Владимир чувствовал, как со всех сторон его окружает тепло, чувствовал себя в абсолютной безопасности. На грани сна и яви до одури мягким, расслабленным и… наполненным.

С недавних пор ему полюбилось чувство, когда Серёжа входил в него, растягивая изнутри, заставляя сладко выдыхать на его члене, выбивая стоны ударами головкой в простату.

Небольшое напряжение колечка ануса, податливо обхватившего крепкий ствол Куваева, такое уже знакомое, но все еще новое. И самое главное — чувство нужности, чувство любви и влюбленности, чувство единения.

Новая мягкая волна удовольствия прошла от задницы вверх по телу. Владимир немного завозился, лениво пытаясь выбраться из объятий дремы.

За своей спиной он сразу почувствовал широкую грудь Сергея, что привычно прижимался к нему большой ложкой. Руки тик-токера были прижаты к телу на уровне сисек, левая нога была придавлена левой ногой любовника, правая приподнята свободной рукой под коленом, а…

А в заднице был член Сергея. Крепкий, возбужденный, двигающийся туда и обратно. Домоблядский чувствовал, как нежная кожа входа тянется следом за пенисом, когда любовник двигает бедрами назад.

— Серёжа, что ты…

— Тшшш, Володя… Лежи, — тут же зашептал ему на ухо Сергей. — Ты был такой кавайный, но такой охуенный… — Толчок. — Я ведь обещал тебе припомнить твою форму? Форму уборщицы, — толчок, — порнографическую форму, которая делает твою кожу еще бледнее на контрасте?

— Сергей… Черт… Аааах…

— А эти чулки? Клянусь, я заставлю тебя надеть для меня чулки, но перед этим побрить ноги… И ты наденешь черные чулки, с кружевами…

— Сука, какая же ты сука, Серёжа… Ну же…

— Что «ну же», Володя? Нравится? Нравится, когда я трахаю тебя? Без спроса, просто как свою личную дырку? Да? Говори!

Сергей застыл, заставляя тем самым Домоблядского заскулить от прекратившегося прекрасного давления на простату и чувствовать себя таким… таким… раскрытым. Боже, просто ощущать в себе возбужденный член и не делать с этим абсолютно ничего — это срывало Владимиру крышу. Ему было стыдно, но вместе с тем и приятно осознавать, что они с любовником соединены самым откровенным образом. А то, что он был еще и принимающей стороной… Ту бурю эмоций, что сейчас владела графом, было просто не описать словами. Поэтому Владимир постарался отбросить какие бы то ни было мысли и просто сосредоточился на происходящем, тщетно пытаясь избавиться от смущения. Раз его Серёжа этого хочет…

— Да… Да, черт, нравится… Трахни меня, Серёжа… Трахай… — и еще сильнее расслабился, позволяя Куваеву творить все, что тому хотелось.

Толчки возобновились, а реакция Владимира лишь подстегнула Сергея. Его движения ужесточились, но мужчина чуть сменил угол и теперь еще лучше давил на простату, лишая любимого последних связных мыслей, оставляя только голые инстинкты — подчиниться сильнейшему, подставиться.

— Боже… Шлюха моя… Дырочка сладкая… Выебу тебя сегодня… Снова и снова… Заполню своей спермой, слышишь? Хочу, чтобы хлюпало в тебе, когда я буду тебя ебать, хочу, чтобы текло из тебя, чтобы весь мокрый между ног был, хочу-хочу-хочу… — уже забываясь в собственных ощущениях, зачастил Сергей, все сильнее и быстрее трахая подставленную крепкую задницу. Он с удовольствием слушал, как любовник стонет, как сжимается на нем, ласкает изнутри мышцами, кончает сам, и кончил внутрь следом. Пару раз чмокнув в ухо, улегся рядом, прижавшись максимально близко.

— Спи, — довольно пропыхтел Куваев, не давая Владимиру привести мысли в порядок, погружаясь в сон следом за домоседом.

В течение ночи он просыпался еще несколько раз, и каждый раз сначала лишь чуть потирался бедрами о бедра Домогацкого, возбуждаясь внутри, а потом трахал его, раскрытого, сонного, беспомощно стонущего. Не давал тому двинуться с места, позволяя лишь принимать его член и то удовольствие, что он дарил.

В последний раз Владимир уже сильнее пытался освободиться от крепкой хватки: растраханная, натруженная дырка побаливала и пощипывала. Куваев, не слушая его протестов, перевернул на живот, вдавив в матрас, и продолжил ебать. А Домогацкому оставалось только признать, что ему это нравилось, возможно, даже больше всего до этого, особенно когда тот начал шептать ему на ухо:

— Тихо, шлюшка моя, помолчи… Я хочу вдоволь насладиться своей персональной дырочкой, чтобы не так сильно скучать в отъезде на Окинаву. Так что я буду трахать тебя столько, сколько сочту нужным, а ты будешь послушно мне эту дырку подставлять… И не ври мне, я ведь вижу, как тебе нравится — весь такой мягкий внутри, специально сжимаешь меня… Ох, ты бы видел, как в эти моменты из тебя выходит сперма — ее так много, что она уже не умещается внутри вместе с моим членом… Господи, ты весь мой, слышишь? Весь…

После этого оргазма Вова вырубился до самого утра, которое, стараниями Куваева этой ночью, наступило около двух часов дня.
Ласковые поцелуи по всему лицу были лучшим будильником.

Приоткрыв глаза, Вова столкнулся с ошеломляюще нежным взглядом блогера-актёра.

— Володя мой… Ты в порядке? — в голосе звучала неподдельная тревога и забота.

Смущенно улыбнувшись, Домогацкий уткнулся носом Сергею в ключицу и легко поцеловал.

— Мне понравилось, — картаво прошептал он в ответ, поднял глаза и встретился с полной радости широкой улыбкой Куваева.