>>89897
За утро Григорий Викторович послал УАФ нахуй три раза, но в пресс-релизе все равно записали «на фиг», причём раздельно. Кулаков выглядел болезненно подавленным, казалось, окажись перед ним вместо забрызганного снизу и пыльного в середине окна большая настольная карта, на какой часто рисуют всякие скоропалительные планы, его бы неудержимо рвало на родину. Раньше бы Виктор Михайлович предпочёл десять раз по кругу ерошить и распутывать волосы Чалова, выслушивая пустопорожние и в чем-то даже обидные фантазии про Кристалл Пэлас, чем остаться наедине с Акинфеевым или кем-то равняющимся с ним по возрасту хоть минуту. В «Урале» был любовно припрятанный за пазуху Помазун, не понаслышке знакомый с методами бывшего главного тренера ЦСКА, но отчего-то теперь Гончаренко в пустом продуваемом кабинетике наблюдал, как вздрагивают и опускаются плечи его капитана. Похоже эти три прошедших ералашных года что-то надломили и вывернули, в интимных мыслях Михалыча в том числе. Но не то чтобы ему не нравились назревшие в нем самом перемены, все новые игроки РПЛ вообще и в Центральном Спортивном Клубе Армии в частности имели тенденцию к омоложению, а проснуться однажды в роли футбольного Кевина Спейси или 88-летнего основателя академии «Атлетико» не хотелось, хотя бы из-за лысины у обоих, да и последствия такой новости могли быть болезненнее самой звонкой пощечины от футболиста средних лет. Но не только изменившиеся вкусы и выраставшая из них похоть к человеку в затруднительном положении заставляли Виктора стоять в дверях узкой комнаты и двигаться глубже.
Зачем он возвращал из Европы оказавшегося никому не нужным 35-летнего защитника, чтобы теперь бросить? Нет, тренер — в своем роде первая психологическая помощь, должен ей быть, когда не к кому больше пойти. Так оправдывал себя в голове Виктор Михайлович Гончаренко, преодолевая короткими невесомыми шажками ватных ног разделявшее его и напряженную сутулую спину расстояние, маленькое, но ощущавшееся вечным. В конце сложного пути уже просто необходимо было за что-то держаться, ноги подводили, как двадцать лет назад, и короткие натруженные пальцы бессознательно погрузились в мягкие иголки зелено-голубого флиса, растянувшегося на туловище капитанской толстовки. Конечно, верхний слой синтетических баребухов наверняка претендовал на желтизну, однако цветные полосы были безнадежно перепутаны, а зелёный виделся Виктору Михайловичу больше в свинцовом естественном освещении. Денис, скорее, ожидал бы увидеть Эмерсона, с которым общался теснее всех в крайнее время и которому позволял держать себя за шею так, как Виктор Михайлович никогда не смог. Бледные радужки еле плавали в студенистых глазах, не узнавая и не понимая, нижняя челюсть тяжело отвисла, как после долгого бега, но из темноты приоткрытого рта не доносилось шумного дыхания, не то что закономерного вопроса. А Гончаренко не нашелся, что ответить, и не посчитал нужным. Не нащупав под плотной джинсой члена, он уже второй рукой коснулся мохнатого верха, залез под него, потом под черную футболку с дурацким принтом, раздвинул темные волоски, струившиеся с самой груди вместе с потом, и скользнул во влажную тесноту трусов. Жесткая ткань терла и давила снаружи, припечатывая сухую шершавую ладонь к взмокшим половым. В стесненных условиях отточенные годами на собственном теле фрикции не получались, уже в мозгу наклевывалась печальная мысль, не наказывает ли себя узостью штанов подопечный за что, когда Денис, не выдержав неловких цап-царапок ногтями по самому дорогому, рванул ширинку вниз со всей дури, чуть не оставшись с язычком между пальцев, и со стуком облокотился на подоконник, согнувшись в коленях, давая тренеру мыслимое и немыслимое пространство для маневра.
Давно ли он так откровенно дрочил другому мужчине, может быть еще в Беларуси? Во всяком случае, ни Чалов с Кучаевым, ни Гордюшенко с Марадишвили не могли похвастаться тем, что сейчас испытывал на себе Кулаков. И пускай это не было райским наслаждением, Михалыч чертовски старался, чтобы обратить затруднительную ситуацию игрока в щекотливую, пусть на мгновение, поплевал заместо смазки. Собачка молнии билась о чугунную батарею, как капель весной в ведро под текущей крышей, мерный мучительный звук, под пыткой слова ободрения убегали из внимания. В этом Гончаренко пока не изменял себе, как прежде был молчалив во время акта и внешне отстранен, будто и не ему это было нужно, не он начал. Капитан шмелей тихо подскуливал в такт движениям, видимо, чисто машинально получая удовольствие, как он до этого каждый раз чисто машинально улыбался, когда «Урал» не проигрывал. А его главный тренер не мог вспомнить, как человек с тонким и иногда очень нежным голосом мог заслужить повязку. Сперма вылилась в кулак со скрипом, со скрипом ебаной белой двери, распахнутой Бикфалви, который мялся в проеме и пытался спросить на ломаном русском что-то, что его живо интересовало. Кончив «обниматься», как выражался Эрик, Виктор Михайлович с досадой убрал испачканную кисть в карман спортивок, не особо заботясь, заметил ли нападающий белесую субстанцию. Кулаков путался в белье и джинсах, придерживая раскрасневшееся лицо и все еще стоя к обоим задом. Намечался серьезный разговор, не первый в жизни главного тренера, и он предвидел легкую защиту своих новаторских подходов, потому что зачем отказываться от того, что работает?