Вилли вальяжно потягивал морошковый морс из битого стакана для стаута и принялся было опять кататься по моим и без того изможденным дедовыми нравоучениями ушам (сегодня мы разделывали рыбу и купили телятины, которой заготовили впрок явно не до четверга, причем за все платили старики, как бы невзначай пододвигая к мысли о переведении всех этих подачек в приобретение одной нормальной стиралки на замену хтоническому ужасу из балканских преисподней, с которым денно-нощно в подтирательном экстазе сношается бабка, привлекая и меня к своему темному служению). Якобы, надо оставлять этот сраный тред, ибо там твориться какое-то сраное дерьмо.

- Понимаете ли, милейший друг мой Вильгельм, этим носком я душил себя после стримов, чтобы только забыть тот ужас, тот позор, что мне приходилось ежедневно выдалбливать из-под прегабалинового морока, чтобы оказаться здесь с вами. Это вопиющее святотатство, этот пост-травматический театр обскура я переживал всякий раз, как только встречался со своей совестью, в которой мне большинство отказывали по вине моего неблагородного происхождения и генетического уродства. Понимаете, какового мне было все это время?

Вильгельм молча взял носок и превратил его в шарф. Его отношение к жизни все больше напоминает поведение мудрецов-философов из Ходоровской «Паники» - каждая змея таит в себе противоядие, а происходящее всегда можно благочинно отрефлексировать и, завернувшись в буффонадное одеяло старого сатира, ковылять дальше. Разумеется, завтра идти на работу со мной, в это светлое место, где ангелы, подобно первым главам «Москва-Петушки», спускаются вопящими сонмами после всякой фуры и наводят на мысли о тайной Германии, понарассованной по углам отдельного, слегка отдающего сырцой после затопления, балканского склада совершенно недопустимо в подобном виде, а то еще ведь решат, что мы с моим новым душевным знакомцем латентные гомоэроты, организующие себе асфиксию с помощью носочно-чулочной промышленности.

- Друг мой Вильгельм, но, что же делать с тредом? Понимаете ли, там выро… кхм, уе… ск.. Скажем, так…
Один из тайных участников Великого Совета перевел мне ряд криптоассигнаций в дождливый день, почти в тот, в который я прыгал на этот стул, чтобы подвзмыхнуть к лампочке, которая все равно бы рухнула от моих 67-ми. Переводы нового времени имеют возможность быть проверенными посторонними лицами на предмет значения общей суммы, что, в моем случае, ослепило глаза двум весьма неприятным особам.

Давайте по порядку. Первая из них, замужняя дама средних лет приятной глазу обывателя наружности. Второе существо – хряк, убивший дугу «гипоталамус-яички» дешевой фрамой из-под полы, из-за чего стал похож на водянистый шар, вечно пребывающий в делирической афазии, которую называет авангардной литературой и активно выписывает цифровыми чернилами.
Все бы ничего, простите мне мою быструю и сбивчивую речь, но эти существа в корне не понимают моего волевого стремления. Они изнежены культурой самопоказа и самолюбования, посещают гимнастические залы, гонясь за тленной и переходящей внешней единицей измерения своей удобопригодности для еврейской парадигмы лукизма, насаждаемой повсеместно. О, нет! Я не перехожу на личности, не надо кривиться! Это своего рода вполне уместное возмущение, ибо предо мной стоит задача сделать цифровой дагер(р)отип следующего вида – взять стул, сесть на него и фронтально запечатлеть. Разумеется, всех тех регалий, которые искусственно наращивают существа обоих полов, делая состояния представителям бигспорт-фармы из Тель-Авива, у меня не имеется.

Однако, у тех биологических экземпляров, что выше по негласному гетеросексуальному конвенциональному соглашению о состоянии женских/мужских тел в наличии все те неприятные второстепенные признаки, что я лично преднамеренно не изживаю, но с большой радостью смотрю на их пропажу уже на протяжении нескольких лет. Эти существа стремятся к другому – они участвуют в мочеполовой гонке за успешность, ездят на своих заскорузлых бензиновых бричках до складов с техникой, делающей их многокрасномышечными ментальными и физическими калеками, именуемой тренажерами.
Мой инвентарь вы видели на заводе в субботу, но, понимаете ли, знание матаболики и статодинамической нагрузки, работа по позитивным и негативным фазам нынче не в почете.
И, ведь что обидно, я даже не пытаюсь тягаться с ними, но давно зложил знамена и ушел под тень ивовой дубравы еще во время обрития в Штутгарте.
Теперь иной стандарт телесности – плодильные племенные коровы с раздутыми ногами и выменем, не менее отвратные гипотоламически-дефектные бабуины с вечным психозом доказательства своей неувечности. Нет большей низости, чем находиться в их потливой душной среде токсичной полноценности – почему же их тела и весьма увечные по своей морфологии содержимые черепа не понимают, что я отринул эту гонку и просто стремлюсь к закидыванию семидесятикилограммовых мешков на третью полку как наш передовик Лука, с которым вы обязательно познакомитесь завтра? И, что удивительно, человеку на излете 58-ой год, но такую быструю отгрузку и невероятную легкость движений он приобрел явно не сидя перед блинами.
А помните, как в былые времена «Flink wie Windhunde, zäh wie Leder und hart wie Kruppstahl»? Друг мой, вы кимарите? Вильгельм?

Вилли давно повалился в сон, чем серьезно заставил задуматься о серьезности и вменяемости моих пассажей.