— А у тебя есть кто-нибудь?

Даша слегка прищурилась и положила в рот кубик льда. У неё были ярко-красные ногти и длинные пальцы. Мы сидели за барной стойкой в паршивом кафе на Дергтярёвской. Какие тут повороты на Бруклин и лондонские автомагистрали, в нашей жизни всё гораздо прозаичнее и проще.

— Есть? — говорит она, и мешает трубочкой лёд в пустом стакане.

Я киваю и отвожу взгляд. моя Лена никогда не красила губы и не носила вечерние причёски в повседневной жизни. И в любой другой жизни она их тоже не носила.

— Я женат.

Вот еблан. Думаю про себя и смотрю на Дашу, как нагадивший в тапки кот на хозяина. На мне — палёные джинсы Ли, которые Лена купила на распродаже в стоковом магазине для неудачников и футболка с логотипом какой-то футбольной команды. Даша — моя первая любовь, совсем не изменилась за последние десять лет. Она такая же эпатажная и лёгкая, немного с пиздиной, но ей это идёт. Я мог не говорить ей о семейном положении, и она бы ничего не узнала. Но сказал, и теперь всё будет по-настоящему.

Достаю свой потрёпанный кожаный кошелёк, расплачиваюсь и мы выходим. Кошелёк кладу в карман джинс, в большой карман дешёвых широких штанов. В таких в начале двухтысячных подростки танцевали брейкданс на школьных дискотеках, а потом зажимали девочек на лестничных клетках пионерских лагерей.

— Тебе нравится Айвазовский? — спрашивает Даша и оглядывается по сторонам. Мимо несутся чёрные джипы, похожие на гробы и воркуют голуби. Люди вальяжно прогуливаются аллейками скверов. Не спеша, нехотя, смакуя утренний камышовый туман. Сегодня суббота. Или воскресенье.

— Скорее нет, чем да, — отвечаю. — Для того, чтобы запечатлеть реальность уже существуют фотоаппараты.

Хорошо, что я знаю, что за тип этот Айвазовский. Даша видела гораздо больше картин и знает больше имён, чем я. Но мы говорим об искусстве. Она — на профессиональном языке филолога, я — сбивчиво и не уверено, как провинциальный рэпер. Идём по сырому потресканному асфальту. Даша — на высоких устойчивый каблуках, я — в потёртых кедах из секонд-хэнда.

— Зайдёшь? — мы останавливаемся у дверей её парадного, выкрашенных в зелёную краску старых деревянных дверей.

Киваю, мы заходим внутрь. Выключаю телефон не доставая его из кармана. Сердце начинает биться быстрее и немного покалывает. Во рту пересохло,но я не решаюсь попросить воды. Её квартира совсем на неё не похожа. Простая и ничем не приметная кухня, тесная комната.

— Может кофе? — она спрашивает.

— Может дунем? — говорю.

— А есть у тебя?

— Нет, думал, у тебя есть.

Достаю сигарету, подкуриваю. Пепельницы на столе нет, и я подхожу к открытой форточке.

— Ты знаешь, зачем люди курят?

​​​​Вопросительно киваю головой, выпуская дым.

— Никотин создаёт ощущение продолжения удовольствия. После сна, секса или еды. Человеку хочется продлить наслаждение. В этом весь секрет.

Через пол часа мы буквально плавали в дыму. Даша нашла траву, соорудили водный. Определили его на полу возле диванчика. Было уютно и тепло.

— Нужно осторожно трогать воздух лёгкими, чтобы не задохнуться, — шепчет мне на ухо моя подруга. Её голубые глаза аккуратно подведены черным карандашом.

Я смеюсь и целую Дашу в шею. Кожа пахнет маслом из эко-магазина. Но мне как-то похуй. Пытаюсь её раздеть, но руки стали пластилиновыми, они гнуться при каждом прикосновении к чему-то более твёрдому. Я слышу, как за окном шумят дети. У Дашы дорогое бежевое бельё, я отмечаю это боковым зрением и погружаюсь в локоны её уже растрёпанных волос. Где мы, кто мы, сколько нам? Даша была моей первой девушкой. Сейчас мы тридцатилетние валяемся на застеленном диване, так робко и неуклюже, ещё более нелепо, чем десять лет назад. Она закрывает рукой лицо и кусает губы. Я пытаюсь двигаться быстрее, но ничего не получается. Как будто выпил тормозной жидкости. Хочу сказать ей что-нибудь хорошее. Вспоминаю Бексинского и Мунка, Да Винчи и Сальвадора Дали. Все её кумиры плывут красками по побеленному потолку. Наверное, мы счастливы.

Домой я пришёл разбитый и уставший. Лена готовила рыбные котлеты. Стояла перед плитой в синтетическом халате.

— Ты почему ручку не починил? — говорит, нарезая лук. — Где ты вообще шлялся?

Я молчал. Как первоклассник у доски. Да нет, не было мне совестно. Просто не знал, о чём можно завести разговор кроме этой проклятой ручки, сломанного кондиционера и нового холодильника. Новый холодильник, с множеством полок и системой ноу фрост приводил её в восторг. Жена любила холодильник больше, чем меня. Но я всё же попытался.

— Лен, а ты знаешь, почему люди курят?

— Да мне похуй. — отвечает, переворачивая сероватые лепёшки на сковородке, — почини ручку лучше.

С тех пор я больше не курил.

Она кивнула, с любопытством оглядываясь по сторонам. В комнате было много всякой аппаратуры, какие-то лампы, провода, но девочку это не заботило. Если можно на вокзале, среди тюков, чемоданов и переполненных мусором урн, то почему нельзя среди ламп и проводов?

– Ты видела когда-нибудь, как молятся? Руки складываешь вот так, становишься на колени, смотришь на распятие, а про себя читаешь какой-нибудь стишок. Поняла?

– Поняла. – Она тут же сделала все, как ей велели.

– Умница. Ты прямо прирожденная актриса, – похвалил темноглазый. – Теперь слушай, что будет дальше. В комнату войдет пожилой мужчина, он твой отец. Только ты это знаешь, а он – нет. Ему не сказали. Он думает, что ты – просто красивая девочка, он тебя полюбил и хочет на тебе жениться. Ты же знаешь, что нельзя жениться на собственной дочери?

– Знаю, конечно. Дети потом будут уродами.

– Правильно. Поэтому он будет тебя просить, а ты будешь ему отказывать.

– А может, сказать ему, что он – мой папаша? Тогда он сразу врубится, – по-деловому предложила девочка.

– Нельзя, в том-то и дело. Это игра такая. Ты ему отказываешь, но ты же его любишь, ты же хочешь сделать ему приятное. Если уж замуж нельзя, то все остальное-то можно, правда ведь?

– Конечно, – авторитетно заявила бродяжка, которая вообще-то имела довольно смутное представление о таких категориях, как «можно» и «нельзя». – Я постараюсь ему конпен… конме… компенсировать, – она с трудом выговорила недавно услышанное слово, – чтобы он не огорчался, что нельзя жениться.

– Отлично! – Мужчина был явно очень доволен. – Ты удивительно сообразительная девочка, просто на редкость. Давай начнем.

Девочка делала все, как ей говорили. Встав на колени и сложив перед собой ладошки, она закрыла глаза и проговорила про себя целиком песенку про Ксюшу в юбочке из плюша. Потом появился старик, который изображал ее отца и говорил про любовь. Немного поломавшись для виду, девочка похотливо облизнула губы, подошла к старику и принялась расстегивать ему брюки. Старик был совсем не противный, намного лучше, чем те пьяные грубые мужики на вокзалах, от которых всегда воняло перегаром и гнилыми зубами.

Она делала все как обычно и даже в первый момент не поняла, почему старик вдруг схватил ее за волосы и ударил по лицу. Неужели она сделала ему больно? А вдруг он из-за этого не заплатит?

С трудом поднявшись на ноги и смаргивая выступившие слезы, девочка прильнула к старику, обхватив его руками.

– Шлюха! – закричал он. – Маленькая дрянь! Подстилка!

Дальше она просто перестала понимать происходящее. Старик орал на нее, бил кулаком по лицу, хлестал невесть откуда взявшейся плеткой. Последнее, что увидела в своей непутевой короткой жизни маленькая бродяжка, был занесенный над ней нож и огромные, страшные глаза старика…