>>66676
«Свинцовый Вовик» by ЧК

Владимир Петров ехал по проселку на своей Daewoo Espero, подвеска стонала, как старая собака. Машина пахла пластиком девяностых и пылью от школьного мела. Он не пил. Не курил. Только тащил свои 120 кг, будто мешок с песком, привязанный к спине. Синдром Иценко-Кушинга? Или просто жизнь, придавившая его к земле, как пустую банку из-под Pepsi.

Школьный пер. 1/1. Хутор Горбатовский. Вся вселенная — три точки: дом с треснувшими ставнями, школа, где часы застыли в 1996-м, и магазин «Продукты» с витриной, заляпанной мухами.

Вовик протискивался между партами, живот задевал края стульев, оставляя жирный след на древесине. Ученики шептались: «Сиська идет». Он слышал. Всегда слышал. Но улыбался, как будто это комплимент.

Урок информатики. Дети долбили клавиши, словно молотками по гвоздям. «Смотрите, как файлы копируются», — говорил Вовик, глядя в окно. За ним — ржавая ограда и его Espero, единственная подруга, которая не смеялась над его кишками, расползавшимися под ремнём.

Он рассказывал про DOS, про дискеты, про то, как MP3 убили душу бобин. Дети зевали. Завуч-мать стучала костяшками по двери: «Володя, хватит бреда».

«Жениться тебе надо», — шипели за ужином. Он ковырял вилкой остывшую котлету, вспоминая, как Яна в скайпе сказала: «Ты больной, Вова». Он верил, что это ласка. Послал ей букет через интернет — розы завяли в пути, как его надежды.

в Москве он три часа стоял у метро «Чистые пруды», ждал, пока менеджер Нинтендо «случайно» выйдет за кофе. Не вышла. Вместо неё — девушка с розовыми волосами бросила в него окурок: «Дядь, подвинься, ты как гора».

Дома мама спрашивала: «Ну как, познакомился?» Он врал: «Она была занята, на совещании». Ложился на кровать, пружины кровати стонали под 120 кг тоски. На потолке — трещины, как шрамы от ремня, которым отец-директор никогда не бил.

Вечером Вовик стримил. Камера ловила его лицо — мокрое от экранного сияния. «Вот Тайни Тьюнс, — бормотал он. — На картридже, как в 90-х!» Чат пестрел: «Сиська, где шлюхи?». Он нервно улыбался. Улыбка — маска, приклеенная скотчем к лицу. Выдавил что-то вроде: «Спасибо за 50 рублей, болезный. Кидай есчо».

Зрители в чате — не тролли, а зеркало, в котором Вовик видит себя: больной, жирный, смешной. А он всё улыбается. Потому что иначе — заплачет.

Интернет отвалился посреди стрима. Он тушил монитор, хватал паяльник. Чинил ноутбуки, которые приносили из села — те, что пахли навозом и дешёвым одеколоном. Порнухи на жёстких дисках не было. Честно.

Сейчас Чувак Петров едет по степной дороге. Espero пыхтела, пердела, плевалась гравием. В кармане — смска от черванов: «Вовик, не грусти! Шлюхи уже в пути! Молимся на твой животик». Он давит на газ. Фары режут тьму. Где-то там тюленит Яна. Где-то Паша копается в прошлом, как в помойке. А он — просто свинцовый мужик в машине времени, которая едет только назад. Мечтаюший о шлюхе, которая полюбит его за широту души, а не живота. Но шлюхи тут нет. Только степной ветер, свистящий в щели: «Шошель... Шошель...»

>>67079
На хуях таскает Юру:
Захотел оттрахать дуру!
Нет! Нельзя! Ведь краш уже
Свои "яйца Фаберже"

Подкатил весной в Корее!
Ну, а Яна крашу ВЕРИТ!
Да, куколд! Зато в Киото
Расположена работа.

Да и денег у него
Как у Скруджа. На говно
Исходила Яна в Бусти.
Всё ждала, когда отпустит.

Плюнул в бабушку Юрец,
Свой упаковал конец.
И упиздил навсегда.
Бабка чувствует: беда!

Написать письмо бы Крашу,
Приготовить фаршекашу,
Словом, выдохнуть пока
И нарисовать хорька,

В Стиме почитать ревью,
Всех вращая на хую,
Поработать на террасе,
Благо, курица в запасе,

Что в сушилке накопилась.
Но судьба распорядилась
По-другому поступать:
Ныть, стенать и выгорать.

А история стара.
Не ищи, черван, добра
В похождениях старухи,
Что бежала от разрухи.