Фильм «Ненависть» вышел в прокат 31 мая 1995 года в атмосфере невероятного ажиотажа. Накануне закончился Каннский фестиваль: Художественный руководитель фестиваля Жиль Жакоб взял фильм в основной конкурс, и жюри под вторичным руководством Жанны Моро (единственный случай в истории Каннского кинофестиваля двукратного президенства жюри) присудило Кассовицу приз за режиссуру. Герои были на всех обложках, Кассовиц с утра до вечера давал интервью — приходя на респектабельные телепрограммы в бейсболке с изображением каннабиса и дипломатично замечая: «Нет, конечно, бывают и хорошие полицейские…» Полиция не осталась в долгу: в Каннах жандармы, охранявшие фестиваль, при появлении съемочной группы демонстративно повернулись к ним спиной. Неделей раньше в стране подошла к концу 14-летняя эпоха социалистов; президентские выборы выиграл Жак Ширак. Новый премьер Ален Жюппе едва ли не первым делом организовал показ «Ненависти» для членов своего кабинета: врага надо знать в лицо.
«Ненависть» была не первым фильмом о жизни пригородов — хотя его предшественников в мечтательном французском кино можно пересчитать по пальцам, — но первым, которому удалось поймать энергию исторического момента. Это висело в воздухе: почти одновременно вышел еще десяток лент схожей тематики. Кассовиц был ярче, смелее и талантливее всех. Он заговорил на языке американских независимых — Спайка Ли, Джармуша, раннего Скорсезе — в стране, где оглядываться на США считалось дурным тоном.
В истории про Венса, Юбера и Саида была изящная простота и законченность притчи: время действия, ограниченное сутками, герои, представляющие три цвета кожи, маршрут — в Париж и обратно, классическое чеховское ружье, поместившееся у Венса за поясом. Кассовиц огромное внимание уделил форме: что-то сразу бросалось в глаза — скажем, пижонское ч/б (хотя фильм на всякий случай сняли на цветную пленку) и стремление не разбивать сцены монтажом, что-то работало скорее на уровне подсознания. Например, если эпизоды в пригороде сняты широкими мазками, с обилием воздуха в кадре, вплоть до знаменитого вертолетного плана, то в Париже, где герои чувствуют себя не в своей тарелке, пространство становится клаустрофобичным, почти сюрреалистическим со всеми этими зеркалами, лестницами, переходами метро, гигантской головой возле церкви Сент-Эсташ.

И в то же время «Ненависть» пульсировала живой реальностью, так или иначе знакомой в тогдашней Франции, кажется, всем, кроме кинорежиссеров. Герои разговаривали на верлане — сленге, в котором слоги меняются местами (прокатчики всерьез раздумывали пустить к фильму французские субтитры). Они жили в мире граффити, рэпа, бокса, дурацких телепрограмм, хот-догов на крыше, заначек с гашишем, швейных машинок для мамы, которые нужно достать, а не купить в магазине, одолженных кому-то мелких денег. И, конечно, в мире, где детей — а Кассовиц предельно ясно говорит, что по сути они еще дети, — в любую минуту могут обыскать, огреть дубинкой или отвести в участок, чтобы обучить пыткам новичка-полицейского. «Это история общества, которое падает вниз»; трудно представить другой фильм, в котором подобный финальный монолог не выглядел бы дико, — в «Ненависти» он был абсолютно на своем месте
https://www.youtube.com/watch?v=js2_hBDi2LI