Как только мама открыла дверь — я забеспокоился. В квартире пахло незнакомыми духами. Беспокойство мое усилилось, когда мама провела меня в комнату, где с чашкой чая сидела незнакомая девушка лет двадцати семи.

— Вот, Дашенька! Помнишь моего Женечку?

Так это Дашка! Как же она похорошела! — подумал я.

— Конечно! Разве такое забудешь! — и она засмеялась. — Он тогда так визжал! Он и сейчас визжит?

— А вот сегодня и увидишь сама! Раздевайся! — это уже мне.

Я густо покраснел и замялся, но мама была непреклонной:

— Живо! Жену нечего стесняться! Хоть и будущую!

Ах, вон оно что! Мама давно обещала меня женить... значит Дашка! Ну ничего, красивая! Я привык подчиняться, поэтому вздохнул и медленно снял рубашку, затем штаны и остался в стрингах.

— Ой! — пырскнула Дашка, — а чего это он у Вас в женском белье?

— Так он лучше сам себя контролирует. Я многое тебе сегодня расскажу и покажу. Имей терпение, деточка!

— Ну!, — прикрикнула на меня мать, — Трусы сам снимешь, или помочь?

Я медленно спустил трусы до щиколоток, переступил через них и положил на кучку своей одежды. Даша с интересом начала рассматривать мой подымающийся член, а я не смел прикрыться — должен был держать руки по швам.

— Теперь, деточка, — обратилась мать к Даше, — у него по расписанию тренинг-разрядка. Раз в неделю ему необходимо слить накопившуюся сперму. Раньше я его доила, но потом решила, что это может негативно сказаться на его инстинктах, и теперь он имитирует половой акт.

После этих слов мать пересела на диван посередине и достала из тумбочки двое песочных часов, резиновые перчатки, вазелин и презерватив, скомандовав мне:

— Ждешь особого приглашения?

Я приблизился и встал перед ней. Все-таки при постороннем человеке я чувствовал себя все еще скованно, несмотря на мою дрессуру. Она не спеша натянула перчатки, слегка подрочила мне писюн, чтобы он стал каменным, надела на него презерватив, смазала левую руку вазелином, расставила пошире ноги и расположила руку между ними. Я привычно улегся поперек ее коленей, дождался когда она крепко сожмет мой писюн в кулак, перевернет часы и шлепнет меня по заднице.

После команды-шлепка я начал двигать тазом вверх-вниз, изображая трах и глядя на песочные часы.

— Я тренирую его на два захода — поясняла мать Даше. — первый — пять минут, второй — десять. Думаю, этого хватит, чтобы удовлетворить любую женщину.

Когда песка в верхней полости часов стало в два раза меньше, я ускорился и кончил практически с последними пещинками.

— Молодец!, — похвалила меня мать и принялась мять мой полуопавший член, поглаживая меня ногтиками по ягодицам.

Когда она ощутила, что я готов ко второму заходу, перевернула уже другие часы и снова меня шлепнула. И я снова поскакал. И снова кончил практически вовремя.

— Теперь моя очередь!, — повернулась к Даше мать, — Он должен быть выдоен до капли. Заодно и будет понятно — занимался он онанизмом на неделе или нет.

— Не занимался, — ответил я и тут же получил шлепок от матери:

— Не перебивай старших!

С этими словами она обмакнула два пальца правой руки в баночку с вазелином, примерилась, и резко ввела мне их в анус, от чего я вскрикнул. Хоть она и делает со мной это каждую неделю, а каждый раз это происходит неожиданно и болезненно. Мать немного подвигала пальцами, нащупала простату и начала ритмично на нее нажимать.

— Массаж простаты, — снова комментарий для Даши.

Через пару минут я почувствовал, как через мой опавший и даже сжавшийся писюн пошли выделения.

— Теперь вставай, и рассказывай, как ты вел себя эту неделю!, — сказала мне мать, крепко сжав в кулаке мой съежившийся член.

Я встал, и презерватив остался у нее в руке. Она подняла его на уровень глаз, оценила объем и удовлетворенно кивнула головой. Это означало, что я не заподозрен в онанизме.

Я вкратце рассказал, что я не успел в эту неделю, где и как себя не очень хорошо вел, и подытожил, что мне полагается пятьдесят розог и пять нанизываний. После недолгого с матерью обсуждения, к пятидесяти розгам добавилось еще двадцать, а нанизывания превратились в протыкания.

— А что за нанизывания и протыкания? — поинтересовалась моя будущая жена.

Мать достала из тумбочки и продемонстрировала ей два страпона — розовый тонкий длинный и короткий толстый черный и пояснила:

— Если он был всю неделю хорошим мальчиком и все сделал, я очень нежно трахаю его попку этим розовым страпончиком... Он иногда даже мурчит от удовольствия. А если, как сегодня, провинился, — мать начала натягивать черный страпон, — То тут варианта два. Нанизывания — это когда страпон вводится медленно, но безостановочно. И так же медленно вынимается. Это больно, но выносимо. А протыкания — это когда резко. И резко же вынимается через одну-две секунды, пока анус не успел расслабиться. Это очень больно, и он от этого почти всегда плачет. Но это потом... а сейчас — розги!

Мы перешли в другую комнату, где на середину была выдвинута неширокая длинная скамья, у изголовья которой стояло ведро с прутьями. Я шел первым и слышал за спиной цоканье двух пар каблуков об паркет — широкие уверенные мамины и слегка семенящие Дашкины.

Я привычно вытянулся на скамье, а мама начала меня к ней пристегивать — руки, поясницу, колени и щиколотки туго охватили кожаные ремешки.

— Ну вот, Дашенька, — мать достала из ведра один из прутьев, — это розги. Первые двадцать горячих он получит медленно, размеренно, под мою нотацию. Затем я выдам ему с присвистом оставшиеся пятьдесят. Приступим!

После этих слов мама начала медленно меня стегать, выговаривая после каждой розги за провинности. А я должен был считать и благодарить:

— Раз, спасибо мамочка!... Два, не буду так больше! Три, обещаю не лениться!... Двадцать, спасибо мамочка!

Измочаленный прут был сменен на три потоньше и похлестче.

— А теперь для усвоения урока! Получай! — и мать принялась стегать меня молча и энергично. Считала уже она, про себя. Ведь я все равно бы сбился со счета, потому как с первых секунд начал кричать. Жопа инстинктивно сжималась, а когда разжималась, мать пыталась попасть в щель между ягодиц, что вызывало мои вопли. Отсчитав положенное, мать бросила розги на пол, но не спешила меня отвязывать. Я забеспокоился, и, как оказалось, не напрасно.

— Ты, когда зашел, забыл поздороваться с гостьей! — сказала мать, доставая новый прут. — За это я тебе добавлю еще двадцать горячих!

— Ну мам, — заныл я, — я растерялся, прости!

— А сейчас снова растерялся? — мать выудила из ведра еще два прута. — Вместо того чтоб извиниться перед Дашей, ты за свою задницу беспокоишься! За это тебе еще десяточек!

— Прости... те, Даша! — сказал я, не смея просить отмены розог.

— Прощаю, но, если мама позволит, — она взглянула на мать, — я бы тебе добавила!

— Конечно, деточка! Это ему только на пользу! Бери розги и становись с другой стороны! Сейчас мы его в две руки высечем!

И они начали меня сечь. Первые несколько ударов дали размеренно, а затем начали увеличивать темп. И я завизжал — так больно мне еще никогда не было. А они все стегали и стегали.

Наконец порка закончилась и меня начали отстегивать. А я продолжал скулить — так больно и долго меня еще не пороли.