Кроша каблуками пынеходов непрочный мартовский ледок, Иван бодро шёл по Мещанской к Садовому кольцу в надежде поймать такси и поспешить к двум в свой компьютерный клуб, где отсиживал условленное с партнёром по бизнесу время, наблюдая игру детей рабочих.

Он родился почти сорок лет назад в далёком провинциальном городке, вмерзшем в пористый от слез февральский снег восемдесят четвертого года.

Андропов умер, а Иван родился.

Детство мелькало меж частых сараев и редких сосен бескрайнего двора.

Бузина и шиповник разрослись под окнами до самой крыши, отец часто вырубал буйные кусты, но к концу лета они снова восполняли урон, а весной уже стучались в стекло колючками и сучками. В этом тесном хаосе веток, колючек и листвы проделывались ходы, тянувшиеся вдоль дряхлого забора и возле помойки заканчивающиеся просторным штабом. Здесь было просторно и тесно, пахло землей, шиповником и помойкой, крысы которой частенько забегали в штаб, заставляя малолетних стратегов визжать и швыряться камнями.

В штабе придумывали новые игры, плели заговоры против суровой соседки Тимохи, разрабатывали планы набегов на дачную клубнику. Здесь же скрывались от требовательных вечерних призывов родителей, вслушивались в их сердитые голоса, скорчившись в прохладной тьме, щедро платившей за укрытье ссадинами и уколами.

–Ванятка! Домооой!– кричал отец, стоя у крыльца, и сквозь переплетенье веток Ваня видел оранжевый огонек его папиросы.

Он был худым, высоким, с узким светлобровым лицом, тонким носом и тонкими губами. Любил играть с ним, учил собирать грибы, качал в гамаке, подвешенном меж двух толстых сосен, строил рожицы, рассказывал смешную чепуху.

С получки покупал вафельные трубочки с кремом и игрушки.

–Балуешь ты его, Толя,– часто говорила мать, поправляя свои красиво уложенные волосы перед овальным зеркалом и с улыбкой поглядывая на хрустящего трубочками Ванюшу.

Отец молчал, после выпитой четвертинки узкое лицо его бледнело, папироса бегала в налившихся кровью губах. По вечерам, придя с работы, засучив рукава клетчатой рубахи, он рубил дрова возле сараев, Иван с соседским Петькой складывали их в кладню.

–Толя, смотри осторожней!– кричала мать из окна, отец оглядывался и успокаивающе поднимал тонкую худую руку.

Он работал на военном заводе, уезжал рано, возвращался поздно.

Мать давала уроки информатики местным ребятишкам во Дворце пионеров, брала на дом машинопись. Директор разрешил ей взять на дом один из учебных компьютеров ДВК (КУВТ). Большую часть времени она лежала на просторной металлической кровати, положив ногу на ногу, разбросав по подушке свои красивые волосы и куря бесконечные папиросы. Сладковатый дым расплывался возле ее привлекательного лица, она улыбалась чему-то, глядя в протекший потолок.

В доме жили еще три семьи.

Длинный ломаный коридор кончался тесной кухней с тремя столами и двумя газовыми плитами, работавшими от одного красного баллона, спрятанного возле крыльца в металлический ящик.

Мать готовила плохо и неряшливо– котлеты подгорали, суп от многочасового кипения превращался в мутную бурду, молоко белой шапкой сползало на плиту. Зато чай, хранившийся в круглой жестяной банке, она заваривала в красивом чайнике, разливала в фарфоровые чашки и пила помногу, с удовольствием чмокая маленькими губами.

–Ванятка, моя половинка,– любила говорить она, сажая Ивана на колени и отводя подальше руку с потрескивающей папиросой.

Отец чай не любил– выпивал полчашки и уходил на террасу курить и читать газету.

Мать садилась к компьютеру, листала методички, писала учебные программы на бейсике и тихо пела красивым грудным голосом.

Ивана забавляли клавиши, он шлепал по ним руками и тоже пел, подражая матери.

Иногда мать затевала с ним игры, стуча по клавишам:

– Здесь сверчки трещат, а здесь птички клюют… Цок, цок, цок.

В пять лет Ванятка уже писал элементарный код на бейсике, а в шесть отец уехал по договору на Север, “чтоб Ванятку на юга повозить”.

Они остались вдвоем, у матери появились ученики с соседних улиц, печатать она бросила.

Ванятка пошёл в детский сад – длинный барак, покрашенный синей краской. В нем было много знакомых мальчишек и девчонок, но игры казались скучными – какие-то праздники, которые репетировали, неинтересные стишки, танцы с глупыми притопами и прихлопами. Мальчишки здесь больше дрались.
Дралась и толстая воспитательница, щедро раздавая подзатыльники. Звонкий голос ее гремел по бараку с утра до вечера.

Однажды вечером мать пришла за ним в новом коричневом платье, с новой прической и ярко накрашенными губами.

Сунув ему шоколадку, она быстро повела к остановке:

–Пошли, Ванятка…

В автобусе Ванятка ел шоколад, шелестя фольгой, мать смотрела в окно, не замечая его.

Когда они вошли в свою комнату, там пахло табаком и цветами, которые стояли в синей вазе посреди накрытого стола. За столом сидел широкоплечий светловолосый мужчина в сером пиджаке, пестром галстуке и читал книгу, помешивая чай в стакане. Заметив вошедших, он неторопливо встал и, присев перед Иваном на корточки, протянул большую ладонь:

–Ааааа… вот, значит, и мальчик Ваня. Здравствуй.

Иван протянул руку и посмотрел на мать.

–Ну, поздоровайся с дядей Володей, что ж ты…– пробормотала мать, странно улыбаясь и глядя мимо.

–Здрасьте,– сказал Ваня и опустил голову.

–Вот и застеснялся,– засмеялся дядя Володя, обнажив ровные белые зубы.

–Всегда такой, и теперь тоже застеснялся,– наклонилась к нему мать.– Идем я тебя покормлю…

Она стремительно повела Ваню на кухню, где в чаду толкались возле плит пять женщин. Все они повернулись и посмотрели на мать, кто-то сказал, что Танечка сегодня очаровательна. Улыбаясь им, мать плюхнула Ивану холодного пюре, сверху положила раскисший помидор с огромными зелеными семечками:

–Поешь и приходи. Чаю выпей…

Процокав каблучками по коридору, она скрылась.

Иван стал ковырять пюре алюминиевой ложкой, полная Таисия Петровна из четвертой, запахнув полинявший китайский халат, наклонилась к нему, погладила по голове белой от стирки рукой:

–Ванечка, а кто это к вам приехал?

–Дядя Володя,– четко проговорил Иван, кусая водянистый помидор.

Таисия Петровна со вздохом выпрямилась и улыбнулась тете Клаве, переворачивающей рыбные котлеты:

–Дядя Володя…

Та слабо засмеялась, отгоняя чад рваным полотенцем.

Ване показалось, что они знают что-то очень важное. Он доел пюре, помидорку кинул в ведро и пошел к себе.

В комнате было накурено, горела люстра, Володя покачивался в плетеном кресле, подперев щеку рукой с папиросой.

Иван приблизился к разоренному столу, взял конфету и ушел на террасу.

Весь вечер мать с дядей Володей пили чай, танцевали под магнитофон, курили и оживленно разговаривали.

Стемнело.