Подготовка нормативной базы для налога на тунеядцев практически завершена рассказал Лайфу один из разработчиков проекта, председатель комитета Совета Федерации по социальной политике Валерий Рязанский. Новый платёж назовут страховым взносом, а следить за "тунеядцами" на местах будут местные власти — они получат поимённые списки благодаря закону, проект которого правительство вот-вот внесёт в Госдуму.

Сельсоветам спустят разнарядку на тунеядцев

Мало одного списка из 16 млн "тунеядцев", который извергли Федеральная налоговая служба и Пенсионный фонд России. Кто-то должен на местах активно заниматься "гражданами трудоспособного возраста, не имеющими объективных причин быть неработающими". По словам Рязанского, аудит трудовых сил поручат региональным и муниципальным властям, которые в первую очередь заинтересованы в сборах — ведь именно регионы платят за неработающих в ФОМС (за медобеспечение), регионам недостаёт подоходного налога из-за "чёрной" занятости населения.

— Введение нового взноса будет происходить в несколько итераций. Первое, что нужно сделать, — поправки в закон о персональных данных. Этот законопроект готов и на днях вносится правительством в Госдуму, он будет регулировать порядок обмена информацией между социальными фондами, налоговой службой и органами власти. Местные органы должны получить легальный доступ к данным по тому контингенту населения, которое будет платить взнос. Это позволит создать систему учёта и выявления этих людей, — рассказал Рязанский. — Второй этап — нужно будет дать местным органам власти инструментальную возможность влиять на этих граждан, чтобы они они определялись, кто они в отношениях с государством: нанятые работники или свободные художники, которые купили патент и им море по колено.

— Что значит влиять на граждан?

— Ну представьте себе, вы председатель сельсовета, получили указание от главы района, а тот от губернатора — "разобраться с неработающим населением". Вы провели соответствующее посписочное исследование, вам видно, что из 400 человек 23 трудоспособного возраста не платят, не участвуют ни в какой трудовой деятельности: пять из них ездят в Москву, сидят у шлагбаума кнопку нажимают, кто-то в районном центре охраняет аптеку, а кто-то выращивает поросят и продаёт. По каждому из них нужно принять решение, предложить варианты легализации их труда. Муниципалитеты недосчитываются этих денег, налоги до них не доходят.

Сейчас никто с неплательщиками персонально не разбирается, в ФОМС деньги платятся чохом (трудоспособные минус льготники), только потому, что тот Иванов Иван Иванович ответит вам "Что хочу, то и делаю". Ему можно будет объяснить его возможности, и если он ими не воспользуется, государство начнёт отказывать ему в части бесплатных услуг. Например, в лечении. Ты попадешь в больницу: скорой помощью конституционно тебя обеспечат, а вот когда речь пойдёт о стационаре, обследовании, с тебя потребуют приобретения, скажем, дополнительного медицинского полиса. Не только пряник должен быть, но и кнут.

Несмотря на критику ряда экспертов, в правительстве, очевидно, единодушны насчёт необходимости "налога на тунеядство". 21 октября министр труда Максим Топилин озвучил размер взноса (20 тысяч в год — "нормально, маловато даже"). Тем же днём выступил глава кабмина Дмитрий Медведев, и хотя ранее он переименовал милицию в полицию, воплотив свою давнюю юридическую мечту, он выступил против термина "налог на тунеядство", однако другого ёмкого варианта не предложил.

Подробности работы местных властей с тунеядцами и прочие детали, продолжает Рязанский, будут описаны во втором, главном законопроекте: "Надеюсь, до Нового года выйдем на текст [законопроекта]; основным разработчиком является Минтруд". Это ведомство не ответило на вопросы Лайфа.

Служители культа и другие "льготники-тунеядцы"

Собеседник отметил, что освободят от уплаты нового взноса указанные в законодательстве базовые категории неработающих, за которых регионы платят в ФОМС. В пресс-службе Минздрава сообщили, что эти категории перечислены в пункте 5 статьи 10 базового отраслевого закона "Об обязательном медицинском страховании в РФ":

а) дети со дня рождения до достижения ими возраста 18 лет;

б) неработающие пенсионеры независимо от основания назначения пенсии;

в) граждане, обучающиеся по очной форме обучения в профессиональных образовательных организациях и образовательных организациях высшего образования;

г) безработные граждане, зарегистрированные в соответствии с законодательством о занятости;

д) один из родителей или опекун, занятые уходом за ребёнком до достижения им возраста трёх лет;

е) трудоспособные граждане, занятые уходом за детьми-инвалидами, инвалидами I группы, лицами, достигшими возраста 80 лет.

Первая вызывающая явные вопросы категория льготников — безработные. По закону пособие по безработице можно получать не более 12 месяцев подряд (после постановки на учёт безработный должен два раза в месяц отмечаться в центре занятости).

"Когда истекает этот срок и гражданин отказался от всех предложенных вариантов "от каприза", вы становитесь тем трудоспособным неработающим населением, которое и должно самостоятельно уплачивать социальный взнос. Если вы и обращались в центры занятости (биржи труда), то становитесь плательщиком автоматически"
— сенатор Валерий Рязанский

http://www.yaplakal.com/forum1/topic1496612.html

>>2946791
Спи, сука.

Спят усталые черваны, гриневы спят,
Одеяла и подушки ждут червят.
Даже Шваля спать ложится,
Чтобы ночью нам приснится.
Ты ей пожелай: Подыхай!

Обязательно по треду в этот час
Тихо-тихо ходит Паха возле нас.
За окошком все темнне,
Утро ночи мудренее,
Глазки закрывай! Баю-бай!

В донди можно покачаться на трубе
И по радуге промчаться на коне.
С боежабой подружиться
И поймать перо жар-птицы
Глазки закрывай! Баю-бай!

Баю-бай, должны все черваны ночью спать.
Баю-баю, завтра будет тред опять.
За день мы устали очень,
Скажем всем: "Спокойной ночи!
Глазки закрывай! Баю-бай!

Тут многие ностальгируют, мол, как было охуенно в 90х, жвачки турбо, сеги, кассеты... Но ведь нихуя не так было, был ебаный кошмар, и я не понимаю людей которые орут, что рашка полна быдла и загнивает. При чем люди за 30 не орут, они молчат, они помнят как это было, и какой рай жизнь сейчас по сравнению с царством смерти и ужаса 90х. Можно говорить об этих кошмарах и никогда всех их не перечислить. Как по вашему проходил день подростка в девяностые? Он жвал жвачку турбо и играл в сегу под ламповую музыка из кассетного плеера? Нихуя.

был холод, жуткий, свирепый, и замерзающие кричали в обледенелых подъездах — все тише и тише, долго, по многу часов… Я засыпал, слушая, как кто-то кричит, просыпался всё под этот же безнадежный крик, и нельзя сказать, что это было страшно, скорее тошно, и когда утром, закутанный до глаз, я спускался за водой по лестнице, залитой замёрзшим дерьмом, держа за руку мать, которая волочила санки с привязанным ведром, этот, который кричал, лежал внизу возле клетки лифта, наверное, там же, где упал вчера, наверняка там же — сам он встать не мог, ползти тоже, а выйти к нему так никто и не вышел… И никакого Обамы на это не понадобилось. Мы выжили только потому, что мать имела обыкновение покупать дрова не летом, а ранней весной. Дрова нас спасли. И кошки. Двенадцать взрослых кошек и маленький котёнок, который был так голоден, что, когда я хотел его погладить, он бросился на мою руку и жадно грыз и кусал пальцы… Вас бы туда, сволочей с мобильным интернетом. Это вам не Единая Россия… И тот кризис был пострашнее этого. Я бы там обязательно сошел с ума. Меня спасло, что я был маленький. Маленькие просто умирали…
А кризис, между прочим, так всё набирал обороты. Те, кто остался, понемножку вымирали. Складывали их штабелями в дровяных сараях, живых пытались вывезти — власть все равно функционировала, и жизнь шла своим чередом — странная, бредовая жизнь. Кто-то просто тихо умирал; кто-то совершал героические поступки, потом тоже умирал; кто-то до последнего вкалывал на заводе, а когда приходило время, тоже умирал… Кто-то на всем этом жирел, за кусочки хлеба скупал драгоценности, золото, жемчуг, серьги, потом тоже умирал — бандиты находили его, сводили его вниз к реке и стреляли, а потом поднимались, ни на кого не глядя, суя макарычи за кожанные куртки… Кто-то охотился с топором в переулках, ел человечину, пытался даже торговать человечиной, но тоже все равно умирал… Не было в этом времени ничего более обыкновенного, чем смерть. А власть оставалась, и пока оставалась власть, Россия стояла.

Тут многие ностальгируют, мол, как было охуенно в 90х, жвачки турбо, сеги, кассеты... Но ведь нихуя не так было, был ебаный кошмар, и я не понимаю людей которые орут, что рашка полна быдла и загнивает. При чем люди за 30 не орут, они молчат, они помнят как это было, и какой рай жизнь сейчас по сравнению с царством смерти и ужаса 90х. Можно говорить об этих кошмарах и никогда всех их не перечислить. Как по вашему проходил день подростка в девяностые? Он жвал жвачку турбо и играл в сегу под ламповую музыка из кассетного плеера? Нихуя.

был холод, жуткий, свирепый, и замерзающие кричали в обледенелых подъездах — все тише и тише, долго, по многу часов… Я засыпал, слушая, как кто-то кричит, просыпался всё под этот же безнадежный крик, и нельзя сказать, что это было страшно, скорее тошно, и когда утром, закутанный до глаз, я спускался за водой по лестнице, залитой замёрзшим дерьмом, держа за руку мать, которая волочила санки с привязанным ведром, этот, который кричал, лежал внизу возле клетки лифта, наверное, там же, где упал вчера, наверняка там же — сам он встать не мог, ползти тоже, а выйти к нему так никто и не вышел… И никакого Обамы на это не понадобилось. Мы выжили только потому, что мать имела обыкновение покупать дрова не летом, а ранней весной. Дрова нас спасли. И кошки. Двенадцать взрослых кошек и маленький котёнок, который был так голоден, что, когда я хотел его погладить, он бросился на мою руку и жадно грыз и кусал пальцы… Вас бы туда, сволочей с мобильным интернетом. Это вам не Единая Россия… И тот кризис был пострашнее этого. Я бы там обязательно сошел с ума. Меня спасло, что я был маленький. Маленькие просто умирали…
А кризис, между прочим, так всё набирал обороты. Те, кто остался, понемножку вымирали. Складывали их штабелями в дровяных сараях, живых пытались вывезти — власть все равно функционировала, и жизнь шла своим чередом — странная, бредовая жизнь. Кто-то просто тихо умирал; кто-то совершал героические поступки, потом тоже умирал; кто-то до последнего вкалывал на заводе, а когда приходило время, тоже умирал… Кто-то на всем этом жирел, за кусочки хлеба скупал драгоценности, золото, жемчуг, серьги, потом тоже умирал — бандиты находили его, сводили его вниз к реке и стреляли, а потом поднимались, ни на кого не глядя, суя макарычи за кожанные куртки… Кто-то охотился с топором в переулках, ел человечину, пытался даже торговать человечиной, но тоже все равно умирал… Не было в этом времени ничего более обыкновенного, чем смерть. А власть оставалась, и пока оставалась власть, Россия стояла.