>>07774
Привет, аноны! Давно не был здесь, не ожидал, что тредик ещё жив.
Несу старый рассказик про голубой свитер, ещё с лета обещаный анону.
Солнце к вечеру наконец переставало яростно палить, грозя сжечь все живое, и раскалённый асфальт потихоньку остывал, отдавая тепло, тёплыми струйками подымавшимися в небо. Долгожданная вечерняя прохлада свежей струей наполняла каменные джунгли, пробуждая жизнь в утомлённых солнечной вакханалией горожанах. Разморенные хипстеры, мамаши с крикливыми детьми и счастливые парочки высыпали из душных квартир для вечернего променада. Радость и веселье растекались волнами по улицам города, прохожие спешили насладиться вечерней прохладой, живительной свежестью ветра, приносившего запах скошенных трав с лугов и пьянящую горечь полыни, волнующе смешивающуюся с сероводородом и гарью от костров в Кучинской свалке.
Вдоволь вылежавшись и почувствовав тягу к приключениям, на улицу вышла странноватого вида парочка, сразу привлекшая к себе внимание прохожих. Высокая длинноволосая женщина, с комплекцией бодибилдера на массе и дрыщеватый франт, разодетый по последней моде в крикливые вырвиглазные вещи, напоминающие семафор, контрастировали и соревновались в безвкусице, подчеркивая одеждой и физическими кондициями комические черты друг в друге. Нисколько не смущаясь смешкам и улюлюканиям в след, пара неспеша прогуливалась вдоль витрин модных магазинов, останавливаясь поглазеть на особо яркие, безвкусно разодетые манекены, соперничая с ними яркостью и креативностью сочетания вещей. Из-за стекла на Унылого и бабку, а это были они, наблюдали скучающие продавцы, охранники и редкие покупатели в бутиках. Появление диковинно раздетой пары вносило оживление в скучное и упорядоченное течение жизни этих безликих людей, не понимавших, очевидно, коллаборации в духе Пикассо или Кандинского. Им же хуже!
Возле тротуара лихо припарковался жёлтый кабриолет, маленькая сверкающая игрушка. За рулём сидел, источая удушающий запах ванили, франтоватый мужчина неопределенного возраста, равно могущим быть как двадцатипятилетним, так и пятидесятилетним, одетый в белое поло, удачно оттеняющее средиземноморский загар, бриджи цвета незрелой моркови и серые мокасины. Ловко выпрыгнув из машины, он окликнул нашу парочку, зачарованно смотревшую в витрину "Версаче" на манекены с рубашками в черную, золотую и голубую вязь, от лицезрения которой кружилась голова и слегка подташнивало, как от созерцания клубка шевелящихся гадов, притягательных в своем уродстве.
-Бо?- вскричал незнакомец, -какими судьбами? Ты с другом? Представишь нас? На что это такое вы смотрите? Версаче? Фу, это дурной вкус, пойдёмте я покажу вам более удачную коллекцию, ту, что как я думаю, вам подойдёт больше.
Не дав вставить опешившей паре ни слова, незнакомец вклинился между ними и, взяв под руки упирающегося осла и жеманничающую бабку, потащил их прочь от бутика, возбужденно тараторя. Посетители и служащие бутиков не смогли сдержать досаду, лишившись объектов наблюдения и принялись насмешливо обсуждать последние модные тенденции, карикатурно представленные в одеяниях нашей пары.
Незнакомца звали Аркадий, это был преуспевающий певец или, по другой версии, ушлый делец, завсегдатай "Пропаганды", некогда модного клуба, любовно прозванного среди своих "Пропкой", удачно рифмовавшейся с другим словом, намекающим на истинную цель воскресных тусовок. По слухам, распространяемым гнусными сплетниками, он предпочитал общество спортивных молодых людей, чередуя их как в калейдоскопе, однако же был счастливо женат на дочери влиятельного менеджера в госкорпорации, питая к кредитной карте тестя больше чувств, чем к собственной жене. Впрочем, его жена тоже предпочитала проводить свой досуг отдельно от мужа, в обществе молодых экзальтированных поэтесс, с синими или фиолетовыми волосами, к творчеству которых она питала отдельную слабость.
Всю дорогу Аркадий трещал без умолку, не давая вставить Унылому и бабке ни слова в ответ, о новых проектах, модных певцах и рестораторах, и, главным образом, о себе. Рассказывая о своих успехах, Аркадий проникновенно заглядывал в глаза ослу, и буквально обшаривал его с ног до головы своими бегающими мутноватыми с красными прожилками глазами, почти лишенными ресниц.
С каждой минутой Унылый чувствовал себя все более неуютно, тем паче рука Аркадия уже переместилась на спину осла и медленно, но неотвратимо спускалась все ниже и ниже.
От финального поглаживания ягодиц осла спас лишь новый бутик, к которому Аркадий привел парочку и на время переключил свое внимание с одного объекта на другой. В витрине красовались манекены с классическими вещами, совершенно не заинтересовавшими пару, Аркадий, напротив, ещё больше возбудился, покраснев до корней немногочисленных волос на голове, и с жаром начал доказывать ослу, стоящему с кислой миной, прелесть обладания добротными скучными вещами. -Ты посмотри, -тыкал он в ничем не выдающийся с точки зрения осла свитер, -этот свитер ручной вязки из шерсти викуньи. Лишь девственницы собирают пух этой козы на рассвете, раз в три года, вымачивая его в воде горной речушки на высоте 3000 метров над землёй, а потом вручную плетут и окрашивают пряжу. Тут Аркадия понесло, и он битых пол часа, перемешивая вымысел с правдой, рассказывал о нелёгком процессе производства свитера за двадцать годовых зарплат простого оффисного работника. Закончив с технологическим процессом, Аркадий, все еще распаляясь от звуков собственного голоса, прибегнул к решающему, как он полагал аргументу- наглой и беззастенчивой лжи, которую он говорил всем своим любовникам.
- Этот свитер создан для тебя, мон шери, он подчеркивает глубину твоих глаз, это тот чудесный небесный, лазоревый оттенок голубого, что является отражением твоей утонченной, кхе-кхе, натуры.
-Но мне больше идёт розовый и зелёный,- возразил упрямый осел, не поддавшись на словесные эскапады Аркадия, - голубой мне не к лицу!
-Не к лицу?! Аркадий побагровел до цвета перезревшего помидора и, казалось, сейчас лопнет, забрызгав всех вокруг семенами. В отчаянии он обратился к продавцу бутика, лощеному невзрачному клерку, с землистым лицом, лишенным румянца, многократно видевший эту мизансцену в исполнении Аркадия с другими молодыми людьми, и оттого сохранявшим ледяное спокойствие и равнодушие.
-Конечно же голубой ваш цвет,- с готовностью подхватил продавец,- будем примерять? Бабка пребольно ткнула острым локтем в бок сопротивляющегося осла, прошипев ему на ухо проклятья, и тот, сдавшись, покорно засеменил в примерочную.
- А на меня что-нибудь есть интересное?- оживилась она, жадно шаря глазами по полкам, выискивая себе добычу.
-Ничего нет!!! - в унисон вскричали переглянувшиеся перепуганный Аркадий и сообразительный продавец, желавший помочь своему лучшему клиенту.
Унылый вышел из примерочной и нерешительно остановился перед бабкой. -Ну как?- робко спросил он, переминаясь с ноги на ногу, не решаясь посмотреть ей в глаза.
-Голубой тебе очень к лицу! -дружно и искренне, совершенно не сговариваясь произнесла вся троица.
-Ты разрешишь похитить твоего друга? - спросил у бабки Аркадий, плотоядно пожиравший глазами преобразившегося Унылого. А той только и оставалось, что грустно кивнуть в ответ.
В утешении старухе прикупили набор модных стрингов со стразами, цвета фуксии, зажигалку с монограммой в виде перекрещенных девайсов, отдаленно напоминавших пенисы, носовые платки с вышитыми собачками и носки, давно ждавшие покупателя-дальтоника, самой дикой из возможных расцветок, из распродажи, разумеется, за четверть стоимости.
Счастливая и довольная бабка, крепко прижимая к себе яркий пакет с безделицами, совершенно позабыв о своем друге, добралась в одиночестве домой на такси, любезно оплаченном Аркадием. Ведь в желтом купе Аркадия было всего лишь одно пассажирское место, и оно было сегодня только для осла.

>>08345
О тропикане-матершиннице рассказик. Спасибо анону выше, натолкнувшему на мысль.
Путешествие Бо и его славного друга Унылого, по прозвищу "осел", туда-и-обратно.
Часть первая. Туда.
-Милый, я уже вернулась,- приятный баритон зазвучал в пустом коридоре, гулко отражаясь от стен, - ты скучал по мне? Не услышав быстрого утвердительного ответа, бабка в сердцах громко хлопнула дверью, отчего в воздух поднялись клубы пыли, а со стены отвалился увесистый кусок старых обоев. Раздался треск, а затем оглушительный грохот- это рухнула антресоль, державшаяся на двух погнутых саморезах, со всем ее содержимым: объемным ржавым баком, пустыми трехлитровыми банками, старыми сломанными лыжами, автомобильным аккумулятором, мешком с алебастром и банками с олифой и краской, оставшимися с позапрошлогоднего ремонта. Услышав оглушительный грохот и звон бьющегося стекла, Унылый поспешил в коридор на звук шума и увидел Бо, лежащую на полу без чувств, заваленную содержимым антресолей, и вымазанную с ног до головы краской, олифой, а также обильно посыпанную порошком белого цвета.
Сбросив мусор с головы Бо, унылый немедленно начал приводить ее в чувство, поливая лицо холодной водой, от чего краска, алебастр и олифа смешались в невообразимую смесь и Бо стал похож на расписанного индейца или участника фестиваля Холи, а его темные длинные волосы, оттенка воронова крыла, сменили цвет на благородный белый, оттенка топлёного молока, так давно желанный бабкой, но не решившейся, в виду перманентного безденежья, на окраску.
Очнувшись, Бо слабо застонала, открыла глаза и первым делом крепко выругалась. Ругалась она и день и вечер и часть ночи, непрерывно передвигаясь по комнате, размахивая руками, натыкаясь на предметы, но даже не замечая ушибов. Обеспокоенный Унылый тщетно пытался успокоить бабку, но с каждой новой фразой она раздражалась все больше и больше, возбуждение и агрессия шли по нарастающей, почти геометрически.
Попытаясь помочь другу, осел полез в интернет , пытаясь найти рецепт излечения бабки.
Среди множества экзотических советов, включавших, в том числе, приложение подорожника к открытой ране, Унылого привлек способ, гарантировавший излечение от всех болезней, заключавшийся в выпаривании в течении семьнадцати часов одиннадцати литров суточной мочи, набранной у одного человека, и приложенной компрессом к больному месту. Унылый долго обдумывал, какое конкретное место считать больным у Бо, но так и не придумав ничего путного, отказался от применения многообещающего рецепта.
Едва пережив бессонную ночь, осел с утра позвонил профессору, у которого удачно и быстро, за почти вменяемую плату, вылечил последствия алкогольного психоза, и слёзно напросился с Бо на прием без очереди.
Ни свет ни заря, уже в восемь пятнадцать утра, осел засобирался в клинику. Бо, утихнув и заснув лишь под утро, был вял и спокоен и позволил себя одеть. Безучастно сидел он на кровати, пока Унылый обтирал его мокрым полотенцем, безуспешно пытаясь стереть с тела следы краски и белой пыли, одевал в цветастую рубашку кричащей расцветки и не менее яркие бриджи.
Выйдя во двор, Унылый и Бо встретили пару соседей- пенсионеров, выгуливавших хохлатую лысую собачонку, дрожащую, глупую и пугливую, непрерывно тяфкающую на всех прохожих мерзким пискливым лаем. Пенсионеры привычно одарили бабку и осла ругательствами в спину, поминая вред употребления наркотиков и беспорядочных половых связей, вдобавок и собака визгливо облаяла друзей, вобщем все как всегда, но Бо на этот раз не пропустил как обычно слова соседей мимо ушей, а обернулся и принялся злобно кричать на них, размахивая руками и энергично жестикулируя.
-Говноеды,- кричал он, - вы опять пили бояру, чпокали собаку и обмазывались говном?
-Старая кошелка, любишь подсматривать за дедом, когда он гадит в туалете?
Далее он предложил свою помощь в акте копрофагии, дополненным шибари, зоофилией и садо-мазо.
От неожиданности впав в ступор, соседи разинули рты, у деда изо рта выпала вставная челюсть, но он этого даже не заметил. Бабка- пенсионерка начала судорожно икать, хлопая глазами и трясясь всем телом. Даже собачонка спряталась под лавку, поджав хвост и жалобно скуля.
А наша пара, не обращая на них никакого внимания, чинно села в таксо, прибывшее минута в минуту и поехала в клинику.
Всю дорогу Бо, неосторожно посаженный Унылым на переднее сиденье возле водителя, вертелся, крутился и комментировал каждое действие водителя и других участников движения. На заднем сидении Унылый, поглощенный пересчитыванием мелочи, добытой из разбитой копилки для оплаты проезда, не очень обращал внимание на крики и ругательства бабки.
Бо высовывалась из окна и материла неловких прохожих, вовремя не заканчивающих движение по зебре; показывала разные пальцы проезжающим мимо автомобилям, обгоняемым водителем такси; комментировала каждый куст и каждое дерево, мимо которого они проезжали.
Флегматичный водитель, до этого сохранявший олимпийское спокойствие, потихоньку начинал терять терпение, но ни Унылый, увлеченный подсчётом денег, ни до предела возбуждённая бабка, этого не замечали. Вдавив в пол тормоза на очередном перекрестке, да так, что бабка крепко треснулась лбом в приборную панель, а Унылый рассыпал с трудом пересчитанную мелочь, водитель открыл пассажирскую дверь, и коротко рявкнул: "Выметывайтесь!"
-Водятел, ты свои права в метро купил,- заорала бабка на багровеющего водителя, - жопорукий идиот, колченогий инвалид, обезьяна с гранатой,- кипятилась она, пока таксист молча садился за руль. В открытом окне появилась загорелая и жилистая рука и кинула нашим друзьям жменю мелочи не считая. Хлопнула дверь, такси рвануло с места, обдав Унылого и Бо клубами черного дыма из выхлопной трубы, и оставив следы от шин на асфальте.
Пока Унылый ползал по траве, собирая упавшие монеты, Бо отвлеклась на группу молодых мам, с детьми и колясками, щебечущих у детской площадки о своих мамских делах. Радостные дети бросили лепить куличики, кататься на качелях, есть песок, и лупасить друг друга лопатками и дружно закричали: "Мама, мама, посмотри, клоуны приехали!" Мамы, увидевшие приближающегося Бо, в цветной гавайской рубахе, с волосами, свисающими сосульками и заляпанного с ног до головы краской, так и не отмытой Унылым, переглянулись и прыснули в кулачки, затем, вдоволь насмеявшись, с трудом взяв себя в руки и принялись успокаивать и увещевать не в меру взбудораженных детей.
Бо быстрым шагом подошла к мамам, и указав пальцем в одну из них, нежную блондинку в розовой кофточке, громко произнесла: "Овуляшка!"
Показав пальцем на ее ребенка, малыша трёх лет, перемазанного с ног до головы, не хуже самого Бо, мило сообщила: "Личинка".
Завидев беременную востроглазую женщину на сносях, Бо не стесняясь потрогала ее круглый живот, важно объявив вердикт: "Много жрешь!"
-Курицы, клуши, овцы, гусыни,- с губ Бо слетали гадкие жабы слов, обращённые к милым женщинам.
От растерзания разъярёнными фуриями Бо спас Унылый, собравший наконец всю мелочь и приятно удивившийся щедрости таксиста. Осел с трудом отбил бабку у распаленных от ярости и жажды крови мамаш от неминуемой расправы. С криком: "У него корь!" Унылый ворвался в толпу мегер, уже подбиравшихся к шевелюре осла и его шее, чтобы вцепиться своими подпиленными когтями ему в лицо. Мамаши кинулись в рассыпную, прихватив детей, бросив коляски, игрушки и сумки с запасной одеждой.
- То-то же, Унылый гордо праздновал победу, а задумчивая Бо меланхолично крутила прядь волос на пальце, примеряя на себя роль мамы.

Продолжение похождений наших бравых друзей. Получилось немного длиннее, чем планировалось, всем сорян.
Все ещё туда.
К сожалению на этом приключения друзей в то утро не закончились, и они встретили стайку ламберсексуалов, важно прогуливающихся возле модного барбершопа, бывшей парикмахерской "Фея".
Покуривая вейпы и поглаживая напомаженные бороды наманикюренными пальцами с сотней блестящих колец, модники пили безвкусный смузи, положенный им в поддержание стиля.
- Колхозники! Педики! Япутся в жопу! Жопа, жопа!- радостно завопела старуха, немедленно отреагировав на яркий раздражитель.
-Почему сразу колхозники, - обиделись ламбесексуалы, - это быдло не может отличить модника от толпы плебса, никакого вкуса. По-женски вздыхая, закатывая глаза и размахивая щедро татуированными руками, возмущенные хипстеры удалились, не допив ненавистное смузи и совершенно не обращая внимания на все еще ругающуюся бабку.
Стиснув зубы и не глядя по сторонам, Унылый тащил почти волоком пару кварталов перевозбужденную Бо, размахивающую руками, жестикулирующую и непрерывно ругающуюся на всех вокруг.
В клинике к друзьям подошла миловидная медсестра, одетая в безукоризненно выглаженную униформу, плотно облегающую ее стройную спортивную фигуру.
На вкус пристрастного критика, медицинский халат был слегка коротковат, и довольно смело обнажал крепкие атлетичный ноги девушки, не оставляя простора для воображения.
Бо, к ужасу Унылого, не прошел молча мимо прелестей медсестры, и заорал во все горло ругательства, размахивая руками и пугая других посетителей клиники.
- Короткая юбка! Шлюха! Жопа!
-Ты япешься в жопу?- ласково спросил девушку Бо, проникновенно заглядывая ей в глаза.
На удивление друзей, медсестра никак не отреагировала на эти слова, сохранив выдержку и оставаясь все такой же спокойной и доброжелательной. Профессионально быстро опросив Бо и занеся в карту необходимую информацию, медсестра пригласила их на прием, улыбнувшись на прощание нежной загадочной улыбкой.
В кабинете друзей встретил профессор N, крошечного роста, округлый упитанный крепыш, уже начинающий лысеть, с лысиной сверкавший словно начищенный медный чайник. Круглые очки в золотистой оправе, клетчатый твидовый пиджак с бабочкой, мягкие растоптанные туфли придававали ему вид сельского фельдшера, а не светила медицины. Радостно потирая коротенькие ручки, покрытые веснушками и рыжеватым пушком, профессор буквально подкатился на своих пухлых ножках к друзьям, робко застывшим в дверях кабинета.
Темные обои с тусклым освещением придавали кабинету вид склепа, бордовый ковер с цветочным узором, напоминающим ветви переплетённых лиан, с головами мелких зверьков, пугал посетителя, решившего опустить глаза на пол и подробнее рассмотреть детали. Казалось, что змеи или ядовитые насекомые выползут из зарослей растений и вопьются ядовитыми жалами в ноги путников, случайно забредших в чащобу леса.
Кабинет профессора больше напоминал лавку старьевщика, а не рабочее место ученого мирового уровня. Вдоль стен, в шкафах темного массивного дерева, теснились склянки и пробирки с заспиртованными змеями, зародышами и кусками человеческой плоти. Все остальное свободное пространство стен было увешано охотничьими трофеями, головами животных и птиц со скалящимися зубами, вздыбленной шерстью и растопыренными когтями, придававшими кабинету жуткий вид. В углу, расправив метровые крылья, красовалось чучело орлана, гордость коллекции профессора. Злобные сверкающие глаза, сделанные из полудрагоценных камней, казалось следили за посетителями, обещая разорвать свою жертву.
Вдоволь насладившись реакцией друзей, профессор махнул рукой, приглашая их войти. Унылый, уже бывавший здесь не раз, все-равно сохранял робость, инстинктивно отшатнувшись от головы осла, шхерившегося на него длинными желтыми зубами со стены, опасливо присел на самый краешек уютного кресла, предлагаемого посетителям, и так и не разжал руки, сплетённые на груди, до конца беседы.
Бабка напротив, чувствовала в кабинете врача себя как у себя дома, вольно прогуливаясь вдоль стеллажей и разглядывая каждый экземпляр коллекции профессора, комментируя их в ей одной свойственной манере ругательствами и матерщиной. Каждый уголок большого кабинета доктора был обойден бабкой, каждый экземпляр обширной коллекции был осмотрен и обруган. Профессор, казалось, совсем не обращал внимание на Бо, хаотично передвигавшуюся по кабинету, а полностью углубился в сбивчивые объяснения Унылого, время от времени делая пометки у себя в блокноте и задавая уточняющие вопросы.
Устав от лицезрения боевых трофеев, бабка наконец переключила свое внимание на профессора.
Голос доктора был мягок, тон участлив и доброжелателен, однако бабка почувствовала безотчетную тревогу, переходящую в первобытный ужас, тяжёлым камнем сдавивший ей грудь и похолодивший пальцы.
-Жопа?- неуверенно спросил Бо, сглотнув слюну и робко заглянув доктору в глаза.
-Жопа, полная жопа, радостно закивал толстячок, перейдя на латынь: integrum asinum... болезнь абсолютно не излечима, insanabilibus... с годами прогрессирует, causa mali... можно лишь купировать отдельные симптомы,Insanabilis retard приостановить стремительную деградацию пациента, lingua latina non penis canis est.
Далее доктор углубился в пространные объяснения, перемешивая речь научными терминами, временами полностью переходя на латынь, из которых обалдевший от такого обилия информации осел смог лишь вычленить, что лечение будет долгим, дорогим и абсолютно бесполезным.
Круг увлечений врача был широк и обширен, он мог, выпроводив очередную пару алкоголиков или наркоманов, пришедшим на прием к нему в ожидании чуда, за этим же столом начать препарировать особо удачный экземпляр животного или птицы, добытого его аспирантом, или коллегами, увлечёнными охотой. А теперь в этот кабинет, как в ловушку, занесло диковинную птицу с редкой болезнью, мечущуюся в возбуждении вдоль стен, не находя выхода из темницы собственного безумия.
Доктора манили темные глубины разума своих пациентов, особо интересные случаи он пользовал бесплатно, требуя в плату лишь присутствие на консилиумах у своих коллег.
К великой радости осла, имевшего представление о расценках именитого доктора и мысленно обдумывавшего продажу почки или даже двух, в счёт оплаты лечения и услуг доктора, профессор согласился лечить Бо бесплатно, взяв с них слово явиться завтра к определенному времени. Пунктуальность не была сильной стороной Унылого, ему проще было лишиться жизненно важного органа, чем прийти куда либо вовремя, однако он подавленно кивнул, совершенно раздавленный новостями о здоровье своего друга.
Оглушенный новостью, ничего не видящий вокруг себя Унылый, вышел из кабинета на ватных, подгибающихся ногах, почти не замечая возле себя гримасничающую, ругающуюся, плюющуюся бабку.

Меня тошнит от этого мира. Тошнит от рекламы, от навязанных стереотипов, от фальшивых улыбок, фальшивых мест и желаний, от слепого стремления к деньгам, как к идеалу, от уничтожительной человеческой натуры, от эгоистов и, конечно же, от себя самого. Кто-нибудь может подумать:"этот парень просто размазня. Если бы такие люди раньше были, то сейчас бы мы не жили. Ладно. Одним нытиком меньше". И знаете, мне глубоко плевать кто что подумает на эту тему. Девушка? Порыдает, поживёт тихонько, а потом найдёт себе нормального мужчину, который будет утешать её любую прихоть, иметь железные нервы, толстый кошелёк и чёткие цели в этой жизни. Друзья? Погрустят некоторое время, а потом на моё место для каждого из них придёт "свой в доску Женя". Семья? Очень прискорбно, но что поделать. Как минимум есть мой младший брат для продолжения биологического рода. Люди приходят и уходят — СМИРИТЕСЬ. Живите эту жизнь весело хотя бы вы. Например, как мой сосед Витя: сидит, ест, довольствуясь тем фактом, что у него завтра день рождения. Разве не здорово? Кстати, Витя, если ты это читаешь, то не обращай внимания на происшедшее, а отмечай праздник и веселись. Веселитесь все вы, исполняйте мечты, стремитесь к лучшему, ХОТИТЕ от этой жизни ЧЕГО-НИБУДЬ! Почему всё так происходит? Потому что этот червь самоуничтожения и самоотвержения сидит во сне очень давно и просто не даёт покоя насчёт ВЫХОДА ИЗ ЭТОЙ ГНИЛОЙ СИСТЕМЫ. Отдельная благодарность Киселёву Льву и Ергалиеву Ержасу за то, что адекватно могли выслушать мои эпизоды схождения с ума, а не в панике отшивать меня, говоря, что своих проблем и так достаточно (да, Надя? :D). Я умирал носить эту массу "стремления кем-то стать в этом мире", устал делать вид, что "вливаюсь в коллектив", устал собирать компании людей, которые бы и так никогда не собрались, капитал потакать этому дебильному чувству, вызываемому всплеском гормонов. Утрирую? Пфф, мой никчёмный предмет любви, вообще-то, тоже так считал.
О, только что звонила мама. Говорит:"прогуляйся!". Эх, как жаль, что она не понимает моего отвращения к людям в целом: ненавижу чавканье, сморкание, кашель, дебильный смех, вид голых стоп, этих жалких и бессмысленных младенцев, которые бы сдохли при первой же секунду без помощи матери: НЕ ТО, ЧТО ЖИВОТНЫЕ. И да, мам, вы с папой были правы по поводу посещения психолога мною в детстве, когда я разговаривал сам с собою и со своими воображаемыми друзьями: ничего не изменилось — самым понимающим собеседником всё также остался я сам для себя (окружающие всё это время не понимали, что это не шутка). "Я не хочу жить эту жизнь", —повторял я сам себе что при делах, что при плавании в потолок уже многие годы. Меня не будет парить ваши проблемы, меня не будет мучить голод и холод, меня не будет волновать курс доллара или какую очередную игрушку хочет мой херов отпрыск, а также меня не будет парить вопрос вселенского зла и добра, мать его в задницу. Господи, как же давно я хотел выйти из этой унылой игры под названием "жизнь". И эта попытка будет не такой жалкой, как в прошлый раз: никаких сигарет, никакого алкоголя, никакого пафосного нытья и никакой внезапной весточки от друга, что пытается меня остановить. Хватит этого дерьма — пора заканчивать начатое (может, что-нибудь я доделаю в этой жизни сука до конца). Мне плевать у кого там какие проблемы в жизни и какая на этот счёт стоит выдержка. Я — не вы. Я — не они. Идите. К чёрту...
Сейчас я дождался, когда мой сосед ушёл в гипермаркет за виски (Вить, надеюсь, ты возьмёшь вишнёвый бурбон — он хорош).
Это ни в коем случае не призыв к суициду. Это всего лишь прощание со всеми.
"Когда от всего, что свалилось на тебя, ты дойдёшь до состояния, что уже не сможешь выдержать, ним в коем случае не отступай! Это именно то место, где изменится твоя судьба", — но сколько можно бессмысленно приходить на одно и то же место? "Мы так боимся показать свою слабость", — да, на этот раз мы ничего не забоимся, да, Еня? ДА.
Мы с Еней, не пуская ни одной слезинки, так хотим избавиться от этого комка гнили и порчи, что наглухо застрял в наших головах и душах...
Прощайте... еще один,красева напмсал

>>43599
Окончание многотрудного похода наших друзей-на-всегда.

И обратно.
Весь обратный путь до дома, проделанный друзьями пешком, Унылый провел в молчании, Бабка напротив, вырвавшись из пугавшего ее кабинета, пребывала всю дорогу в ажитации.
Остановившись передохнуть, осел, не привыкший к длительным пешим прогулкам, на минуту отвлекся, потеряв бдительность. Бабка ускользнула от него и поспешила, привлеченная блеском хромированной стали и запахом вкусной еды. Несколько брутального вида байкеров, закованные, не смотря на удушающую жару, в броню одежды из крепкой воловей кожи, спешились со своих железных коней, и неспеша поедали шаверму. Подбежав к ближайшему байку, бабуля пнула со всего маху колесо, объявив во всеуслышание: "Рухлядь!" Не теряя ни секунды, бабка, довольная вниманием к своей персоне, зачастила:
- Педики! Барахло! Вонючки! Жопа, жопа!
Крепкий плотный бородач, не говоря ни слова, отбросил шаурму, схватил Бо за грудки, от чего жалобно треснула аляповатая рубашка, потеряв все пуговицы, и смачно залепил ему в глаз со всего маха пятерней, обтянутой мотоциклетными крагами. Выбросив аккуратно остатки еды, бородачи, не обращая внимания на Бо, валяющегося без сознания в груде мусора возле урны и растерянного Унылого, пытающегося привести его в чувство, взлетели на седла, с грацией и лёгкостью, совершенно не ожидаемой от их комплекции, и дружно уехали, газанув на прощанье клубами белого дыма.
Оставшуюся часть пути домой Унылый совершенно не запомнил, пройдя ее как во сне, на ватных, подгибающихся ногах, с натертыми от непривычки к ходьбе мозолями, таща как бурлак центнер живого веса Бо, связанного на манер буйных больных в домах призрения разорванной рубашкой, и воткнув ему, для верности, кляп из пучка травы в рот.
Одинокие прохожие, завидев эту процессию, на всякий случай переходили дорогу на другую сторону улицы, не решаясь подойти к Унылому, весь вид которого, со всклокоченными волосами, горевшими яростью глазами и крепко сомкнутыми губами, выражал решительность и готовность, при случае, дать суровый отпор обидчикам, и, даже, возможно, совершить безумный поступок, например, вырвать кадык зубами или чего похлеще.
Придя домой, Унылый запихнул куль сопротивляющейся мычащей плоти в угол комнаты, между кроватью с разбросанным тряпьем и хлипкой этажеркой, накинул сверху подранное одеяло, помня, из прошлой благополучной жизни, как обращаться с не в меру говорливыми домашними птицами, и с решительностью, столь претившей его натуре, пошел что-то мастерить в коридоре.
Взгромоздясь на колченогий табурет, Унылый, вооружившийся отвёрткой, молотком и набором гвоздей, всю ночь прилаживал на место рухнувшую полку антресолей. Кое как собрав упавшие на пол предметы, Унылый засунул обратно ржавый бак, треснувший аккумулятор с вытекшим электролитом, старые разломанные лыжи, добавив туда ещё вещей по количеству и весу примерно соответствующую предыдущему содержимому.
За стеной соседи-пенсионеры, привыкшие к шуму, крикам и ругани, доносящимися почти круглосуточно, с ужасом вслушивались в глухие удары молотка. Выпив, на всякий случай, весь запас успокоительных средств, старики приготовились к обороне, забарикадировав дверь и держа в руках швабры, колотушки и старые тупые ножи. Приготовили также батарею банок с огурцами и другими домашними заготовками, для отражения налета и последнего боя в рукопашную. Мысленно прощаясь с жизнью, пенсионеры крепко обнялись, и начали ждать осады.
На утро Унылый, уставший и раздраженный, но не потерявший боевой запал, закончил строительные работы.
Бо же всю ночь крепко спал в углу, не обращая внимания на шум и даже обмочился, в виду невозможности освободиться и самостоятельно сходить в уборную.
Освободив затёкшие руки Бо от импровизированных веревок, Унылый оттащил его в коридор, поставил под антресолями и что есть мочи хлопнул дверью. За стеной соседи, услышав привычные крики, грохот и другой шум, громко возблагодарив Б-га, начали разбирать баррикаду.
Очнувшись и выбравшись из под кучи мусора, Бо выплюнул изо рта в конец зажеванный пучек травы, отряхнулся и вежливо поблагодарил друга. Не откладывая дело в долгий ящик, бабка как ни в чем не бывало тут же пошла убирать мусор в коридоре, сметая заодно паутину из углов и вымывая старую закоревшую грязь. Ни слова брани, ни одного оскорбления не услышал счастливый Унылый, с радостью и изумлением наблюдавший за удивительной трансформацией друга.
Помня о встрече в клинике, Унылый побежал звонить профессору с радостной вестью.
На другом конце провода профессор задумчиво жевал кончик дорого галстука, надетый для выступления перед коллегами, которым он посулил образец редкой и интересной болезни, и не менее профессора желающие лично познакомиться с таким ценным экземпляром и, закончив осмотр пациента симпозиумом, отдать дань Бахусу.
Скромно одетый молодой человек придержал дверь перед пожилой парой, спускавшейся вниз. Подав даме руку, Бо, тщательно выбритый, умытый, в отглаженной одежде, с расчесанными и уложенными в короткой прическу волосами, пожелал ей приятного утра.
-Как ваше здоровье, Вера Ильинишна?- вежливо поинтересовался он, поддерживая разговор.
-Спасибо,- хорошо, заикаясь ответила пара, помня вчерашний инцидент.
-Богдан ...эээ.., а как ваше здоровье, в свою очередь поинтересовались старики, ошеломленные невероятной переменой в облике и поведении Бо.
-Спасибо, - ответил Бо ровным безучастным голосом. Я. Совершенно. Здоров.