https://vk.com/@lezimveos-mirskoe-i-sakralnoe-v-rasskaze-uvmamleeva-golos-iz-nichto

МИРСКОЕ И САКРАЛЬНОЕ В РАССКАЗЕ Ю.В.МАМЛЕЕВА «ГОЛОС ИЗ НИЧТО»
В 1991-ом году в издательстве Московский рабочий вышел сборник рассказов «Голос из ничто» Ю.В.Мамлеева, однако одноименная работа отсутствовала в содержании и не числилась ни в одном из трех циклов [4].
Первые упоминания о работе появляются спустя 8 лет в радиопередаче «Модель для сборки» станции 106.8. Программа специализировалась на озвучивании труднодоступной литературы авангардной направленности. В связи с прекращением вещания, установить точное время появления рукописи невозможно. В 1998 году на сайте Российской Виртуальной библиотеки впервые появляется полнотекстовая версия рассказа [3].
При анализе содержимого издания 1991-го года и итоговой версии рассказа 1999-ого удается установить ряд устойчивых символов, закрепляющих за «Голосом из ничто» функцию компилятивно-содержательного знаменателя, обобщающего наиболее яркие моменты сборника.
Центральным нарративом творчества Ю.В.Мамлеева выступает система наблюдения («созерцания») и описания системы взаимодействий пластов эзо- и экзотерического в окружающем мире и человеке. Автор определяет исключительность подхода особым «соединением реализма не с фантастикой, а с наличием метафизических знаний, или с прозрением, с визионерством» [2].
Разработанный Ю.В. Мамлееввым литературный метод «метафизического реализма» утверждает вариативность итогового сигнификанта, определяя проект денотата как взаимообратную величину. Первым полюсом обратимости признается сфера сакрального, вторым — мирского, комбинации нестандартного взаимодействия которых формируют субъекта в пространстве текста. Повествование посвящено высвечиванию парадоксов «инобытия» и механизмам вторжения ирреального в сферу обыденного: «это – реализм с проникновением в иной мир, ...без выдумывания» [2].
Подавляющее большинство современных исследователей рассматривают «мамлеевский текст» с позиций дихотомии «мирского» и «сакрального». Субъект, как правило, лишен четкого самоопределения, его картина реальности задается доступным любому обывателю ограниченным спектром восприятия. Однако, мир героя одномоментно преображается как на событийном, так и на художественном уровнях, когда в противовес одномерному существованию персонажа возникает вселенная (или ее вестник) раннее игнорируемых «инобытийных» феноменов.
На примере рассказа «Голос из ничто» проследим применение вышеописанного литературного механизма.
При изучении работ Ю.В. Мамлеева применяется метод семиотического анализа ввиду использования автором уникальной системы устроения внутритекстовых связей между образом, символом и поливариантностью итоговых значений. Первый этап работы — выявление фигуративных изотопий дискурсивного уровня с дальнейшим составлением матрицы бинарных оппозиций и достижением элементарной структуры значения [1]. Ограниченный формат позволяет привести по одному примеру к каждой группе изотопий — место, объекты, время, акторы (персонажи), состояния бытия, события.
Первые строки рассказа указывают на атипичный хронотоп дальнейшего повествования: «дело это давнее, малодоступное». Десубъективация говорящего выступает обязательным условием речи «когда меня не существует, … я могу рассказать обо всем». Сакральное обнаруживается в отказе героя от «уже несуществующего я» в пользу абсолютного знания, не ограниченного личностью, вневременного и потому достойного огласки. Это подтверждает кольцевая композиционная структура — две сцены одиночества, причем в финальной ложное «я» преодолено, замыкают «срединную» содержательную часть рассказа, в вопросе «я» подобную последней.
Таким образом, категории пространства и времени задаются условным пособытийным делением на знаковые эпизоды. Время мирское функционально значимо в начале рассказа, после «встречи» приобретая функцию фона. На событийном уровне герой покидает дом и в ходе прогулки замечает у помойки «сытого грязного человека, который валялся на земле». Последующий диалог раскрывает «ангелическую» природу собеседника: «Ангел[...]Небожитель я». Далее, оба персонажа направляются на «чердак», а после в «подвальную пивнушку», что символически сообразно классическому дантовскому мотиву «восхождения на небеса» и «спуска во ад». Место входит в заметный конфликт с содержанием диалога персонажей, посвященного природе Абсолюта, метемпсихозу и пр. проблематике «сакрального» несмотря на обстановку.
Фигура «незнакомого» вторит образу Юрия Аркадьевича из рассказа сборника 1991-года «Тетрадь индивидуалиста» — «по ночам стал приходить ко мне новый, ошеломивший меня гость; назвал я его — Юрий Аркадьевичем». «Индивидуалист» не в состоянии установить точную границу между «галлюцинаторностью» появившегося образа и его реальностью: «однажды видел я Юрия Аркадьевича в магазине, в очереди за калошами». После встречи с представителями «иного мира» герои сравниваемых рассказов удостаиваются созерцания истинной природы вещей и священного Абсолюта, фактически сообразного инициации.
Таким образом, на акторском и событийном уровнях «дольнее» выступает как доступная обывателю проявленная часть «горнего». Границы сакрального и мирского определяются степенью посвящения субъекта, нередко размываясь и образуя единое метафизическое пространство. Агенты «инобытия» передают способность к «видению» посредством духовной преемственности. При этом ни один из героев не отказывается от собственных убеждений в пользу мнения «гостя», но благодаря «самоисповеди», саморефлексии достигает перехода онтологического статуса принимаемой «я»-концепции из субъективно-личностного в универсальный.
Подытоживая, рассмотрим объектный уровень. Так, «галоша» из «Голос из ничто» появляется в двух состояниях: на Ангеле («да Ангел-то в галошах») и в качестве инструмента восстановления прямохождения («тронул я незнакомого галошей, чтоб он привстал»), что символически вторит мотиву воздвижения от смерти, вхождению из мира «иного» в наблюдаемую действительность. Аналогично, в «Тетради индивидуалиста» галоша впервые появляется у Юрия Аркадьевича, затем в восклицании героя: «весь мир должен припасть к моим галошам» и в финале у «старичка», запустившего в героя, который «лез целоваться к покойникам», «галошей». Она обретает символический смысл водораздела между плоскостями рационального и безумного, «сакрального» и «мирского» — элемента, защищающего от вод «бессознательного» и, одновременно с тем, пробуждающего к актуализации пограничные состояния, доводимые до определенного придела.
Таким образом, категории «мирского» и «сакрального» в рассказе «Голос из Ничто» являются взаимозависимыми величинами, множество допустимых значений которых при наложении формирует пространство инвариантности субъекта и центральные параметры его объектно-событийной действительности.

Литература:
1. Греймас А.-Семиотика [Электронный ресурс] // Режим доступа: https://www.myfilology.ru/semiotika/narrativnost-algirdas-grejmas/ (дата обращения 18.04.2018).
2. Гуга.В. Интервью с писателем Юрием Мамлеевым: Вэб-журнал «Перемены» [Электронный ресурс] // Режим доступа: http://www.peremeny.ru/blog/12153 (дата обращения 18.04.2018).
3. Мамлеев Ю.В. Голос из ничто [Электронный ресурс] // Режим доступа: http://rvb.ru/mamleev/01prose/2stories/2centre/01-2-2-28.htm (дата обращения 18.04.2018).
4. Мамлеев, Ю.В. Голос из ничто: Рассказы. М.: Московский рабочий, 1991. 144 c.