Запилил окончание про Савича и секс мэджик >>1939301

Мы взяли с чего-то, что непременно нужно дождаться новолуния, а до него как назло оставался почти месяц. И потекла наша жизнь совершенно по-новому. Черногорский наш друг со страшной силой вис у нас на шеях при каждом удобном случае, норовил обслюнявить то шею, то щеку, а то и плечо. Вечерами было не легче, ибо стоило нам остаться вдвоем, раздавался пронзительный звонок в дверь, а на пороге стоял Стефан с тремя коробками какой-нибудь авторской пиццы из новейшего кабака, и нам лишь каким-то чудом удавалось его убедить, что для ритуала сексуальную энергию надо беречь, поэтому мы ограничивались пиццей. Но вы же понимаете, что есть пиццу лучше, когда Стефан с его болтовней к ней не прилагается, а если бы вы послушали заунывные его солилоквии о том, как он жаждал любви и ласки лет этак с 12 и как не обретал их, то исполнились бы к нам самого искреннего сострадания.

Но четыре матча были сыграны, и наступила ночь новолуния. Мы, признаться, забыли бы об этом, но Стефан не мог заткнуться уже за неделю. То и дело вворачивал фразочки типа «а я, признаться, в детстве боялся темноты» или «а у нас жила настоящая ведьма в соседней деревне, говорят». Вечером мы втроем выдвинулись на Этихад. Впустить на стадион нас согласился один субъект, как скоро мы его посвятили в коварный наш замысел, с тем условием, что он сможет увидеть все своими глазами.

Очутившись на футбольном нашем поле, Стефан весьма проворно разделся и разложил кирпичи из Фэктори Рекордс по углам газона. С собой мы прихватили дубовых веток и лоз плюща, которыми он поспешил себя украсить, а поскольку грибы уже начали действовать, то самую толстую дубовую ветку наивный дурачок засунул прямиком между мохнатых своих ягодиц. И вот в таком-то виде предстояло ему лечь на газон и овладеть им столько раз, на сколько хватит сил.

Джеко нес уже несусветную чушь про планеты, деревья, небесный свод и отделяющие нас от величия ворота, которые прямо-таки необходимо протаранить. И Стефан принялся таранить. Надо сказать, что мы под видом заговора на силу и славу подсунули «О Фортуну», которую он во все горло распевал, племенным жеребцом бросаясь на упругую зеленую траву Этихада. Поверьте же мне, досточтимые господа, что не видел я в своей жизни зрелища столь же пугающего, сколь занимательного.

Джеко меж тем подхватил меня под руку и увлек в тень трибун, где я без лишних уговоров преклонил колени пред божественной его красотой, так измучены мы были минувшими неделями, что нам полагалась компенсация.

В прекрасной Италии говорят, что имеющий язык дойдет до Рима, – мой же язык почти довел до Рима Джеко, а затем также и до Ватикана и по Скала Реджа препроводил в синее итальянское небо, какое можно наблюдать на чудеснейших фресках Пьеро делла Франчески. Джеко отнюдь не пожелал оставаться передо мной в долгу и вскоре настал мой черед испить из чаши неземного блаженства. И так это было усладительно, не осталось ничего кроме кожи, волос и слюны милого моего друга, даже «О Фортуна» словно умолкла, а ночная прохлада приятно освежала все мое тело, освобожденное от пут бесполезной в такие моменты одежды.

Когда мы покинули превосходное наше укрытие, монтенегрианский прелестник, не вынимая дубовых ветвей из прямой кишки, похоже, покорил все имевшиеся в наличии просторы газона и впал между делом в экстатическое исступление, поскольку с кривым своим фаллосом наперевес понесся прямиком на несчастного нашего сообщника, простого манчестерского парня Эда, которому просто очень нужна была эта работа, чтобы пережить трудные времена, да и предложенное нами вознаграждение было весьма кстати. Эд был к такому повороту событий не готов, но физически уступал романтичному нашему брюнету, с «О Фортуны» переключившегося на залихватские черногорские народные песни. Мы сочли за благо подхватить Стефана под ручки, очистить от растительности, набросить на его внушительные плечики плащ и доставить его домой, что было с нашей стороны весьма мудро.

Стефан же на следующее утро подошел ко мне с самым серьезным видом и на одном дыхании выдал: «Алекс, я вчера был творцом и прахом, был кабаном и медведем, я был той силой, что двигает горы. Я созерцал вечность. Следующий ритуал можно я буду творить с тобой?»

Я поспешил его уверить, что его мощь изменила будущее лет на пять вперед, мы и сами не ожидали такой прыти и самоотдачи. Стефан расстроился и спросил, нельзя ли хоть без ритуала, так просто, но я мигом сообразил, что в нашем тайном ордене на моей ступени инициации возбраняется давать волю вожделению, направленному на самое себя, без каких-либо благих целей.

Нелепый наш дурачок после того разговора счет благоразумным держаться от нас на почтительном расстоянии, слишком уж не хотелось ему себя сдерживать, а еще больше хотелось большой и чистой любви с красавчиками, которым он обувь чистить недостоин, но Стефан в ту пору еще не унывал и верил, что совсем скоро встретит того самого и окружит своей нерастраченной нежностью. Очередной тот самый, если верить сплетням, сбежал теряя бутсы и нашел себе кое-кого неизмеримо лучше, с чем я его мысленно поздравил.

Самое же удивительное – знаете ли что? Манчестер Сити в тот год выиграл АПЛ. Так что можете взять на вооружение наш дьявольский обряд, быть может, вам он для чего-нибудь пригодится. Что до нас с Джеко, то мы весело провели не один еще вечерок, каковой милости я прошу у судьбы для всякого, кто ее жаждет.

>>3333
Скорей-скорей! В раздевалку, в туалет, а лучше - в хозяйственное помещение - забиться, забыться и не отсвечивать. После такого его точно выгонят, не оставят, не так страшно ошибиться, как ужасно никого не впечатлить. И зачем все было? Его даже не запомнят... Отец сейчас наверно плюет в семейное фото и плачет-плачет. Лучше бы ему крутиться в розовом блестящем трико. Лучше бы он свихнул шею в тринадцать лет после особо опасного кренделя. Ушел бы героем. Остался в сердцах. Быстрей, быстрее. Саша боится не успеть. Скоро начнут выискивать свинью отпущения. А вот и дверь! Выключатель. Саша ныряет в подсобку и оседает на маленький пятачок кафеля. Ведра бренчат, в них шатаются швабры, в глубине, в каждом углу, кажется, что-то сдохло, за дверью слышатся торопливые, разгоряченные шаги. Лишь бы никто не заметил. Саша тихонько проворачивает замок, но он все равно напоследок визгливо щелкает, входя до упора. Хм, а ведь на месте стены сейчас могла бы быть его жопа. Теперь можно спокойно выдохнуть. Но очко все равно отчего-то тоскливо так ноет, как будто его место не здесь. Как будто еще не поздно вылезти, сдаться, прийти с повинной к Олегу Георгиевичу, попросить написать по собственному желанию с двумя неделями жесткой отработки командным унитазом.. Нет! У него есть чувство гордости. Самодостаточность. Кажется, стон. Как будто действительно стон. Если приложиться ухом к стене, можно разительно четко услышать. Наверное, кого-то вместо уже нашли, дерут, и он, чтобы не было так позорно и слышно, приложился ртом к другой стене, где-то далеко отсюда. Саша даже не хочет думать, кого. А жопа чешется. Трусы насквозь мокрые, вспотевшие. Хочется отдернуть ухо, вскочить и расхуярить тут все ногами, так мерзко, беспомощно и липко. Но еще больше хочется... Мм. Медленно. Медленно приходится встать, размять пальцами затекшие мышцы. Если у тебя есть проблема, пускай и очень деликатная, решай ее сам. Не жди помощи со стороны, так вроде бы учил Сашу папа. А способ. А способ всегда найдется, даже если это одиноко торчащая швабра. Длинная, можно сказать, высокая, но толстая палка с глянцевым блеском в древесных разводах. В ней есть эта природная сила, эта монолитная мощь, что так отличает ее от хлипких пластмассовых копий, состоящих из множества дурацких деталей. Теперь зачесались еще и руки, а глазах, наверное, появился пресловутый нездоровый блеск, жаль, тут нет зеркала. Но самый важный глаз - "третий", который Сашынька упорно прячет от всех. Жезл орудия уборки приятно ложится в руку, блеск рукояти замечательно сочетается с отполированностью ногтей. И вот уже большой палец круговыми движениями ласкает вершинку поистине волшебной палочки. Можно было бы взять в рот, но так слишком негигиенично. Одной рукой Саша придерживает свою идеальную избранницу, а другой неуклюже стягивает обоссанные форменные шорты, которые потом легкомысленно ложатся на лицо одной из менее удачливых подружек его пассии, на манер какого-нибудь флага, пускай будет Польши. Моча и пот, скопившиеся меж ягодицами, увы, не помогают проникновению, а то и вот-вот грозятся кристолизоваться в колючую, неприветливую соль. Вновь приходится задействовать пальцы, а так не хотелось марать ручки и свежий маникюр. Ну хоть новая игрушка не собирается падать и рассыпаться, как очередная надежда Спартака. Сашынька становится на носочки, надрачивая анус, и вталкивает. Ступни крючатся в невыразимом экстазе, скользят во взмокших гетрах. Блаженное чувство, Саша готов поклясться, что в момент входа ему чудно виделся Господь с лицом Зобнина-Кутепова, приветливо машущий своей мохнатой лапой с больнично желтого облака, образованного трещинами на потолке, искренне зовущий к себе. Даже слезы самообразовываются и текут от этого жгучего умиления. Правда, вскоре начинает не иллюзорно палить ебало, прямо как раскаленный золотой дождь, предвечно нисходящий на грязных содомитов в Аду. Но Саша не придает этому значения, а только растирает гадский рассол по лицу, особо задерживаясь на губах. В его идеальном представлении о сексе кто-то просто обязан долбить безвольный рот пальцами. И Сашынька с радостью принимает обе функции на себя, довольно заглатывая. Подушечки на вкус как пожеванная трава или переваренное говно, такой подвох тычком в пах чуть не наворачивает все Сашино жопное равновесие. Скоропостижно опираясь на скрипучую дверь, чуткая кисть переключается на фетровые шляпки сосков, можно подумать, в лощине русской груди притаились двое скромных баварцев. Все так, парочка баварских сосисок уже давно сидит у Саши в желудке, в печенках и в сердечке. Жаль, тут нет зеркала. Еще. Очень жалко. Не завезли. Еще. Анально-поступательная амплитуда растет вширь и вкось. Стекает по ногам. Капает на пол. Вырубает свет. Свет? Неожиданное отключение бьет зарядом бесхозного тока, по ушам пробегает какой-то электрический треск, будто мочки прокалывают, раньше бы Саша сказал, что с таким трудом рвутся связки и особенно кресты. Но сейчас он неловко, поскользнувшись, расползается на швабре. Что-то капает, плюхает. И снова воняет жухлой травой. Свет из-под двери режет невероятно. Вырезается в целый проем острого белого цвета, ядовитейшего содержания. Олег Георгиевич стоит недвижимый в этом вечном световом окне, с выражением великой обеспокоенности и платком на лице, за ним не видно коридора или кого бы то ни было еще. Хотя в такой холодной белизне должен сквозить как минимум Роман, а как максимум сам Кутепов. "Саша, ты ранен?" - цедит Кононов, пытаясь не порвать своего тонкого лица. И Ташаев только сейчас понимает, что он весь кроваво-бледный. "Саша, ты ранен? Саша, ты обосрался?" - звенит в каждом ухе, как автоответчик. И Саша обнимает своего спасителя, как сутулая шимпанзе. Смазано хлюпая, выпадает и откатывается швабра. "Саша, я вижу тебя только слева и больше нигде." - наконец выдавливает потрясенный Кононов. И Сашино очко тепло и крепко сжимается, роняя благодарную соплю.