-- Послушай... Мне очень неудобно, но все-таки... Как тебя зовут?
-- Станислав, -- рассеяно отозвался мой нежданный гость, переворачивая очередную страницу. -- Но не Стас, а именно Слава, -- тонкие мальчишеские пальцы пробежались по лакированной и аляповатой (убью художника и издателя тоже убью) обложке. Запах свежей типографской краски поплыл по комнате, забивая едкую вонь дешевых сигарет и моего перегара.
Хорошее же впечатление о модном детском писателе создастся у мальчишки после этого во всех отношениях неловкого утра.
-- Посиди, пожалуйста, -- попросил я, мысленно прикидывая, способен ли не Стас, а именно Слава сообразить, что явился совершенно не вовремя и не растрепать друзьям и приятелям, как выглядит Петр Владиславович Ромашкин с утреннего похмелья и после бессонной гадкой ночи. На трепло мальчишка не походил, скорей уж на ботаника -- сидел себе, заложив пальцем книжку, и ждал продолжения моей запнувшейся на половине просьбы. -- Эээ... посиди, пока я умоюсь.
Мальчик снова кивнул и углубился в чтение. А я боком отступил в узкую и захламленную невесть чем (я же перед переездом все повыкидывал) прихожую. Споткнулся об выставленные на придверный коврик черные кроссовки. Воровато оглянувшись, провел по одному из них большим пальцем левой ноги. Запах ребячьего пота, свежего асфальта и лопнувших тополиных "клювиков" кружил мне голову. Казалось, что улыбчивый и пытающийся перебороть стеснительность Славик принес в мой дом не только ароматы наступающего лета, но и что-то еще, совершенно неведомое, сладко-созвучное сегодняшнему Сну. В Сны, если честно, я почти не верил, хоть и описывал их в своих книгах. Без деталей, конечно, только лишь с нежно-тревожным ощущением приключения. Как оказалось -- зря не верил...
Выключатель в ванной опять заело. А из крана с горячей водой раздалось противное шипение, как из трубки забарахлившего телефона-автомата (интересно, Славик знает, что это такое, или попросит пояснить, как вчерашняя дура-третьекурсница на пресловутой встрече? Ох, про встречу лучше не надо). Ледяные капли царапали кожу и застревали в отросшей за ночь щетине. Помятая физиономия очень отдаленно напоминала тот торжественно-отретушированный портрет, что был размещен на задней обложке моего собрания сочинений. Лишь бы Славику не пришло в голову их сличать. Еще примет меня за самозванца. А хорошая мысль...
-- Владисл... Петр Владиславович! -- несмело произнес из комнаты мой гость, -- скажите, пожалуйста, а почему в Интернете повесть называлась "В ожидании корвета", а в книжке она -- "Приключения юнги Бельчонка?"
"Потому что редактор -- напарафиненный муфлон, который ориентируется на вкусы покупательской аудитории, а не на таких нормальных пацанят, как ты," -- подумал я, но вслух произнес совсем другое:
-- Потому что "корвет" -- сложное слово, -- сцарапывая с себя щетину, крикнул я. -- Кое-кто посчитал, что моей фамилии недостаточно, чтобы ребенок поверил, что книга интересная, и ее купил.
-- Глупости, -- послышалось из комнаты, и мальчик появился: аккуратненький, все еще держащий книгу, заложенную пальцем. Без ссадин. Поразительно -- мальчишка, и без ссадин на руках. -- Разные дети бывают, -- а вот это уже было почти ворчание. -- И писатели тоже разные.
Показалось мне, или парень скользнул жадным взглядом по щедрому отблеску, падавшему от неплотно прикрытой дверцы книжного шкафа через весь коридор на стену?