревянные крылечки. Всё выглядело так, как будто пионерлагерь был оставлен людьми много лет назад, и с тех пор в нем не было ни одного живого человека – ни вездесущих деревенских мародеров, ни туристов, не говоря уже о тех, для кого строился этот райский уголок. Аллеи были засыпаны многолетним слоем листвы, сквозь которую прорезались молодые побеги деревьев. Было очевидно, что за лагерем никто не следил – потому что либо было банально некому наводить порядок, либо…

Либо кто-то намеренно создал вид полного запустения для отвода глаз. Эдакая невзрачная грязная обертка, за которой скрывается конфета с коньяком. Камера и вентиляция с сигналкой в эту теорию вполне вписывались. Оставалось только понять, что это здесь такое находится, что для сокрытия этого предприняты такие усилия.

Когда-то давно я смотрел ужастик, снятый еще до моего рождения. В нем рассказывалось как группа ребят приехала в заброшенный пионерлагерь снимать то ли кино, то ли реалити-шоу. И как на них начал охотиться маньяк-психопат, бывший главным режиссером этого самого проекта. Сюжет мне плохо запомнился, но там были размещенные в разных уголках лагеря камеры и микрофоны, чтобы маньяк мог слышать и видеть, чем заняты его будущие жертвы. Кино было интересное, и наверное именно поэтому я его сейчас вспомнил – окружавший меня пейзаж как нельзя больше походил на декорации для съемки какого-нибудь фильма ужасов. Почему бы и нет? Надо только придумать сюжет и привлечь к делу хоть каких-нибудь завалящих актеров – да хоть нас, к примеру.

Всегда хотел сняться в кино. Жаль, внешность у меня не самая выдающаяся, да и другими данными не вышел.

Тем временем до некоторых из нас начало потихоньку доходить, что проходить практику в заброшенном пионерлагере, мягко говоря, странно. И сейчас на Ольгу Дмитриевну сыпался град недоумевающих вопросов. Наша руководительница как могла отговаривалась и пыталась успокоить взволнованных студентов, но было заметно что такое окружение смущает ее не меньше остальных.
Наконец на очередной вопрос она раздраженно ответила:
– Подождите, вот дойдем до администрации, и тогда вам всё расскажут.
Конечно, никого это заявление не успокоило, но вопросы задавать как-то перестали. Мы всё шли и шли по казавшейся бесконечной аллее. Старые корпуса сменились небольшими уютными домиками-бочками в тени деревьев. Мы, наверное, прошли с десяток таких домиков, прежде чем впереди замаячило окруженное молодыми дубками двухэтажное здание. Чуть дальше, за деревьями виднелся классический пионерский плац с флагштоком.

– Итак, мы пришли, – произнесла Ольга Дмитриевна, утирая тыльной стороной ладони пот со лба. – Выходите на площадку. Я сейчас приду.
Преподавательница ушла в двухэтажный корпус, который по всей видимости был административным зданием. Проводив ее взглядом, наш отряд будущих пионервожатых пошушукался и медленно потянулся на плац. Вслед за группой последними шли я и Ерохин. Мне не терпелось отделиться от группы и пройтись по пустому лагерю – как мне казалось, в нем пока нет никого кроме нас и таинственного начальства, а значит, нет более подходящего времени для исследования. Общий вид нашей будущей «производственной практики» успел разбудить во мне жгучий интерес.
Оглянувшись на друга, я увидел как он с любопытством смотрел по сторонам. По всей видимости, в его голове бродили те же мысли что и у меня, поэтому я без колебаний подошел к нему и в лоб спросил:
– Инструктаж пропускаем?
Ванька-Смерть закусил губу, в его глазах появилась тоска вместе с напряженной работой мысли. Наконец он ответил:
– Нельзя… всыпать могут. И вдруг чего важного не услышим. Вот когда нам по ушам проедут и отпустят, вот тогда уже можно и побродить.
– Договорились, – я коротко стукнул в подставленный кулак.
– Мальчики, вы о чем?

Я невольно вздрогнул, услышав под ухом звонкий девичий голос.
– Ульянка, ты чего подкрадываешься? – мне с трудом удалось выдавить вымученную улыбку. Стыдно сказать, но от внезапного и мелодичного как пожарная сирена явления этой девочки у меня под копчиком теперь нервно ворочался огромный кирпич.
– Хи-хи! – она рассмеялась. – Семен, ты такой забавный, когда пугаешься! Вот я и не удержалась!
Да уж. В этом вся Ульянка – в миру Ульяна Ильичева, она же Пиппи-Длинный Чулок, она же СССР-тян, прозванная так за любовь ко всему, что связано с Советским Союзом. Девушка с огненно-рыжими волосами, собранными в два пышных хвоста. Круглая отличница под стать Славе, но зато с характером отвязной проказницы. В универ она поступила после какого-то педагогического колледжа, причем сразу на второй курс. По возрасту она была немного младше остальных, что не помешало ей сразу подружиться с еще одной бандиткой ей под стать. Теперь их тандем составлял основную головную боль для отдела по воспитательной работе – не выгоняли их только по причине хороших оценок и редкостного умения выходить сухими из воды даже из самых плохих ситуаций.
Хорошо, что ни она, ни ее подруга не учатся в нашей группе. Не люблю гиперактивных, от слова «совсем».

– И тебе привет, – фыркнул я, аккуратно задушив в себе испуг и последовавшее за ним раздражение. – Подруга-то твоя где?
– Алиса-то? – она картинно задрала бровь. – Где-то рядом должна быть. А что такое, потерял?
Я – Алису? Боже упаси.
– Нет, – я решил ответить в том же духе. – Просто смущает факт что вы уже не ходите взявшись за руки.
– А вот грубить нехорошо! – она с нарочитым презрением отвернулась. – И ничего мы не ходим за руки!
– А зря. Прекрасная пара бы вышла.
– Да ну тебя! – она надулась. – Попробуй-ка ей это скажи, остряк.
Я подмигнул, показал язык – и с трудом увернулся от брошенного в лоб желудя. За спиной расхохотался Ванька-Смерть.
– И ничего не смешно, чудище! – Ульяна отскочила в сторону, и нагнулась за очередным желудем. – Сейчас вот и в тебя кину, если будешь дразниться!
– А зачем же мне дразниться? – пробасил Смерть, и с хрустом разведя в стороны мускулистые руки, медленно пошел на девушку.
– Да потому что вы оба… А-а-а-ай!
Ульяна взвизгнула, когда Ерохин чуть не схватил ее своими лапищами, и припустила прочь от нас. Рад смеха пробежав за ней несколько метров, мой друг вернулся и запустил руку в короткую шевелюру на голове.

– Ты бы так за Славей бегал, – съязвил я.
– «Я бы побежал, будь она бегуньей, я бы плыл за ней, будь она плывуньей», – процитировал Ерохин популярный шлягер. – «Будь она фройляйн – служил бы в разведроте, а будь она сестрой – был бы в морской пехоте». Еще всё впереди, братуха! А сейчас давай пойдем на этот праздник жизни, черт бы его побрал.
Мы не спеша направились к плацу с флагштоком. Когда мы вышли из-под деревьев на открытое место, я увидел, что плац всё же был в сравнительно хорошем состоянии – проросшая трава была недавно аккуратно выкошена, а щербатые бетонные плиты подметены.
– Лагерь какой-то не до конца заброшенный, – я кивнул Ивану на увядшие стебельки под ногами. – Кто-то траву стрижет.
– Угу. Странный тут сторож. Может, для нас кто-то постарался?
– Будет для нас кто-то стараться, – фыркнул я. – Скорее начальство приезжало, для них и подстригли.
– Тогда могли бы и забор покрасить, – иронично ухмыльнулся Ванька своей зверской улыбкой.
– Странная контора. Вдоль дороги дома на честном слове держатся, а они траву стригут. И это самая малая из странностей. Вот скажи – ты камеру видел?
– Какую камеру? – нахмурился Ерохин.
– Обыкновенную. У ворот.
– Не-а, – веселость с приятеля мгновенно сдуло, оставив после себя напряженную физиономию. – Серьезно, камера в таких-то ебенях? Охренеть!
– И еще кое-что…

Тут я замялся. Отчего-то не хотелось говорить про то, что я видел под постаментом. По крайней мере, не сейчас, когда вокруг столько ушей. Логичного объяснения моей подозрительности не было, но внутренним чутьем я ощущал, что распространяться об этом не стоит.
Ерохин увидел моё смущение и поторопил меня. – Ну? Что ты там еще увидел?
Ответить ему я не успел – к нам уже возвращалась Ольга Дмитриевна. Украдкой покосившись на нее, я негромко сказал:
– Потом расскажу.
Иван глянул в ту же сторону и согласно кивнул.
– Ладно.

Преподавательница была не одна. Рядом с ней шел пожилой мужчина с проседью в волосах. При взгляде на него я невольно подтянулся, а мысли о загадке лагеря на время вылетели у меня из головы.
Декан.
Я невольно скользнул взглядом по студентам вокруг, ища Лену. Заметив в толпе знакомые фиолетовые хвостики, я присмотрелся. Девушка стояла рядом с еще одной студенткой и во все глаза смотрела на отца. Впрочем, особенно удивлённой или обрадованной внезапной встрече она не выглядела – во всяком случае, при всех кидаться ему на шею она не торопилась.

– Так, дети! Строимся! – наша руководительница похлопала в ладоши, привлекая к себе внимание группы. – Быстрей выходим, быстрей!
Как в школе, ей-богу. Помню, на всяких линейках или на уроках воинской подготовки нам вот так же парили мозг. Дьявол, я уже успел забыть все это, и ничуть о том не жалею. А теперь опять…
Ольга Дмитриевна завертелась, крича и суетясь как детсадовская воспитательница. Я мысленно несколько раз подряд сделал фейспалм, но в конце концов мы кое-как построились в одну линию. Примерно два десятка парней и девчат – большинство в пионерской форме, а я с Ерохиным в чем попало, заметно выделяясь на фоне остальных.

Естественно, нас заметили.
– Почему вы оба не в форме? – тихо зашипела Ольга, подойдя к нам. – Почему ты опять в этой своей скинхедовской майке? Тебе уже говорили, чтобы ты ее снял!
– Форму нам не выдали, – Ванька напустил на себя флегматичный вид и натянул на морду маску типичного нордически стойкого арийца. – Надо было ехать голышом?
Ольга Дмитриевна сжала губы и нервно оглянулась на стоящего у другого конца строя декана, который был увлечен разговором со студентами.
– Встаньте где-нибудь сзади, – она угрожающе ткнула пальцем в сторону Ерохина. – Не показывайтесь ему на глаза. И свастику свою мерзкую спрячь под майкой! По хорошему, тебе бы лучше ее вывести!
С этими словами учителка ушла.
– Овца, – сквозь зубы сплюнул Ерохин. – Это вообще-то коловрат!
– Да один фиг свастика, – пожал я плечами.
– Тебе может и один хрен, а мне нет! – зло сверкнул глазами Ванька. – Это древний славянский символ! «Свастика»… чтоб вас всех постреляли, идиотов необразованных.

Я спорить не стал. Декан тем временем закончил говорить со студентами и вышел на плац перед нашим строем. Рядом с ним шла Ольга Дмитриевна, что-то у него негромко спрашивая.
В предвкушении долгой и занудной речи-вступления я выкрутил свой фильтр информации на максимум. Терпеть не могу, когда много треплются – ни с трибун, ни вообще. Скорей бы уже закончилось.
Предчувствия меня не обманули. Декан начал свою речь с приветствия «уважаемых студентов», о том что рад их видеть на практике и что лично будет следить за ее прохождением… бла-бла-бла. Я от скуки начал считать количество скошенных травинок под ногами.
Мне стало очень грустно. Зачем я согласился? Перед самым началом сессии мне знакомый предлагал пойти к нему практикантом в начальную школу. Пусть даже бесплатно, но практику я бы закрыл. Обычно если устроиться вести факультативы или подготовку домашних заданий, то дети не представляют проблем. Сейчас бы мог сидеть тихо на практике в своем Мухосранске, скроллить АИБ, тайком смотреть на малолетних школьниц. Но вместо этого я устроился на самое проблемное место – подшефный институту пионерлагерь, где без пригляда взрослых детвора отрывается по полной и устраивает ежедневный кошмар вожатому. Причем, сам по себе пионерлагерь какой-то мутный.

– …Это тестовый проект, по которому вы будете проходить практику, направленный на повышение патриотизма и соответствующее воспитание современной молодежи…

Мне стало еще более грустно. У меня иногда бывали подобные приступы дурного настроения, и сегодня, похоже, был именно такой день. Затянутое белесыми тучами небо и монотонный голос декана не улучшал моего душевного самочувствия, а известие что всю практику нас будут пичкать патриотической пропагандой вогнало меня в депрессию. Черт, какого дьявола я отказался от классного предложения и поехал сюда?!

– …измененная реальность. Своего рода нейро-интерактивная модель, имеющая все признаки реального мира, создаваемая компьютером. Для вас это будет совершенно новый опыт, и мы надеемся что проект получит «зеленый свет» и средства на дальнейшую разработку. То, как вы себя проявите в этом проекте, играет решающую роль.

Чего?
О чем вообще речь?
Я усилием воли вынырнул из своего состояния унылой безразличности и напряг слух. Но похоже, я пропустил самое важное, потому что декан окончил свою речь и предложил задавать вопросы.
Но как нельзя кстати меня выручил Ванька-Смерть.
– Простите, Анатолий Игнатьевич, мы не совсем поняли, – на лице приятеля было несвойственное ему выражение крайнего удивления. – Объясните пожалуйста, что это за проект, в котором на предлагают участвовать, и как он связан с нашей практикой?
Я скрыл улыбку. Похоже, мой друг тоже невнимательно слушал, и проснулся только под конец. Видимо, декан пришел к тем же выводам, отчего по его лицу прошла тень недовольства. Впрочем, он тут же улыбнулся и сказал:
– Вы пройдете специальное обучение в искусственно создаваемой симуляции, воссоздающей пионерский лагерь. Обучение продлится семь дней. В течение этой недели вы узнаете, как выглядели настоящие лагеря в период СССР, и на себе узнаете что значит быть пионером – это вам поможет в будущем лучше понимать своих подопечных. После этой недели вы сможете приступить к университетской практике в нашем учреждении, либо в любом другом учебном заведении на ваш выбор…
Возможно мне показалось, но при этих словах декан посмотрел в мою сторону.
– …На ваш выбор. Однако, если вы по тем или иным причинам не желаете принимать участие в проекте, то можете отказаться. Вас просто отвезут обратно в город, и вы будете проходить практику там, где хотите сами.

– А можно подробнее про симуляцию? – спросил белобрысый парень в очках, стоявший справа от меня.
– Как я уже сказал, это нейро-интерактивная модель, специально созданная для нахождения в ней людей. В ней присутствуют все основные законы природы – гравитация, свет, воздух, запахи, вкус. Находясь в ней, ее невозможно отличить от реального мира – настолько совершенна эмуляция этого мирка. И делать там можно тоже всё что угодно. Ходить, есть, спать, общаться с другими людьми…
– А девок пердолить там можно? – хмыкнул Ванька-Смерть. Громче, чем следовало. Кто-то из студентов прыснул в строю.
– Как вас зовут, молодой человек? – ледяным тоном спросил декан.
– Эм… Ерохин, Иван.
– Так вот, выражаясь вашим вульгарным языком… Да. Можно.
По строю пронеслось негромкое: «О-о-о!». На меня напал приступ смеха, и я стиснул зубами локоть, боясь в голос расхохотаться.
– Тишина! – покрасневшая Ольга Дмитриевна топнула ногой. – Разговаривать будете позже, а сейчас слушайте внимательно!
Строй затих. Но улыбки и перешептывания студентов давали понять, что тема с виртуальным сексом запала в умы.

– Еще есть вопросы, пока мы не начали? – хмуро осведомился декан.
– Да! – в строю поднял руку еще один парень, тоже светловолосый. – Скажите, Анатолий Игнатьевич, а где всё это будет? Когда нас привезли, мы думали что наша практика пройдет тут, но здесь всё какое-то брошенное. Как-то это не похоже на крутой центр с нейро-интерактивной моделью мира, уж извините. Почему?
– Для этого есть две причины, – улыбнулся декан. – Первая – потому что этот центр засекречен, и аналогов ему не существует нигде в мире. Строго говоря, это правительственный центр по исследованию человеческого сознания и его возможностей. Упоминаний о нем в открытых источниках вы нигде не найдете, равно как и о том, чем он занимается. Да, и хочу сказать еще одну важную вещь – перед тем как мы начнем, все вы подпишете документы о неразглашении. Тем же из вас, кто согласится принять участие в проекте, будет запрещено покинуть комплекс до конца работ. Понятно, Сыроежкин?

Ответом на слова декана была полная тишина.
– Помимо этого, есть и другая причина. Исследовательская лаборатория замаскирована под детский лагерь, и всё, что находится наверху – лишь декорации. Настоящий центр находится под землей. Снаружи находятся лишь посты охраны. Пока вы ехали сюда, вы прошли через три кольца безопасности. Вы могли их не видеть, но можете быть уверены – охрана тут надежная.

Кто-то из ребят задал еще вопросы, но я уже не слушал.
Происходящее нравилось мне всё меньше и меньше. С раннего детства я привык не ждать от официальных структур ничего хорошего, будь это педсовет, полиция, налоговый комитет или (и особенно) спецслужбы. При всей разнице между ними, у тех кто в них работает есть одна общая черта – полное пренебрежение к тем кто ниже их по рангу, и стремление использовать в своих целях. Впитанного с детства опыта общения и рассказов знакомых хватало, чтобы четко уяснить – если не хочешь проблем, то держись от ментов и спецуры подальше.
Но вместе с тем в душе разгорался некий азарт. Я чувствовал, что такой шанс выпадает раз в жизни. И хотя я был уверен, что подписываюсь на что-то очень неприятное, меня словно что-то тянуло из глубины души согласиться на предложение. Я понял, что не могу отказаться.

За последние годы человечество достигло серьезных успехов в том, что касалось виртуальной реальности. Но еще лет десять назад было невозможно представить, что те достижения, которые теперь считаются обычным делом, вообще будут достигнуты в этом веке.
Уже тогда существовали эмуляторы – устройства для создания виртуального мира. Были компьютерные шлемы, специальные интерфейсы для входа в виртуальную реальность, но не было главного – способа заставить человека поверить, что мир, нарисованный компьютером, реален. Были созданы множество игрушек, пользующихся технологиями виртуальной реальности, но ни одна из них не давала эффекта ощущения целостности мира игры. Эффекта погружения.

Способ обойти это был создан совсем недавно. Каким-то ученым было установлено, что определенная комбинация инфразвуковых волн вкупе с воздействием специальных препаратов может ввести в состояние транса, при котором человек будет очень восприимчив к воздействию эмулятора. При этом будет работать очень интересное свойство человеческой психики – она будет как бы дорисовывать этому миру недостающие мелкие детали, делая его более реальным. Но всё равно требование к создаваемой реальности будет очень велико, поэтому создать хотя бы простенькую локацию, неотличимую от реального мира будет под силу только очень мощному компьютеру.

Мне уже приходилось играть в приставки виртуальной реальности. Конечно, было интересно, но не более того. А сейчас мне предлагают погрузиться в полноценный виртуальный мир, пусть даже в виде пионерлагеря. Не сделаю ли я еще большую глупость когда откажусь – чтобы потом всю жизнь жалеть об упущенном? Когда еще представится такая возможность?
Я больше не колебался.

Выскользнув из своих размышлений, я заметил, что все молчат. Глянув вправо-влево, я увидел, что мои сокурсники стоят в задумчивости. Кто-то покусывал губу, кто-то буравил взглядом свои ботинки. Стоящие перед нами декан и Ольга Дмитриевна внимательно смотрели на нас, словно ожидая чего-то.
Наконец Анатолий Игнатьевич пошевелился, словно сбрасывая с плеч тяжесть, и произнес:
– Отлично. Что ж, если никто не отказывается, то прошу за мной.
С этими словами декан пошел по плацу в сторону двухэтажного здания. Остальные студенты двинулись вслед за ним. Заметив рядом с собой идущего Ерохина, я увидел, как он хмурит лицо.

– Что-то не так? – спросил я.
– Не мешай! – буркнул он. – Я думаю…
– О чем же?
– О мамке твоей! – огрызнулся он.
– Эй, полегче! – возмутился я. – С чего ты вдруг нервный такой?
– С того, что нас купили как лохов, – прошипел Смерть и сверкнул глазами. – Чего думаешь, они нас сюда свезли, ничего не объясняя? А затем, что если мы сейчас в отказ пойдем, то нас наркотой обколят и в карантин, чтобы мы не проболтались!
– А почему бы нам отказываться? – удивился я.
– А, смотрю, ты еще не понял? Потому, что тебе могут тут мозги промыть. Причем так, что ты и не заметишь. Эх, ё… Попали мы, Семен. По полной попали.
Я замолчал. У меня в голове опять зашевелились неприятные мысли. Появилась идея незаметно отстать и удрать отсюда. Однако, вспомнив про «три кольца безопасности», я отказался от нее.

Ладно. Отступать поздно. Только вперед!

Находившийся под пионерлагерем бункер впечатлял. Как нам объяснил Анатолий Игнатьевич, его коммуникации тянулись почти под всей территорией бывшего ДОЛ «Совёнок», в некоторых местах выходя за его пределы. Раньше под тем местом где был административный центр находилось старое бомбоубежище, но после того как заброшенный детский лагерь был выкуплен и стал спецобъектом, бункер полностью снесли, а в образовавшемся котловане вырыли новый, более глубокий и обширный. Сейчас в нем обретался немногочисленный персонал базы – три научных сотрудника.

Всё это декан рассказывал, вроде как и совершенно открыто, но при это не вдаваясь в детали. Не было ясно, сколько человек охраняет объект, чем именно занимаются научные сотрудники, кто здесь главный. Не была ясна и роль нашего декана во всём этом – на мелкую сошку он вроде не был похож, но и на главу всего комплекса не тянул. Скорее на надзирателя, чьей обязанностью было сдать очередную группу студентов для их использования в изуверских опытах.
Черт. Опять всякие дурные предчувствия лезут в голову.

Тем временем мы спускались вниз. Здесь был лифт, причем даже два, но на такое количество человек пассажирский рассчитан не был. Почему нас не повезли грузовым, я допытываться не стал – мало ли какие могут быть причины. Начиная от устроившего там гнездо подопытного мутанта, и до обычной поломки. Так что мы шли пешком, пролет за пролетом спускаясь вниз.
Когда мы, по моим подсчетам, спустились на высоту трехэтажного дома, лестница наконец закончилась. Мы оказались возле двери, сделавшей бы честь любому противоатомному бункеру – громадной плиты, передвигавшейся по рельсам-направляющим. Рядом с дверью на стене висел телефонный аппарат и циферблат кодового замка с прорезью для магнитной карточки – видимо, здесь не подозревали о сканировании радужки глаза и голографическом интерфейсе. В стене напротив был выход из лифта.

Наш декан спокойно подошел к телефону и взял старомодную трубку. Обменявшись парой малозначащих фраз с неизвестным абонентом, он положил ее обратно. Через несколько мгновений под потолком ожили скрытые механизмы, и бронированная дверь медленно поползла в сторону.
– Мне одному это напомнило «Обитель Зла»? – тихо пробормотал Иван.
– Чего? – я повернулся к нему
– «Обитель Зла». Ну, фильм такой старый про зомби. Там еще тоже всякие подземные лаборатории были.
– Не знаю. Я не смотрел, – я пожал плечами и отвернулся.
Наконец дверь полностью открылась. Декан повернулся к нам.
– Значит так, уважаемые студенты. Идем за мной, не останавливаемся, в боковые проходы не заглядываем, и ничего не трогаем. Трогать будете когда я вам скажу. Понятно?
«Уважаемые студенты» недружно ответили, что всё понятно. В голосах ощущалась легкая нервозность – всё таки давила на голову масса бетона и земли над головой, и еще ощущение прикосновения к тайне.
– Тогда идем дальше, – декан развернулся и пошел по открывшемуся широкому коридору.

Классические бело-зеленые стены. Обитый линолеумом пол, так что звук шагов вязнет в нем. Тихий звон работающих ламп. Деревянные двери в смежные комнаты. Такое впечатление, что бункер строился не двадцать лет назад, а минимум полвека.
Мы прошли три поворота, углубляясь в недра подземного укрытия, пока не встретив ни одного живого человека. И тут…
Эта девушка в белом халате ученого появилась словно из ниоткуда. Стройное подтянутое тело, каштановые волосы с вплетенной в них желто-зеленой лентой, такие же желтые с прозеленью глаза… И заляпанные чем-то темно-красным хирургические перчатки с зажатым в них скальпелем.
– А, Мария Сергеевна? – улыбнулся декан. – Здравствуйте!
– Здравствуйте, Анатолий Игнатьевич, – без тени улыбки отозвалась девушка. – Кто это?
– Студенты. Для проекта «Бэ-Эл».
Девушка-ученый холодно поглядела на нас и отточенным жестом прокрутила скальпель в пальцах. У меня невольно по спине прошел озноб.
– Ньюфаги, значит? – она хмыкнула и потянулась как кошка. – Лаааадно…
– Ч-ч-что… – у кого-то из девчат при виде окровавленного скальпеля не выдержали нервы. Марья Сергеевна с прищуром посмотрела на нас и улыбнулась оскалом голодного зверя.
– Да не переживайте вы так. Очередное нарушение правил, с которым приходится бороться. Анатолий Игнатьевич, давайте их лучше в тестовую сразу.
– Уже.
Девушка удалилась куда-то в боковой проход. На миг мелькнул бэйджик на груди, но я не успел на нем ничего разглядеть, кроме загадочной аббревиатуры: «Мод-тян».

– Идем, – декан пошел дальше. Мы, стараясь не отставать, поспешили за ним.
– А это это был? – спросил кто-то.
– Местный надзиратель за порядком, – декан усмехнулся в густые усы. – Вы впечатлены, я смотрю?
– Ага-а…
– А я бы впендюрил, – тихо ухмыльнулся в полумраке Ерохин и слегка ткнул меня под ребра. – А ты, Семен?
Ответить я не успел – декан остановился у очередной двери.
– Пришли, – произнес он и постучал в дверь. – Виола! Света! Открывайте, мы уже здесь.
Дверь открылась, и у меня невольно захватило дыхание. Открывшая нам девушка тоже была в лабораторном халате, но судя по отсутствию на ее теле лишних складочек, больше ничего на ней кроме этого халата не было. Кожа ее была молочно белой, словно ее никогда не касались солнечные лучи, а за старомодными круглыми очками были видны глаза цвета радоновой воды. Кислотно-зеленые волосы в прическе каре дополняли образ сексапильно выглядящей девушки-нерда. Я невольно сжал ноги, надеясь что никто на меня не смотрит.
– Привет, Света, – кивнул декан.
– Здравствуйте, Анатолий Игнатьевич! – девушка отступила на шаг и приглашающе взмахнула рукой. – Проходите.
Стараясь не смотреть в ее сторону и в душе проклиная слишком тесные джинсы, я вместе с другими студентами вошел в проем.

Это был большой круглый зал, примерно полсотни метров в диаметре. Его стены и пол были выложены плиткой как в бассейне, а под потолком горели лампы дневного света. В их стерильном освещении были видны множество больших, оплетенных проводами и какими-то трубами металлических баков, располагавшихся концентрическими кругами. Они стояли вокруг большой машины, похожей на сервер в каком-нибудь дата-центре. Возле каждого бака была видна консоль управления. Всё оборудование, в противовес «совковой» обстановке бункера было явно новым и современным.
– А где Виола? – спросил декан.
– В медицинском отсеке.
– Отлично. Ольга Дмитриевна, можно вас на минуту?
Наша до сих пор молча стоявшая руководительница подошла к декану. Тот что-то вполголоса спросил у нее, и та молча кивнула.

– Итак… Товарищи студенты! Прошу всех подойти сюда и расписаться.

Помню, меня покоробило это обращение, но почему-то я не стал возмущаться даже про себя. Всё стало казаться каким-то нереальным, как будто это происходило не со мной. Точнее со мной – но тем «мной», который был в странном сне, где были эксперименты, мои однокурсники, старые научные бункеры и заброшенные пионерлагеря. А «настоящий» я тем временем лежал и смотрел этот сон.
Я без эмоций расписался в подсунутой мне бумажке – типа, «отказ от ответственности» и обещание молчать в одном флаконе. Я даже особо не вчитывался – нашел нужную графу, вывел закорючку, передал ручку следующему студенту, после чего меня повели в подсобку. Меня и еще троих парней. Девчонок, судя по всему, повели в другую – мне вспомнилась шутка на тему «мальчики налево, девушки направо», но мне было лень даже улыбнуться.

В подсобке нас заставили раздеться догола и по очереди пройти через еще одну машину – какой-то новейший медицинский сканер. Осматривала нас еще одна женщина лет тридцати – про себя я окрестил ее «милфой». Она этому определению соответствовала в полной мере – знойная, пышущая здоровьем, в обтягивающем докторском халате и модной прической. Один глаз у нее был бирюзовым, другой – ярко-красным.
Виола. Кажется, так ее назвал Анатолий Игнатьевич. Но лучше бы здесь была та симпатичная научница с халатом на голое тело.

– Что дальше? – спросил белобрысый паренек в очках. Он, похоже больше других стеснялся того что ему приходится стоять нагим в присутствии дамы.
– Дальше – костюмы надевайте, – женщина указала на ряд шкафчиков. – Вы в игры на приставках играли? Тогда для вас ничего нового. Открывайте и берите, там размер на дверцах указан.
Я открыл первый попавшийся шкаф… и обомлел. Там лежал костюм виртуальной реальности – но зато какой! Такого совершенного устройства для сопряжения с иллюзорным миром мне встречать еще не доводилось. В глаза бросились многочисленные бугорки, рассыпанные по поверхности костюма, эластичные жгуты имитирующих мускулатуру тяжей, и бесчисленное множество считывателей биотоков мозга на прилагающемся к костюму шлеме, делающих его похожим на металлического дикобраза.
– Чего стоишь? Надевай! – фыркнула Виола.
Мы поспешили внять совету. С непривычки сразу надеть костюм никто не смог, но с помощью научной сотрудницы нам это наконец удалось. На примитивный геймерский жилет моя новая одежда была совершенно не похожа. Костюм был хоть и непривычный, но носился достаточно легко – хотя на каждое движение приходилось тратить дополнительные усилия.
Разобрав шлемы, мы сложили свою прежнюю одежду в шкафчики и вернулись в общий зал.

Там уже было полно наших сокурсниц. При их виде мы невольно присвистнули – было от чего. Раньше мне не доводилось видеть, как смотрится на девушке костюм виртуальной реальности – и теперь я понял, что кое-что едва не упустил в своей жизни. Стройные фигурки, затянутые в черную блестящую резину и обвитые проводами смотрелись действительно круто. Впрочем, девушки это еще не оценили в полной мере, а потому вполне закономерно стеснялись.
– На каждом костюме на плече есть номер! – сказала Виола. – На камерах сенсорной депривации вокруг вас тоже есть номера. Найдите свой, и ждите возле него, мы со Светой сейчас вам поможем.

Я нашел свой «бак» достаточно быстро – на нем была цифра «42». Стоял он в самом заднем ряду напротив входа в зал. Баков было почти в два раза больше чем нас, и я на миг задался вопросом – а сколько уже здесь побывало человек до нашего прибытия?
Тут мне пришла в голову одна идея. Я повертел в руках свой шлем – он был большим, но в то же время легким, покрытым множеством металлических антенн, и должен был наглухо закрывать голову. Я аккуратно положил его на консоль управления возле бака, заголил левое предплечье, и прижав руку к одной из антенн, выцарапал маленький но отчетливый крестик. Антенна была острой и твердой, так что получилось у меня легко.

– Что ты делаешь?
Я обернулся. За моим плечом стояла Лена и наблюдала за моими манипуляциями.
– Да так… Страховка от непредвиденных обстоятельств. – Я потер чуть кровоточившую царапину.
Лена понимающе кивнула и шагнула ближе. Я невольно засмотрелся на то, как блики света скользят по ее телу, отражаясь от резинового комбинезона. Черное обтягивающее облачение очень шло ей.
– Ты не боишься? – спросил я, чтобы заполнить тишину.
– Боюсь? – переспросила она. – Нет, не боюсь. А ты?
Я замялся. Сказать что мне всё по барабану и ни капельки не страшно я не мог, а врать не хотелось. Впрочем, мое молчание говорило само за себя.
Девушка подошла еще ближе, почти касаясь меня. Мы стояли совсем рядом, и я чувствовал себя очень неуютно, но тем не менее, отойти или тем более оттолкнуть ее я не мог. Меня заполнило очень странное ощущение – хотя комбинезон был очень тонким и не защищал от холода, я ощутил внутри себя сильный жар, а по загривку забегали мурашки.
– Не надо бояться, – сказала Лена. – Ничего страшного тут нет. Меня папа уже однажды возил сюда. Здесь очень замечательно, Семен.
– Ты уже была здесь? – удивился я. Лена кивнула.
– Да, это было год назад, на каникулах. Зимой.
– И… как?
– Ничего, – она едва заметно улыбнулась. – Новый Год справляли. Кажется, тогда они систему проверяли. И загрузили такое… ну…
Она обвела руками, словно пытаясь обнять что-то большое и пушистое. Почему именно пушистое, не знаю, но выглядело это именно так.
– Ну представь себе – ночь, снегопад, разноцветные фонари, а я с папой елку на улице наряжаю. Он тогда тоже со мной был. И представь себе, в своей обычной одежде. Как и я.
Она тихонько хихикнула.
– Никогда бы не подумала что такое возможно. В общем, это было очень здорово. Что будет сейчас, не знаю, но уверена – будет тоже что-то незабываемое!
– Тебе тогда понравилось?
– О да. Очень! Надеюсь, и тебе понравится…
Она чуть покраснела и отвернулась. Наверное, это должно было что-то означать, но я ничего не понял и просто пожал плечами.
– А какой у тебя номер?
– Сорок первый, – ответила она, не оборачиваясь.
– А у меня сорок второй. Значит, мы будем рядом.
– Да? – она тут же повернулась. Румянец на ее щеках стал еще жарче. – Ух ты! В смысле… я… эм… как здорово!
Я улыбнулся.
– Что ж, тогда до встречи на той стороне.
– До встречи! Увидимся позже, – она ткнула рукой в мой подставленный кулак. – Ой, а вот и Виолетта Церновна!

Я услышал за спиной шаги и повернул голову. К нам подходила «милфа». В руках у нее был небольшой саквояж из тех, что носят работники скорой помощи.
– Ну что ж, уважаемые пионеры, – она хитро улыбнулась. – Давайте перейдем к наиболее приятной части процедуры. Лена, помнишь что делать?
– Помню, – девушка распустила волосы и свернула их на голове.
– Подставляй руку, пионер. – Виола подошла ко мне и поставила саквояж. – Левую.
– Что? – опешил я. – Зачем?
– Катетер вставлять.
Научница достала из сумки стерильный пенал, откуда появилась неприятного вида игла с поблескивающим кончиком. Я занервничал. Всё-таки с раннего детства боюсь уколов.
– Эм… Виолетта Церновна, а можно как-нибудь без…
– Нельзя, – она покачала головой. – Без этого ты уже через три дня умрешь. Прерывать симуляцию запрещено, в этом и состоит суть эксперимента. Так что садись в кресло и расслабься… пионер. Больно не будет. Почти.
Я закусил губу и посмотрел на стоящую рядом Лену, которая, похоже, бестрепетно относилась к тому, что в нее сейчас будут тыкать здоровенной иглой для внутривенного питания. Вон и вену уже заголила. Ладно, была не была…
Сев в кресло возле бака, я глубоко вздохнул и постарался расслабиться. Тем временем Виола сноровисто обработала участок кожи на сгибе локтя, прижала к руке фиксатор для иглы, и…
Ай.
Я поморщился – укол иглы был не самым приятным ощущением. Затем по руке вверх поползло что-то горячее, должно быть смесь из капельницы.
– Вот так. – Виола касаниями сенсоров на консоли отрегулировала скорость так, чтобы смесь едва струилась. – Теперь давай внутрь.
Бак раскрылся, выпустив из своих недр волну запаха соли и медицины. Меня осторожно, чуть ли не за руку ввели в центр полости камеры. На лицо надели дыхательную маску. Потом мою голову закрыл шлем.

Не видно ни хрена.
В губы утыкается мягкий пластиковый наконечник – вроде бы эмулятор вкуса. Снаружи по плечам и груди что-то змеится. Какие-то провода и ремни. Меня присоединяют к чему-то.
Слабые звуки снаружи. Два голоса – оба женских, но один постарше, другой моложе.
«Прибери волосы, чтобы не полоскались» – первый голос.
«А ему не больно?»
«Нет».
Кто-то разводит мне ноги в стороны и расстегивает в том месте молнию на комбинезоне. Мой пах и филейную часть обхватывает какая-то… хрень. До меня с запозданием доходит, что это такое, и я испытываю приступ короткого стыда. Не перед Виолой – ей то что, она поди уже привыкла – а перед Леной, которая наверняка наблюдает за происходящим.
«А нам что, такую же цеплять будут?!» – доносится панически громкий третий голос. Тоже женский. Чувствую себя эксбиционистом.
«Нет, другую, но похожую. И тебе тоже лучше волосы собрать, мешаться будут. Зачем ты вообще такие косы отрастила?»
Ответ я не могу расслышать. Но зато отлично различаю смех докторши.

Какая-то сила тянет меня вверх. Я зависаю над полом на каких-то ремнях, но тем не менее нигде не давит. Когда я пытаюсь дотянуться носками до пола, мне это не удается.
«Не шевелись» – кто-то стучит по моему шлему. – «Всё. Я закрываю. Сладких снов, пионер, теперь твоя очередь, Леночка».
Снаружи раздается лязг закрываемого бака, и затем я слышу шум поступающей жидкости. Внезапно мне становится очень не по себе. В глухом костюме я не вижу что происходит вокруг. Мой мир сужается до очень узкого размера депривационной капсулы. Я с замиранием слышу, как вода плещет по ногам, постепенно поднимаясь всё выше. Вскоре он доходит до колен, потом до пояса, до груди, подбирается к шее, захлестывает затылок…

И вдруг все звуки исчезают. Более того, исчезает существовавшее до того легкое, но ощутимое натяжение державших меня ремней. Я неподвижно повис в пустоте, окруженный тишиной. Вокруг меня только тьма.
Ради интереса я пошевелил ногами. Затем попробовал «идти». Странное ощущение – плавать, не плавая, шагать, не чувствуя земли под ногами.
И долго мне так висеть? Я представил, как две девушки пытаются загнать в капсулы двадцать человек, и мне поплохело. Я попытался приложить руку к лицу, но одетая в сложную перчатку рука лишь стукнулась о шлем.
Какой-то новый запах коснулся обонятельных центров в моем мозгу. Я попытался проанализировать и разложить его на составные части, но вместо этого клюнул носом и как был – в шлеме и костюме – вырубился.

Мерцавшие ярким светом и переливающиеся пятна танцевали перед глазами, словно кусочки разноцветного стекла в калейдоскопе. Они и выглядели так же, как если смотреть в калейдоскоп через расфокусированную призму – белые, желтые, зеленые, красные поблескивающие кружки, искрящиеся на солнце. Потом словно кто-то начал крутить настройку – всё ближе и ближе – и пятна стали уменьшатся в размерах, становясь всё более четкими. Из больших круглых пятен они превратились в небольшие пятна, потом в маленькие пятнышки, а потом и вовсе в мелкие сверкающие точки. Вскоре до меня дошло, что перед моими глазами обычный песок.

Я с трудом пошевелился. Мир резко качнулся, и к горлу подступила тошнота. Сжав губы, я отказался от попыток встать, и вместо этого попытался понять, где нахожусь. В ушах звенел низкий гул, под правой щекой было что-то шершавое. Мой нос уткнулся в пыль, из-за чего в нем жутко свербило и чесалось. Голова была чугунной, как будто в нее до краев налили расплавленного металла, и он застыл, сковав и поджарив мои мозги, но несмотря на это, я вскоре понял что лежу ничком на чем-то деревянном.
В носу засвербило с удвоенной силой и я чихнул, после чего очнулся окончательно. Приняв вертикальное положение, я сел и принялся тереть глаза. Через некоторое время мне удалось прогнать остаточные следы беспамятства, после чего я смог оглядеться и узнать где нахожусь.
Мы – вся наша группа в полном составе вместе с Ольгой Дмитриевной – лежали вповалку в кузове грузовика. Явно очень старого, либо сделанного в стиле ретро – никто уже не тратит на кузов древесину. С невероятно-синего безоблачного неба нещадно палило жаркое солнце. До меня доносились многочисленные голоса и топот. Гул же, который я слышал перед этим, оказался шумом моторов. Авиационных.
Мы были на аэродроме.

– А этих куда? – услышал я вдруг мужской голос. Обычный и совершенно невыразительный, принадлежащий парню моего возраста.
– А я почем знаю? – Ответил ему другой голос, совершенно непохожий на тот что был у его собеседника. Невольно в уме всплыл образ мужика лет за сорок, в матерчатой кепке-малокозырке с прилипшей к губе сигаретой и в замасленном комбинезоне, эдакий «Петрович» из российской глубинки. – Мне сказали привезти, вот я и привез. Пионеры из пионерлагеря, старший отряд.
– Вот же… – первый говоривший сплюнул. – Тут этих пионеров уже под сто человек на пяти машинах! Куда они втиснутся?! Эвакуационный транспорт только один!
– Это уже не моя забота! Ты своему командиру доложи, он пусть и разбирается.
– Ну, черт с тобой. Эй, вы там, в машине! Вылезайте, приехали!

Я приподнялся и заглянул за борт грузовика. Вокруг было полно людей – куда-то спешащих, переговаривающихся, отдающих приказы, что-то таскавших с места на место и дымивших самокрутками. Почти все были одеты в военную форму. Знакомые по фильмам о Великой Отечественной гимнастерки и винтовки-«мосинки» воскрешали в уме полузабытые картины – «вечный» огонь, цветы на черном камне, сборища косплееров-ветеранов и смотрящие на них с неодобрением настоящие ветераны с трибун…

Что это вообще за сходка реконструкторов?
И тут меня осенило. Ах да! Мы ведь в виртуальном мире. Вроде как кино с эффектом присутствия… Но почему Вторая Мировая? Мы ведь пионеры в пионерлагере!
Я посмотрел на своих сокурсников. Кое-кто уже тоже очнулся и с недоумением смотрел на происходящее.
– Вы там что, уснули? Быстро поднимайтесь и на выход! – в кузов кто-то энергично забарабанил кулаком. Поглядев вниз, я увидел молодого солдата с винтовкой за плечами.
– Чего смотришь? – сказал он, заметив меня. – Вылезай давай! Из-за вас машина на открытом месте стоит!
– Слышь, военный, – за моей спиной поднялась взъерошенная голова Ерохина. – А где это мы?
– Вот слезь сперва, а потом вопросы будешь задавать. – Солдат поправил небрежным жестом ремень винтовки на плече. – «Где мы»… Где надо!
Я покрутил головой, удивляясь всё больше и больше. Как-то это было непохоже на пионерлагерь, куда нас отправили «побывать в шкуре пионеров для лучшего понимания подопечных». И этот аэродром, хмурые солдаты вокруг, атмосфера напряженности и спешки… Что вообще происходит?

Из кабины грузовика вышел «Петрович» – как я и ожидал, он был в замасленном комбинезоне и не менее замусоленной кепке. Повозившись с кузовом, он откинул борт.
– Вылезайте, орлята, – в противовес солдату его голос был тихим и каким-то уставшим. – Как спуститесь, идите сразу под те деревья, там вам всё расскажут.
Я посмотрел в указанную сторону. У края летного поля, под которое приспособили обычный луг, виднелась какая-то роща. Поодаль за ней возвышались крыши деревенских домов. Из рощи доносился шум движков, виднелись загнанные под прикрытие деревьев кузова автомашин и мелькали оливковые и бело-синие с красными пятнами силуэты.
– Ага, спасибо, – кивнул я.
– Да не за что, – махнул рукой шофер. – И давайте побыстрее. Вам тот солдатик верно сказал, здесь долго на открытом месте стоять нельзя. Да и одёжка у вас слишком приметная.

Я невольно глянул на себя и вытаращил глаза от удивления. Моя прежняя одежда куда-то исчезла – вместо нее теперь была бело-синяя парадная пионерская форма с неизбежным алым галстуком. Вместо джинсов были темные брюки с ремнем, на ногах – ботинки.
Хотя, чему удивляться. Всё согласно антуражу – разве что парадка выглядит на здоровенных парнях и фигуристых девушках слегка неуместно. Вот если бы нас всех в клоунские костюмы вырядили – тогда да, а так подумаешь…

– А к кому обращаться? – пока я преодолевал словесный запор, в нашу беседу вступила Славяна.
– К командиру БАО, разумеется. Капитан Сапрыкин его звать, он сейчас эвакуацией руководит. Если в землянке комполка его нет, значит возле самолетов где-то ходит. Ладно, выгружайтесь, а мне ехать пора, еще хлопцев из лагеря везти.
– Какая эвакуация? – опешила Славя. – Какой лагерь?
Но шофер уже отошел. Непонимающе посмотрев друг на друга, мы замолчали, не представляя что ждет нас в дальнейшем.
– Ладно. – Ванька-Смерть встал во весь рост и потянулся. – Славя, тебе помочь?
– Да, конечно, – улыбнулась девушка.
Лихо спрыгнув на землю, Ерохин протянул руку. Опираясь на нее, Славя легко спустилась с борта грузовика – только косы мелькнули в воздухе. Мне, понятное дело, никто помогать не стал, поэтому я спрыгнул сам.

Пока мы шли от полуторки к роще, в моем мозгу циркулировал миллион идей, которые возникали из ниоткуда и пропадали в никуда. Зачем нас отправили в симулятор Второй Мировой? Какой смысл во всём этом? Попытка вбить в нас ностальгию о героическом прошлом? Или просто какой-то безумный опыт поехавших крышей в своем бункере ученых? Пока что у меня были одни только вопросы без ответов, и информационный вакуум давил на нервы, держа в напряжении.
Что ж, по всей видимости, придется «плыть по течению» – приспособиться к этому незнакомому миру и постараться действовать по его правилам, в то же время не вживаясь в него. Это будет лучше всего, решил я.

Вблизи роща напоминала человеческий муравейник. Повсюду были отрыты землянки, ходы сообщения и просто временные щели-укрытия. Население этого полевого городка было целиком одето в форму от мала до велика – однако большинство из них были во всё тех же белых рубашках и синих шортах да юбках. Встречавшиеся нам пионеры выглядели именно так, как и должны выглядеть пионеры – детьми от девяти до четырнадцати лет. Изредка попадавшиеся солдаты и офицеры в гимнастерках выглядели неуместными воспитателями в этом детском саду.
– Где капитан Сапрыкин? – спросила наша преподавательница у первого встретившегося нам офицера. Ольга Дмитриевна уже успела немного отойти от сковавшего нас в первые минуты ступора и теперь торопилась взять на себя руководство.
– Вон там, следующая землянка справа.
– Спасибо!

Мы зашли туда, где предполагалось найти капитана. Землянка была мала, поэтому внутрь попали только я, Славя, и Ольга Дмитриевна, а остальным пришлось ждать снаружи. В искомой землянке за столом сидел только один человек – в отличие от других встретившихся нам военных он был один в полноценном мундире и брюках-галифе. Я не разбирался в знаках различия РККА до введения погон, а потому определить звание офицера по петлицам не смог. Оставалось надеяться, что это тот, кто нам нужен.
– Вы капитан Сапрыкин? – спросила наша руководительница.
Офицер ответил не сразу. У него был хмурый и измученный вид давно не спавшего человека. Ольге пришлось повторить свой вопрос, прежде чем тот наконец обратил на нас внимание.
– Да, я капитан Сапрыкин. Что вам нужно?
Ольга Дмитриевна на мгновение смутилась. Как и все мы – нам казалось, что стоит только прийти, и сразу всё станет ясно. А теперь нужно сказать этому военному, что мы не знаем, где мы и что делать дальше!
Но наша руководительница взяла себя в руки.
– Мы пионеры. Нас привезли сюда на машине, и велели обратиться к вам.
– Ага… – капитан спросонья явно «тормозил». – Пионеры, значит?
– Да.
– У вас есть сопроводительные документы?
Мы занервничали. Ольга неуверенно пощупала в нагрудном кармане рубашки… и достала оттуда какие-то бумаги. Капитан взял их у нее из рук, и принялся читать.
– «Совёнок»… – пробормотал он. – Понятно. Вам придется подождать.
– Подождать чего? – спросил я.
– Эвакуацию, – терпеливо ответил капитан. – Кроме вас у меня тут еще четыре младших отряда из вашего лагеря. А самолет всего один. Вы все не поместитесь.
– Послушайте. – Славя вышла вперед, нервно теребя узел галстука. – Мы здесь совсем недавно, и еще ничего не знаем. Какая эвакуация, какой самолет? Я не понимаю…

Капитан вздохнул. И начал говорить. Слушая его, у меня появилось ощущение дежа-вю – словно я в очередной дурацкой компьютерной игре, и беру сюжетный квест. Когда он закончил говорить, преподша поблагодарила его и мы пошли наружу. Нас там ждали взволнованные сокурсники.
– Ну? Что там?
Ольга Дмитриевна сняла с головы панамку (которая ничуть не изменилась после попадания в виртуальную реальность), и обмахиваясь ею села на стоявший у входа обрубок пня, который заменял скамейку.

– Ребята… Знаю, это звучит бредово, но нас забросили в «Совёнок» периода Великой Отечественной войны. Я не знаю почему. Может, в Центре решили провести какую-то свою программу и забыли нас известить, но я не знала, что нам поставят эту симуляцию. Простите меня, ребята, но я правда ничего не знаю.
– Нефиговая завязка… – хмыкнул белобрысый парень в очках, похожий на изобретателя из какой-то советской комедии.
– А нам оружие дадут? – заржал Смерть. На него нервно зашикали.
– Я знаю одно, дети, – Ольга Дмитриевна вздохнула. – Нужно пройти практику. Чтобы успешно завершить первый этап, нам нужно приспособиться к симуляции и следовать ее сюжету. Сейчас, как понимаю, нас должны эвакуировать самолетом. После этого мы каким-то образом окажемся в Совёнке, пока не знаю как, но мы там сегодня точно будем. А там уже определимся, что и как. Всё поняли?
– Если мы там действительно окажемся, – фыркнул Иван. – Что-то меня не тянет умирать за Советскую власть. Это чё, типа такой патриотический загон? Воспевание героического прошлого? Да я его знаете за что манал?!
– Прекрати, Ерохин! – возмутилась наша преподша. – Опять за своё?
– Что «опять»? Я вообще молчу и мне всё нравится! – Смерть с ухмылкой развел руками. – Кстати, так что насчет оружия? Вы этот вопрос провентилировали? Или мы немцев голым руками давить будем?
– Мне об этом ничего не известно, – поджала губы Ольга Дмитриевна. Ерохин огорченно вздохнул.
– Жаль. Я надеялся, что хотя бы винтовку дадут, или там, пистолет. А выбор стороны будет? Я например, за вермахт воевать хочу. Где ближайший пункт вербовки в фашисты?
– Хватит, Иван!

Лицо преподавательницы стало пунцовым от гнева. Мы молча стояли вокруг, не зная как утихомирить развернувшуюся перепалку. Впрочем, Ерохину хватило ума не провоцировать Ольгу своими выходками на дальнейший конфликт.

В наступившей тишине отчетливо прозвучала команда:
– Третий, четверый отряды! В колонну по два! За мной шаго-ом марш!
Мимо нас нестройно промаршировала группа пионеров совсем уж детского возраста – самому старшему в колонне было от силы двенадцать лет. Их было довольно много, человек тридцать. Вел их высокий по сравнению с подростками военный летчик в летней форме и шлемофоне.
Младшие отряды, наверное. Те, кого решили эвакуировать первыми.

Я, недолго думая, пристроился в хвост колонны. Но летчик заметил меня.
– А ты куда? – строго спросил он.
– Посмотреть…
– Нельзя! – отрезал он. – Сказано было – ждите своей очереди, вот и стой вместе со своим отрядом!
Я приотстал, но уходить не спешил – интересно всё-таки. Краем глаза я заметил что сзади идут Ерохин, Славяна, Лена, и еще кто-то.
Дойдя до летного поля, колонна детей подошла к стоявшему на краю луга двухмоторному транспортнику Ли-2. Я встал на опушке и принялся наблюдать за происходящим.
– Думал на самолет проскочить? – шепнул на ухо Ерохин.
– Что-то вроде, – я пожал плечами.
– Мы туда все не проскользнем. А делиться, похоже, нам нельзя.
– Почему? – покосился я на него.
– Фиг его знает. – Смерть пожал плечами и скривился. – Но у меня чувство такое. Надо сперва добраться до лагеря, а там уже можно и индивидуальный отыгрыш, и вообще чё хошь делать.
– Ну а сейчас-то чего делать?
– Ждать специальной встречи, понятное дело.
– Ждать чего? – не понял я. Иван сделал большие глаза.
– Ты чего, никогда в эрпегешки не играл? Это…

Ерохин вдруг нахмурился и посмотрел по сторонам, как будто ожидая с неизвестной стороны приближающуюся опасность.
– Ты чего?
– Эм… – мой приятель уставился на самолет, в который начали заходить дети. – Короче. Сейчас что-то должно произойти. Если неигровой персонаж сказал ждать, значит через какое-то время что-то неизбежно произойдет. Теперь понятно?
– Нет, – теперь уже я нервно оглянулся, и заметил что наш разговор внимательно слушает вся группа. – Что сейчас произойдет?
Ерохин оскалился, взял меня за алый галстук и со страшным выражением лица прошипел:
– Всё что угодно! Понял?
– Понял, понял, – я успокаивающе развел руками. – Отпусти.
Иван наконец разжал руки. Я внимательно посмотрел по сторонам. Увы, я не был заядлым геймером, и не знал что такое «специальная встреча». Видимо, это был элемент из ролевых игр прошлого десятилетия, давно вышедший из употребления.
Что ж, сейчас узнаем, прав ли Ванька-Смерть.

Пионеры наконец загрузились в самолет. Потрепанный Ли-2 с зиявшими кое-где на плоскостях дырками от пуль и осколков по очереди чихнул обоими моторами и слитно загудел. Из-под крыльев нам в лицо полетели пыль и ошметки сухой травы. Мы отступили, прикрывая лица.
Моторы ревели очень громко. Из-за их шума мы не слышали ничего, даже друг друга. Поэтому никто из нас, стоявших на поле студентов, не обратил внимания на одинокий крестик в небе, стремительно приближавшийся откуда-то со стороны солнца. Не заметили его и пилоты «дугласа», не спеша разворачивая самолет на поле. Но он не ускользнул от внимания солдата, стоявшего у «рулетки» сирены.
– «Воздух»! Все в укрытие!
Набирающий тон рев сигнала воздушной тревоги заставил нас вздрогнуть и зашарить глазам по небу. Черный крест тем временем завис над полем, и коршуном рухнул на выруливший на взлетную прямую транспортник. От него отделилась маленькая черная капля и с пронзительным воем упала на самолет.

Клепаный корпус вздулся изнутри и взорвался. Вспышка впечатала изуродованный силуэт самолета в сетчатку глаз; ударная волна сбила всех нас с ног. Вокруг по земле поскакали искореженные обломки «дугласа», разбросанные взрывом далеко в стороны. Я упал на куцую колючую траву поля, оглушенный и ошарашенный внезапностью произошедшего. На спину мне упало что-то мягкое, и я инстинктивно стряхнул это с себя. Предмет скатился и упал рядом со мной, оставляя на моей рубашке теплые влажные капли. В уши вторгся рев удаляющегося самолета, крики и стрельба солдат, и буквально над ухом – пронзительный женский визг.
Кричала Лена. Перевернувшись, я увидел ее бледное лицо с прожилками сосудов и закушенный кулак. За ее спиной маячили испуганные лица одногрупников. Лена смотрела на меня, и дрожа мелкой дрожью, визжала от ужаса.
Признаться честно, у меня дрогнуло сердце. Неужели она ранена? А если…
– Ты чего? – хрипло спросил я.
– Ты-ы… – она еле слышно шептала, широко открытыми глазами смотря на меня. – Ты… в порядке?
– Ну да, – я быстро оглядел себя. – А что такое?
Она молча указала трясущимся пальцем куда-то мне за спину. Я пощупал ее, ощутил как мокрая рубашка прилипла к телу, и взглянул на пальцы. Они были в крови.
Минутку. Это что же, ранили не ее, а меня? Тогда почему не больно? Или это потому, что я на самом деле лежу в капсуле и вижу сон?
Я пощупал спину еще раз, и только теперь додумался посмотреть на землю. Там лежала оторванная у локтя детская рука. Рана была испачкана алым и влажно блестела, а рыжие волосики на светлой коже были тронуты пламенем. Она-то и испачкала мне рубашку.

«Охренеть, вот это детализация», – подумал я первым делом.
Что еще могло тогда прийти мне в голову? Мы в игре, по Второй Мировой, с неба сыплются бомбы, а вокруг стреляют люди в форме. Что может подумать игрок? Восхититься отрисовкой текстур, качеством графики, проработанностью физики, разумностью АИ, после чего примется с готовностью истреблять монстров-нацистов и очищать игровой мир от ботов огнем и штыком?
Или ужаснуться тому, что фактически на его глазах с предельной жестокостью убили кучу детей?
Рука была действительно как настоящая. И кровь тоже.
– Нифига себе прикол, – пробормотал я, поднимаясь с земли.
Лена вдруг бросилась с места и порывисто обняла меня. Я замер от неожиданности, и не сразу понял, что она шепчет, уткнувшись в мою грудь и капая слезами на и без того пострадавшую рубашку. А поняв – похолодел.
– Живой, – всхлипывала девушка. – Живой… живой…

– Осторожно! – романтическую сцену некстати прервал Смерть. – Он заходит на второй круг! Атас, народ, прячемся!
Истребитель действительно завершил разворот и теперь стремительно мчался на нас. Наша группа брызнула во все стороны, словно мыши от кота. Я с Леной никуда убежать не успел – висевшая на мне девушка словно отключилась от внешнего мира, поэтому мы просто рухнули там, где стояли. Я прикрыл ее голову рукой и уставился на полого пикирующий самолет.
Bf-109. В свое время я успел поиграть в авиасмуляторы, поэтому неплохо разбирался в военных самолетах, как современных так и давно прошедших эпох. Ну а этот, словно сошедший с кадров кинохроники, узнать и вовсе было проще простого.
Мне стало интересно – как будет ощущаться урон здоровью, как он будет реализован? Виртуальный костюм позволял неплохо отработать анимацию ранения, а графика должна была дорисовать всё остальное. Однако разница всё равно должна была остаться, вопрос только – насколько та будет велика?
На мгновение я испытал безумное желание встать и подставить пулям грудь, только чтобы узнать – каково это, когда в тебя стреляют? Но инстинкты не позволили мне сделать это. Да и времени не осталось – в следующий миг «мессершмитт» открыл огонь.

С визгом и треском разрывные снаряды начали утюжить поле вокруг нас. Высоко в небо взлетали рикошеты трассирующих пуль, пели проносящиеся над головой осколки – а я думал, насколько отчетливую мишень мы представляем в своих белоснежных рубашках на светло-зеленом поле. Затем что-то вонзилось в землю недалеко от моей головы, раздался грохот, в голову полетел вышвырнутый разрывом снаряда песок – и что-то обжигающе-горячее с силой ударило в левое плечо. Тут же рука отозвалась настолько сильной болью, что потемнело в глазах. Я заорал и вцепился другой рукой в рану, невольно вскидываясь. Мелькнула мысль: «Ну всё, хана…»
Над головой с ревом пронеслась черная металлическая птица. Затем всё стихло.
Мы встали. Я не отнимал руки от левого плеча, и из-под пальцев текла кровь. Вокруг с земли поднимались мои товарищи. Кажется, никто не был ранен – кроме меня.

– Все живы? – громко закричала Ольга Дмитриевна. – Никто не пострадал?
И тут меня начало нешуточно трясти. Кажется, в момент атаки мой мозг воспринимал поступавшую информацию отстраненно – а теперь до него дошло то, что было скрыто за волной адреналина, дошло вместе с болью из рассечённого осколком плеча и заставило охренеть. Я стоял посреди поля в окружении согрупников, и боялся. Боялся до холодного пота, до нервных колик, боялся так, что казалось, еще немного – и я постыдно обделаюсь прямо в брюки.
То, что случилось, было до ужаса настоящим. Всё, от грохота выстрелов и подлетающей от попаданий земли до боли в плече и холодного комка в желудке. Плечо болело именно так, как и должно было от попадания вскользь – рана была несерьезной, максимум пара швов, но болела как настоящая и крови из нее вылилось прилично. Я наконец понял, до чего являюсь уязвимым – и осознание этого заставляло меня содрогаться от ужаса.
До сих пор я воспринимал происходящее как компьютерную игру – занимательную, реалистичную, но игру, и относился к нему несерьезно. Теперь же у меня при всем желании не получалось вернуться к этому небрежно-расслабленному состоянию отрешенности от мира вокруг. Ни один эмулятор не смог бы воспроизвести ранение и эффекты от него с той же точностью что и сейчас. И теперь я не знал, чему верить – знанию того, что всё вокруг нереально, или собственным ощущениям.

Я вдруг заметил, что Лена отстранилась от меня и смотрит со смесью выражения страха и интереса на моё плечо. То же самое читалось на лицах других моих сокурсников. Даже нашей кураторши.
– Болит? – тихо спросила Лена.
Этот вопрос меня доконал. Я опустился на землю и принялся хохотать. Наверное, это была истерика, не знаю. Но я хохотал и хохотал, содрогаясь в приступе дурного веселья, пока кто-то рывком не поднял меня и не влепил пощечину.

Мы снова были в грузовике и ехали по проселку от аэродрома. Я сидел, привалившись голой спиной к деревянным доскам, и разглядывал зеленые болты на противоположном от себя борту. Плечо неприятно ныло – минут пятнадцать назад местный врач промыл рану и наложил на нее швы, посоветовав делать перевязку каждое утро. Моя измазанная в своей и чужой крови рубашка лежала в ногах, и я показывал всему миру напоказ незагорелые плечи. Вокруг меня бурно дискутировали мои одногруппники, с которыми я попал в этот мир.
Они тоже испугались. И теперь очень хотели покинуть симуляцию. Проблема была лишь в том, что никто отчетливо не представлял, как это сделать.

Когда авианалет закончился, капитан из БАО приказал отправить нас обратно в пионерлагерь. Как он объяснил нам, тот Ли-2 был единственным самолетом, осуществлявшим эвакуацию, и другого транспортника вместо уничтоженного больше не прилетит. Тот район, где были мы, находился в окружении, поэтому на грузовиках прорваться к своим было нереально. Поэтому не оставалось другого выхода, кроме как вернуться обратно и подготовиться к обороне. Теперь мы тряслись в набитой битком полуторке и строили планы того как нам быть дальше.

– Надо выбираться! – ораторствовала невысокая девушка в очках и задорным вихром в шевелюре темных волос. – Нас никто не предупреждал, что всё будет так? Они не должны были с нами так поступать! Какое они имеют право?!
– И как ты собираешься выбираться? – резонно отвечал ей светловолосый парень с волнистыми волосами. – Через игровое меню? Тут нет ни одного терминала, если ты заметила.
– А тебе всё нравится значит, да, Сыроежкин?! – девушке в очках явно не была в восторге от того что ее план критикуют.
– Я это сказал к тому, Женя, что мы не знаем, каким образом выбраться отсюда, и существует ли этот способ вообще. Поэтому я предлагаю для начала успокоиться. Возможно, по прошествии определенного времени симуляция завершится и выбросит нас.
– Интересно только, какого!
– Надо подумать, – парень, которого назвали Сыроежкиным, запустил пятерню в волосы. – Анатолий Игнатьевич сказал нам, что наша практика продлится неделю. Значит, логично будет предположить, что по прошествии семи дней виртуальная реальность свернется.
– Целых семь дней. – Женя вздохнула. – Боже, я тут с ума сойду!
– Мы тут меньше часа, и тебе уже успело тут надоесть?
– Да!!! – Женя закрыла руками уши и заплакала.
Сыроежкин опустил голову и уткнул ее в сложенные на коленях руки. Было видно, что ему жаль девушку, но судя по всему у него кончились аргументы в споре. Очень трудно возразить что-то в ответ на такой непрошибаемый прием в межгендерной коммуникации как женский плач.

А у меня из головы не шло произошедшее на аэродроме. Разлетающийся на куски «дуглас». Оторванная детская рука. Несущийся на меня «мессер», палящий из всех своих пушек. И мой ужас при виде несерьезной раны – по сути, царапины.
Именно тогда внутри меня что-то шевельнулось. Не гнев, не стыд, не возмущение – но чувство некой «неправильности», бесчеловечности происходящего. Первая связная мысль по этому поводу относилась к разработчикам сюжета виртуального мира, и была чем-то вроде: «Они не охренели вставлять сцену массового убийства детей в игру? Ведь так не бывает!»
А хотя, не бывает чего? Ситуаций, когда убивают ребенка? Или когда их убивают сразу много? Разве мало в истории примеров массового взятия фрагов, когда случалось не банальное уничтожение самолета, а что-нибудь еще похлеще? Сожжение в амбаре, например? Хотя, чего хотели этим добиться создатели симуляции, мне тогда было непонятно.

– А ты что молчишь, Лена? – неожиданно спросила до того молча сидевшая девушка с рыжими короткими волосами, собранными в два прямых хвостика. Галстук ей видимо мешал, поэтому она с шеи перевязала его на запястье. Это и расстегнутая на одну пуговицу рубашка придавали ей лихой и бесшабашный вид девочки-пожара.
– Ты про что, Алиса? – тихо произнесла Лена.
– Ну, у тебя всё-таки папа декан. Он и привел нас сюда, – рыжая пожала плечиками. – Может он тебе что-то говорил про то, как отсюда свалить?
– Нет. – Лена съежилась под множеством уставившихся на нее глаз.
– Да, точно! – в разговор вмешалась Ульяна. – Твой папа может нас всех вытащить! Ты ведь можешь с ним связаться, разве нет?
– Как? – Лена сжалась еще больше. – Я не могу ему позвонить!
– Точно? – глаза Ульянки сузились. – А ты не врешь?
– Зачем мне врать? – глаза Лены забегали, пытаясь найти хоть в ком-то сочувствие. – Я здесь оказалась так же, как и все вы! Ребята, честное слово, я сама ничего не знаю про то как отсюда уйти!
– Знаешь, а это интересная мысль. – Алиса исподлобья посмотрела на Лену. – Что-то мне кажется, папашка не мог тебе не выболтать каких-нибудь подробностей про это место. Так что лучше расскажи что знаешь. Признавайся, бывала уже здесь?
Я покосился на Ольгу Дмитриевну – не пресечет ли она намечающийся скандал? Но та сидела привалившись к борту, и похоже дремала. Остальные студенты с молчаливым вниманием слушали спор девушек, впрочем пока не вмешиваясь.
– Да откуда мне знать?! – Лена выпрямилась, в ее глазах зажегся злой огонек. – Я никогда не была в этом центре, и никогда не попадала в виртуальную реальность! Оставьте меня в покое!

Резкая перемена в поведении Лены заставила меня вздрогнуть. Только что она выглядела как котенок, вокруг которого собралась стая агрессивных собак, а теперь она словно сама примерила на себя маску злой волчцы. Однако было очевидно, что ей сейчас никто не верит – слишком долго «серая мышка» варилась вдали от коллектива.
У меня возникло желание защитить ее перед одногруппниками. Но тут я вспомнил ее слова о том, что она никогда не была в исследовательском центре, и сопоставил с тем, что она сказала мне в лаборатории перед самым погружением. Она солгала!
Значит, она не хочет говорить остальным об этом. Только мне. Почему?

Взгляд Лены на миг столкнулся с моим. В нем я прочитал боль, злость и надежду. И в этот миг я принял решение.
– Да отстаньте вы от нее! Она действительно ничего не знает!
Я рявкнул так, что аж сам удивился. Внимание с Лены тут же переключилось на меня. Но, по крайней мере, ей теперь будет легче держаться.
– Семен? – опешила Алиса. – А откуда такая уверенность?
– От верблюда! – огрызнулся я. – Сама подумай – если бы ей рассказали о том, как всё будет, была бы она здесь? И вообще, стал бы папа ей хоть что-то объяснять, если это секретный проект?
– Что-то не верится, – Алиса нервно крутила пальцами кончик галстука на руке. – Но раз ты настаиваешь…
Она с презрением отвернулась. Я про себя перевел дух. В кузове полуторки на минуту установилась тишина, после чего беседа свернула на другую тему. Никто не стал комментировать прошедшую только что перепалку. Лишь Ульяна, сидевшая напротив меня, подмигнула на Лену и беззвучно, одними губами проартикулировала: «Жених и невеста»…
Ну вот, называется – вступился за девчонку. Теперь разговоры пойдут. Но несмотря на это, я был рад, что неприятный разговор прекратился. Мельком глянув в сторону Лены, я увидел на ее лице смущение и благодарность.

Машину нещадно трясло на проселочной дороге. Когда она наконец подъехала к воротам лагеря, мы буквально высыпались из кузова – всех нас жестко укачало.
– Не могу поверить, что это наконец закончилось, – прохрипела Ульянка, привалившись плечом к борту грузовика. Остальные студенты чувствовали себя не лучше – только Ванька-Смерть чувствовал себя, как ни в чем не бывало.
– Уверяю тебя, всё только начинается.
Я развернулся. Мне казалось, что вокруг нет никого кроме нас и шофера, но теперь я понял, что ошибался. Нас уже ждали – у ворот в лагерь стоял мужчина средних лет в военной форме и с офицерскими петлицами. Я снова не смог определить звание, но судя по выправке и количестве кубиков на петлицах, передо мной был кадровый военный в чине не ниже лейтенанта.

Наш пионерский отряд на появление очередного военного отреагировал вяло. Кое-кто постарался принять более-менее вертикальное положение тела, остальные не утруждали себя и этим. Незнакомый офицер молча наблюдал за нашей возней, и по выражению его лица невозможно было сказать, что он думает. И думает ли вообще.
– Меня зовут Ольга Дмитриевна, и я их руководитель, – наша «вожатая» решила начать налаживать отношения. – Кто вы?
– Я старший лейтенант Дёмин, – похоже что офицер ждал этого вопроса с самого начала. Я мысленно поаплодировал себе за то, что верно угадал звание.
– Вот… – Ольга развела руками и оглянулась на стоявших вокруг «пионеров». – Прибыли. Что дальше?
Старлей прошелся по нам внимательным взглядом. Мне отчего-то стало неуютно. На лице офицера по прежнему не отражалось никаких эмоций – словно это и не человек был, а кукла. Видимо, такая же «непись», как и все люди вокруг – что на аэродроме, что тут…
Рассмотрев всё что хотел, старший лейтенант развернулся, коротко бросив через плечо:
– За мной.

Мы не спеша побрели за ним через уже знакомые ворота. Въезд в «Совёнок выглядел точно так же, как и в реальности, только поновее. Не было того запустения, что удивило меня до этого – нормальные ворота, подметенные дорожки. В будке у обочины был пост: через открытую дверь был виден сидящий внутри старик в гимнастерке, а снаружи к косяку была прислонена винтовка. Пожилой сторож проводил нас глазами, пока мы шли мимо.
Пройдя уже знакомым нам путем по аллее мимо корпусов к центру лагеря, мы пришли к административному зданию. Там было полно народу – не меньше двух десятков бойцов курили, разговаривали и перебирали вещмешки на крыльце. При виде сопровождавшего нас офицера они подтянулись.
– Смирно! – зычно скомандовал пожилой усатый боец с седыми волосами – по виду то ли сержант, то ли старшина.
– Вольно, – офицер взмахнул рукой. – Что нового, Емельянов?
– Ничего, товарищ старший лейтенант. Расположились вот, обживаемся. Я с поварами договорился насчет харчей. Сейчас рыть пойдем. Только вот рук не хватает, боюсь что до завтра не управимся. Надо хоть кого-то в помощь позвать, чтобы укрытия успеть построить!
– Я понял, Емельянов, – кивнул лейтенант.
– А это что за ребята? – спросил седой красноармеец. – Нельзя ли их попросить нам помочь?
– Я как раз этим занимаюсь.

У меня при этой фразе зашевелились недобрые предчувствия. Я уже прикинул, куда бы незаметно улизнуть, но лейтенант пресек эту попытку в зародыше.
– Вы все идите на плац, – сказал он всё так же без эмоций. – Общее построение. Кто не придет, будет найден и расстрелян.
Была это шутка или нет, никто проверять не захотел. Через пять минут мы были на площади перед корпусом. Я заметил, что здесь трава росла совсем редко, и ее явно часто стригли. Это не было похоже на тот заброшенный плац в реальности, и я мысленно отметил это в голове.
Лейтенант вышел перед нами в сопровождении пожилого бойца и еще двух солдат. Те встали на левом и правом фланге нашего строя, и у меня возникло ощущение, будто они конвоируют нас.
– Равняйсь! Оставить, – лейтенант посмотрел на то, как мы не в лад выполнили команду и покачал головой. – При команде «равняйсь» череп головы поворачивается направо, а остальное тело держится прямо! Еще раз, равняйсь! Смирно! Вот, другое дело.
Мы послушно стояли и ждали что нам еще скажут. Я про себя тихо матерился. Со школьных времен у меня было стойкое отвращение ко всему, что связано со строевой подготовкой, и я вовсе не хотел возвращаться к тем неприятным минутам, когда нас заставляли отрабатывать приемы или маршировать строем.

– Товарищи пионеры! – произнес лейтенант. – Как вы возможно знаете, наша страна сейчас ведет отважную борьбу с немецко-фашистскими захватчиками. На данный момент складывается очень напряженная обстановка, которая требует чтобы каждый из нас, будь то военный или штатский, взрослый или ребенок, приложили все усилия для победы над врагом. Противник ведет наступление, и уже успел отрезать нашу группу от основных сил Красной Армии. Наша задача состоит в том, чтобы удержать находящийся неподалеку населенный пункт, примыкающий к нему аэродром, и расположенный поблизости пионерский лагерь, в котором мы с вами находимся. Поскольку мы не можем эвакуировать вас, вам придется задержаться здесь на некоторое время и помочь нашим бойцам вести оборону этого района. Есть вопросы?
– Да! – над строем поднялась здоровенная пятерня Ваньки-Смерти. – Нам оружие выдадут?
Опять он за своё…
– Ваша фамилия?
– Ну… Ерохин. Можно просто Иван.
– Так вот, товарищ Ерохин, оружие вам – никому из вас! – выдавать не будут. Вы не будете участвовать в бою. Вашей задачей будет помощь нашим бойцам в оборудовании позиций, организации быта, а также помогать в лазарете и на кухне.
– Понятно, – уныло сказал Ерохин.
– Это ваш командир, старшина Емельянов, – лейтенант указал на стоявшего рядом с ним пожилого бойца. – По всем вопросам обращаться следует к нему. Он вам скажет что надо делать и объяснит где что взять. Ваше слово, товарищ Емельянов.

Старшина выступил вперед. В отличие от Демина, я сразу почувствовал к нему симпатию. Невысокий, круглолицый, с веселыми ямочками на подбородке, он чем-то напоминал моего дедушку, которого я к сожалению знал только по фотографии.
– Здравствуйте, товарищи пионеры! – приветливо сказал он. – Можете звать меня Леонид Павлович, или просто дядя Лёня. И у меня, значит, будет к вам большая человеческая просьба. Помогите нам выкопать траншеи! Мы тут надолго, и фриц постарается нам врезать так, чтобы с одного удару дух вышибить, так что нужны будут окопы в полный профиль, блиндажи и ходы сообщения для всего нашего взвода. Нас будет тут человек двадцать, и сроку нам дано до завтрашнего утра. А с вами, хлопцы, мы эти окопы до вечера сделаем! Договорились?
Мы дружно застонали. Я приложил руку ко лбу. Копать траншеи! Пять минут я был уверен, что нет ничего хуже строевой подготовки, но теперь, когда впереди замаячила перспектива весь день под палящим солнцем хуярить с лопатой в руках – я осознал насколько ошибался.
– Ну-ну, не нойте, – сказал старшина, когда скорбный вой чуть стих. – Работенка не из простых, но если мы позиции до ночи оборудуем, немцы завтра чёрта лысого нас возьмут. А не успеем, то вместе с вами все здесь поляжем. Так что сейчас вас переоденут, выдадут лопаты, и мы все вместе пойдем оборону готовить.

Взглянув в мою сторону, старшина Емельянов нахмурился.
– А с тобой что случилось?
– Ранили его. С истребителя при налете на аэродром. – прежде чем я успел сказать хоть слово, за меня ответила Славя.
– Ага. Вот что, пионер…
– Семен, – я решил что отмалчиваться как-то стыдно.
– Вот что, Семен. Сходи к завскладом и получи гимнастерку, не ходи голым. И покажись лагерному врачу. Если она скажет что ты можешь работать, приходи к нам. Сейчас каждая пара рук на счету. Где склад с медпунктом, найдешь?
– Лучше скажите, чтобы по всему лагерю не искать, – пожал я плечами и скривился от резкой боли. Чертова рана ныла в ответ на любое движение рукой.
– Склад в ту сторону где столовая, только чуть дальше, – старшина махнул рукой в сторону противоположного конца площади. – А медпункт чуть ближе и левее. Там вообще всё это рядом, думаю не заблудишься.
Я кивнул. Старшина одобрительно поднял большой палец и повернулся к остальным.
– Товарищи пионеры! Прошу следовать за мной для получения новой формы! В этой вы слишком приметны, поэтому вам выдадут гимнастерки. Там же вы получите шанцевый инструмент. За мной, шагом марш!

– Ну и жарища, – вздохнул Ерохин и отложил лопату. Гимнастерку он давно снял, и щеголял всему миру напоказ накачанным торсом. – Блин, и почему никто не догадался у каптера флягу взять?
– Ага, так он тебе и даст, – фыркнул я. – У него форму нормальную хрен допросишься. И то какие-то обноски выдал, скотина.
– Так стырить надо было. Ну чё, как рана твоя?
– Болит, что, – я покосился на обмотанное бинтом плечо. Как и Смерть, я тоже работал без рубахи, но по другой причине – гимнастерка сильно натирала рану. На складе мне выдали на размер меньше чем нужно, и я уже несколько раз успел обругать завскладом. На виду у девчонок поначалу было немного стыдно светить дряблым субтильным телом, но через пару часов мне было уже всё равно. Так что мы с Ерохиным наслаждались возможностью хоть немного проветриться, в то время как девушкам приходилось работать в уже мокрых насквозь рубашках и юбках.

Местного доктора мне найти так и не удалось. Медпункт был заперт на ключ, так что я, покрутившись вокруг некоторое время, ушел на склад получать новую одежду взамен испачканной в крови. Там уже вовсю шел процесс примерки и пререканий с кладовщиком, который упорно старался нам всучить то, что похуже. Наши девушки единогласно решили не надевать старое тряпье взамен белых, но чистых и подогнанных по размеру рубашек, так что форму взяли только я, Иван, Шурик (парень в очках) и Серега Сыроежкин (тот, кто спорил с Женей в грузовике по пути сюда). Оба они сейчас копали на участке по соседству с нашим, и судя по всему им было по приколу работать в военной форме. Мы же, как более практичные и адекватно воспринимающие мир, решили ее не надевать вообще, так что оба комплекта гимнастерок и брюк лежали на песке рядом с остальными нашими скудными пожитками. Свою измаранную в крови рубашку я замочил в воде и оставил в местной прачечной.

– Джи-пи-эс тут не действует, – Иван включил свой смартфон-напульсник и хмурясь, разглядывал его. – Зато заряд полный. Слышь, походу, тут техника вообще не разряжается.
Я согласно кивнул. Это я успел заметить.
– И ведь один в один как мой. Текстура, потертости, вся фигня, прям точная копия. Как ты думаешь, как они это смогли сделать?
– Не знаю, – я покачал головой. – Ты ведь в шкафу его оставлял?
– Ну да. Ты ведь свой плеер тоже там положил?
– Угу, – я пошарил в кармане и достал искомый предмет вместе с наушниками, вдев их себе в уши. – Похоже, его смогли как-то скопировать и спроецировать его внешний вид сюда. Наверное, у них есть специальное оборудование, чтобы делать визуальные слепки с натуры.
– А программы? Там у тебя ведь в точности весь твой плейлист?
– Подключили к серверу. Разъёмы-то есть, в том числе и на твоём смарте. Поэтому и бесконечный заряд. От лабораторной сети подпитывается, наверное.
– Походу так и есть, – Ерохин сел на краешек копаемой нами траншеи. – Не, круто всё-таки. Всё такое реалистичное, прямо охренеть можно. Ни в какой игре такого нет.
– Даже слишком, – я поморщился и потрогал повязку на плече.
Ерохин захохотал.
– Кстати, как ощущения?
– Самые настоящие, – буркнул я, тоже присаживаясь рядом с другом. – Рекомендую тоже попробовать, будешь в полном восторге.
– Да ладно тебе, – осклабился Иван. – Если что случится, я плакать не буду. Вообще знаешь, мне тут пока всё нравится. Я когда сюда ехал, думал что нам придется малышне мозг дрочить и в шкуре вожатого с утра до ночи париться, а теперь вижу – не практика это, а лафа. Кайфуешь на природе, в либератора отыгрываешь. Если еще пострелять дадут, так вообще сказка а не жизнь будет.
– Вроде по пути в лабораторию ты другое говорил.
– М? А, не. Это я просто на измене был, думал что нам будут под гипнозом всякую хрень прогонять, типа поцреотизьм, все дела, – Ерохин издевательски исказил слово «патриотизм» и засмеялся. – А тут оказывается по сути реал, и почти без загонов и агитки. Так что всё в норме, братан, прикольная педагогическая практика.

– К слову, а почему ты в пед пошел? – почувствовав что настала редкая для моего приятеля минута разговорчивости, спросил я. Ванька-Смерть помрачнел:
– Мать заставила. Я вообще в юридическое хотел, чтобы потом в прокуратуру пойти к бате. Только когда на первом курсе учился в юридической академии в Питере, эта хрень произошла. Помнишь?
Я молча кивнул.
– Тогда я ведь уже скином был. С парнями на сборы ездил, подготовку проходил, в нескольких акциях участвовал по прессингу чурок всяких. Ну и как-то на даче у одного знакомого собрались, побухали, по мишеням из дробовика постреляли. И кто-то из наших – уже не помню кто – предложил на стае диких собак попрактиковаться. А нам что, мы пьяные, безбашенные, собрались, на пустырь пошли где эти твари обитали, и постреляли их там всех к чертям. У нас там один пацанчик был, нашу компанию фотографировал. Так он нас снял с трофеями, как мы с ружьем стоим, как я с отрезанной собачьей головой позирую, как под нацистским флагом еще с парой корешей хором зигуем. Я тогда бухой был, себя не контролировал, иначе бы точно не позволил себя в таком виде снимать…

Ерохин вздохнул.
– А потом через неделю звонит батя и спрашивает: что за херня, сынок? Я в непонятках – что такое? А он мне поясняет матом, мол, я животных убиваю и расчленяю, зигую, еще что-то… Я трубку бросил, захожу в интернет – гляжу, а у меня почта завалена всяким дерьмом от разных людей. И каждый меня клеймит – живодер, фашист, нелюдь. И фотки кидают – те самые, что тот урод тогда на сходке наснимал. Я ему рожу набил после всего, да только поздно было – уже и в универе были все в курсе, и у меня в семье. Что в рунете творилось, даже вспоминать не хочу. В общем, такой скандал поднялся, что только держись. Папа мне тогда и сказал – про ментуру забудь, мол. Не пущу. А из академии меня выгнали. Переехал, кое-как смог к вам в педагогический устроиться, и то матери вмешаться пришлось, ректор раньше с ней в одном классе учился. Вот такая вот история, Семен.
– Не жалеешь? – спросил я. Ерохин упрямо дернул подбородком и сжал зубы.
– Не жалею! Единственное, чего я не понимаю – почему человек такое трусливое существо? Все эти уроды, которые по своим днявкам да бложикам про меня херню несли и угрожали меня на куски порезать – почему никто из них не подошел ко мне и в лицо это не сказал? Я бы им морду разбил, но если имеешь мнение – будь готов его отстаивать! А то как крысы, раскидали объявления по всему интернету, весь район у меня листовками с моей рожей обклеили, парадное дерьмом обмазали, не постеснялись… Даже кино про меня сняли, какой я плохой! А прийти и сказать, так мол и так, ты неправ, по такой и такой причине – на это у них кишка тонка! Почему?

– Треп – он и есть треп. Не обращай внимания, – попытался я успокоить друга. Тот резко повернулся ко мне.
– Стараюсь! Но не всегда получается! Особенно когда я из дома выхожу и сразу вижу на столбе своё фото с подписью – живодер! Или как полгода назад какая-то мразь мне в спину из мелкашки стрелять вздумала. В упор выстрелить боятся, так метят в спину, твари…
– Чего сидите? – раздался позади нас голос. Мы обернулись – за нашими спинами стоял старшина Емельянов и смотрел на нас.
– Отдыхаем, – сказал Ерохин. – Уже четыре метра с обеда отрыли, скоро этот участок соединим.
– Что-то маловато на двоих, – хмыкнул старшина. – Я, кстати, за вами давно наблюдаю. Много отдыхаете, а это нехорошо. Особенно ты, пионер… напомни, как тебя звать?
– Семен меня зовут! – ответил я. – И мне копать тяжело, рука болит.
– Так рука, это не нога, она при копании много не работает, – улыбнулся старшина. – В общем, давайте, хлопцы, до темноты надо вашу траншею с соседними соединить и укрепить, кровь из носу! Вы поняли? Давайте пошустрей, ребята, время не терпит!

С этими словами он ушел. Я с печалью посмотрел, как за десять метров от нас копают Сыроежкин с Шуриком, а в противоположной стороне смеются над каким-то анекдотом Алиса, Ульяна и Мику. Их окоп был еще меньше, чем наш, и до него надо было прокопать вдвое больше чем до наших соседей. От ощущения безысходности ситуации мне захотелось лечь на дно окопа и закрыть глаза, чтобы больше ничего не видеть.
– Ага, – ухмыльнулся Иван, перехватив мой тоскливый взгляд. – Тоже нет слов.
– Слушай, я еще минут пять посижу? – вздохнул я. – Умаялся, сил нет.
– А я один работать буду? – возмутился приятель.
– Да сейчас, очухаюсь и помогу. Елки палки, я же не могу хреначить как экскаватор.
– Ладно, лежи, болезный ты наш, – ухмыльнулся Иван и спрыгнул в окоп. – Всё равно от тебя толку не очень, мышцу за компом не накачал.
Я хотел было огрызнуться в ответ, но почувствовал что мне слишком лень это делать. Вместо этого я потянулся к лежавшей на земле гимнастерке и подложил ее себе под спину. С протяжным вздохом удовольствия я лег, оставив ноги свисать в яму. Рука нащупала плеер и вдавила кнопку проигрыша.

В наушниках заиграл Сабатон – культовая пауэр-метал группа, популярная в прошлом десятилетии. Под ритмичные аккорды электрогитары и грохот барабанов брутальный мужской бас на английском начал прославлять силу и мощь танковых клиньев Рейха, сотрясающих землю грохотом тысячи орудий. Нормальная такая песня с мотивирующей музыкой – под нее хорошо совершать дальние марш-броски или врезаться в неподатливую землю лопатой, прокапывая в ней всё новые и новые кубометры. Хорошо тут еще земля мягкая и почти без камней, не то бы мы замучились…

Я закинул руки за голову и уставился в небо. Солнце медленно клонилось к горизонту, подсвечивая желтым и розовым плывущие высоко над землей облака. Идиллия – один парень лежит на краю окопа и слушает песню про танковые дивизии вермахта, другой, со свастикой на плече копает окоп, в котором нам, возможно, завтра придется отражать атаку тех самых фашистов. Сюр, да и только!
Идиллию нарушило бурчание пустого желудка. Оно и понятно – мы тут ковыряемся уже часа четыре, не меньше. От супа с перловкой и обеденного компота остались только воспоминания, и теперь после усиленного труда организм требовал еще. Интересно, в симуляции желудок будет требовать своё, пока не привыкнет к изменившимся условиям питания, или в него через патрубок всё-таки будут вливать какую-то еду? Надеюсь, всё же второе – внутривенное питание конечно штука интересная, вот только пустое брюхо этого не понимает и требует жрать!

Песня закончилась, оставив после себя прилив бодрящего настроения. Валяться на земле надоело, и я решил еще покопать. Черт с ней, с рукой – эта боль иллюзорна, как и всё вокруг. Я сунул плеер в карман, энергично прокатился по спине и подставив под себя ноги, встал. Отряхнувшись, я взял лопату и спрыгнул в окоп.
– Что-то ты недолго отдыхал, – сказал Иван, наблюдая за моими телодвижениями.
– Скучно лежать, – фыркнул я, примериваясь к бугорку земли. – Кроме того, раньше начнем – раньше закончим.
– Ну ништяк, давай жги, – Ванька-Смерть бросил лопату, и помогая себе руками выскочил из окопа. – А я как раз отдохну, раз есть кому сменить. Наушники дашь?
– Неа, – я с хеканьем вонзил лопату в землю. – Эта музыка придает мне сил сворачивать горы и уничтожать города! Мне так лучше работается.
– Как хошь. А я покемарю тогда.
Ерохин расстелил гимнастерки на сложенных в штабель досках для укрепления окопа и завалился на них отдыхать. Я мерно взмахивал лопатой в такт ритму музыки из плеера, привычно отключив мысли в голове. Тело овевал легкий ветерок, а в ушах тот же бас ревел:
«Night is falling and you just can't see
Is this illusion or reality!
You're in the army now,
Oh, oh, you're in the army, in the army now,
You're in the army now!
Oh, oh, you're in the army now…»

Невероятно, но у нас получилось. Хотя линия наших окопов получилась не везде глубокой и не до конца укрепленной, всё же основные элементы укрепленной обороны наш стройотряд завершил. Я не слишком хорошо разбирался в полевой фортификации, но думаю, мы смогли бы долго скрываться в отрытых траншеях и нескольких перекрытых щелях от не слишком сильного обстрела. В случае же атаки здесь можно было держать оборону как против пехоты, так и против танков – если конечно, будет достаточно оружия и боеприпасов. Мы могли гордиться своим трудом – созданная нами из ничего совместно с солдатами небольшая полевая крепость выглядела не очень эффектно, но теперь противнику будет гораздо сложнее занять лагерь с ходу.

За ужином старшина объявил нам благодарность. Мы слушали его вполуха, уплетая отварной рис с котлетами. За день все устали так, что ни у кого не оставалось сил даже на разговоры, но несмотря на это большинство всё-таки недружно вторило кличу сидевших за соседними столами красноармейцев: «Служу Советскому Союзу!» В остальном же ужин прошел в непривычной тишине, прерывавшейся только стуком ложек об тарелки.
После ужина нас развели по домикам. Оказывается, за каждым уже успели закрепить «места расквартирования»: те самые домики – «бочки». Так, например Лену поселили с Мику, к Алисе подселили – что было предсказуемо – Ульяну, два белобрысых брата-ботана тоже получили отдельный домик, а со мной поселили Ерохина. Ольга Дмитриевна же выбрала себе пустующий дом по соседству с нами и заселилась туда одна.
Про утреннее происшествие все как-то забыли. Или вернее, не забыли, а просто не думали о нем. Никому не хотелось вспоминать о внезапном налете и сожженных в самолете пионерах, уж слишком тягостное впечатление произвел этот случай. Даже Иван, у которого я спросил что он думает об этом, зло ответил что не советует заморачивать голову и беспокоить остальных дурацкими вопросами. Так, случившееся на аэродроме все предпочли обойти молчанием.

На лагерь опустился вечер, окутав его своим темным покрывалом. Над аллеями и в домиках зажглись яркие электрические огни. Я достирал и высушил свою форму, и теперь мы с Ерохиным сидели у себя в «бочке». Мой приятель где-то раздобыл потертую колоду карт, и сейчас мы убивали время в «дурака». В картах я был не особенно силен, а потому довольно часто проигрывал.
– Блин, скукота, – вздохнул Ванька-Смерть, в очередной раз отвешивая мне «щелбан» на лоб. – Неинтересно с тобой играть.
– С тобой тоже, – я потер горевшее от ударов место.
– Я что ли виноват, что постоянно выигрываю? – фыркнул Ерохин и протянул мне колоду. – На, тасуй.
– Я ж не умею, – попытался отказаться я.
– Ну, через еще десяток проигрышей научишься, значит. Тасуй, говорю!
Я вздохнул и смешал карты, не очень ловко их перекладывая в ладонях. Тасовать я действительно не умел – в том дворе где я рос мне нечасто удавалось попасть в играющую компанию, и практиковаться было негде. А потом уже врожденная стеснительность и лень помешали мне научиться этой штуке.

Раздав карты, мы начали новую партию. Так как нас было всего лишь двое, то дело шло медленно. На этот раз выиграл я.
– Надо еще кого-то звать. – Иван почесал красное пятно на лбу: я хлопнул ему от души. – А то так и будем сычевать тут. Слышь, Семен, давай к ботаникам пойдем!
– Да ну! – отмахнулся я. – Лень мне что-то к ним тащиться.
– Запарил, давай пойдем! – Ерохин угрожающе набычился. – А то я за каждый проигрыш тебе фофаны уже ставить буду!
– А обыграть сумеешь?
– Ты играешь как новичок, – пренебрежительно ухмыльнулся он. – Вообще без проблем, тебя просчитать как нечего делать. Сейчас только мозг напрягу, и размажу тонким слоем, сам к Шурику с Серегой побежишь!

Я задумался. Угроза была серьезная. По правде говоря, меня самого напрягала такая тягомотная игра, но у меня еще был плеер, так что я вполне бы мог весь оставшийся день пролежать на кровати и слушать музыку. С другой стороны, мой друг был весьма активным типом, и от скуки мог устроить локальный апокалипсис, чего я не хотел наблюдать. Не в мою смену и не в нашем домике, как говорится.
– Хорошо, уговорил, – сказал я, поднимаясь с кровати.

И тут нам в дверь кто-то постучал. Мы с Ерохиным переглянулись – кто бы это мог быть?
– Открыто! – крикнул Иван.
Дверь распахнулась. За ней мы увидели женский силуэт. Узкие плечи и талия, длинные косы до самого пояса, огромные голубые глаза…
– Привет мальчики! – приветливо улыбнулась Славя. – Можно к вам?
– П-привет. – от удивления Ванька стал слегка заикаться. – Конечно, заходи!
– Спасибо! – Славя птичкой запорхнула внутрь.
Я молчал в легком ступоре. Почему-то в присутствии таких красивых девушек как Славяна меня охватывало сильнейшее смущение, и как следствие – молчаливость. В таких случаях я всегда боялся ляпнуть чего-нибудь не то, и в контрасте с таким чудом выглядеть дремучим медведём. Впрочем, со стороны это наверняка выглядело именно так – сошедшая на землю с небес богиня, и рядом я – неспособный вымолвить ни одной фразы без «эканья» и «меканья».

– Мальчики, я зашла вас предупредить. – Славя подошла к моей кровати, на которой мы играли в карты и села рядом с Ерохиным. – Ко мне сейчас подошел старшина и велел передать всем, что после десяти вводится комендантский час, и по лагерю будут ходить патрули. Выходить из домиков будет нельзя.
– В смысле «нельзя выходить»? А почему? – удивился Иван.
– Не знаю, – девушка покачала головой. – Но всех, кого увидит патруль, будут ловить и задерживать.
– А потом?
– В карцер, – Славя поежилась.
– Охренеть… – мой приятель сжал кулаки. – А с какого перепугу это они так решили?
– И где этот карцер? – спросил я.
– Не знаю, Вань. – Славяна вздохнула и провела рукой по лицу. – Старшина еще сказал, что назначает меня старостой по лагерю, и выдал ключи. Наверное, они от всех домиков, но я до сих пор не знаю, что где находится.
– Покажи, – попросил Ерохин. Славя достала из кармана на юбке объемистую связку ключей и положила ее на протянутую ладонь. Ванька-Смерть несколько мгновений разглядывал ее, а потом поворошил ее и извлек прикрепленный к связке алюминиевый брелок-пластинку:
– Ого! Гляди, Семен – тут все ключи пронумерованы, а на бляхе написано, какой ключ от чего взят. Прикольно…
– Ну-ка дай, – я взял ключи. На брелоке действительно чем-то острым были выцарапаны номера с подписанными названиями.
– «Администрация». «Библиотека». «Бомбоубежище» – читал я. – «Душевая», «Лодочная станция», «Склад»… Да так, похоже, можно действительно забраться куда угодно в лагере!
– Действительно здорово, – Ерохин забрал у меня ключи и отдал Славе. – Смотри не потеряй их, возможно, они нам еще очень пригодятся.
– Конечно, Вань. – Славя улыбнулась и обняв моего друга, прижалась губами к его шее. Тот приоткрыл рот, и похоже забыл как надо дышать.
– Ну ладно, мальчики, мне пора, – девушка отпустила Ерохина, напоследок словно случайно пройдясь коготками по груди и чмокнула того в ухо. – А то надо еще Женю и остальных предупредить. Вы главное никуда ночью не ходите! Пока!
– П-пока… – прошептал Ерохин. Я улыбнулся и помахал рукой.
– Пока, Славяна!

За девушкой захлопнулась дверь. Ванька-Смерть всё еще сидел словно спросонья. Я помахал у него перед носом ладонью.
– Эй, Иван! Хьюстон вызывает Ивана, прием!
– Что? – Иван посмотрел меня затуманенными глазами. Я прыснул в кулак.
– Нефигово тебя подвесила Славя, я смотрю, вот что!
– А… – взгляд Ерохина стал более осмысленным. – Ты это видел? Мне это не привиделось?
– Что именно? Саму Славяну, или как она тебя лапала?
Возможно, это было слегка опрометчиво, но удержаться от шутки я не смог. Во взгляде приятеля я прочел мимолетное желание убить меня и закопать под основанием домика, но в следующий миг оно исчезло, вытесненное другим, более сильным чувством, нежели обида на подколку.
Ерохин вскочил с кровати и пробежался по комнате. Замерев посреди нее, он запрокинул голову и раскинув руки в стороны, издал вопль несдерживаемой радости. Я с ухмылкой следил за ним.
– Ты чего орешь?
– …Что? – Иван дико посмотрел на меня. – Да ты не понимаешь! Она меня впервые поцеловала, дурак!
– А, вот в чем дело! – я уже неприкрыто улыбался. – Признаваться в любви сейчас пойдешь, или подождешь, когда она выспится?
Ерохин хотел сказать что-то, но потом махнул на меня рукой:
– Да ну тебя. Не можешь понять всей важности момента, и хрен с тобой, – он с размаху плюхнулся на кровать. – Просто ты не знаешь, как долго я этого ждал.
– Еще в картишки? – спросил я.
– Надоело. И вообще не мешай, я думаю.
– А-а. Ну думай, думай. Составить вступительную речь для своей дамы сердца важно, понимаю. Удачи завтра утром, мачо!
Ерохин отвернулся к стене и сердито засопел. Я ухмыльнулся и вдел в уши бусины наушников. Растянувшись на кровати, я включил плеер и принялся слушать музыку.

Прошел час. За окном окончательно стемнело. Мой друг всё так же лежал, уткнувшись в стену, и похоже что уже спал. Я же за это время дослушал своё избранное в плейлисте и теперь листал весь список в поисках цепляющих песен. Таковых не попадалось, и в итоге я решил лечь спать. Поднявшись, я застелил кровать, разделся, выключил свет и лег обратно.
Впрочем, сон не шел. Повертевшись минут двадцать, я понял что мне просто хочется поесть. Видимо, организм управился с котлетами под гарниром из риса, и теперь требовал еще.
Раздумывая, я лежал в кровати и решал как быть. С собой у нас никаких харчей не было, даже конфет, и голод утолить было совершенно нечем. Обращаться к соседям тоже было бессмысленно – наверняка у них та же самая ситуация и помочь они не смогут. Так что оставалось только одно – пойти в столовую и перекусить чего-нибудь там.

Ага. Через весь лагерь, мимо патрулей, с риском запалиться взломать запертую дверь в столовой, а потом еще идти обратно. Семен, по всей видимости ты перегрелся на солнышке, раз у тебя появляются такие идеи. И вообще, пора спать!
Но заснуть не удавалось. Желудок упорно требовал своё. Что ж, видимо, у меня нет выхода. Я тихо слез с кровати и начал одеваться. Надев рубашку, брюки и кеды, я потянулся к лежавшему на столе галстуку – возможно, если патруль меня застукает, то они проявят хоть какое-то снисхождение если я буду при форме.

И тут я увидел кое-что интересное. Славя забыла на столе свои ключи! В том числе ключ от столовой. Значит, мне нужно будет только взять их, добраться до входа и отпереть его.
Моя рука собралась взять связку, но вдруг остановилась на полпути. А что, если я подставлю этим Славю? Вдруг это какой-то тест, испытание, придуманное создателями симуляции и призванное проверить меня?
Да нет, глупости. Для этого есть более простые способы.
Я положил ключи в карман и направился к выходу. И услышал за спиной голос Ерохина – оказывается, он не спал:
– Ты куда?
– В столовую. Жрать хочется.
– Ты что, забыл что Славя говорила? – Иван лег на спину и посмотрел на меня. – Тебя же заметут!
– Пофигу. Есть хочу, аж умираю! – я открыл дверь.
– Ну ладно. Слышь, если найдешь чего – прихвати и мне, хорошо?
– Договорились.

Я тихо прикрыл дверь и легким бегом направился в сторону столовой.

В ночи за пределами домика вовсю надрывались сверчки. Небо было чистым и совершенно непохожим на то, каким оно бывает в городе, затянутом смогом. Над горизонтом завис узкий серп Луны, тускло освещавший мой путь по аллеям пионерлагеря. Лицо овевала свежесть, и тело под рубашкой ту же покрылось гусиной кожей. После дневной жары такая прохлада была как омолаживающий эликсир, поэтому меня переполняла бодрость. Бежал, впрочем, я не напролом, а внимательно смотря вперед и по сторонам, чтобы не нарваться случайно на патруль. Вряд ли старшина выгонит всех солдат в охранение – максимум сам будет ходить с одним-двумя помощниками, но расслабляться всё равно не стоило.

Столовая ночью выглядела довольно мрачно. Здание было довольно старым, и было почти не освещено. Лишь единственная тусклая лампочка дежурного света горела над главным входом.
Я тихо подошел к крыльцу, и заметил что не один в своем стремлении попасть в столовую. В полумраке был виден силуэт пионерки, возившейся у двери, и судя по звукам, безуспешно ее вскрывавшей. Увидев прямо торчащие рыжие хвостики и небрежно повязанный на руке галстук, я хмыкнул про себя. Ага, типичная проблема – все хотят есть по ночам, даже если в течение дня балду гоняли.

Алиса всё еще не видела меня, и у меня в голове созрел коварный план. Я на цыпочках обошел крыльцо, стараясь не шуршать травой, и зайдя девушке за спину, громко хлопнул в ладоши.
Эффект превзошел все ожидания: Алиса вскрикнула и резко замахала руками, потеряв равновесие. Изогнутая булавка, которой она вскрывала дверь, выскользнула из руки и ускакала куда-то в темноту. Девушка в последний момент схватилась за стену и привалилась к ней плечом, часто дыша и прижимая вторую руку к груди.
– Ты!.. – в отсвете фонаря ее глаза полыхнули алым. Двачевская бешено оскалилась и шагнула ко мне, сжимая кулаки. – Ты!!!
– Эй-эй, тихо! – я поднял руки. – Просто мне захотелось пошутить. Кстати, что ты тут делаешь?
– Не твоё дело! – Алиса насупилась и нагнулась к полу. – Блин… Семен! Я из-за тебя булавку потеряла!
– Думаю, в такой темноте без фонаря ты ее уже не найдешь, – я пожал плечами. – Так всё-таки, что ты тут делала?
– Отвали, Семен! – зло произнесла она. – Я уже сказала, что это не твоё дело?!
– Да ладно, – усмехнулся я. – Как будто я не догадываюсь. Я кстати, тоже перекусить зашел.
– Неужели? – она иронично сморщила носик.
– Ага.
– И как теперь мы внутрь попадем? – она убрала волосы со лба. – Без булавки я дверь не открою, а бить стекло как-то не хочется.
– Не думаю, что для тебя это является проблемой. – заметил я. Алиса снова оскалилась:
– Знаешь что, Семен? Если я это один раз сделала в институте, то это не значит, что я на каждом шагу буду искать неприятности, наступая на одни и те же грабли! Ты хотел поесть? Отлично, а теперь открывай дверь!
– Вообще-то я думаю, что это ты мне откроешь, – я продолжил ломать комедию. Связка ключей всё так же оттягивала карман.
– Я?! Чем же, интересно?
– На твоем месте я бы позаботился о более надежном способе проникновения, чем ковырять отмычкой дверь. Не забывай, мы в виртуалке, некоторые законы реального мира тут могут не работать.
– И что дальше? – Алиса явно начинала «закипать».
– Ну, не знаю. Был бы у тебя ключ, мы бы спокойно зашли. А так придется стекло бить. Но тебе же не впервой?
– Иди к черту. – девушка вздохнула. – Без тебя справлюсь… придурок.

Наверное, это должно было что-то означать, но я ничего не понял, и просто пожал плечами. Может быть, я бы задумался над этим, если бы не случившееся сразу после этого происшествие. Я как раз собирался что-то ответить Двачевской, когда увидел скользнувшее по тюлевым шторам пятно света и неясный силуэт за дверью на веранде столовой.
– Черт! – я резко остановился.
– Что такое?! – всполошилась девушка. Я вместо ответа схватил ее за руку и буквально силой потянул за собой на кухню. Остановившись у раздаточной, мы замерли, с колотящимся сердцем следя за незнакомцем у двери.

Снаружи послышались мужские голоса. Мы прислушались:
– …Вам показалось, Леонид Павлович. Здесь никого нет.
– Нет, смотри – входная дверь открыта. Здесь кто-то был, и недавно.
Я стиснул руку Алисы – это был старшина Емельянов. Видимо, тот самый комендантский патруль, о котором говорила Славя. Проклятье… если нас тут поймают, в особенности меня с ключами старосты, хрен его знает, чем это обернется. И для меня, и для Алисы, и для Славяны.
Я оглянулся и взглядом указал Двачевской на дверь в кухню. Та, подергав ее, отрицательно покачала головой – заперто. Блин…
Я безо всякой надежды пошатал люк, которым было закрыто окошко раздаточной, и едва сдержал радостный крик – та легко открывалась. Осторожно подняв державшийся на горизонтальных петлях люк, я помог забраться туда Алисе, и потом заполз сам и закрыл за собой – как раз в тот момент, когда в столовую вошли старшина с двумя солдатами.

Я знаком показал Алисе не шуметь, и мы на цыпочках отступили в заднюю часть столовой, за чаны и стоявшую у стены картофелечистку. Возможно, у старшины тоже есть ключи, и тот не успокоится пока не обыщет всю столовую, а значит нам надо сваливать отсюда как можно быстрее.
Напрягая голову, я пытался вспомнить примерную планировку столовой и где у нее запасной выход. По идее, здание делилось на две неравные части, сообщавшиеся между собой только через одну дверь. Если патрульные войдут через нее, мы это в любом случае услышим. Второй выход из столовой располагался по диагонали от основного, а значит…
Я увлек за собой Двачевскую туда, где по моим расчетам был выход на улицу. Я не ошибся – пройдя через кухню, мы остановились у наружной двери, в отличие от двери в столовую полностью деревянной, и в придачу еще и обшитой жестью. Она тоже была заперта.
– Доставай ключ! – прошептала Алиса.
Я вытащил связку и принялся искать нужный нам ключ. В кухне было мало окон, и внутри царила почти полная темнота, поэтому я потратил довольно много времени. Наконец, с трудом найдя нужный, я ощупью вставил его в замочную скважину, повернул – и дверь с визгом раскрылась. Мы выскочили на улицу.
– Закрывай! – воскликнула Алиса.

Я повернулся – и услышал грохот внутри кухни. Похоже, пока мы копались с ключом, патрульные таки открыли внутреннюю дверь, и кто-то в темноте налетел на кастрюлю. Черт, надо поторопиться!
Я с грохотом захлопнул дверь и начал ее закрывать. От переизбытка адреналина ключ в моих руках никак не хотел попасть в маленькую дырку под ручкой, и я всё больше паниковал. Наконец замок щелкнул, закрываясь – и в дверь с грохотом что-то ударило изнутри.
– Э, какого черта! Они здесь! Открывайте, сволочи!
Я заклинил ключ в скважине, и подобрав очень кстати подвернувшийся под ноги обломок кирпича с размаху им ударил по стержню. Ключ со звоном обломился и вся связка упала мне под ноги. Теперь придется очень постараться, чтобы открыть дверь.

Я торопливо засунул связку в карман, и мы принялись бежать. Вдогонку нам неслись крики рассерженного патрульного, но мы были уже далеко. Пробежав мимо статуи Ленина на площади, мы продрались сквозь кусты и вскоре очутились на противоположной стороне лагеря. Только у домика с черепом на двери мы остановились.
– Уф! – Алиса помахала на себя рукой, пытаясь остыть. Мы посмотрели друг другу в глаза, и расхохотались.
– Полный дурдом, – отсмеявшись, произнесла девушка. – А ты не такой уж и тюфяк, Семен!
– Спасибо за лестную характеристику, – хмыкнул я.
– Да ладно. Над тобой еще работать и работать, но по крайней мере есть куда! – улыбнулась она. – Спасибо за романтический ужин!
– И тебе не хворать, – я стукнул по протянутой ладошке. – Спокойной ночи, Алиса.
– Пока, Семен! – и Двачевская ушла в свой с Ульяной домик. Я вздохнул и присел на крыльцо.

Звезды на небе были такими яркими и сверкающими, а воздух таким чистым, что казалось, еще немного – и до них можно будет дотянуться рукой. Вокруг в траве всё так же стрекотали кузнечики. После безумно начавшегося утра и тяжелого трудового дня я чувствовал странный расслабляющий покой, опустившийся вместе с темнотой на лагерь. Не хотелось никуда идти, что-то делать – только сидеть так на вытертых ногами досках и смотреть на ночное небо. Только чувство тревоги из-за того, что ограбивших столовую нарушителей (то есть меня с Алисой) ищут по лагерю злые красноармейцы, заставило меня подняться и идти в свой домик.
Встав, я ощутил, как сквозь брюки моё бедро что-то кольнуло. Из кармана я достал ключи и посмотрел на них при свете луны. Один из ключей был обломан и поблескивал металлическим сколом. Ах да, тот самый ключ от столовой, улика…
Выдернув его из связки, я размахнулся и зашвырнул подальше в кусты. После чего со спокойной совестью пошел домой.

До самых дверей в домик мне никто не повстречался. Свет внутри был погашен. Когда я зашел, до меня донеслось звучное сопение – как и ожидалось, Ванька-Смерть давно спал. Раздевшись, я лег на кровать и закрыл глаза. На этот раз долго ворочаться мне не пришлось – уже через несколько минут сытость вкупе с усталостью взяли свое, и я быстро уснул.

Мне снился Новый Год.

С некоторых пор я перестал отмечать этот праздник. В то время как мои соседи по общаге закупались деликатесами, наряжали пластиковую елку и носились по магазинам в предновогодней панике, я проводил этот день, как и все другие дни, отрешаясь от праздничной атмосферы. Ото всех попыток заставить меня приобщиться к общему труду на благо подготовки общаги к Новому Году я успешно отмазывался. Поскольку еще с тех времен, когда я жил дома у меня выработалось некое отвращение к празднику, то вот уже третий год я игнорировал творящуюся вокруг начиная с двадцатых чисел января суматоху. Никогда не мог понять – в чем смысл смотреть телик, обжираясь оливье с шампанским, как это делали мои батя с мамой, и потом обзванивать всех знакомых для того чтобы сказать им ничего не значащие слова поздравления и тратить на это баланс? Или еще хуже – тратить месячную зарплату на подарки всей многочисленной родне, которая и вспоминает-то тебя раз в год именно в этот день?
Однако каждый год, в ночь на первое января я гулял по улицам и слушал, как в небе взрываются салюты, а народ поджигает петарды. Было что-то бодрящее в уханье и треске хлопков зарядов, словно люди вместе с ними выплескивают накопившийся в душе негатив, чтобы тот ушел вместе со старым годом туда, откуда нет возврата.

И сейчас мне снился грохот салютов. Сквозь сон я подумал о том, как в далеком детстве мальчишкой любил этот праздник. Как сидел у ёлки в ожидании чуда, а в отдалении за столом сидели родители и разговаривали под шум телевизора. Как мой давно погибший старший брат старался развеселить меня, как мы с ним играли в игры – сначала под елкой, в солдатики, а когда это приедалось, уже на улице в снежки, под первые редкие хлопки петард. Как стояли среди голых деревьев в парке и молча смотрели на прорезаемое разноцветным огнем вспышек небо, вслушиваясь в оглушительный гром и чувствуя как наши сердца замирают от восторга…

По уголку моего глаза стекла слеза и впиталась в ткань подушки. Сглотнув комок в горле, я стиснул челюсти. Пусть я не разделял убеждений брата и до сих пор считаю что погиб тот по-дурацки. Но мои воспоминания о нем – это то, что у меня никто никогда не сможет отнять.
Гул салюта повторился, загремев с удвоенной силой. Просыпаясь, я лежал в темноте на кровати. То, что это не Новый Год, я понял сразу – несмотря на сон, в голове еще держалось, что на дворе вообще-то июль. Наверное, решил я, кто-то так справляет день рожденья или свадьбу. В нашем городе появилась такая традиция – в памятный день непременно дать знать всем вокруг, что у тебя праздник, и пофигу что людям в районе надо выспаться.
Минутку. То ведь в городе. А я сейчас в пионерлагере. В домике. В симуляции. Кто тут вообще будет справлять свадьбу?

За окном что-то оглушительно бабахнуло. Пол под кроватью задрожал – и я готов был поклясться, что стены домика затряслись. Какой-то странный фейерверк. Чересчур мощный для обычной хлопушки.
Я откинул одеяло, сел на кровати, и тут окно в нашем домике с треском разлетелось. Я от неожиданности опрокинулся на спину, и видимо, этим спас себя от множественных порезов – по воздуху мимо меня пронеслась туча стеклянных осколков. Миниатюрные прозрачные лезвия со звоном раскатились по всей комнате. С потолка посыпалась пыль.
– …Мать! – я выругался, тараща заспанные глаза. На соседней кровати зашевелилось одеяло, и из-под него наружу показалась взъерошенная голова моего приятеля.
– Что за нах?! – Ванька-Смерть уставился на меня. Я не смог ему ничего ответить, и только развел руками.

Ерохин одним прыжком выскочил из кровати в свои кеды и принялся лихорадочно одеваться. Я последовал его примеру. Одежда была присыпана стеклянной крошкой, но с ней всё было в порядке. Торопливо натягивая рубашку и брюки, я напряженно прислушивался – не раздадутся ли новые взрывы?
Одевшись, Иван бросился к двери. Я побежал за ним в кедах на босу ногу.
Снаружи были предрассветные сумерки. Пионерлагерь затянула поднявшаяся пыль и кислая вонь сгоревшей взрывчатки. На покрытой плитами аллее перед нашим домиком обнаружилась здоровенная воронка, исходившая дымом. Вся передняя стенка нашего жилища и куст сирени неподалеку были усеяны мелкими оспинами от осколков – на земле лежал розовый ковер из сбитых на землю цветов и мелких веток.
– Хренасе… – выдохнул я.
Ерохин с полминуты насуплено смотрел на беспорядок. Затем он молча потянул меня за рукав и быстро зашагал по аллее в сторону площади.

– Да погоди ты! – я вырвал руку. – Сам пойду, не маленький. Чего происходит-то?
– А ты не догадываешься? – Иван обернулся.
– Я проснулся пять минут назад, и потому туплю. Объясни в двух словах!
– Блин! – Ерохин посмотрел на меня как на слабоумного. – Сложи два и два. Мы в сорок втором году, немцы готовятся атаковать лагерь. Что они сделают первым делом?
– Ммм… – я нахмурился: голова после сна отказывалась работать. – Артобстрел?
Иван вздохнул и приложил руку к лицу.
– Наконец-то дошло. А теперь топай быстрее, пока еще раз не накинули!
– А куда мы идем? – спросил я, стараясь не отставать от друга.
– К административке. Если мы что узнаем, то только там. Или хотя бы в бомбоубежище спрячемся! Бегом!

Мы помчались по аллее. Разрушений, как я заметил, было немного – кроме той воронки, что была возле нашего дома, я по пути к центру лагеря насчитал только еще две. Между тем до нас всё еще доносился орудийный гул и грохот разрывов где-то в стороне. Очевидно, случайные попадания по пионерлагерю были шальными снарядами, а основной удар приходился как раз на те позиции, что мы построили вчера.
Когда мы пробегали мимо домика Электроника и Шурика, нас окликнули. На пороге стоял Сашка и протирал гимнастеркой очки.
– Эй, парни! – он помахал рукой, привлекая внимание. – Что случилось? Я взрыв слышал!
– Гутен таг от дяди Ганса, вот что случилось! – рявкнул Ерохин. – Бери в охапку Сыроежкина и давай за мной! Мы к административному корпусу!
– Ага… – лицо Шурика вытянулось. Он повернулся и опрометью забежал в домик.
– Слушай, а где все вояки? – я посмотрел на Ивана. – Я ни одного не вижу, куда они все делись?!
– Я откуда знаю? – огрызнулся приятель. – Может они все как раз там, куда мы бежим. Или уже на позициях, с фашистами дерутся. Сейчас узнаем.

Когда мы подбегали к площади, я обратил внимание на поднимающийся столб дыма. Ерохин тоже его заметил.
– О, чёрт. Там походу попали куда-то.
Выйдя к административному корпусу, мы увидели что у здания разворочена часть крыши, и оттуда сквозь густой черный дым поднимаются языки пламени. Возле корпуса шла суета – несколько солдат подносили в ведрах воду и несли ее куда-то наверх, чтобы тушить пожар. У крыльца собрались множество пионеров – обычных пионеров, лет по двенадцать-пятнадцать. Откуда они взялись, ведь еще накануне их не было в лагере!
Особняком от них стояла наша группа. Я увидел жмущихся друг к другу всех наших девчонок. Те, заметив нас, призывно замахали руками и закричали.
– Мальчики, мы здесь! Идите сюда!
Я вместе с Ерохиным поспешил к ним.

– Вы не видели Ольгу Дмитриевну? – взволновано спросила Славя, как только мы подошли.
– Неа… – я растерянно посмотрел на Ивана, а он – на меня.
Черт, а ведь ее домик был напротив нашего! Вряд ли бы она не заметила долбежку артиллерии, обстреливавшей лагерь. Если только не случилось чего-нибудь, к примеру…
– Не помнишь, дверь в ее дом была закрыта? – спросил я.
– Вроде закрыто было всё, – нахмурился Ванька-Смерть. – Думаешь, она там?
– Ага, – кивнул я. – Может, сходим? Вдруг ей помощь нужна?

– Уже не нужно, – мой друг указал рукой в противоположный конец площади. Посмотрев туда, я увидел Ольгу Дмитриевну, висящую на плечах Шурика и Электроника.
– Что случилось? – закричал я.
Парни-ботаники дотащили нашу преподавательницу до крыльца и отдуваясь посадили ее на каменную приступку. Лицо и блузка Ольги были измазаны кровью.
– Осколками стекла порезало, – пояснил Шурик. – Ей, наверное, в медпункт надо. Где наш врач?
– Без понятия, – ответил я. – Я вчера сам его искал, да так и не нашел.
– Ладно, неважно. – Шурик взмахнул рукой. – Сами как-нибудь разберемся. Парни, поможете Ольгу Дмитриевну до медпункта довести? А то мы упарились, пока досюда ее дотащили.
– Отчего бы и нет, – я пожал плечами. – Иван?
– Идем, – мой друг осторожно подставил плечо нашей преподше. Ольга машинально оперлась на него; похоже она была в стрессовом состоянии и не осознавала происходящее. Я подпер ее с другой стороны, и мы сделали несколько шагов.

– Мальчики, подождите! – неожиданно остановила нас Славя.
– Что? – я оглянулся и увидел, как к нам идет старшина с автоматом наперевес. Сердце в груди дрогнуло, а в животе сжался упругий ком. Если он меня видел вчера ночью в столовой, то меня сейчас ждет жесткий нагоняй.
Однако старшина никак не отреагировал на моё присутствие.
– Товарищи пионеры! – обратился он к нам. – Времени нет, так что буду краток. Немцы обстреливают наши позиции и в скором времени начнут атаку. Поэтому требую! – малышню и всех остальных спустить в подвалы и не выпускать, пока обстрел не закончится! Медпункт переоборудуется в лазарет, и нашему доктору нужна будет помощь, поэтому, девчата, помогите ей там!
– Так у нас есть доктор? – опешил я. – Его же вчера не было…
– Да, есть. – Старшина Емельянов покосился на нас, державших на себе Ольгу. – Кто это?
– Это наш препод, – фыркнул Ерохин.
– Вот и несите её в лазарет! Девчата, помогите хлопцам, и потом заведите младших в подвал! Быстрей, быстрей!

Старшина поправил автомат на груди и быстрым шагом зашагал через площадь в ту сторону, где до сих пор были слышны разрывы. Суетившиеся вокруг бойцы оставили ведра, и расхватав стоявшие у стены винтовки, отправились вслед за ним. Мы проводили их взглядами.
– Мда… – я почесал лоб. – Ну пошли, что ли…
– Ребята! – Славя подбежала к нам. – Вань, я кажется вчера у тебя в домике оставила ключи. Без них я не смогу открыть подвал!
– Так он заперт? – удивился я.
– Да, я уже проверяла, там замок висит. Пожалуйста, сходи в домик за ключами! А я тут Семену помогу.
Поддерживавший Ольгу Дмитриевну Ерохин покосился на меня недобрым взглядом. Затем он вздохнул.
– Да, конечно, Славя.

Я тем временем думал – отдавать ключи или нет? В принципе, с ними я могу проникнуть в любой уголок пионерлагеря, что может пригодиться в дальнейшем. Да и пообщаться со Славей вдали от бдящего взора Ивана было бы здорово. А ключи всегда можно будет вернуть потом.
Но подумав, я отверг эту идею. Не самая удачная мысль – начинать более тесное знакомство со лжи. И когда Ерохин вернется с пустыми руками и узнает что ключи были у меня, он наверняка до меня докопается, а выяснять отношения с отмороженной на голову машиной уничтожения мне не хотелось. Да и вообще, лучше дружить, нежели ссориться из-за девчонки.
Поэтому я сунул руку в карман и достал гремящую связку.
– Славя, ключи у меня. Я их собирался тебе отдать, поэтому с собой взял.
– Ой, спасибо! – она с улыбкой взяла ключи у меня из рук. – Что бы я без них делала… Мальчики, идите в медпункт, я пока бомбоубежище открою.

Девушка ушла внутрь здания. Мы с Ерохиным и ботаниками повели нашу пострадавшую от осколков стекла вожатую в медпункт. Идти было рядом – перейдя через площадь и пройдя пару десятков метров, мы дошли до укрытого за деревьями здания медпункта и зашли внутрь. На этот раз дверь была открыта.
Медпункт выглядел именно так, как должен был выглядеть. Стерильно-белое окружение, застекленные шкафы с лекарствами, бело-зеленые стены, лампы дневного света на потолке. В углу комнаты был стол, заставленный журналами и какими-то склянками; рядом с ним стояли медицинские весы и две кушетки. За столом сидела женщина в медицинском халате и что-то писала.

Мне она показалась знакомой – словно я когда-то давно уже ее видел. Но где? Внешность у нее была довольно примечательная. Мимо такой трудно пройти на улице, не обернувшись вслед. Может, какая-нибудь из фотомоделей, пик с которой я видел на имиджборде? Или просто какая-то популярная личность, чью внешность решили использовать для одного из НПС виртуального мира?..
Медсестра обернулась. В обтягивающем халатике, с длинными темными волосами и телом подиумной модели, она выглядела настолько несвойственно замшелому совковому окружению пионерлагеря, что я удивился. Да, определенно я ее где-то видел – то ли среди премиум-фотографий в фап-треде, то ли на обложке дорогого глянца. Видимо, это была такая шутка от создателей симуляции.

– Здравствуйте… пионеры, – она улыбнулась, но ее лицо стало серьезным, когда она увидела нашу руководительницу по практике. – Кладите ее на кушетку, я сейчас.
Встав из-за стола, она ушла в заднюю часть медпункта. Я и Ерохин осторожно довели Ольгу Дмитриевну до одной из кушеток и уложили на застеленную поверх белую простыню. Я снял с нее панамку и положил рядом на стол.
Только теперь я заметил, насколько сильно у нее порезано лицо, особенно лоб и веки. Меня передернуло – настолько было жутко смотреть на эти кровоточащие порезы и торчащие из них мелкие осколки стекла. Как она терпит?!
– Мы пришли, Ольга Дмитриевна, – я осторожно погладил ее по волосам. – Как вы?
– Когда это безумие кончится – уволюсь! – стеклянно звенящим голосом простонала наша кураторша. – Ребята… Дорогие мои!.. Что же это такое, а?! Так больно!..
– Потерпите, сейчас доктор придет, она вас вылечит, – я прикоснулся к судорожно сжатым рукам Ольги. Похоже это для нее стало последней каплей – она издала странный звук, похожий на глухой вскрик, и всхлипывая, в голос зарыдала. От уголков глаз протянулись розоватые влажные дорожки.

В бомбоубежище грохот канонады почти не ощущался. Лишь изредка легкая вибрация пола под ногами и слабый, на грани слышимости гул давали знать, что наверху идет бой. Впрочем, даже его было не слышно за шумом топота тридцати с лишним пар маленьких ног и восторженных визгов малолетних пионеров, которым дали в распоряжение целый огромный незнакомый и ждущий исследователей бункер. Я уже не знал, что хуже – сидеть снаружи под обстрелом, или сидеть тут в окружении школоботов. Какой идиот вообще придумал этот сюжетный ход? Или это такая попытка занять нас воспитанием детворы? Да пошла она в пень!

Шурик с Электроником, впрочем, нашли себе занятие по душе. Найдя в бомбоубежище оборудованную под мастерскую комнату, они вытурили оттуда всех кто пытался растащить инструментарий, и теперь пытались восстановить раскуроченную кем-то радиостанцию. Что они собираются поймать в эфире я не представлял, ну да ладно – во всяком случае люди были заняты делом. А вот я и Ерохин теперь маялись от скуки.
В принципе, бомбоубежище не представляло собой ничего особенного – обычный советский бункер типовой постройки. Один большой коридор, с ответвлениями в пустые комнаты. В одной было несколько двухъярусных кроватей – вроде как жилое помещение или медпункт; в другой были несколько станков и шкафы с разнообразными радиодеталями – мастерская. Еще было помещение фильтровальной вентиляции с «бочками» ФВУ, и склад с совершенно пустыми стеллажами. В обоих концах коридора были гермодвери, через одну из которых мы попали сюда. Другая была наглухо задраена, и несмотря на все наши усилия открыть ее так и не удалось.

– Какого хрена на аэродроме не нашлось лишнего самолета для этих личинок человека? – с грустью вздохнул Ерохин, слушая доносящийся из коридора визг: дети играли в «пятнашки», ломая и снося всё на своём пути. – Или хотя бы лишней бомбы? Реально ведь биомусор, только под ногами болтается!

Никто нему не ответил. Мы лежали и сидели на голых матрасах в жилой комнате впятером – Лена и Славя ушли в медпункт помогать Виоле, и с тех пор только дважды забегали на несколько минут рассказать новости. Мы за это время успели облазить весь бункер, безуспешно потыкаться в запертую гермодверь и теперь страдали от безделья. Я, Иван, Алиса, Мику и Ульяна заняли самое козырное помещение с кроватями и не пускали в него детвору. Другие студенты из нашей группы разместились в мастерской у ботаников. Остальное же бомбоубежище мы оставили детворе на растерзание, благо что Славя предусмотрительно заперла наиболее важные помещения, вроде комнат с ФВУ или цистернами с водой.

– Даже карты не взяли… – продолжал тем временем сокрушаться Ерохин.
– Ну так пошел бы да взял! – фыркнула Ульяна.
– Ага, вот нечего мне делать, ради тебя специально под бомбежкой за картами тащиться!
– Как будто ты сам будешь в сторонке смотреть, как мы играем. Ага.
– С какого перепугу это тебя волнует? – прищурился Ванька-Смерть.
– А почему это меня вообще должно волновать? – ухмыльнулась девушка и показала язык.
Ерохин приподнялся на скрипнувшей под ним кровати.
– Проблемы, мелкая?
– Замолчите оба! – с верхней койки свесилась голова Двачевской. – Ты если хочешь подраться – иди на малышне злость срывай! Они тебе точно сдачи не дадут!
– А ты чего лезешь?! – оскалился Ерохин.
– Хочу и лезу! Не докапывайся до Ульянки, понял?
– А то что?
– Того самого!

Иван зло засопел и свесил ноги с койки, готовясь спрыгнуть.
– Угомонись, – я решил, что имеет смысл вмешаться. – Говоришь что скучно, а сам ведь мог бы в медпункт пойти и девчонкам помочь.
– Вот и шел бы сам! Чего тогда тут сидишь? – Ерохин резко повернулся ко мне.
– Ну и что? Я же не ною как ты.
У Ваньки гневно сверкнули глаза. Он было собрался сказать что-то резкое, но его прервал скрип открывшейся двери. Все обернулись на звук.
В комнату вошел незнакомый пионер… нет. В комнату вошел человек неопределенного возраста, зачем-то одевший на себя костюм пионера. Невысокий, с нескладным телом и ассиметричным лицом, он производил неприятное впечатление. Неровная, словно плохо сросшаяся голова с лысиной во всю макушку и угольно-черные косые глаза довершали образ.
Ерохин поперхнулся заготовленной фразой. Незнакомый пионер прошел мимо, окруженный всеобщим молчанием, и кинул висевший за плечами вещмешок на одну з кроватей.
– Мы тебе не мешаем? – хмуро поинтересовался Ерохин.
Пионер ничего не ответил. Он молча сел на кровать. Его черные глаза пробежались по нам и остановились на Ерохине.
– Что-то я не понял. – Иван медленно встал. – Ты глухой?
Мы все напряженно следили за развитием конфликта. Всем нам вошедший пионер по необъяснимой причине не понравился, и нам хотелось чтобы он ушел. Но в то же время что-то жуткое в его облике мешало нам взять и силой вывести его. Поэтому мы молча наблюдали за тем, что сделает Ерохин с незваным гостем.
Тот тем временем подошел к незнакомому пионеру и угрожающе навис над ним.
– Повторяю специально для тебя, кривая морда, – Ванька зло цедил слова, явно собираясь отделать пионера кулачищами. – Ты глухой?!

И тут… Мы даже не сразу поняли, что случилось. Только что Ерохин стоял перед сидящим на кровати незнакомцем – а теперь он согнулся в три погибели и медленно оседал на пол, прижимая ладони к отбитым гениталиям. Пионер спокойно положил руку обратно на колено.
– Отвечаю на поставленный вопрос, – сказал он чуть хрипловатым прокуренным голосом человека средних лет. – Я не глухой.
– Ты, сука! Я тебя… – Ерохин рывком поднялся с пола и занес над пионером руку, но отлетел к стоявшей позади двухъярусной кровати и упал, судорожно пытаясь вздохнуть. Пионер встал во весь рост в проходе между койками, и лежавшие сверху девушки шарахнулись от него к стенкам. Я же спрыгнул с кровати и подхватил с пола валяющуюся арматуру, собираясь ею огреть визитера по криво слепленой голове.

Но вскоре нам стало не до смеха.
Я шел впереди. Нагибаясь под очередной балкой, которыми был перекрыт ход, я не посмотрел под ноги, и запнулся обо что-то. Не удержав равновесия, мое тело упало, вытянувшись в проходе – как раз на выходе из него в окопы первой линии. Чертыхнувшись, я приподнялся на руках, открыл глаза – и встретил мутный взгляд лежащего на спине и полузасыпанного землей человека.
Его лицо было залито черной запекшейся кровью и испачкано в глине. Один глаз, прищурившись, смотрел на меня, другой, широко открытый, смотрел в небо. На лбу была широкая, в ладонь, рана, из которой до земли тянулось что-то белесое и студенистое, склеивавшее прилипшие к голове темные короткие волосы. Парень был совсем молодым, даже младше меня.

Резко поднявшись на трясущихся руках, я отпрянул от мертвеца. Глянув вправо и влево, я увидел что в окопе полно людей – как красноармейцев, так и фашистов. Только в ближайшем ко мне изгибе траншеи было не меньше десятка убитых. Очевидно, здесь была рукопашная, и солдаты дрались всем, что было под рукой. Невдалеке от меня лежали друг на друге (или вернее, враг на враге) немолодой боец с пшеничными усами и толстый гитлеровец без каски, с побритой налысо головой. Его руки были судорожно сжаты на горле красноармейца, а из затылка торчала врубившаяся в кость саперная лопатка с обломанным под корень черенком…

Я оглянулся на Ерохина. Тот стоял, немигающим взглядом рассматривая убитых. Его губы были сжаты в тонкую линию, а ноздри широко раздувались. Промеж бровей залегли глубокие морщины. Если на меня это место произвело страх и какую-то выплывающую из глубины сознания жуть, то по Ваньке было видно, что тот испытывает гнев.
Не знаю, сколько мы так стояли, не в силах произнести ни слова. Наконец Иван встряхнулся, словно пробудившись ото сна, и пробормотал:
– Надо искать…
– Чего? – я непонимающе посмотрел на него. – Оружие искать?..
– Дебил! – рявкнул Ерохин. – Живых надо искать! Наши-то девчонки сюда не ходили, раненые все сами к ним добирались! Может, кто-то не смог приползти и тут остался…
Я с сомнением хмыкнул. Ерохин приложил руки ко рту и закричал:
– Эгегей! Славяне! Есть кто живой?!

Никто не ответил ему. Только издалека ветер принес оборванное эхо его слов: «Живой-ой-ой!..»
– Есть кто-нибудь?! Ау!!! – закричал еще раз Иван.
Несколько минут мы постояли, прислушиваясь. Всё было так же тихо, как и до этого.
– Вот что, Семен, – обратился ко мне Ерохин. – Я пойду вправо по траншее. Ты иди влево. Будем проверять, может кто-то еще тут раненый есть. Если что, кричи.
– Ты уверен что это хорошая идея? – спросил я.
– Не уверен, но просто так я отсюда уйти не могу!
– Иван, ты чего! – я постучал по лбу. – Здесь всё ненастоящее! И солдаты эти ненастоящие! Куклы они, разве не понимаешь?
Ванька на миг остановился, но потом махнул рукой.
– Да мне похрен!

Я растерянно смотрел на спину удаляющегося друга. Этого я не ожидал. Похоже, мой приятель принял всерьез правила этой игры, и теперь играл в нее по-настоящему, как в реальной жизни. В моем понимании это было ошибкой – ведь мы не в реальном мире, а в симуляции, и никто не просит нас отдавать жизнь за игровых неписей, или тем более за иллюзорные идеи этого мирка! Так что же он делает?!
Я покачал головой и пошел в другую сторону. Ничего не поделаешь. Он должен это понять сам.

Траншея тянулась далеко. Проползая по осыпавшейся колее, в которую после артобстрела превратился окоп, я насчитал по меньшей мере двадцать погибших красноармейцев. Убитых фрицев было примерно столько же, но еще больше их валялось дальше, в поле рядом с подбитыми танками. Уже из этого можно было понять, насколько яростным был здесь бой.
Вскоре я устал пробираться по обвалившейся траншее и решил отдохнуть. Рядом как раз была довольно уютная стрелковая ячейка, так что я решил присесть именно в ней. Забравшись в нее, я увидел стоящее на бруствере противотанковое ружье, в окопной нише внизу – пистолет-пулемет и запасной магазин к нему, а рядом на ящике с боеприпасами и самого прежнего владельца этого арсенала. Прислонившись спиной к стенке окопа, в ячейке лежал молодой солдат в съехавшей на ухо пилотке и каким-то словно иконным лицом с аккуратными усиками. Запавшие глаза его были закрыты, изо рта свисала свернувшаяся кровавая юшка.

За прошедшие десять минут я уже немного притерпелся к виду мертвых тел, так что на солдата я не обратил особого внимания. Ну лежит себе, и ладно. Гораздо важнее мне было в тот момент отдохнуть, потому что идти по осыпавшемуся окопу, утопая в песке, и перебираться ползком через наиболее проутюженные места я устал, а солнце с неба начинало нешуточно припекать. Так что я забрался в холодок в тени окопа, закрыл глаза и попытался отрешиться от всех ужасов, которых успел насмотреться за последний час.
– Пить…
Я подскочил от неожиданности.
Солдат, по соседству с которым я устроился подремать, вовсе не был мертвым!
– Эй, ты жив что ли? – я наклонился над ним.
– Пить… – прошептал боец. Кажется, он был без сознания и не представлял где находится, в бреду повторяя одно и то же. – Пить…
– Где ж я тебе пить возьму? – я поскреб в затылке. – У меня нет ничего.
– Пить… А-а-а… – солдат негромко застонал и пошевелился, отчего шинель, которой он был укрыт, сползла на ноги. – Пить…
У меня прошел мороз по коже. Я осторожно сделал шаг назад, не отрывая взгляда от живота раненого, где под окровавленной гимнастеркой выпирало что-то розовое, узловатое… Под ноги подвернулась чья-то каска и я чуть не упал, в последний момент оперевшись на стену окопа. Потом я поднялся и посмотрел на умирающего бойца.
– Блин… Пить. Так. Сейчас. Сейчас, браток! Потерпи, я сейчас принесу!

Флягу я нашел не сразу. Пришлось в ее поисках проползти метров двадцать, прежде чем она обнаружилась у какого-то немецкого солдата на поясе. Возвращался к ячейке я практически бегом, боясь не успеть.
– Ты живой еще? – я подошел к ячейке, откручивая крышечку фляги. – Пей, я тебе принес! Эй, ты чего?
Солдат молча смотрел в небо и улыбался. Рука, которой он придерживал шинель, висела плетью. Я опустил руку с флягой, откуда начала тонкой струйкой течь вода.
Не успел.
Закрыв флягу, я отложил ее и вздохнул, глядя на умершего. Потом закрыл ему глаза и накрыл лицо его же шинелью.

Странно, но только сейчас я поймал себя на мысли, что не отношусь к погибшему солдату как к кукле, к созданной программой неписи. Только что я пытался ему помочь, как сделал бы это для живого человека, и сейчас скорбел о нем, как о реальном мертвом человеке, а не как сменившему категорию игровому персонажу.
Что со мной происходит? Неужели я тоже стал относиться к этому миру как к реальному?!
Или в этот и состоит цель симуляции – проследить нашу реакцию на то или иное событие, или даже больше – воспитать нас определенным способом, прививая нам новые ценности?

Я нервно схватил флягу, открутил крышку и жадно присосался к ней. Затем опрокинул ее себе на голову, и фыркнув, встряхнулся.
Всё вокруг нереально! Нереально! Это созданный людьми мир, который управляется компьютером! Так почему же я действую так, словно считаю реальным всё что происходит вокруг?!

Со стороны поля с танками донесся какой-то смутный рокот. Я насторожился и утерев воду с лица, приподнялся над бруствером. Взгляд скользил по чуть понижавшейся в сторону от траншей равнине, цепляясь за силуэты подбитых танков и скользящие по полю клубы дыма. Рокот я пока не мог опознать, но тот звучал словно отдаленный гул едущего грузовика. С той лишь разницей, что он сопровождался еще каким-то странным звуком.
Я напряженно всматривался во мглу между дымящимися боевыми машинами, но ничего не видел. Звук между тем становился всё громче. К ритмичному порыкиванию мотора добавилось металлическое побрякивание. Источник звука явно приближался. И тут меня осенило – этот звук не мог быть чем-то еще, кроме как лязгом гусениц танка.

Фляжка выпала у меня из руки и покатилась по дну траншеи, разливая воду. Но мне было не до этого. Я смотрел как из дыма выходят затянутые в форму серые фигуры – одна, две, пять, десять, двадцать… Сквозь дым на наши окопы наступала вытянутая цепь немецких солдат, а за дымной пеленой угрожающе порыкивал мотором и лязгал гусеницами пока еще невидимый немецкий танк.

Первой моей мыслью было брать ноги в руки и бежать отсюда. Как я успел убедиться, пули здесь бьют так же больно, как и в реале. Неизвестно, как в симуляции обстояло дело со смертью, но проверять я это не хотел. Пускай дерутся те, кому положено воевать по долгу службы. Ведь есть же солдаты, с которыми мы вчера копали эту чертову траншею, есть же…
Ага. Есть. В лазарете, и половина из них вообще не может двигаться. Те немногие, кого ранило легко, и которые притащили на себе своих неходячих товарищей, вряд ли могли сейчас сражаться.

Но ведь можно просто убежать! – продолжал нашептывать мне пагубные мысли внутренний голос. Да, можно. Только куда? В лагере за нашими спинами – девчонки, которые вообще даже не подозревают, что защищать их больше некому. И что будет, когда гитлеровцы туда доберутся? Если это предусмотрено сюжетом, конечно…
Я бы еще наверное долго гадал, бессмысленно разглядывая приближающуюся немецкую цепь, если бы не раздавшийся грохот пулемета со стороны наших позиций. Ура! Значит, еще не все защитники погибли, еще есть кому защищать…

Я повернулся в сторону звука, и увидел в сотне метров от себя укрытый в небольшом окопе пулемет «максим», и склонившуюся за его щитком знакомую белую рубаху. Из пулемета стрелял Ерохин, а вовсе не уцелевший солдат полегшего здесь взвода.

И тогда до меня наконец дошла простая мысль. Кроме нас, защитить пионерлагерь некому. А значит, пора бы уже наконец взять винтовку и начать отбиваться.
Мой взгляд заметался по разбросанному вокруг оружию. Противотанковое ружье? Нет, слишком велико, да и отдача от него жуткая. Вот эта винтовка на дне окопа? Тоже нет, она ведь всего на пять патронов, да и не умею я заряжать из обоймы. Это ведь только в видеоиграх герой одинаково хорошо умеет истреблять врагов хоть ножом, хоть из термоядерного синхрофазотрона…
И тут я увидел замеченный ранее в нише ППШ. А вот это кажется подойдет!

Вытащив из ниши оказавшийся неожиданно тяжелым пистолет-пулемет, я с усилием водрузил его на бруствер окопа, уперев диском магазина в суглинок. Затем взял на прицел ближайшую фигуру и аккуратно выбрал ход спуска, как когда-то в далеком детстве на учениях в тире. Помня об отдаче, я постарался как можно тверже прижать приклад к плечу – так меньше шансов, что его отсушит ударом.
Мне казалось, что сейчас оружие даст очередь и задерется стволом в небо. Я даже специально прижал его второй рукой за приклад для устойчивости. Но вместо этого ППШ выстрелил одиночным. Видимо, владелец автомата перевел флажок режима огня в одиночный режим, и так оставил.

О, так даже лучше! Я принялся нажимать спуск, целясь в приближающиеся фигурки. Получайте, фашисты! На, на, на тебе, получи! И ты! И ты тоже! И…
Рев мотора за дымовой завесой некоторое время назад стих, хотя я этого не заметил, поглощенный стрельбой по живым мишеням. Осознание ошибки пришло, когда полускрытый, словно тюлевой занавеской приземистый силуэт оглушительно загрохотал и засверкал вспышками, поливая окопы огнем из скорострельной пушки. Я едва успел укрыться и спрятать вместе с собой в нишу ружье и ППШ, как разрывы снарядов наверху засыпали меня комьями земли. Огонь был густым – снаряды и пули свистели так близко, что страшно было даже поднять голову. Но если я буду тут валяться, кто поможет Ивану? Да и жив ли он?

Я рискнул выглянуть. Едва заметный за дымом, танк поливал трассерами линию наших траншей. За ревом его огня стрекот «максима» был едва слышен, но он меня успокоил – значит Ерохин жив и воюет. Будет стыдно уступить ему!
Взгромоздив ППШ на бруствер окопа, я продолжил вести стрельбу. Цепь солдат тем временем стала еще ближе. Теперь нас отделяло не больше сотни метров. Я продолжал жать на спуск, пока не кончились патроны в магазине. Моя рука потянулась в нишу, и нащупала там магазин. Один. Черт, а патронов-то маловато…

Какое-то время ушло на то чтобы понять, как отстегнуть магазин и присоединить к оружию новый. Еще немного времени я потратил на то, чтобы разобраться с переключателем режима огня. И еще немного – чтобы научиться стрелять очередями не в небо над головой, и не в землю, а во врага. Автомат при стрельбе очередями вырывался из рук как живой, и с устрашающей скоростью жрал патроны.
– Nach vorne, Jungen! Tötet diese russische Schweine! – донеслось до меня. Ох ты ж ё-моё, они уже совсем рядом!
Невольно я запаниковал. У меня в магазине осталось едва ли больше тридцати патронов – на три-четыре хороших очереди. И всё. Гранат у меня нет. Если я сейчас побегу их искать, то немцы раньше доберутся до окопа и нашпигуют меня свинцом, либо забросают теми же гранатами. Так что, судя по всему, это капут.
Так глупо…

Я высунулся и дал очередь веером, чтобы зацепить хоть кого-то и ненадолго отсрочить свой конец. И отполз из ячейки в основной окоп – если будут забрасывать гранатами, так хоть попадут в меня не сразу. Улегшись на дно траншеи, я направил автомат в небо, в ожидании когда его заслонит фигура в сером мундире.
Наверху раздался топот. Я стиснул потную рукоять оружия. Блин, до чего же обидно всё-таки… Это получается что, я провалил практику? Или меня сейчас убьют по-настоящему?

Какие же всё-таки идиотские мысли лезут в голову…

– А-а, пидарюги, сучьи выродки! Нате, ловите подарок от дяди Вани, нах!
Где-то совсем рядом со мной заухали взрывы. Сверху посыпалась земля, запорошив мне глаза и рот. Отплевываясь, я захохотал – никогда еще ругань товарища не была для меня такой желанной.
Наверху слышались вопли немцев. Потом зарокотал пистолет-пулемет. Судя по звуку, Ерохину тоже приглянулся ППШ. Вскоре показался и он сам – перепачкавшийся в земле, с оружием на груди и торчащими из-за брючного ремня гранатами.
– А, вот ты где! Ты чего разлегся? Вставай, бой еще не закончен!
– Как не закончен? – удивился я, поднимаясь на ноги.
– А вот так! – Иван приложился было из автомата, но подумав, опустил оружие. – Эти-то отступают, но похоже сейчас опять попрут, если им конкретно ответку не дать. И танк ихний никуда не делся. Вон, гляди!

Я приподнялся над бруствером и посмотрел на поле. Совсем рядом с нашим окопом лежали свежие тела гитлеровцев. Рядом слегка дымились маленькие воронки от гранат – Ерохин забросал ими немцев, успев в последний момент.
– Ты чего их так близко подпустил? – спросил он.
– Да понимаешь… – я опустил глаза. – Понимаешь, тут… у меня патроны кончились, в общем.
– А поискать? А гранаты использовать? Эх ты, тормоз!
– А ты чего от пулемета ушел? – в свою очередь спросил я.
– Не поверишь, но у меня тоже патроны кончились! – мой друг рассмеялся. – Так что я взял автомат, гранаты и побежал к тебе, пока тебя тут на штыки не подняли. Но это неважно. Итак! – Ерохин указал на поле, где, отстреливаясь, отступала за танки поредевшая цепь немцев. – Этих мы вроде сделали, но есть еще их танк. У тебя тут есть поблизости какая-нибудь пушка, ампуломет, или хотя бы ружье противотанковое?

– Ружье? – я был всё еще под впечатлением того как меня чуть не убили, и с трудом успевал за мыслью друга.
– Да, противотанковое ружье! Из чего-то же подбили предыдущие девять танков? – Иван махнул рукой в сторону дымящихся остовов.
– Там вроде было, – я указал на ячейку, которую уже начал считать «своей». Ерохин улыбнулся.
– Отлично! А теперь помоги мне.

Со стороны поля вновь заревел мотор – танк пришел в движение. Глянув в ту сторону, я увидел, как его выкрашенный в серый с камуфляжными разводами силуэт выплыл из клубов масляного дыма. Над невысокой коробкой корпуса покачивалась маленькая башня с торчащей из лобовой маски пулеметом и тонкой длинной пушкой. Наверное, Pz.II или его модификация – в танках я не был силён.
– Быстрее! – Ерохин тем временем уже забрался в «мою» ячейку, и без церемоний отодвинув труп солдата в сторону, открывал ящик с патронами. Меня слегка покоробило то, как он обращается с телом еще недавно живого человека, но эта мысль исчезла под наплывом более насущных дел.
– Ты знаешь что делаешь? – спросил я, глядя как Иван поднимает ружье и ставит его на сошки дулом в сторону поля.
– Конечно. – Ванька-Смерть отвел затвор. – Дай патрон!
Я наклонился к патронному ящику, в котором лежали огромные, похожие на бутылки патроны для противотанкового ружья. Достав один, я протянул его Ерохину. Тот вложил его в казенник и с щелчком дослал в ствол. Я на всякий случай отошел назад.
– Ты приклад крепче прижимай, а то отсушит!
– Знаю, не мешай! – Иван дернул щекой, сжимая ружье. Медленно поведя стволом, он нацелил его на танк, помедлил, и нажал на спуск.

Ружье с резким отрывистым «Тумм!» изрыгнуло вспышку пламени. Ерохина оттолкнуло назад. От грохота у меня заложило уши.
– Хренасе! – Иван круглыми глазами посмотрел на меня и потер плечо. – Етить, ну и бандура!
– Ты попал?
– Хрен его знает. Дай еще патрон!
Танк с ревом катился по полю и постреливал из пулемета. Я торопливо извлек из ящика еще два патрона, протянув один из них Ерохину. Зарядив его, он снова приник к прицелу.
– Стреляй! – я занервничал, глядя как танк с каждой секундой становится всё ближе.
– Щас! – мой приятель оскалился и выстрелил. Сквозь грохот выстрела я услышал противный звук, словно сыгранный на гигантском ксилофоне, с которым пуля срикошетила от брони.
– Чёрт!
– Еще! – Иван требовательно протянул руку. Я вложил в нее патрон.
Ерохин зарядил ружье, выстрелил – и танк с визгом развернуло на месте. Я увидел, как у него сорвало с переднего катка гусеницу. Остановившись, он закрутил башней, отыскивая тех, кто его подбил – то есть нас.

– Твою мать!.. – сквозь вату в ушах я расслышал голос Ивана. Мой друг привалился к стене окопа, прижимая левую руку к плечу и страдальчески сощурив глаза.
– Что с тобой?! – бросился я к нему.
– Кажется, руку выбило, – Ерохин закусил губу и попятился из ячейки. – Братан, вставай на моё место, я отвоевался.
– Да я из нее стрелять не умею!
– Вставай, говорю! Я тебе патроны буду подавать.
Про себя ругаясь последними словами, я перебрался через ящик и взялся за рукоять противотанкового ружья. Она была мокрой и теплой – видимо от того что Ванька лапал ее потными руками. Стиснув ее правой рукой, я ухватился другой за приклад.
– Ща, погоди, – морщась от боли Ерохин встал слева от меня, и одной рукой отвел затвор, заряжая ружье. Вложив патрон и дослав его, он отпрянул, зажимая обеими руками уши. – Всё, хуярь!
Я изо всех сил прижал приклад к плечу и нажал на спуск. Крупнокалиберная винтовка оглушительно грохнула и сильно толкнулась в тело, однако отдача была вполне приемлемой. Единственное, что мешало – это громкий хлопок выстрела и яркое пламя на срезе ствола, скрывавшее цель.

– Мимо! – в ухо крикнул мне Иван. – Ниже бери!
Лязгнул затвор. Я расставил ног для устойчивости, прицелился – и обнаружил, что пушка танка повернута в нашу сторону. От испуга я поторопился с выстрелом и опять промазал.
– Ты, стрелок, мать твою растак! – орал Ерохин. – Этот урод сейчас из нас сито сделает, если мы копаться будем!
Он нагнулся за патронами к ящику. Я стоял, истекая холодным потом и глядел на танк сквозь прорезь целика. Счет шел на секунды.
– Быстрей давай!! – я сорвался на крик.
– Сейчас, – мой приятель с лязгом дослал патрон и закрыл уши. – Готово, стреляй!
Я прицелился в заднюю часть повернутого к нам борта и нажал спуск. И тут над моторными решетками танка взметнулись клубы жирного пламени.
– Есть!
– Еще не всё! Добивай его! – Иван уже не обращая внимания на боль обеими руками перезаряжал винтовку.

Вдруг пушка танка украсилась венчиком пламени. Поток осколочных снарядов с высоким стоном пронесся над нашими головами и разорвался где-то далеко позади. Их вой отозвался в теле волной ужаса – ноги стали ватными, а рубаху, казалось, можно выжимать. Я стоял, не помня себя от страха, вжав голову в плечи, и кажется даже зажмурился в ожидании того снаряда который нас таки убьет и закончит этот безумный день.
– Чего замер?! – на затылок обрушился крепкий удар ладони. – Огонь!
Опомнившись, я открыл глаза. Танк полыхал огнем из моторного отсека, а его пушка грохотала, стремясь поразить нас. Вражий наводчик взял слишком высоко, и теперь пытался исправить свою ошибку. Шквал металла над головой опускался всё ниже, обдавая нас горячей волной и заставляя шевелиться волосы на голове.

Выстрел!
И пушка танка наконец замолчала. Из смотровых щелей повалил дым. Наверху башни открылся люк и оттуда с воплем полез танкист.
– Еще!.. – задыхаясь, Ерохин судорожно дернул затвор, чуть не вырвав ручку противотанкового ружья у меня из рук. – Еще!.. Сожги эту сволочь!..
Еще выстрел – и вспышка у меня перед глазами. Одновременно с этим внутри танка на миг словно загорелся яркий прожектор, сверкнув из каждой щели и пробитой дырки боевого отделения. Потом грянул взрыв – и башня танка взлетела в воздух в облаке дыма, кувыркаясь и крутясь словно крышка от пивной бутылки. Когда она с глухим звоном грянулась оземь, у нас с Ерохиным под ногами вздрогнула земля. Над обезглавленным корпусом взорванного танка расцвел огненный тюльпан.

Стало тихо. Ветер с тихим шорохом нес по равнине пыль и черный дым. Издалека доносился треск и фырканье горящего танка. Уставшие и опустошенные нервным напряжением последних минут, мы молча смотрели на поле недавнего боя, над которым поднималось десять кривых дымных столбов. Никто из нас не в силах был нарушить молчание.
Я наконец разжал затекшую кисть и выпустил рукоять противотанкового ружья из пальцев. Посмотрев на товарища я увидел, что у него на лбу расплывается здоровенная шишка.
– Иван, а чего это у тебя на лбу?
– Чё? – Ерохин оглушено покосился на меня и потрогал лоб. – А… Это меня гильзой стукнуло.
– Какой еще гильзой?
– Ну… гильзой. От винтовки. Отлетела и стукнула.
– А… прости.
– Да ничего. Классно ты этого… уделал.
– Ага… Да и ты тоже ничего. Спасибо, что тогда, с гранатами…
– Фигня, сочтемся. Уже сочлись. Крутой выстрел! Ух как ты ему башню оторвал!
– Ну да! А ты прикинь, как они голосили, когда ты их гранатами захерачил!
– Да вообще ржака, блин! А помнишь…

Нас прорвало. Перебивая друг друга мы пытались рассказать друг другу о своих впечатлениях от этого боя, но у нас ничего не получалось. Кончилось тем, что после очередной порции бессвязных реплик мы просто взяли и расхохотались друг у друга на плече. Так закончился наш первый бой.
– Ладно… хе-хе! – вздохнул Ерохин утирая слезы. – Пойдем отсюда, а то как бы нас тут артиллерия снова не накрыла.
– Угу, – я подхватил автомат и повесил его себе на шею. – Двинули.

Выдалбливание в сухой земле ямы для братской могилы заняло много времени. Хотя мы были не одни – нам помогали Шурик с Серегой и двое легкораненых красноармейцев. Но всё равно, копать мы закончили только через два часа. Похороны были просты и незатейливы. На головы выложенных в один ряд в одном исподнем бойцов положили полотенца, с минуту постояли над ними в молчании, а потом в несколько лопат забросали яму землей.
Потом бойцы ушли на свой наблюдательный пункт – хотя на позициях никого не было, этот участок не собирались бросать без внимания. Мы же с Ерохиным и кибернетиками забрались в окопы и стали их прочесывать на предмет патронов, гранат и оружия. Шурик и Электроник поначалу без энтузиазма отнеслись к нашей затее, но наши доводы о том, что рано или поздно нам всё равно придется отбиваться от фашистов, их всё же замотивировали. Это занятие заняло весь оставшийся день до самой темноты, пока в сумерках уже стало невозможно что-либо разобрать без света.

Нарыть удалось немного. С огромным трудом вытянули из траншей пулемет «максим» с запасом патронов и пулеметных лент. Два пистолета-пулемета – один ППШ, и один ППД. Дюжина винтовок, от классических «мосинок» до самозарядных «токарей» и трофейных M98k. Одно ПТРД, то самое, из которого я с Иваном подорвал немецкий танк. И два ящика патронов, которые собирали по всем окопам, россыпью, в магазинах и пачках. Наверняка оружия было еще больше, но мы старались не привлекать внимания возможных наблюдателей на той стороне. Последней находкой был найденный где-то Ерохиным нераспакованный ящик с ручными гранатами. Всё это богатство мы скрытно вытащили из позиций и сложили в одном из пустующих домиков.

Наступил вечер. Сегодня по всему пионерлагерю не горел свет – то ли из-за порыва проводов, то ли из-за неработающей подстанции. Впрочем, Шурику с Электроником удалось запустить дизель-генератор в бомбоубежище под административным корпусом, поэтому с наступлением темноты мы все собрались там. Ольга Дмитриевна всё еще лежала в медпункте под наблюдением Виолы. Мы же сидели у «кулибиных» в мастерской за столом и коротали время за картами.
– Может, разнообразим? – сказал Электроник тасуя колоду.
– А что не так? – спросил я.
– Ну… – Сыроежкин отложил карты и подпер рукой голову. – Просто мы уже седьмой кон разыгрываем. Мне это кажется скучным, а вам, ребята?
Остальные поддержал его одобрительным ворчанием. Хотя и вправду, играть в дурака на пятьдесят две карты ввосьмером начинало приедаться. Проигравшим же было скучно вдвойне – играли мы на то, что в случае проигрыша игроки пропускают две партии (карт не хватало на всех).
– Может, в покер? – предложила Женя.
– А на что играть будем? – хмыкнул Ерохин. – На спички, что ли?
– А почему бы и нет? – обиженно насупилась девушка. – А то с этим подкидным дураком мы скоро сами дураками станем!
– Идея! – Электроник поднял указательный палец, привлекая всеобщее внимание.
– Как насчет использовать правила покера для совершенно новой игры? У меня есть задумка, но я хочу услышать что вы думаете об этом!
– Ну расскажи, – Иван пожал плечами и посмотрел на остальных. Вроде никто не возражал, хотя Женя выглядела снова обиженной от того что ее опять не стали слушать.

Электроник принялся объяснять правила. Как я понял, это было переложение правил комбинаций обычного покера на довольно хитрую систему обмена картами между игроками. Допускалось три круга обмена, при этом можно было тасовать и менять карты чтобы запутывать соперника. Для чего это было нужно, я так и не понял – всё равно ведь если быть внимательным можно будет забрать именно ту карту, которую выбрал. Хотя, видимо это были уже заморочки создателя игры, который наверное хотел тонкой психологии и блефа с тасованием.

В процессе объяснения Серёга успел меня дважды насмешить – один раз когда он вскинул палец и стал до уморения походить на какого-нибудь аллах-бабаха с пропагандистского ролика Исламского Халифата, только без балаклавы и зеленой повязки. Другой раз, когда он выдал фразу:
– Итак, во время игры противники три раза обмениваются картами, а потом вскрываются.
Я не удержался и вслух гыгыкнул.
– Что смешного? – нахмурился Сыроежкин.
– Ничего, всё нормально. Прости Эл, – я усилием воли согнал ухмылку с лица. Определенно стоило завязывать с тредами «засмеялся-проиграл», где в ассортименте были шуточки на тему суицида. – Так что, по сколько раздавать будешь?
– По шесть карт. Так хватит на всех, и не будет пересдач. Играем в четыре пары, и в три тура – сначала пять на пять, потом два на два и в конце один на один. Я участвовать не буду.
– Я тоже не буду. – Ерохин зевнул. – Что-то спать тянет. Наверное, я сейчас к себе пойду.
– Мне тоже не хочется, – сказал я. – Тем более что я в покере правил не знаю.
– Стойте! – Электроник увидел как потенциальная аудитория его игры разбегается и испугался. – А кто же тогда играть будет?
– Не знаю. – Иван поскреб щетину. – В крайнем случае позови Толика, он вроде где-то поблизости обретался.
– Какого еще Толика?
– Обычного. Лысого, – Ерохин еще раз зевнул, прикрывая рот. – Ладно, я пошел, всем спокойной ночи.
– Постой! – Сыроежкин было встал чтобы удержать его от ухода, но широкая спина Ваньки-Смерти уже скрылась за дверью. – Ну ё… ты-то хоть остаешься, Семен?

Играть мне не хотелось. Хотя, какие еще могли быть альтернативы? Плеер я уже заслушал до дыр, читать было нечего, а скроллить имиджборды не было никакой возможности. Спать тоже не хотелось.
– Хорошо, я остаюсь.
Электроник улыбнулся.
– Тогда приступим к подбору пар!

– Сергей, подожди минутку! Я сейчас отлучусь, без меня не начинайте! – Алиса поднялась с места и пошла к двери. – Семен, выйдешь на пару слов?
Я поднял голову и встретил взгляд Двачевской. Взгляд опасных светло-карих глаз. Алиса явно что-то задумала, и это было связано со мной.
Я встал и вышел вслед за девушкой. Алиса прошла по коридору подальше от комнаты где сидела наша группа и поманила меня пальцем. Я насторожился.
– Что ты хочешь?
– Пари. – Алиса хитро улыбнулась, в ее глазах играли веселые искорки.
– Пари? – переспросил я. Улыбка на лице Двачевской стала шире.
– Ага. Спорим, что ты проиграешь!
– Ну а я спорю что проиграешь ты, – хмыкнул я, настораживаясь еще больше. – На что спорим?
– А вот на что… – Алиса прикусила губу, явно задумывая что-то коварное. – Если выиграешь ты, то я перестану тебя подкалывать. Совсем.
– А если нет?
– А вот если нет, то… Я скажу всем, что ты подглядывал за мной, пока я переодевалась, и…
Девушка дерзко посмотрела на меня в упор и расхохоталась от души.
– И лапал, вот!

Вот же хулиганка! Глядя на нее, я сжимал прикушенные губы, боясь рассмеяться. Ну и придумала, ну и хитрунья! Только как она собирается осуществить свою месть – к каждому будет подходить и говорить как я ее щупал? Или построит всех на линейке?
Неожиданно для себя я понял, что мне почему-то нравится эта идея. Пари принимается! Хотя бы для того, чтобы посмотреть как она осуществит свою угрозу!
– Идет! – я протянул руку.
Алиса удивленно посмотрела на меня – похоже она ожидала, что я откажусь. В ее взгляде проскользнула нотка уважения и того куража, который заставляет своротить горы и идти на самые безумные поступки.
– Ну тогда держись, Семен! – она хлопнула меня по плечу, рассмеялась еще раз и убежала.

Во что я ввязался?
Качая головой, я пошел вслед за ней. Когда я вошел в комнату, все уже сидели за отдельными столами. Над столом с закрепленным на нем фрезеровальным станком был вывешен список участников и кто с кем играет.
Играло восемь человек. Мне выпало играть с Леной. Получается, если бы я победил в этой партии с ней, то мне нужно было выиграть еще раз чтобы пройти в финал и утереть рыжей хулиганке нос. Но это если я захочу выигрывать.

Лена сидела за столом и смотрела в одну точку. От меня не укрылось, что она чем-то огорчена.
– Всё хорошо?
Девушка подняла взгляд от столешницы и посмотрела на меня. Взгляд был тоскливый, словно у ребенка, которого обозвали плохим словом и отобрали любимую игрушку. У меня кольнуло сердце.
– Ничего… – Лена выдавила вымученную улыбку. – Начнем играть?
– Начнем, – я на время затолкал свою тревогу вглубь души. Мне ведь нужно задать жару одной рыжей хулиганке?
Или лучше будет отдать победу Лене? Может, это хоть как-то ее утешит. Да и что мне победа – или вернее, что мне пари и угрозы Двачевской?
Итак, решено. Главное чтобы рандом не подвел, и сама Лена сумела воспользоваться выпавшим ей шансом.

Карты выпали неплохие. Однако я твердо решил слить партию и не стал мешать Лене вытаскивать девятку из попавшейся мне двойки. В итоге когда мы вскрыли карты, у нее оказалась тройка девяток, а у меня – ничего.
Я улыбнулся.
– Спасибо за игру.
Лена покраснела от смущения и бросила короткий взгляд мне за плечо. Я встал и пошел к выходу. Однако уже выходя из комнаты, я оглянулся и перехватил на миг скрестившиеся, словно лазерные лучи, колючие взгляды Двачевской и Лены. Затем Алиса посмотрела на меня, и в ее глазах я прочел тревогу, гнев – и непривычную робость.

Похоже, не все ладно в датском королевстве…
Я закрыл дверь и пошел по коридору к лестнице наверх. Будет не лишним немного прогуляться перед сном – в бункере было слишком душно. Заодно и развеюсь.

Тихо. Прохладно. Темно – только слабый свет от лунного серпа в небе. В принципе, даже хорошо, что освещение не горит. При электрическом свете пионерлагерь выглядел слишком обыденно. Сейчас же, когда наверху светила только задрапированная облаками луна, аллеи лагеря выглядели таинственно, словно служа иллюстрацией и фоном для мистической истории, и сейчас на них должно было развернуться нечто захватывающее.

Я шел по лагерю, получая от прогулки неподдельное удовольствие. Мысли крутились вокруг недавнего турнира. Отдельное место в них занимали спор с Алисой, мой проигрыш и особенно – те взгляды, которыми девушки обменялись перед моим уходом.
Неужели они соперничают? Причем из-за меня? Я готов был рассмеяться от этой мысли – кому я могу быть интересен? Типичный сыч, в свои двадцать один с копейками год успевший потерять интерес практически ко всему и тянущий жизнь как жевательную резинку – кому я нужен? Да еще как парень?
Однако чем больше я об этом думал, тем больше осознавал, что факты обстоят именно так. Алиса и Лена… ну, не то чтобы «втюрились», но я им интересен. Настолько, что меня даже готовы ревновать одна к другой. Интересно еще как долго это длится – те два дня, что мы здесь находимся, или это еще с той поры когда мы учились в университете?

Я вдруг понял, что практически ничего не знаю ни об Алисе, ни о Лене. Да, одна из них пацанка, а другая – скромняша-тихоня, но этим мои познания и ограничиваются. А вот в каких они отношениях, как давно они знают друг друга, всё это для меня – темный лес. Пожалуй, стоит на эту тему поговорить с Леной… только обставить это поделикатнее, чтобы та не решила вдруг будто я через нее пытаюсь узнать о ее сопернице. Когда-нибудь потом.

До меня донесся звук – будто чем-то взмахнули в воздухе. Через минуту он повторился – и на этот раз сопровождался звонким ударом, как будто кто-то бьет ракеткой по воланчику. Я огляделся, потом посмотрел в ту сторону откуда раздавался звук. Передо мной были спортивные площадки – поле для мини-футбола, турники, огороженное сеткой пространство для волейбола, бадминтон…
Звук шел именно оттуда. На бадминтонном поле кто-то был.

Я решил подойти поближе. Обойдя заросли кустов, я вышел на площадку между соснами и увидел девушку в пионерской форме с ракеткой в руках. Вот она повернулась, и в свете луны чуть блеснули выкрашенные в фиолетовый цвет волосы, уложенные в хвостики. Сейчас они казались почти черными.
Лена. Упражняется в бадминтон. Меньше всего я ожидал встретить ее. Хотя почему бы и нет – в бункере душно, снаружи свежо, самое подходящее время для прогулок под луной.

– Лена! – я помахал рукой. Девушка обернулась и посмотрела на меня.
– Привет, Семен, – ее голос звучал немного устало.
– Привет еще раз, – я подошел к ней. – А что ты делаешь?
– Да вот… упражняюсь. – Лена посмотрела на ракетку в руках, и покраснела, будто я застал ее за чем-то неприличным.
– Любишь бадминтон?
– Не то чтобы… – она смутилась еще больше. – Просто захотелось размяться. А здесь я только ракетку и воланчик нашла.
– И как, получается? – спросил я. Девушка вздохнула:
– Не очень… Непривычно мне. До этого я играла в бадминтон, только давно. А здесь еще и воланчик летает как-то странно. Словно тут физика другая…
– Ну, мы же в игре, – сказал я. Лена чуть заметно улыбнулась.
– И правда… Даже верится с трудом, верно?
– Верно, – признался я.
Лена снова подняла ракетку, и подкинув в воздух воланчик, попыталась ударить по нему. Затем подняла его из-под ног и попыталась снова. И еще раз. Откровенно говоря, выходило у нее плохо.

– Дай-ка мне, – мне надоело стоять столбом. Я взял ракетку и волан у девушки, подбросил его в воздух и с размаху ударил по нему. От моей добросовестной подачи воланчик улетел далеко в темноту между соснами, где сумрак сгущался особенно сильно.
– Ой, – я в растерянности прикусил ноготь мизинца. – Прости. Есть еще?
– Нет… – Лена покачала головой. – Я только этот нашла, который ты…
– Ага, – я закусил губу, в душе обзывая себя остолопом. – Пойдем поищем его?
– Может, не стоит? – девушка посмотрела в темноту за пределами площадки, и мне показалось, что она дрожит.
– Да ладно, там нет ничего страшного, – я попытался успокоить ее. – Мы же вместе пойдем?
– Да, но…
– Не бойся! – я ободряюще улыбнулся. – Пошли поищем!
– Ну, если только с тобой… – Лена смущенно улыбнулась и неуверенно протянула мне свою руку. Я взял ее, и мы вместе вышли с площадки.

Мрак за пределами бадминтонного поля был еще гуще, чем казалось со стороны. Я шел сквозь заросли ежевики, ведя за собой Лену и осматривая землю и кусты в поисках воланчика. Пройдя эти колючие кущи насквозь, мы вышли на маленькую поляну, окруженную молодыми соснами. Земля была усыпана ковром из порыжевших иголок.
В ночной тишине где-то совсем рядом раздался крик совы. Лена ахнула и прижалась ко мне, обхватив руками.
– Ты чего? – опешил я и оглянулся через плечо. Лена прижималась щекой к моей спине и часто дышала, обдавая спину под гимнастеркой волнами горячего воздуха. Ниже, на уровне ее груди, в меня вжималось что-то мягкое, теплое и удивительно гладкое. Я почувствовал, как по спине побежали мурашки.
– Ничего… – тихо прошептала Лена. – Просто мне… жутко.
– Всё в порядке, – я прижал ее руки к себе ладонью. – Это просто сова.
– Д-да, – она подняла голову и посмотрела мне в глаза, не отнимая рук от моего тела. Я поднял вторую руку и аккуратно погладил пальцем по её щеке. В душе появилось очень хорошее и сильное чувство. Я почувствовал, что мне дорога эта девушка, пусть даже до того я с ней особо не общался. Мне хотелось защищать ее от любых опасностей, утешать, успокаивать… А еще чтобы она не убирала своих нежных рук и продолжала вот так стоять, обнимая и прижимаясь ко мне.

Посмотрев по сторонам, я увидел на дереве маленького совёнка. Он глядел на нас своими желтыми блестящими глазками с ветки, и сжимал в когтях воланчик. Тот самый, который я запульнул в чащу.
– Смотри! – я указал Лене на птицу. Девушка выглянула из-за моего плеча.
– Ой! – ахнула она. – Он такой милый!
– Ага, – согласился я. – И он совсем не страшный.
Девушка молча кивнула, и обхватила меня руками еще крепче. Я наклонил голову к плечу, чтобы коснуться своей щекой ее щеки и закрыл глаза. Казалось, вселенная замерла – были только я и Лена, стоящие на поляне в лунном свете. И еще эта птичка на ветке с воланчиком в лапках.

Совенок гулко ухнул.
– Сейчас, подожди секунду, – я осторожно выбрался из объятий и шагнул к дереву, где сидела птица. Совенок не стал улетать при моем приближении, только крепче сжал волан в когтях. Взяв его пальцами, я покачал его и вынул у птицы из лап.
– А он совсем не боится, – я подошел к Лене и взял ее за руку. – Держи свой воланчик.
Девушка улыбнулась и прижалась к моему плечу. Мы замерли, держа руки друг друга и слушая тишину в лесу вокруг нас.
– Спасибо… – прошептала Лена. – Сём… мне холодно. Давай пойдем в лагерь?
– Пойдем, – согласился я. Мы повернулись и направились обратно по своим следам. Вскоре мы вышли обратно на бадминтонную площадку.
– Я к себе в домик, – сказала Лена. – А ты?
– Я наверное тоже, – ответил я. – Спокойной ночи, Лена.
Девушка улыбнулась, и сжав мои пальцы в последний раз, отпустила руку.
– Спокойной ночи, Семен!

Она убежала по аллее. Я посмотрел ей вслед, и пошел по той же дороге, что и она – наш с Ерохиным домик был в той же стороне.
Накопившаяся в теле усталость мешала идти и мыслить адекватно. За этот день случилось очень много всего, чего не случалось со мной в прошлой жизни – и возможно, не случилось бы никогда. Голова была переполнена впечатлениями. Мысли бродили за пределами черепной коробки, и не было желания заниматься ни анализом ситуации, ни тем более самокопанием. Но буду честен с самим собой – сегодня я делал то, что мне было лень делать задолго до этого. Я жил.

Именно жил, а не существовал – пусть даже внутри виртуальной реальности.

Ерохин давно спал на своей койке. Стараясь не потревожить его, я тихо прошел к своей кровати, разделся и лег. Всё вокруг выглядело таким мирным, и не верилось, что в этой тихой обители может быть боль, кровь, смерть…
Только лежащий на столе и блестящий металлом в свете луны автомат служил единственным напоминанием о войне. Я протянул руку и провел пальцем по холодной стали ствольной коробки. После чего завернулся в одеяло и закрыл глаза.

Отдохнуть за ночь не удалось. По комнате гуляли сквозняки из разбитого окна и я ворочался под тонким одеялом, даже сквозь сон ощущая ночную прохладу. В итоге утром я проснулся невыспавшимся, разбитым усталостью, и вдобавок голодным. Хотя логично – вчера я не успел поужинать.
Вылезать из-под одеяла на холод не хотелось. Я покрутился в кровати, и поддернул штору так, чтобы солнце за окном не так сильно било внутрь. Судя по будильнику на столе, сейчас было восемь утра. По внутренним ощущениям – тоже. Ерохин, естественно, еще спал. Я посмотрел на него, закутавшегося в покрывало и сопящего в подушку, на висящую на спинке кровати гимнастерку и шаровары, комплект старой белой формы под кроватью и лежащий сверху ППШ с запасным магазином. И наконец – на свой автомат, смотревший со столика стволом в сторону окна.

Хотелось спать, но ворчание голодного желудка не давало мне заснуть, да и холод мешал. Пришлось всё же выползти из кровати и со скрипом суставов натягивать на себя одежду. Надев униформу и ботинки, я повесил оружие на грудь и хрустя осколками стекла на полу (прибрать в доме после вчерашнего артобстрела как-то никому не пришло в голову) подошел к шкафу. Кажется, там было зеркало, хотя со всеми этими происшествиями я бы не был слишком удивлен, если его тоже расколотило.
Откинув дверцу шкафа, я уставился на своё отражение.
Нормальный такой парень. Как фотокарточка из старого альбома.
Лицо, правда, невыразительное, глаза скрыты за отросшей челкой. Но военная форма и автомат это отчасти компенсируют.
Кто-то сказал, что оружие облагораживает человека. Или мундир?.. Неважно. Факт был в том, что сейчас я выглядел гораздо лучше себя прежнего. Вот только надо кое-что поправить…
Я встал прямо, оправил мешком висевшую гимнастерку и взяв со стола ремень, подтянул им туловище. Вот теперь другое дело. Надо только еще взять пилотку, плащ-палатку и обмотки для дополнения образа солдата-освободителя.

Отсалютовав автоматом самому себе, я тихо хихикнул. На «освободителя» я пока не тянул. Надо было хотя бы побриться – недельная щетина могла быть к лицу лохматому и сутулому мне как завсегдатаю имиджборд, но чтобы соответствовать образу советского воина, надо было сначала привести себя в порядок.

Грустно вздохнув, я закрыл шкаф. Интересно, почему в зеркале был тот я, которым был все эти годы? Неужели я в таком виде ехал в лагерь и даже был снят для «слепка» в виртуальной реальности? Или просто моя психика подсунула тот образ, в котором я привык себя видеть? Досадно. До сих пор я не сильно заботился о том, как выгляжу в глазах других, но сейчас, когда я смотрел на себя в зеркало, меня покоробило то что я там увидел. Мне захотелось, чтобы на меня смотрел не типичный патлатый дрищ из сычевальни, а некто более красивый, мужественный, уверенный… А для этого нужно было меняться, причем прямо сейчас, начиная с этой минуты. К сожалению, бритвы с баллончиком пены поблизости не лежало, а то бы сбрил всю эту колючую растительность…

Выйдя из домика, я развел руки в стороны и крепко, со вкусом потянулся. Сняв с шеи ремень ППШ, я побежал по аллее в сторону умывальников, держа оружие в руке. Ноги сами находили дорогу, и бежать по утренней свежести было легко. С неба светило яркое солнце, но в тени промеж деревьев всё еще висел туман. Лучи солнца пробивали его, создавая очень красивый пейзаж утренней аллеи. Жаль, что у меня не было фотоаппарата, чтобы заснять эту красоту.

Добравшись до монумента из кафеля и потускневшего металла, я прислонил автомат к тумбе умывальника, следя за тем чтобы не плюхнуть его спросонья в натекшую мокрую грязь. После чего снял гимнастерку и начал умываться. Вода была ледяной, но для меня это было даже плюсом – быстрее проснусь. Сполоснув руки и лицо, я сложил ладони чашечкой и подержал их под краном, чувствуя как пальцы сковывает убийственный холод, потом собрался с духом – и опрокинул воду на голову.
– А-а-а-а-а!!!
Содрогаясь и стуча зубами, я отпрянул и начал ожесточенно растираться руками, чтобы вернуть хоть малую частичку тепла. Но мазохист во мне уже пробудился и вовсю командовал. Так что я нагнулся над краном, и внутренне ужасаясь тому, что делаю, сунул голову под холодную как лед струю.

Хорошо хоть в округе никого. А то бы я повеселил народ, прыгая вокруг умывальника, сверкая вытаращенными глазами и ругаясь на неведомом языке. Брррр, до чего же холодная вода, такой только фашистов пытать!
Освежившись, я поплескал себе на торс, и за неимением полотенца, растерся своей же гимнастеркой. После водных процедур мне стало гораздо легче – голова уже не делала попыток выпасть в /dev/null, и сам организм чувствовал себя достаточно сносно. Одев рубаху и застегнув пуговицы, я повесил на шею ремень автомата и присел на тумбу умывальника, глядя как солнце искрится в огромной луже под ногами.

Итак, чем бы заняться?
В принципе дел, которые нужно было сделать, было порядочно. Надо было посмотреть трофейное оружие, разобрать и почистить его, и рассортировать патроны к нему. Надо было узнать, что случилось с электросетью – свет в лагере так и не горел, и чинить его, судя по отсутствию бригады монтеров никто не собирался. Да и нужно было хотя бы навести порядок в собственном домике – подмести пол от мусора и битого стекла и заделать чем-нибудь окно. Но сперва позавтракать – желудок без устали напоминал о пустоте внутри, требующей заполнения. А потом уже и заняться делами, благо что впереди весь день. Итак, на завтрак!

Я встал с умывальника, и подхватив автомат, пошел к столовой. По пути никого не встречалось. Подойдя к зданию, я заметил что возле него непривычно тихо и безлюдно, а спустя еще полминуты уперся в запертые двери. Обойдя столовую, я заметил что задний вход всё так же закрыт – причем на обломанный мною позапрошлой ночью ключ.
Вспомнив свою проделку и наш с Алисой поздний ужин, я было улыбнулся, но более прагматичные мысли прогнали из головы всё веселье. Это что же получается – если столовая заперта и в ней никого нет, то кто тогда нас кормить будет? Возникла шальная мысль вломиться в столовую и поискать в кладовке кефира с булочками, но я ей не поддался. Не потому что боялся попасться кому-то на глаза (ведь было раннее утро, и вряд ли меня кто-то увидел), а потому что мне это казалось некрасивым – воровать еду. Ведь я бы украл, по сути, у своих товарищей, к которым за прошедшие дни уже успел привязаться больше чем за время, проведенное в универе.

На ум пришло воспоминание о том, как мы вчера волокли к медпункту полевую кухню. И тут меня осенило – ведь в лагере нет напряжения, а плиты в столовой были только электрическими! Значит, готовить еду будут именно на этом прицепном котле, и искать себе завтрак следует именно там. Так что следует идти туда.
Напоследок я поскреб торчащий из замочной скважины обломок ключа. Вытащить его как-нибудь, что ли? А то взял, заклинил замок, если кого изнутри поймают – так уже и не вырвется. Хотя, какое мне дело до этого…
Отойдя от двери, я поспешил к медпункту.

Подходя к тому месту где был наш лазарет, я почувствовал как оттуда тянет дымком и вкусными запахами. Почуяв их, я облегченно вздохнул и прибавил шагу. Вскоре из-за деревьев показалось приземистое деревянное здание с развевающимся над ним белым флажком с красным крестом. Напротив веранды на траве стоял прицеп-кухня, возле которой орудовала большая тетка в белом фартуке и колпаке – похоже, повариха. Да, точно, я ее видел вчера, когда мы тащили этот прицеп от столовой к медпункту.
Похоже, я пришел как раз вовремя. Возле «кухни» стояло несколько выздоравливающих бойцов с мисками и котелками. Другая тетка в фартуке, помоложе и постройнее первой, разливала из бака какую-то жидкую кашу. Поодаль сидели на траве те, кто уже получил свою порцию. Среди них я увидел знакомого старшину.

Все, кого я видел, подходили к котлу со своей посудой, а у меня не было своей тарелки. Но оглядевшись по сторонам, я заметил лежащую под кустом побитую алюминиевую миску с лежащей в ней ложкой. Владельца поблизости не было, так что я подобрал тарелку, потом сбегал с ней к умывальникам и отмыв, вернулся. Повара как раз заканчивали раздачу, когда я подошел к ним.
– Здравствуй солдатик! – улыбнулась повариха, когда я протянул миску. – Каши хочешь?

Солдатик? Ах да, я же в военной форме и с оружием…
– Конечно хочу! – я натянул на лицо самую приветливую из улыбок. – А какая каша?
– Пшенная, милый, – тетка протянула руку к моей миске. – Ну, подставляй посуду!
Мне наложили полную тарелку какого-то серовато-бурого варева, добавив сверху маленький ломтик масла. Но пахло вкусно, и я отказываться не стал, тем более что альтернативы не было. Приметив стоящий в сторонке стол с одиноко сидящим за ним человеком, я пошел туда.

За столом сидела наша кураторша. Перед ней стояла тарелка с той же кашей и стакан компота. Лицо Ольги было замотано бинтами, оставлявшими лишь узенькие щелочки для глаз и рта. Она медленно ковырялась ложкой в каше, не поднимая глаз.
– Доброе утро, Ольга Дмитриевна! Можно к вам? – я поставил свою тарелку на стол.
Ольга на секунду подняла на меня взгляд – и опустила обратно.
– Садись, Семен.
Я поискал, на что можно было присесть, и увидел под столом табурет. Вытащив его, я стряхнул с него пыль и сел за стол.
– Как вы себя чувствуете, Ольга Дмитриевна?
– Хорошо, – нейтральным тоном ответила она.
Разговор не клеился, поэтому я не стал продолжать его, вместо этого приналёгши на пшенную кашу с маслом. Быстро покончив с тарелкой, я облизнул ложку и положил ее в карман – собственный столовый прибор был необходим. Идти после завтрака никуда не хотелось, и я подперев голову рукам уставился на клубящиеся вдалеке за крышей медпункта облака. Те медленно скользили по небу, рассыпаясь и под ветром принимая новые и новые формы. Совсем как настоящие…

– Ольга Дмитриевна, можно задать вопрос?
– Конечно, – прежним безразличным тоном ответила преподавательница.
Я вздохнул, обдумывая пришедшую мне на ум мысль, которую мне давно хотелось прояснить. Был шанс, что мне не захотят ничего рассказывать, но попробовать стоило.
– Ольга Дмитриевна, что вы знаете о проекте «Совёнок»?
Ложка, которой Ольга собиралась зачерпнуть очередной кусочек каши, зависла в воздухе. Наша руководительница по практике неподвижно сидела, глядя в тарелку. Я уже хотел повторить вопрос, когда она заговорила.
– Как ты его назвал? – медленно произнесла Ольга Дмитриевна, не поднимая взгляда.
– «Совёнок». Этот пионерлагерь. Место нашей практики, куда нас прислали. Что вы о нем знаете?
– Нет, как ты его назвал? – впервые за время разговора кураторша подняла голову и внимательно посмотрела на меня.
– Проект «Совёнок». Как-то эта затея ведь должна называться, не так ли?
Ольга медленно кивнула, погруженная в свои мысли. Я смотрел на нее со всё возрастающим интересом. Наконец не выдержав, я спросил:
– Итак?

Ольга Дмитриевна мешала кашу ложкой, глядя в одну точку. Наконец она посмотрела на меня. В ее взгляде была задумчивость и некоторая неуверенность:
– Я знаю немного, Семен. Этот… проект, как ты его назвал, стартовал в нашем университете не так давно, в этом году. Наш декан является контролером его проведения в нашем вузе, но как я слышала, он проводится не только у нас. Еще в ряде учебных заведений по России, его кураторами являются как люди из МинОбра, так и из МинОбороны. Когда он стартовал, мне неизвестно, но кажется, сразу после начала войны на Украине и в Литве.
– То есть, уже целых десять лет? – удивился я. Ольга кивнула.
– Да. Так мне сказал Анатолий Игнатьевич. По его словам, он уже десять лет сотрудничает со специалистами из «Совёнка».
– Ну хорошо, а какова его цель?
– Патриотическое воспитание молодежи, – преподавательница пожала плечами и едва заметно улыбнулась под слоем бинтов. – Мотивирование выпускников современных вызов служить своей стране. Об этом говорили еще на линейке перед началом, ты забыл?

– Слушай, а ты откуда во всём этом разбираешься? – спросил я, глядя как Шурик копается в издырявленном осколками трансформаторном щите. – На монтера ты не похож.
– Да у меня папа двадцать лет мастером-электриком в горсвете проработал. Он и меня привлечь хотел, я даже один год в техучилище отучился на монтера. Правда, с тех пор много времени прошло, но я еще кое-что помню. Дай-ка тестер.
– Эту здоровенную коробку со шкалой и двумя проводами?
– Угу, её.
Я достал из ящика черный агрегат с рядами дырок на корпусе (как же он был непохож на современные компактные мультиметры!) и протянул его Шурику. Тот принял ее руками в резиновых перчатках и принялся колдовать над щитком, по очереди касаясь им медных контактов внутри. Судя по тому, как его лицо становилось всё более хмурым, дело не ладилось.
– Ну что там? – спросил я.
– Да хреново всё! – Шурик с досадой отбросил провода и посмотрел на тянущиеся от щитка к потолку толстые кабели. – Видишь, какое тут решето? Напряжения даже на входных контактах нет. Мне кажется, где-то еще провод осколком перебило. И переключатель весь раскурочило, придется выдирать то, что от него осталось и ставить «сопли», чтобы хоть как-то питание восстановить.
– Так хорошо же, не надо мучиться и отключать напряжение для ремонта. Разве нет?
– Я знаю, но если мы не узнаем что случилось со входом, то наша работа тут будет без толку! – Шурик сердито пнул лежащие на полу обломки. – Сейчас давай прозвоним кабели входа, а там уже поглядим, что можно сделать. Я тут сам справлюсь, а ты иди и осмотри визуально провода снаружи на предмет обрыва, хорошо?
– Ага.

Я вышел через пролом в стене подстанции и вздохнул. Похоже, работа оказалась серьезнее, чем казалось до этого. После завтрака на меня вдруг напала лень, и уже не хотелось ничем заниматься, но раз дал обещание помочь, то надо его выполнить. Пусть даже желания играть в электрика совсем не осталось. Никогда не любил ковыряться в электронных потрохах, а там, где может долбануть током – тем более.

Подстанция располагалась на окраине пионерлагеря, возле самого забора, и представляла собой невзрачное одноэтажное здание из кирпича. Один угол его был обвален попаданием снаряда – из-за которого мы собственно и явились сюда. Из слухового окна тянулись кабели, по пути перехваченные доской с рядом керамических изоляторов, от здания – к деревянной опоре линии электропередач, и далее цепочкой от столба к столбу по заросшей травой и низким кустарником равнине. Рядом с невысокими столбиками и тянущимися по ним нитками электросети, проведенными к пионерлагерю, исполинами возвышались в небо решетчатые мачты междугородней ЛЭП, которая тянулась по равнине в обе стороны от горизонта до горизонта.
Забавно, но до этого момента мне было некогда думать о том, откуда и куда тянутся эти провода на высоких вышках вдоль шоссе за пределами больших городов. Теперь я неожиданно заинтересовался этим. Нет, мне в теории было известно что линии электропередач тянутся к подстанциям местного значения, после чего ток распределяется среди потребителей, а тянутся они от распределительных станций, куда поступает ток большого напряжения от распределительных воздушных линий электропередач, которые в свою очередь тянутся от других станций, снабжаемые магистральными ЛЭП, которые…

Здесь мои знания об электроснабжении становились туманными. Я только знал, что линии электропередач могут тянуться очень и очень далеко, прежде чем энергия с электростанции по ним дойдет до конечного потребителя – до сидящего за компом меня, к примеру.
А насколько далеко тянется этот мир?
Пока что мне удалось побывать только в двух, если можно так выразиться, «локациях» – в самом Совёнке и на расположенном рядом аэродроме. А сколько здесь еще может быть мест, которые можно посетить? И будут ли они такими же впечатляющими?
Я вдруг понял, что хочу исследовать этот мир. Это меня крайне удивило – я, домосед с самого рождения, внезапно не хочу окукливаться в своей зоне комфорта, как это всегда было раньше, а наоборот, мне хочется узнать про это место и его обитателей во всех деталях! Положительно, этот лагерь странно влияет на меня. Хотя я уже не был уверен, так ли это плохо для меня на самом деле – ведь всю предыдущую жизнь я страдал от того, что к совершеннолетию потерял интерес ко всему, что происходило вокруг…

– Семен! – из дверей подстанции выглянул Шурик. – Ты там посмотрел, что с проводами?
– Что? – я вернулся из мира размышлений. – А… Да, конечно! Эм… Кажется, всё нормально.
– Тогда какого черта напряжения нет?
Шурик поморщился, посмотрел по сторонам, и взмахнул рукой:
– Так вон же обрыв! Ты куда смотрел, Семен? Я так и знал!
– Что ты знал? – раздраженно переспросил я. Всегда неприятно, когда замечают твой промах, да еще и говорят об этом вслух.
– Что обрыв на самой линии! – Шурик выругался, что выглядело слегка комично для типичного ботаника в очках. – Теперь придется вручную кабель ставить, а он под напряжением… Семен, нам штанга из диэлектрика нужна!
– Где мы сейчас ее найти можем? А главное – зачем?
– Ей можно подцепить повод и с ее помощью соединить место обрыва! В подстанции я что-то типа муфты соединительной видел, сейчас мы ее прицепим к оборванному кабелю, а потом воткнем тот, что под напряжением. Короче, Семен, ищи любую сухую длинную и прочную жердь, а я что-нибудь придумаю.

С этими словами Шурик скрылся в здании подстанции. Ворча под нос что-то вроде: «И во что я ввязался?» я побрел по заросшей травой тропинке в сторону лагеря – искать «штангу из диэлектрика». Впрочем, оная обнаружилась в первой же куче хвороста.
Когда я вернулся, волоча за собой здоровенную жердину, Шурик сидел на пороге и прикручивал к силовому кабелю какую-то железную штуковину – видимо это и была соединительная муфта. Услышав мои шаги, он поднял голову и воскликнул:
– А, вот и ты! Принес? Хорошо, теперь пошли цеплять обрывок.

«Цепляние обрывка» продолжалось минут двадцать. Шурик никак не мог попасть концом кабеля в узкую дырку муфты, а если попадал – то спустя миг кабель вылетал оттуда с треском и пусканием искр, от которого мы шарахались в стороны. Когда уже наше терпение было на исходе, кабель наконец застрял в муфте и звучно закоротил, приварившись к железяке.
– Звиздец, – Шурик отбросил жердь с насадкой в сторону и приложил ладонь к лицу. – За такое дисквалифицируют и с работы выгоняют. Пошли Семен, теперь надо предохранители ставить. Хорошо что я их выдернул, а то бы наверняка сожгли всё к чертям.
– Угу…
По сравнению с предыдущей задачей это не составило особого труда – нужно было только расставить обмотанные промасленной бумагой кубики с контактами по их гнездам. Когда это было сделано и на контрольном щите загорелся зеленый огонек, Шурик устало вздохнул.
– Всё, дело сделано. Можно уходить.

Мы вышли из подстанции и Шурик аккуратно притворил за собой дверь (хотя зачем это надо было делать при наличии здоровенной дыры в стене, я так и не понял). Возле входа стояла старая, но уютная деревянная скамейка, так что мы расположились на ней. С неба весело светило не по-утреннему яркое солнце, и уходить после целого часа восстановительных работ никуда не хотелось.
– А чего ты с собой винтовку носишь? – спросил я, глядя как Шурик проверяет крепление ремня на своем оружии.
– Да вот, решил с тебя и Ерохина пример взять, – ухмыльнулся Шурик. – Да и вообще, в связи с последними событиями ствол лишним не будет.
– А почему СВТ? Мог бы и ППШ взять.
– Не, он мне слишком тяжел. С запасными магазинами почти восемь килограмм весит. А у винтовки Токарева при той же массе магазины гораздо легче и стрелять из нее проще. И штык снимать можно без дополнительной пристрелки. Если бы мы на том поле «шмайссер» нашли с патронами, то я бы его взял.
– Даже так, – удивленно хмыкнул я. – Откуда ты столько знаешь об оружии?
– Я еще до университета оружием интересовался. С другом моим, Серегой, на исторические реконструкции ездил. Так что и в теории хорошо знаю, и в руках подержать успел.
– Не знал. Прикольно… А Электроник что, тоже реконструктор?
– Ну да, типа того, – Шурик пожал плечами. – Вообще мы еще со школы знакомы, в одном классе учились. Даже в одно и то же ПТУ поступали, только я на электрика, а он на робототехнику пошел. Всё хотел детскую мечту осуществить и робота построить, да только не вышло – после первого года мы оттуда исключились.
– Мда… А почему ушли?

Шурик вздохнул:
– Перспективы. Точнее их отсутствие. Я когда на практику после первого курса пошел, начал узнавать где кому сколько платят на этой профессии. Знаешь, какой сейчас средний заработок мастера-электрика третьего разряда?
– Не знаю, – я развел руками. Шурик горько усмехнулся и назвал цифру. Я взялся за голову:
– Охренеть…
– Ага. Это цена съемной однушки на окраине Москвы за месяц. Не, в столице конечно зарплата больше… И заметь, это одна из самых востребованных специальностей! Ведь каждый хочет, чтобы у него дома был свет и работал телевизор, а платят на самом деле гроши. Понимаешь?
– Так значит, ты поэтому ушел?
– Поэтому, – кивнул несостоявшийся электромонтер. – Как у Сереги было, я точно не знаю, но с детской мечтой он точно попрощался. Ну, мы и решили в гуманитарный вуз пойти, тут можно хотя бы диплом получить и дальше пойти в магистратуру где-нибудь в Москве или Питере. Если повезет, то бесплатно.
– А потом?
– Потом не знаю. Педагогам сейчас легче, да и подрабатывать можно вместе с основной специальностью. Или вообще в науку пойти. А ты как в пед поступил?
– Да так, обыкновенно, – я отвел взгляд. Не рассказывать же, что меня пойти заставили родители, а я их по глупости послушался!
– Понятно, – кивнул Шурик. – В принципе я тоже не сразу захотел. Просто этот вуз у нас в городе один такой, и тут платить надо меньше. Так что как-то вот так… Сначала скучно было, а потом втянулся. А теперь, когда практика в «Совёнке» проходит, так и вообще прикольно. Как будто снова на реконструкцию приехал, только всё – почти как настоящее.
– Как знать, – я пожал плечами. Появилось искушение рассказать ему то, что удалось узнать от Ольги Дмитриевны за завтраком, да только было неизвестно, как Шурик на это отреагирует. Вдруг он и сам будет не против?

– Ладно, – я поднялся и взял со скамейки свой автомат. – Пошли обратно в лагерь. Что-то я не выспался совсем, так хоть подремлю часок.
– Угу, сейчас, – Шурик нехотя встал со скамейки и повесил ремень винтовки на плечо. – Пошли.
– Ты инструменты взял? – я покосился на него.
– Тьфу, блин! Точно, – Шурик взял в руку ящик с инструментами. – Спасибо, что напомнил.
– Не за что.

Мы направлялись по аллее в сторону жилых домиков, когда в ее конце показались двое парней, шедших нам навстречу. Спустя мгновение я их узнал. Это были Ерохин и Сыроежкин – как и мы, в гимнастерках и с оружием за плечами.
– Ха! – я подтолкнул Шурика. – Приятель-то твой автомат взял. Не то что ты, любитель самозарядных винтовок.
– Ну и что? – раздраженно фыркнул он. – Вы достали уже со своими подколами, что ты, что Серега. Чем хочу, тем и воюю, блин!
– Смотри только когда в рукопашную пойдешь, стволом земли не налови. А то больно длинный у тебя дрын, как ты им размахивать будешь?
– Если я буду хорошо стрелять, то и махать не понадобится, – парировал Шурик. – Привет, парни!

– Здорова, – мы обменялись рукопожатиями с Сергеем и Ванькой-Смертью. Тот выглядел жутко заспанным – видимо, встал с постели не сам, а с чьей-то помощью. Интересно было бы знать, кому хватило безрассудства будить его.
– А мы вас ищем! – сообщил Эл. – Где вы были?
– Делом занимались, не видно разве? – я указал глазами на набор инструментов, который Шурик всё так же нес в руке.
– Ага, ясно, – Электроник поскреб в затылке. – Слушайте, тут у нас одна идея, но чтобы ее осуществить надо будет сделать кучу работы. И прежде всего сделать так, чтобы в лагере был свет. Может, поможете нам?
– Свет починить? – спросил я, в душе ухмыляясь.
– Ну да. Шурик говорил, что собирается сходить на подстанцию и узнать в чем там дело. Ты там был?
– Да мы только что оттуда! – ответил Шурик. – Только не говорите мне, что света нет. Мы там почти час трахались, пока подачу тока не восстановили.

– Эм… А я не знаю, – Сыроежкин растерянно посмотрел на нас. – Мы утром на завтрак ходили и с тех пор всё время по лагерю бегали, вас искали.
– Ну так сходи и проверь, – фыркнул я. – Вон домик стоит, забеги да щелкни выключателем. Сразу будет видно, есть ток или нет.
– Понял! Сейчас, подождите!
Электроник побежал к стоявшему рядом с аллеей домику. Ствол за его спиной болтался на неподтянутых ремнях и стукался о хребет. Мы все проводили его задумчивыми взглядами.
– Иван, ты что, ему единственный ППД отдал? – вслух произнес я.
– Он его сам забрал, – пожал плечами Ванька-Смерть. – Сказал, что типа умеет пользоваться. Честно, я уже не уверен, что это было хорошей идеей.
– Он умеет, – возразил Шурик.
– Откуда? – покосился на него Ерохин.
– Какая разница? – новоиспеченный электрик лагеря махнул рукой. – Меня больше беспокоит, есть ли свет в доме. Очень не хочу топать обратно и ковыряться в щите снова.
– Ага… – пробормотал я.

– Есть!!! – изнутри раздался вопль. На порог домика выскочил Сыроежкин; на его лице была написана радость и счастье за блистающее будущее всего человечества. По крайней мере, той его части, к которой относились мы.
– Ну что, есть напряжение? – спросил Шурик.
– Есть! – задыхаясь, подбежал к нам Эл. – Теперь можно устраивать дискотеку!
– Чего? – мы с Шуриком недоуменно переглянулись.
– Какую еще дискотеку?
– Иван, расскажи им, – Сергей уперся руками в колени. – Я отдышусь пока.
– Сам расскажешь. – равнодушно ответил Ерохин. – Твоя идея, всё-таки.

– Хорошо. – Электроник перевел дух. – В общем, понимаешь… Я думаю, народу нужно слегка отвлечься. Ну, от всей этой войны, и вообще стресс сбросить. Мы с Шуриком тут нашли аудиоаппаратуру, и я считаю, что на ее основе можно собрать рабочий музыкальный центр.
– Подожди, – Шурик нахмурился. – Это в том ящике, который в бомбоубежище в мастерской? Ты прикалываешься, что ли?
– Ну а чего такого?
– Там виниловый проигрыватель с парой пластинок, старый звуковой пульт и такие же старые динамики. Из этого хлама нормальный музыкальный центр не соберешь. И что ты на нем играть будешь, «Священную войну» да «Синий платочек»?
– А по этому поводу я бы хотел спросить у Семена. Сём, у тебя плеер с собой?
– Зачем он тебе? – я напрягся.
– У тебя там должно быть много песен. Я его могу сопрячь с аудиосистемой, и сделать работающую установку.
– Так, секунду. А с чего ты взял, что я его тебе отдам?
– Ну… – Сыроежкин опешил, явно не ожидая что я вот так с ходу откажу ему. – Но ведь дискотека же!
– И что? Думаешь, я ради твоей блажи свой плеер вот так просто возьму и дам на растерзание?

– Да ничего с ним не будет, с твоим плеером! Я просто соединю его со звуковым пультом и подключу колонки с внешним питанием. Твой плеер будет как бы музыкальной базой, и я…
– И ты его сожжешь, – завершил я за него фразу – Нет уж, обойдись без меня.
– Семен, пожалуйста! – Электроник развел руками. – Я буду осторожен, да и Шурка мне поможет. Я его просто одолжу у тебя на один вечер, а потом верну в целости и сохранности. Договорились?
– Нет. Отвали!

Сыроежкин хотел сказать еще что-то, но посмотрев мне в лицо, как-то резко замолчал.
– Ладно, тогда я пойду, – после неловкой паузы сказал он и пошел от нас, опустив глаза в землю. – Всем пока.
Я посмотрел в сутулую спину удаляющегося Электроника. Тот шел по аллее, загребая ногами листья, как-то осунувшись и сразу став меньше ростом. Висевший за спиной ППД, казалось, еще больше пригибал его долговязую фигуру к земле.
– Может, всё-таки дашь ему плеер? – Шурик тоже глядел вслед Сыроежкину. – А то взял и обидел человека. Не для себя всё-таки хотел взять, для дела. Он еще со вчерашнего этой дискотекой мне все уши прожужжал.
– Вот как? – хмыкнул я. – А чего ты мне не сказал?
– Решил что это будет тебе неинтересно, – ответил Шурик. – Да и откуда мне было знать, что он к тебе насчет нее подойдет?
– Понятно… – я задумался, в то время как Эл уходил всё дальше. – Он точно не поломает его?
– Не думаю. Всё-таки мы вместе будем аудиосистему делать. – Шурик пожал плечами и поддернул ремень винтовки за спиной. – К тому же, Семен, ты упускаешь один момент.
– Какой же?
– Мы в виртуалке. Вряд ли тут можно поломать предмет из реального мира.

Я хлопнул себя по лбу. Точно! Как я мог это забыть?

– Хорошо, – моя рука вынула из кармана короткий брусок «волкмена» и протянула его Шурику. – Отдай ему. И скажи еще: если с вещью что случится, с дерьмом сожру.
– Нихрена у тебя вкусы, Семен, – заржал за спиной Ерохин.
– Ага, посмейся. Еще бы, не твой плеер отдают.
– Да расслабься ты! – Иван играючи ткнул меня кулаком под ребра. – Я сам прослежу за этими самоделкиными, чтобы не поломали чего.
– Вы сейчас куда? – спросил я.
– В мастерскую, наверное. Мутить ламповый звук из проигрывателя. А ты?
– Я в домик. Спать хочу жутко, подремлю до обеда.
– А-а. Ну давай. – Ерохин хлопнул меня по плечу. – Спокойной ночи, типа.
– И тебе не кашлять. Пока, Шурик.
– Пока, Семен.

Попрощавшись, я пошел по аллее. Пользовались ей явно нечасто – дорогу, представлявшую собой обычную тропинку, выложенную в три ряда каменными плитами, с обоих сторон близко обступал густой кустарник, а между плит часто пробивалась трава и молодые деревца, которые приходилось обходить. С одной стороны эта «аллея» превращалась в тропинку, доходившую до подстанции и забора пионерлагеря, а другим концом она утыкалась в пустырь за медпунктом, так что по пути к жилой части мне не удалось бы миновать его. Это немного раздражало – тащиться по солнцепеку до площади, а потом плутать по дорожкам между домиков без возможности идти напрямик было не очень приятно. Но альтернативой, увы, являлась только возможность пробиваться по целине в траве выше пояса, так что я плелся, то и дело одергивая брезентовый ремень на потном плече и бормоча под нос ругательства.

Наконец из-за кустов показался медпункт. Я замедлил шаг, собираясь перехватить где-нибудь возле полевой кухни стаканчик компота. Но вместо этого наткнулся на Виолу.
– Привет… пионер, – медсестра стояла на крыльце и потягивалась, словно сытая кошка, сожравшая где-то птенца.
Однако у нее фигура.
И голос… Тем не менее, у меня есть имя. Почему разработчики не догадались присобачить этой кукле в облике супермодели распознаватель облика игроков? Было бы приятней, если бы она обратилась по имени. Хотя, и в реальности такое сплошь и рядом – всякие «мужчина», «уважаемый», а чаще – «Эй, сышишь»…
– Где ты был? – тем временем спросила Виола.
«Бегал!»
– Здравствуйте, Виола Церновна. – тем не менее вежливо ответил я. – Да вот, делами занимался.
– Понятно… – медсестра изучающе глядела на меня, явно что-то решая в уме. Хотя, что может решать программа-персонаж? Это ведь скрипт, рассчитанный на ограниченное число задач и главное предназначение которого – выдача сюжетных и не очень квестов…
Ведь так?

– А у меня для тебя есть ответственное поручение, – наконец изрекла медсестра, закончив разглядывать меня.
Ага. Очередной квест, значит. Пардон, но это без меня. Я не собираюсь менять обеденный сон на очередное беганье по лагерю на солнцепеке.
– Простите, но я не могу, – проронил я, обходя крыльцо с медсестрой. – У меня уже есть весьма «ответственное»…
Я глядел на Виолу, и не смотрел по сторонам, в результате чего едва не врезался в что-то живое и теплое.
– …Дело.
Передо мной стояла Лена, вовремя отступившая на шаг. Кажется, мы одинаково залились краской от смущения.
– А вот Лена, думаю, мне поможет, – медсестра ехидно улыбалась. – Ведь так?
– Да, Виола Церновна. – тихо ответила Лена, покраснев еще больше и потупившись.
– Отлично. – Виола кивнула с торжествующим видом. – Иди, пионер. Твоя помощь больше не нужна.
Странно. Буквально секунду назад я хотел отказаться и уйти. А теперь не могу. Что-то притягивает меня к этой грустной девушке с фиолетовыми волосами и нелепыми хвостиками на голове. Причем так, что уже готов сделать что угодно, чтобы быть с ней, а если сейчас уйду – то резко упаду в собственных глазах. Сволочь вы, Виола Церновна, жестокая манипулятивная сволочь.
– А чего сделать-то нужно? – обернулся я.
– Да ничего особенного. Составить опись лекарств, которые сегодня привезли. Но вы, Семен, можете идти, я вас не задерживаю.

Говорит, и всё так же улыбается, явно зная наперед что будет.
– Мы сделаем, – я покосился на Лену, стоявшую рядом со мной.
– Ну что ж… – Виола потянулась еще раз, в результате чего халатик рельефно обрисовал всё, что должно было под ним быть. – Если так, то после ужина приходите сюда. Я на столе оставлю инструкцию, что делать.
– Угу, понятно, – проворчал я.
– Не забудьте прийти! – медсестра пристально посмотрела на нас. – Удачи… пионеры!
С этими словами Виола скрылась в медпункте.
Я вздохнул и посмотрел на Лену, которая всё так же стояла рядом.
– Ты не ушиблась? Я не сильно… тебя?
– Нет, что ты. Всё хорошо, – ответила девушка, глядя в землю.
– Тогда пойдем?
Лена молча кивнула. Я посмотрел по сторонам, надеясь увидеть где-нибудь поблизости чайник с компотом, но увы, такового не было. Лишь несколько раненых красноармейцев спали в тени под деревьями. Обидно…

– Что будешь делать? – спросила Лена, когда мы пришли на площадь.
– Не знаю, – я пожал плечами. – Наверное, пойду отдохну у себя. Утром мы с Шуриком работали, устал сильно.
– Ммм… – девушка кивнула и посмотрела на меня с долей сочувствия. – А что делали?

Мне показалось, или я услышал участие в ее голосе?..
– Да так, свет чинили… – я вкратце рассказал эпопею своих монтерских похождений. К концу повествования на лице Лены появилась легкая улыбка.
– В общем, вот так, – я выдохнул и потер вспотевший лоб: на площади солнце жарило не более милосердно, чем везде. – А ты куда дальше?
– В библиотеку пойду, – Лена посмотрела мимо меня в дальний конец площади. – Там я пару книжек нашла, хочу почитать.
– Хорошо, – кивнул я. – Тогда давай, до скорого.
Лена посмотрела на меня, и снова покраснела.
– До… скорого, Семен, – сказала она.
Молча улыбнувшись ей на прощание, я пошел в сторону своего с Ерохиным дома. Отойдя на пару шагов, я остановился и крикнул вслед уходящей девушке:
– Лена! Подожди!
Она обернулась и посмотрела на меня с недоумением. Я взмахнул руками с видом «ололо, я растяпа»:
– Чуть не забыл… Эл говорил, что собирается вечером какую-то дискотеку с музыкой устроить. Хочешь прийти?
– Не знаю… – Лена склонила голову плечу. На ее лице читалось выражение «зачем мне это?»
– Ну, в общем подумай.
– Хорошо, – девушка сделала паузу. – Я пойду тогда?
– Да, конечно! – я улыбнулся. – Пока, Лена.
Она ответила мне смущенной улыбкой, и не оборачиваясь пошла куда-то в сторону библиотеки. Я на некоторое время задержался, смотря ей вслед.

Непонятно по какой причине, но перед глазами вновь всплыло тело докторши, затянутое в облегающий халат. Кажется, на ней больше не было никакого белья. Или было? Тьфу, чёрт. Кажется, у меня едет крыша на почве спермотоксикоза. Надо успокоиться. Меньше всего мне нужно чтобы в самый нужный момент у меня вдруг не закатились шарики за ролики.
Но ведь какова, а? Встала на крыльце, как будто ждала меня, и прогибалась, словно не медсестра в детском лагере, а какая-нибудь стриптизерша… Юмора разработчикам явно было не занимать. И модель они классную создали – будь она не шкурой а реальной живой девушкой, можно было бы и запасть, даже того не желая. До сих пор эта фигура из головы не идет. Если бы этот халат был одет на голое тело…

Перед взором вдруг мелькнули ярко-зеленые волосы и ледяные голубые глаза за тонкой оправой очков. В животе ощутился беспокойный тяжелый клубок, а по спине прошла нервная дрожь.
Что за…
Я замер посреди площади среди бетонных плит и палящего виртуального солнца, пытаясь понять, что меня напугало. Вроде не было никаких внятных причин для беспокойства – лишь смутные образы, скользящие на границе сознания, расплывающиеся, стоило только приглядеться к ним. От этого всматривания ничего не прояснялось, только гнетущая тревога и чувство дежа вю, становившиеся всё острее.
Что происходит? Почему у меня такая реакция? И на что именно я так отреагировал? Это не мог быть внешний фактор, нет. Что-то в моих мыслях, а точнее – в воспоминаниях заставило подсознание встрепенуться и послать сигнал тревоги. Но что?

Я зажмурил глаза, и постарался сосредоточиться. Затем я стал разматывать свои мысли словно рулон или клубок ниток в обратной последовательности, пытаясь выловить ту, которая привела к трясущимся поджилкам. Кажется, я перед этим смотрел на Лену. Может, это связано с ней? Вряд ли, но исключать не стоит. Виола? Нет, она ведь всего лишь программа. Проклятье, я не могу вспомнить, о чем я думал в тот момент!

К черту. Надо поспать. Будь прокляты все эти загадки. Может быть, это прояснится потом, а сейчас надо просто отдохнуть. И пусть остальной мир подождет, даже если будет война, катаклизмы или даже конец света.

…Полусон-полуявь. Смутные образы, скользящие по краю сознания мысли. Тихий водоворот, в который превратился мой разум, разморенный в тишине и духоте послеобеденного сна под раскаленной крышей. Это не был полноценный сон – я дремал, лежа на спине и незряче таращась в потолок, пока в голове бродили неоформленные идеи, возникшие из событий пока еще неоконченного дня.

Иногда так сложно сделать выбор. Даже когда он, на первый взгляд так прост и тривиален как решение уравнения с двумя переменными – «или-или». Что выбрать – идти за голосом, который пытается переманить на свою сторону, за тех, кого ты всегда презирал и не понимал? Или жить и дальше по заученной схеме, навязанной опытом лет предыдущей жизни? И даже когда выбор будет сделан, всегда останется еще один вопрос, на который не будет однозначного ответа: а был ли он верным?
Вдруг голос был прав, а я ошибался? Вдруг всё, что я наметил до этого в своей жизни, было самообманом, насильно заложенным стандартом мышления?

Поросенок уже собрался воровать трактор и сваливать из этой страны. Хотя, возможно, ему стоит вместо этого сесть в танк и навалять люлей всем кто покушается на его страну, как и положено настоящему кабану?
Фигурально выражаясь, конечно…

Вроде бы прилег я ненадолго. Даже, как мне тогда показалось, глаза не закрыл. То, что что-то пошло не так, я понял, когда как-то чересчур быстро стемнело. В себя меня привело пиликанье будильника на сотовом, возвещавшего о наступлении вечера.
Это сколько же меня угораздило проспать, целых полдня?
Я зевнул и усилием воли заставил себя подняться, сев на кровати. В голове была каша, тело было разбитым, во рту было кисло как после лимона. Стандартный набор засони. Идти никуда категорически не хотелось. Мда… в нормальном пионерлагере меня бы подняли наверное раз десять, начиная от соседей по комнате и заканчивая разъярённой вожатой, чей подопечный спит без задних ног.

За окном раздавались странные звуки. Я повернулся в ту сторону, откуда они раздавались и прислушался. Звуки были довольно мелодичные, и складывались в полузабытый мотивчик. Что-то очень знакомое…
А, точно. «Взвейтесь кострами» в современной аранжировке. Саундтрек из старой игры про пионерский лагерь. Прикольно, не знал, что он есть у кого-то еще на плеере. Пойти послушать?
И тут меня точно подбросило. Елки, да это же крутят с моего плеера! Сыроежкин с Шуркой таки подключили мой девайс и теперь играют с него музыку на весь лагерь.

Я замер, и с медленным усталым вздохом повалился обратно на кровать. Настроение идти и слушать музыку резко пропало. Среди завалов mp3-файлов на флешке были такие, которые я предпочитал слушать наедине. Не хотелось бы присутствовать при том, как Электроник их наконец найдет и будет отпускать шуточки по этому поводу, а еще хуже – запустит по незнанию. Может, вообще не идти на дискотеку? Сам я танцевать не умел и не любил, а смотреть на то как на танцплощадке позорятся другие мне всегда почему-то было тошно.

Впрочем, у меня есть на сегодня еще одно дело…
Я встал с кровати, не спеша оделся и вышел, оставив автомат лежать в домике. Вряд ли сегодня мне понадобится оружие, да и таскать четыре с лишним кило железа за спиной не особенно приятно. Итак, сначала к умывальнику – смыть сон. А потом в медпункт, к Лене. Считать несуществующие коробки с лекарствами.

Вода в кранах была такой же холодной как и утром. Впрочем, никого рядом не было, и я освежил голову не опасаясь что кто-то будет смотреть на мои гримасы. Вытерев мокрыми руками лицо, я пошел по дорожке в сторону медпункта. Площадь находилась в той же стороне, и возможно, Лена сейчас тоже была там вместе с остальными моими товарищами.
Подходя к площади, я издали увидел толпящийся народ. Сыроежкин к вопросу организации мероприятия подошел ответственно – откуда-то на деревьях по краям площади появились гирлянды цветных флагов, у постамента с Лениным был сооружен импровизированный звуковой пульт и архаично выглядящие колонки, которые впрочем издавали вполне приличный и чистый звук. Каменный вождь смотрел на происходящее с легкой грустью в незрячих глазах, и одновременно как будто бы с легким недоумением. Почему эти пионеры и солдаты внизу не идут за ним к светлому будущему, а готовят танцплощадку, в то время как фашистские полчища готовят свой решающий удар?

– Семён! – окликнул меня кто-то. Я посмотрел в мелькающую в полумраке пеструю массу рубашек и гимнастерок, и заметил, как кто-то проталкивается сквозь нее в мою сторону. Вскоре из толпы ко мне выбрался Шурик.
– Мы проверяем аппаратуру, – без предисловия начал он. – Пока что всё нормально. Как я и ожидал, мы ничего не смогли сломать.
– Это радует, – проворчал я.
– Ага. – Шурик не заметил, насколько иронично прозвучали его собственные слова. – Мы начнем где-то через десять минут. Подойдешь?
– Наверное, – солгал я.
– Хорошо. Если что, мы программу музыки составляем, может посоветуешь что-нибудь? А то у тебя там столько всего, что сразу не разберешься.
– Не знаю. В крайнем случае открой папку «клубняк» и включи рандомную селекцию, – я пожал плечами.
– Ладно. – Шурик почесал в затылке. – Что-нибудь придумаю. Веселись, Семён, приятного вечера!

С этими словами он убежал и смешался с толпой.
– Ага… – уныло пробормотал я.
Остается надеяться, что безумные техники не сделают ничего непоправимого с плеером. А уж само мероприятие я как-нибудь постараюсь избежать.
Вздохнув, я пошел с площади в сторону медпункта. Лучше уж сидеть в медпункте считать лекарства, чем тут позориться. Тем более я буду там не один.
Дорожка до медпункта была короткой. Я уже прошел ее наполовину, когда услышал что кто-то идет за мной следом. Сейчас все должны были находиться на импровизированной дискотеке, поэтому я сошел с дорожки в тень и остановился посмотреть, кто это там идет. Маловероятно, что кто-то бы стал сейчас идти получать пилюли от желудка.

В ответе ламп от площади показался невысокий женский силуэт. Узкие плечи, прическа с хвостиками… Лена. Хотя да, кому тут еще быть?
Я вышел из тени. Но видимо, слишком резко, потому что девушка испуганно ахнула и шагнула назад.
– Спокойно! – я поднял рук в знак своих добрых намерений. – Лена, это я, Семён.
– А… Ой. – Лена облегченно вздохнула и приложила руку ко лбу. – Ты меня напугал.
– Прости. Я не хотел, – я посмотрел себе за плечо. – Пошли в медпункт?
– Угу… – Лена не оглядываясь прошла мимо меня. Я пожал плечами и пошел вслед за ней.

Медпункт глядел на нас неосвещенными окнами. Внутри никого не было. Лена отперла ключом дверь, и мы зашли в дом. Внутри было чисто и опрятно – весь тот бардак, который остался после приема почти тридцати раненых солдат уже кто-то прибрал. Но никуда не делся неприятный сладковатый запах хлороформа и успевших свернуться и высохнуть человеческих органических жидкостей, отчетливо различимых за обычным запахов различных лекарств.
Неожиданно мне вспомнился обгоревший лейтенант, который лежал здесь вчера. Что с ним стало? Погиб ли он от ран ил выздоровел? Маловероятно, учитывая что у него был девяностопроцентный ожог. Его похоронили? Или он просто исчез, как обычный неигровой персонаж, который по сюжету должен был незаметно умереть?

Мда. Не самое романтичное место для свидания, учитывая что нам обоим пришлось тут пережить несколько не самых приятных часов, ухаживая за раненым и умирающими людьми. Но что-то в этом есть…
Лена молча глядела на комнату, поглощенная схожими мыслями. Наконец она пошевелилась и шагнула к сваленной в кучу массе подписанных коробок у двери.

– Вот эти и нужно посчитать. Сём, поможешь?
– Ну, я как бы за этим и пришел, – я отлепился от дверного косяка и подошел к коробкам. – А медсестра не придет?
Лена обернулась и посмотрела на меня долгим взглядом. Я встал, чувствуя себя идиотом, сморозившим глупость. Хотя, неизвестно к чему она относилась – к той части что касалась медсестры, или про то, что я сюда пришел считать лекарства? Но ведь, я пришел именно для этого, разве нет?
– Нет. – Лена отвернулась со странным выражением, словно ее огорчила моя реплика. – Она сейчас на дискотеке, танцует вместе со всеми.
Теперь уже удивился я. Неписи ходят веселиться на танцульки? Не знал.

Лена тем временем взяла с кучи коробок самую верхнюю и осмотрела ее.
– Коразол… Здесь где-то была папка с бланками. Я сейчас найду. Пока посмотри коробки, хорошо?
– Хорошо, – я кивнул. Девушка подошла к столу медсестры и принялась рыться в ящиках. Я же взял другую коробку. Пентобарбитал, в таблетках по двадцать штук на упаковку. Всего около десяти коробок.
Несмотря на мудреность названий, препарат был мне знаком. «Смертельная инъекция», или же «укол в голову». Я невольно ухмыльнулся. Оказывается, в лагерном лазарете есть барбитураты! Причем такие, что после десятка пилюль можно легко и безболезненно отлететь в края вечной охоты. Интересно, а что будет, если нажраться таблеток – ничего, обычный сон, или всё-таки смерть?
– Вот, нашла, – раздалось за моей спиной, и я положил коробку.
Лена протянула мне незаполненный бланк с графами. Я бегло пробежался по нему. Наименование, артикул, количество… Вроде ничего сложного.

Мы поставили к коробкам табурет. Я сел за него на пол, и как за столом начал писать, заполняя бланк. Лена передавала мне одну коробку за другой, я вписывал данные, и очередное наименование отправлялось на своё место на стеллаж у противоположной стены. Многие названия лекарств был мне незнакомы, о некоторых я только слышал. Но в целом ничего примечательного – в любой аптеке полно похожих лекарств, кроме тех что сейчас уже вышли из употребления.
Разве что некоторые меня смутили. Кроме вышеупомянутого пентобарбитала, я записал еще и пентацин. И что еще более удивительно, ЭДТА. Конечно, я в фармакологии был полным дубом, но уроки НВП и гражданской обороны в школе посещал, и перечень противорадиационных препаратов был мне известен. Оба средства в него входили. Интересно к чему это, ведь атомную бомбу в Советском союзе изобретут только в 1949 году!

– Семён?
– Что? – я обернулся. Лена смотрела на меня и покусывала губу.
– Мм… Нет, ничего. Ты записал?
– Угу, – я взял листок и протянул его девушке. – Это была последняя коробка?
– Да.
– Хорошо, – я поднялся с пола и сел на табурет. – Что дальше будем делать?
– Не знаю… – произнесла Лена.
Мы замолчали. Под потолком чуть слышно гудели лампы дневного света, возле которых уже играла пара залетевших с улицы мотыльков. Я сидел на стуле и не знал, что делать теперь. Лена сидела, прислонившись к столу напротив.

– Может, поговорим? – сказал я, пытаясь разбавить молчание.
– О чем? – Лена смотрела куда-то в сторону.
– О чем-нибудь. Просто поболтаем, как обычные парень с девушкой. Мы ведь почти не общались до того как приехали… ну, до практики. Не против?
– Нет… – кажется, мне удалось смутить Лену. Девушка уставилась себе под ноги и закусила губы. От этого ее лицо сделалось округлым и неожиданно милым и забавным.
– Ну, например… – я задумался, подыскивая тему для начала разговора. – Как тебе в лагере?
– Не очень.
– Гм… Прости, – настала моя очередь смущаться. – Неудачный вопрос был.
– Нет, почему. Всё хорошо, – она по-прежнему не смотрела на меня.
– Мда… – я сделал попытку завязать разговор по новой. – Если честно, тут в лагере довольно неуютно. Даже страшно порой. Как вчера.
– Страшно? – Лена наконец посмотрела на меня. – Вовсе нет.
– Ну, тут мне недавно… – я поперхнулся. – Стоп, серьезно. Тебе не страшно? Совсем? В смысле, все нервничают, боятся, а тебе нормально?
– Именно в этом и проблема. Ты сам сказал: все нервничают и боятся. Хотя на самом деле бояться здесь нечего.
– Эм… ничего себе. Я не знал, что ты тут ничего не боишься, – меня хватило только на один жиденький комплимент. – Погоди, а как насчет вчерашнего? Я же видел, как тебя трясло тогда, после работы в лазарете.
– Не, это другое, – Лена слегка улыбнулась. – Просто я кровь не люблю видеть. Ты не понимаешь, Семён. Здесь на самом деле бывает жутко, неприятно, мерзко, но бояться здесь не нужно. Тут нет ничего, что могло бы причинить вред… во всяком случае, телу. Мы ведь в искусственном мире.

– Да уж, – хмыкнул я.
– Хотя был случай, – неожиданно призналась девушка.
– Какой?
– Мм… – Лена прикусила нижнюю губу и сцепила пальцы рук. – В самый первый день… Ну, на аэродроме. Когда… самолет в тебя… эм…
– А. – я машинально почесал плечо. Давно исчезнувшая рана напомнила о себе легким зудом. Лена смотрела на меня, и по ее глазам было заметно, что ей неловко из-за ее признания. Я почувствовал теплую волну нежности к ней – она боялась за меня, когда в мое тело попала пуля «мессершмитта» при налете на аэродром. Захотелось сделать что-то приятное в ответ.
– Спасибо.
– За что? – Лена растерянно посмотрела на меня.
– Неважно. Просто спасибо, – я улыбнулся.
– Мм… не за что, – она вернула мне улыбку, смущенную и робкую. Я встал со стула, подошел к ней и взял ее руки в свои. Девушка подняла взгляд, посмотрела мне в глаза, и я заметил как они вдруг сверкнули счастьем. Щеки Лены порозовели.

Наверное, это был идеальный момент для поцелуя, но я его благополучно упустил, задав следующий вопрос:
– А ты уже была в этой симуляции?
– Да, была, – глаза Лены несколько притухли, она отвела взгляд. – Это было на Новый Год, тогда загрузили зимний вариант этого же пионерлагеря. Тогда еще на площади стояла наряженная елка вместо этой статуи. Я разве не рассказывала тебе?
– Нет, – я покопался в своей памяти. – Такое я бы точно запомнил.
– Точно? Но я ведь… – Лена осеклась. Я покосился на нее.
– Всё в порядке?
– Да. Просто я… Почему-то я думала, что рассказывала тебе. Не обращай внимания. Давай еще поговорим, с тобой приятно общаться!
– Правда? Хм, – я невольно улыбнулся: про себя такое нечасто услышишь. – Даже не знаю… А давай прогуляемся! Может, еще и на танцы сходим. Как смотришь на это?

– Ой… лучше не надо, – Лена слегка съежилась. Я слегка приобнял ее за плечи.
– Не умеешь танцевать? Не беда, я тоже не умею! Но мы можем просто посмотреть.
– Я не могу… Там Виола?
– Ну и что? – удивился я.
– Я не хочу, чтобы она меня видела, – Лена чуть вздрогнула и сжалась еще сильнее под моей рукой.
– Но она ведь всего лишь программа! Что с того, если она тебя увидит?
– Она не программа! С чего ты взял?
– Что?
Я отстранился от девушки и посмотрел ей в глаза.
– Но ведь мне с самого начала казалось, что она обычная игровая непись. Разве не так?
– Нет! Ты же видел ее раньше в бункере, когда нас погружали в баки! Ой… Ой!..
Лена замерла, и уставилась на меня, приложив ладони лодочкой к открытому рту.

Я нахмурился, пытаясь вспомнить. Вроде не было такого. Или было? Виола, бункер, баки… Депривационные баки, укол в вену, Лена в обтягивающем костюме…
«Сладких снов, пионер. Теперь твоя очередь»…
– Семён, ты в порядке? – спросила Лена дрожащим голосом.
– Я? – до меня издалека донесся мой собственный голос. – Я в полном…
Вдруг меня словно ударило током. Нахлынуло острое ощущение опасности. Ноги стали вялыми как во сне, сердце беспомощно затрепыхалось, словно его кто-то стиснул когтистыми лапами, безжалостно царапая и разрывая его. В ушах гулко застучала кровь. Я судорожно всхлипнул, пытаясь вдохнуть хоть немного воздуха в пылающие легкие, и обеими руками изо всех сил оттолкнул от себя девушку, после чего бросился бежать – куда угодно, только подальше отсюда, прочь от ужаса в моей голове! Но ноги подвели меня, я запнулся одной ногой об другую, и упал вниз лицом, даже не успев подставить руки.

Перед глазами вращался небесный купол с множеством рассыпанных по нему звезд. Я лежал на открытом месте, похоже на скамейке возле медпункта. Под головой было что-то мягкое, надо мной нависало лицо Лены. Одной рукой она обнимала меня под мышками, а другой гладила меня по волосам. Снаружи было довольно свежо, но возможно, именно поэтому я почувствовал себя лучше.
– Сёма, как ты? – с тревогой в голосе спросила девушка, глядя на меня.
– Всё плывет, – прохрипел я, пытаясь сфокусировать взгляд на ее лице. – Что это было?..
– Семушка, не вставай! – Лена наклонилась и оставила поцелуй у меня на лбу. – У тебя была паническая атака, ты упал и на минуту потерял сознание. Я вытащила тебя на свежий воздух.
– Паническая атака? – тупо спросил я.
– Угу, – девушка закивала, продолжая держать меня. – Я знаю, потому что у моей мамы бывало такое. Сейчас тебе станет легче. Как ты себя чувствуешь?
– Хреново, – я оперся рукой об скамейку, и с трудом поднялся. Мир тут же закружился, и мне чудом удалось не упасть. Этим чудом была Лена, вовремя подставившая плечо.
– Чёрт. Со мной никогда такого раньше не было.
– Это бывает, – сказала Лена, участливо смотря на меня. – Ты помнишь что-нибудь?

Я глубоко вздохнул. К сожалению, я всё помнил. И про Виолу, и про бункер… и про то, как меня охватил ужас, и я, не контролируя себя, толкнул Лену.
– Прости, – я нетвердо встал на ногах, и дотронулся до ее руки.
– Ничего, – Лена достала из кармана юбки какой-то пузырек и достав оттуда таблетку, протянула мне.
– Что это? – спросил я.
– Успокоительное, – девушка взяла со скамейки граненый стакан с водой и дала мне. – Сейчас ты расслабишься, и сразу станет лучше.
– Без этого точно не обойтись? – я с сомнением посмотрел на таблетку. – И вообще, тут разве действуют лекарства?
– Действуют. – Лена поднесла пилюлю к моим губам. – Пей.
Ну ладно…

Я проглотил таблетку и запил ее. Лена взяла стакан у меня из рук, поставила на скамейку – и прижавшись ко мне, порывисто обняла.
– Ты чего? – опешил я.
– Прости… – девушка уткнулась в меня лицом и всхлипнула. – Я такая дура… Пожалуйста, прости меня, Семён!
– Но за что?
– Неважно… Прости меня, Сёмушка!
– Ну… Ладно, – я обнял ее. – Я прощаю тебя, Лена.
– Правда? – она подняла мокрое от слез лицо.
– Конечно, – я осторожно коснулся ладонями ее щек. – Я прощаю тебя, за что бы ты ни извинялась.
– Спасибо… – она вновь зарылась лицом мне в рубашку. Я стоял, в полной растерянности обнимая Лену, чувствуя, как сквозь ткань гимнастерки у меня по телу течет что-то мокрое и горячее. Кажется, этот мир окончательно сошел с ума.

– Но что это было? – спросил я. – Мы разговаривали. Сначала про лагерь, потом про Виолу. Ты сказала мне, что она живая, хотя я до этого считал ее программой лагеря. А потом меня как шандарахнуло…
– Ты всё помнишь, – сказала Лена, всё еще обнимая меня и пряча взгляд в моей рубашке.
– Ну да, помню, – я покачал головой. – Проблема в том, что я каким-то образом забыл, как оказался в симуляции. Я помнил только выступление декана… потом как мы куда-то спускались… и всё.
– Странно это, – пробормотала девушка. – Почему ты не помнишь?
– Не знаю, – признался я. – Но мне это не нравится.
– Мне тоже, – тихо сказала Лена. – Я боюсь… за тебя.
– Ты же ничего не боишься, м? – я улыбнулся и погладил ее по волосам.
– Это другое, – Лена подняла на меня глаза. – Здесь всё ненастоящее. Кроме чувств. Здесь боишься и ненавидишь по-настоящему, не понарошку. И любишь… тоже.

С этими словами девушка сжала руки, изо всех сил прижимаясь ко мне. Я взял уголок ее пионерского галстука и аккуратно протер ее глаза и щеки от слез. Потом медленно приблизил свои губы к ее лицу и поцеловал в лоб.
– Я знаю, – прошептал я.
Мир сверкал темнотой ночи и яркостью звезд. С площади из колонок яростно гремел «Prodigy». Мы целовались, освещаемые начавшей убывать луной. Её поцелуи были солеными от слез, и одновременно сладкими. Постепенно я успокоился… в какой-то мере. Во всяком случае, мне удалось полностью оправиться от последствий панической атаки.
Правда, оставались еще тревожные мысли насчет Виолы, но я их решил убрать подальше. Над этим можно будет поразмыслить потом. Важнее сконцентрироваться на том, что происходит сейчас.

Я позволил себе на миг оторваться от этих нежных губ. Лена тяжело дышала, прижимаясь ко мне, густой румянец обволакивал ее лоб и щеки, и сползал по шее до самых ключиц. На лбу у нее выступила испарина.
– Тут так жарко… – прошептала она.
– Погуляем? – предложил я. – Заодно проветришься.
Лена торопливо кивнула несколько раз и взяла меня за руку. Мы пошли вместе по тропинке прочь от медпункта и от остального лагеря. Деревья смыкались над нами, кусты подступали близко-близко к тропинке, и ночные птицы кричали в вышине, и пели в густой траве насекомые. Но Лена совершенно не боялась – как и я. В те минуты, когда мы пробирались сквозь густые заросли или шли по тропинкам в самых глухих уголках лагеря, я готов был свернуть горы, столкнуться с любой опасностью, и не боялся ничего и никого. Поистине, любовь делает с людьми странные вещи – я готов был защитить нас двоих от кого угодно. Впрочем, это ощущение мне очень нравилось, несмотря на его странность и непривычность.

Любовь. Вот, значит, на что это похоже…
В какой-то момент, играя в догонялки и бегая друг за дружкой, мы оказались на пристани, оба красные и распаренные. По очереди с помощью друг друга мы умыли лица, свисая с мостков к плескавшейся внизу воде, а потом долго сидели прижавшись, глядя на мерцающее в воде отражение луны. Этот вечер был прекрасным. Вода была прохладной, и мы болтали в ней босыми ногами, взбивая брызги, смутно блестевшие в лунном свете. Всё вокруг выглядело таким спокойным, что хотелось, чтобы эта ночь длилась вечно, и мы могли так же вечно любоваться ей.
Возвращались с пристани мы взявшись за руки. Лицо Лены в сумраке ночи было светлым и словно неземным. Я любовался им, глядя на девушку, и видел ее глаза, обращенные на меня. Она улыбалась мне, и мои губы сами собой отвечали, спеша вернуть полученную улыбку в ответ. За мою жизнь в моей памяти накопилось немало воспоминаний, и я мог уверенно сказать – этот вечер был одним из прекраснейших в моей жизни.

На площади всё еще играла музыка. Достав из кармана мобильник, я посмотрел время. Уже было за полночь. Крепкие же у меня в группе сокурсники, раз им хватает сил до сих пор веселиться!
– Пошли на танцы? – сказала Лена.
– Давай, – согласился я. – Хотя, стоп. А как же Виола?
– Да плевать на нее. – Лена прижалась ко мне и поцеловала в щеку.
– Да плевать, – улыбнувшись, я обнял девушку и погладил по волосам. – Слушай, если она живая и в Совёнке… Для чего она здесь?
– Она… наблюдает. Собирает данные. Следит за порядком. В отличие от всех остальных, кто был тут кроме нас, она единственный живой человек.
– Вот как, значит… Как думаешь, она могла бы вывести нас отсюда? Из симуляции, имею в виду.
– Не знаю… – Лена с сомнением покачала головой. – Может и могла бы. Но она не станет этого делать. Ты ведь не будешь, Семён? Пожалуйста, не ходи к ней!
– Тише, тише, – я поцеловал её в губы. – Не буду. Во всяком случае, не сейчас.
– И Сёма… Не подавай виду, что знаешь, кто она на самом деле.
– А это почему?
– Потому что я не знаю, как она может отреагировать. Лучше не давать ей повода. У нее в этой симуляции повышенные полномочия, я не знаю что она сделает, если поймет что ты хочешь с ее помощью выбраться отсюда.
– Поэтому ты не хочешь встречаться с ней? – я нежно обхватил лицо Лены руками и посмотрел ей в глаза.
– Да, – девушка чуть заметно улыбнулась. – Но этой ночью с тобой я не боюсь никого.
– Пошли на площадь, – я коснулся губами ее лба.
– Пошли! – Лена приподнялась на цыпочки и чмокнула в щеку.

Когда мы вышли на площадь, там играл последний куплет «На сопках Манчжурии». По бетонным плитам, вальсируя, кружили пары. Странно, вроде в памяти плеера не было этой песни, я не любил слушать ни патриотические марши, ни вальсы. Ну да это неважно. Куда любопытнее было происходившее на площади.
Наши девчонки, в связи с нехваткой кавалеров (из парней присутствовали только Сергей, Шурик и Ерохин) взяли в партнеры собравшихся на мероприятие солдат. То, что они не были полноценными живыми персонажами, похоже, их уже не смущало. Впрочем, бравые бойцы Красной Армии не ударили в грязь лицом, и увлеченно танцевали с девушками в пионерской форме. Впрочем, их примеру последовали далеко не все – я заметил среди прочих Славяну и Ивана, державшихся за руки. Русоволосая староста смотрела на своего кавалера и сдержанно улыбалась. Ерохин же по обыкновению лыбился в тридцать два зуба, рассказывая ей какую-то историю. По соседству кружились в вальсе Ульяна и Алиса, которым явно было неплохо и вдвоем.

За диджейским пультом стоял только Электроник. Я поискал глазами Шурика, но не нашел. Возможно, он был где-то среди толпы на площади. Вид у Сыроежкина был настолько неприкаянным, что я решил подойти к нему.
– Здаров, – поприветствовал я его. – Что-то ты хмурый какой-то. Случилось что?
– Да ничего. – Электроник отмахнулся. – Просто Шурку пригласили, а меня нет. Стою вот теперь, слежу за треками, бездельем маюсь…
– А-а. А Шурик с кем?
– С Мику, – отрезал Сыроежкин.
– Ясно, – покачал я головой. – Пошел бы лучше тоже кого-то пригласил, что тут следить?
– На всякий случай. Я рандомную выборку загрузил, а выбор тут обширный. Вдруг понадобится что-то быстро переключить. К слову, у тебя хороший музыкальный вкус, Семён!
– Шутишь, что ли? – я подошел к пульту. – Я же всякую хрень кидаю на плеер.
– Ну не знаю, я тут у тебя несколько штук годноты нашел. Уже к себе скачал, если что.
– Ты, надеюсь, левого софта мне на девайс не напустил? – я с подозрением уставился на него.
– Не, всё в порядке, я слежу за этим. Да и местный файерволл вряд ли бы его пропустил. Тут, кстати, из-за этого скорость передачи очень низкая, я одну песню целых пять минут качал!
– Ну ладно, – махнул я рукой.

Вальс тем временем закончился. Наступила короткая пауза, когда все ждут начала нового трека. Еще никто не знает, каким он будет, но в целом выбор можно предсказать с достаточной точностью, зная примерный репертуар диджея или хотя бы просто часто бывая на дискотеке. Но на этот раз рандом подбросил мне большой сюрприз.
Из динамиков понесся низкий тревожный ритм, после которого женский вокал вступил:

Ты спеши… Ты спеши ко мне!
Если я вдали, если плохо мне…
Если я в самом страшном сне,
Если тень беды в моём окне…

Мураками – «Не спеши». Песня малоизвестной рок-группы на слова советского поэта. Песня со множеством исполнений, которая может звучать и как любовное признание, и как боевой гимн. Нет в ее словах ничего сложного – мольба женщины к ее любимому человеку, разве что музыка слишком тревожная, слишком мрачная, и слова любви не слишком подходят к ней. Люди на площади замирают в нерешительности, не зная как под это танцевать. Кто-то пускается в пляс, но после нескольких па останавливается в смущении.
Сыроежкин тянется к пульту чтобы сменить трек, и я кладу ему руку на плечо.
– Оставь, – я надеюсь, что мой голос звучит как обычно.
Голос певицы нарастал вместе с музыкой. Сложенные в строфы слова перемежаются с переходами, проигрыши синтезатора сменяются гитарными переборами. Эту песню очень любил мой брат. У него в комнате часто можно было услышать эту песню. Почему-то он называл ее патриотической, хотя я не понимал, что в ней особенного. Разве что музыка. Песня эта о любви, но ее ритмы напоминают не о тихих ночах и нежных поцелуях, а о лязге траков и грохоте орудийной пальбы. Я стоял и вслушивался в мелодию, держа в руке тонкую кисть Лены, в то время как мою щеку сводил нервный тик.

Не спеши! Не спеши когда
Мы с тобой вдвоем и вдали беда.
Скажут «да» листья и вода,
Звезды и огни, и поезда!
Не спеши, когда глаза в глаза!
Не спеши, когда спешить нельзя!
Не спеши, когда весь мир в тиши,
Не спеши, нет! Не спеши!

Я сжал кулак свободной руки, надеясь что на моем лице не отражаются те эмоции, что сейчас бушуют внутри. Песня гремела, вокал певицы проникал глубоко в душу, и та эхом вторила ей. Для меня на время исчез окружающий мир. Я вспоминаю…

...Я убежал из дома, чтобы не слышать, как у себя на кровати воет мать. Чтобы не видеть, как молчит отец. В руках у меня плеер – не тот, который у меня есть теперь, а другой. В ушах дешевые наушники. Поёт женский вокал, песня та самая, что звучит сейчас. Я иду быстро, не глядя на людей вокруг. Впрочем, никому нет дела до подростка, чьи зубы скрипят от боли в душе, а на щеках быстро сохнут на теплом майском ветру солёные капли.

Сегодня погиб мой брат. В канун Дня Победы. Его и еще шестерых бойцов расстреляли из засады какие-то неизвестные. Его товарищи умерли быстро, а он промучился достаточно долго, чтобы быть доставленным в полевой лазарет и там умереть. Еще один российский доброволец, погибший в чужой стране – их даже не считают. Нам же пришло его письмо, отправленное сослуживцем. Он составил его на случай, если его убьют. Что-то о долге, жертвах которые необходимо совершать, о будущем за которое стоит бороться, и прочий бред. Я не стал даже дослушивать – просто взял и ушел. Какой смысл в будущем, если тебя в нем нет? Зачем ты ушел от нас? Зачем?!

На улицах полно людей. У многих повязаны георгиевские ленточки. Оранжево-черный символ Русского мира, за который погиб мой брат. Символ освобождения. Символ сепаратизма.
Я стискиваю скулы от тоски. Нелепо. Бессмысленно. Какое мне дело до того, за какую высокую идею погиб мой брат? Его больше нет. И что более важно, больше никогда не будет! Кому он этим помог? Кого спас? Мою мать, которая его уже не дождется? Отца, который в нем души не чаял? Меня?
Я закрываю глаза…

И открываю их.
Трек кончился. Люди на площади молча стояли. Всё это время они слушали, и никто не возмутился, не сказал «Эй, что за унылую хрень ты включил, давай что-нибудь повеселее!» Они все продолжали стоять, словно на минуте молчания. И новый трек не спешил начинаться. Молчание затягивалось.
– Хорошая песня… – прошептала Лена, прижимаясь ко мне. – Это одна из моих любимых.

Я задрожал. Но не от холода, хотя было свежо.
– Семён? – Лена подняла голову.
– Что-то случилось? – Сыроежкин смотрел на меня и хмурился.
– Нет, ничего, – я обнял Лену и провел рукой по ее волосам. – Всё в порядке.
– У тебя лицо такое… – Эл выразительно провел в воздухе пальцем. – С тобой точно всё нормально?
– Всё, – кивнул я. – Давай лучше новый трек ставь, а то народ затих.
– Оу! И вправду. – Электроник склонился над пультом. – Ага, проигрыватель завис. Интересно, до этого он работал нормально… Прошу прощения, сейчас всё будет!

Заиграла новая композиция, но мне было уже неважно, под что там танцует народ. Я смотрел на лицо Лены, рассеяно гладя ее щеки пальцами. В моих ушах всё еще гремели аккорды предыдущей песни, перемежавшиеся с грохотом снарядом и визгом пуль. События вчерашнего дня – обстрел, бой, крики раненых в лазарете – накладывались на музыку и связанные с ней воспоминания, оставляя на душе странное впечатление, тягостное, и в то же время торжественное. Видимо, девушка читала это в моих глазах, потому что в ее взгляде отразилась тревога. Не говоря ни слова, она потянула меня за руку, направляясь к выходу с площади. Я последовал за ней точно сомнамбула, едва осознавая что делаю – до такой степени меня придавило событиями этого вечера и песней в особенности.
– Семён?
Мы стояли на аллее в тени деревьев, где-то на полпути к домикам. Лена держала мою руку в своих и взволнованно глядела на меня.
– Может, расскажешь мне, что произошло? Там, на площади… Мне показалось, что у тебя сейчас еще один приступ начнется. Это из-за песни?
– Да.
– Сём… ты можешь мне довериться, – девушка шагнула ближе и легко провела рукой у меня по щеке. – Расскажи пожалуйста. Вдруг я могу помочь?
– Я знаю, – мне было тяжело и одновременно неловко. – Я расскажу. Потом. Ладно?
– Ладно. – Лена чмокнула меня в губы. – Если вдруг захочешь выговориться… Я готова. Идет?
– Идет, – я кивнул.
– Тогда спокойной ночи, – девушка улыбнулась мне, на секунду прижалась щекой к моей груди – и убежала в темноту. Я остался один.

Мои руки еще помнили её тепло. Я взял себя за плечи и помотал головой. В голове творился сумбур, мысли скакали в голове словно выводок зайчат, и далеко не все из них можно было выразить словами. Большая часть их вертелась вокруг Лены, меня, брата – и песни, как объединяющего фактора.
А я бы смог поехать, как он?
Я вздохнул. Еще вчера-позавчера мой ответ был бы однозначным. Но теперь уже я не был так уверен. То, что я видел за последние несколько дней, оказало на меня слишком большое влияние, чтобы я остался при своём прежнем мнении.
Впрочем, такое ли чуждое мне это чувство? Ведь в его основе лежит простое желание защитить то, что тебе дорого. Так стоит ли стыдиться его?..

Ты спеши, ты спеши ко мне,
Если я вдали, если плохо мне.
Если я в самом страшном сне,
Если тень беды в моём окне…

Я шел в одиночестве по аллее, и моя обувь шаркала в ночной тишине по гравию дорожки. Несмотря на то, что всего каких-то три часа назад я спал, мой организм уже неслышно вопил от усталости. Я чувствовал себя физически и морально опустошенным. Пожалуй, стоит лечь отдохнуть, ведь неизвестно, что будет завтра.
Без приключений добравшись до домика, я разделся и лег. Заснуть сразу не получилось – как только я откинулся в кровати, тут же налетели мысли, словно уставшие птицы на одинокое дерево. Нужно было о многом поразмыслить.
И возможно, переосмыслить своё отношение к некоторым вещам.

Размышляя над событиями сегодняшнего дня, я мимоходом заметил, что Ерохин в домик так и не явился. Учитывая что он на дискотеке танцевал с тян своей мечты, то намечались весьма любопытные предположения. Впрочем, это его дело. Каждый имеет право на свои личные пять минут счастья. Или даже целых полчаса.
Постепенно размышления стали всё более иррациональными, превращаясь в сновидения. Несколько раз я замечал что сплю, и от этого просыпался. Но вскоре я «провалился» слишком глубоко, мысли окончательно потеряли логичность, и незаметно подобравшийся сон взял надо мной верх.