Визуализируя результаты индивидуальной психотерапии третий фильм к ряду — «Реинкарнация» была страшилкой на тему оккультно-социального конструкта семьи, «Солнцестояние» — нытьем о расставании с девушкой мудака, который нашел утешение в кинокартине «Плетеный человек», — постановщик Астер наконец добрался до себя любимого и, полагаясь на постироничное трюкачество, пытается убедить зрителя в том, что на экране — абстрактная комическая ипохондрия, а не зеркальное отражение закомплексованного художника в кризисе. Но разрозненные, показательно стилистически непохожие друг на друга эпизоды одиссеи Бо вместе составляют мегаломанский автопортрет автора, такой же, как пазл с парадной фотографией мертвого героя американской кампании в Каракасе, над которым трясется образцовая семья, временно приютившая Вассермана, или корпоративная мозаика из лиц подчиненных Моны, на расстоянии складывающаяся в ее властный силуэт.

Все страхи» — глуповатый перевертыш кэмпбелловского «Тысячеликого героя», предполагающий вместо поучительного квест-путешествия «домой» (с обязательной нравоучительной работой над собой) скоростной спуск «из п@#$ы в могилу». Картина в прямом смысле начинается с появления младенца на свет и заканчивается за упокой — прежде всего с перспективы художественной немощи. Базово неукомплектованный Бо (без мозгов, сердца, храбрости и прописки по месту душевного равновесия) шагает по дороге из желтого кирпича в обратном направлении от особняка Гудвина, естественно, так его и не встречая. Провокация ли, что мямлю Вассермана судьба ничему не учит? Инертный герой, которого никак не меняет приобретенный опыт, — давно не табу даже для Голливуда.

Первый камерный и наиболее удачный час фильма — социофобный скетчком. Внешнюю угрозу представляют хамоватые соседи, маньяки-эксгибиционисты, уличные рецидивисты и прочие буйные. Бо разогревает комплексный обед из морозильных запасников и за трапезой подпитывает свою тревожность ТВ-репортажами о будничной поножовщине. «Вот бы не покидать этих съемных четырех стен!» — думает герой. Хорошо бы в аскетичной изоляции оставался и фильм. Последующие ⅔ «Страхов» — экранизация того самого амбициозно-исповедального сценария, что начинающие кинематографисты годами беспорядочно чиркают (также, в общем, терапевтически), пока пробиваются с другим, менее затратным материалом. Такие несдержанные фантазии случаются в карьере каждого второго большого (или мнящего себя таковым) режиссера и «работают» только при наличии выдающихся личностных качеств. Ума. Артистизма. Воображения. Иногда, если кого-то долго, громко и огульно в чем-то убеждать, человек начинает верить. Астер важничая поясняет аудитории, что за пассивными злоключениями Бо стоит нечто важное. Но важное — это пенис. И весь глуповатый психоаналитический нарратив перебивается подростковым хихиканьем.