Двач.hk не отвечает.
Вы видите копию треда, сохраненную 8 августа 2022 года.
Скачать тред: только с превью, с превью и прикрепленными файлами.
Второй вариант может долго скачиваться. Файлы будут только в живых или недавно утонувших тредах. Подробнее
Если вам полезен архив М.Двача, пожертвуйте на оплату сервера.
Вы видите копию треда, сохраненную 8 августа 2022 года.
Скачать тред: только с превью, с превью и прикрепленными файлами.
Второй вариант может долго скачиваться. Файлы будут только в живых или недавно утонувших тредах. Подробнее
Если вам полезен архив М.Двача, пожертвуйте на оплату сервера.
350 Кб, 1394x1000
Привет, анон. Этот тред посвящен стрэйт сётакону, он же гетеросексуальный сётакон. Кидайте сюда пикчи из комиксов/манги с маленькими мальчиками и большими тётями, желательно с названием или автором. Тред создан не для яоя или сёнэн-ая.
Boku no Oba-san wa Bijin de Motoyan
Nora Higuma - Как в одной деревне становятся мужчинами
>>144399 (OP)
бамп
бамп
>>144399 (OP)
bump
bump
nma Kyuusei #2 Shota Kui Succubus Oneesan
Succubus no Rinjin (A Succubus' Neighbor) / Соседи суккубы
[Agata] Mama x Pako [Kanzenban]
БАМПИЩЕ
БАМП
лейте еще
лейте еще
>>147695
Правильно. Обязанность мамки это быть большой, теплой и не мешать.
Правильно. Обязанность мамки это быть большой, теплой и не мешать.
Если никто не против, я буду бампать преимущественно 3d
начнем с фемдома с участием милых шотиков, в последнее время дико вставляет.
начнем с фемдома с участием милых шотиков, в последнее время дико вставляет.
и немного классических скетчей
>>147925
Это каждый сам для себя решает. Мне нравится. Японская рисовка наоборот, так себе, за редкими исключениями. Если 2д, то в вестерн стиле.
С каждым годом 3д становится лучше и ближе к фотореализму, часть можно даже называть искусством, например, работы selfdrillingsms.
Это каждый сам для себя решает. Мне нравится. Японская рисовка наоборот, так себе, за редкими исключениями. Если 2д, то в вестерн стиле.
С каждым годом 3д становится лучше и ближе к фотореализму, часть можно даже называть искусством, например, работы selfdrillingsms.
>>147932
Дело не в реализме даже, я просто не переношу 3д sfm т.к выглядит это в большинстве случаев хреново, будто куклы ебутся, от чего и возникает чувство зловещей долины. Не стоит шишка у меня на это.
2д хоть и сделано в своем стиле, можно даже сказать анимушном, но с такой штукой легче себе ассоциировать. Надеюсь, понятно объяснил.
Дело не в реализме даже, я просто не переношу 3д sfm т.к выглядит это в большинстве случаев хреново, будто куклы ебутся, от чего и возникает чувство зловещей долины. Не стоит шишка у меня на это.
2д хоть и сделано в своем стиле, можно даже сказать анимушном, но с такой штукой легче себе ассоциировать. Надеюсь, понятно объяснил.
>>147974
Какой прекрасный обычай.
Какой прекрасный обычай.
299 Кб, 368x500
ВЫ ВСЕ ПЕДОФИЛЫ И НЕ ЛЕЧИТЕСЬ
товарищ модератор, не отправляй в ho, я все понимаю, но это часть сета
>>148045
Считай, создал. Ты же не бампал, посдедние посты были больше месяца назад.
>Бля, создай себе отдельный тред и сри там свои тридэ.
Считай, создал. Ты же не бампал, посдедние посты были больше месяца назад.
Нужно больше красивых картинок, а не хтонического ужаса последнего времени.
Годного каноничного шота очень мало, внезапно, их толком не умеют рисовать.
моча все потер походу
>>148064
Сестренка-демон лучшая.
Сестренка-демон лучшая.
>>148067
боже какая красота
боже какая красота
>>148069
Ебать дебил. Даже в постах, которые ты отметил, такого нет. Максимум одну-две картинки можно отнести к "хуевой рисовке" и то с натяжкой. Но вот только это не отдельная самостоятельная картинка, а одна из целого додзинси. В додзинси картинок 20-30 штук.
А вот как можно дрочить на всратое тридэ? Ну пиздец же мерзко выглядит. Еще чето про эмоции в аниме затераешь, ты на своё говно смотрел хоть прежде чем писать такое?
Нахуй иди отседова, сам дрочи на своих уринированных тридэ шот.
> где рисуются только торс и хуй. Не рисуются ни лицо, ни эмоции, ни детали тела, кожи, волос, нихуя?
Ебать дебил. Даже в постах, которые ты отметил, такого нет. Максимум одну-две картинки можно отнести к "хуевой рисовке" и то с натяжкой. Но вот только это не отдельная самостоятельная картинка, а одна из целого додзинси. В додзинси картинок 20-30 штук.
А вот как можно дрочить на всратое тридэ? Ну пиздец же мерзко выглядит. Еще чето про эмоции в аниме затераешь, ты на своё говно смотрел хоть прежде чем писать такое?
Нахуй иди отседова, сам дрочи на своих уринированных тридэ шот.
>>148106
Давай просто согласимся, что ты не видишь говно? Это нормально, каждый может иметь субъективный взгляд на вещи.
>отсутствие светотени
>90% пространства занимают тела, окружению внимания - ноль
>отсутствие детальности
>цензура
>одни и те же шаблоны для лиц (причем одинаковые для шот и лолей), не меняющиеся никогда
>одни и те же шаблонные позы, не меняющиеся никогда
>брови поверх волос
>коммерческая штамповка пиздоглазыми компаниями
>Даже в постах, которые ты отметил, такого нет.
Давай просто согласимся, что ты не видишь говно? Это нормально, каждый может иметь субъективный взгляд на вещи.
>>148106
С каждым годом с эмоциями в 3d становится лучше. https://2ch.hk/h/src/133229/15657928862781.jpg (М)
А с ростом технических мощностей рендеры становятся доступнее и быстрее. Так что только вопрос времени.
>Еще чето про эмоции в аниме затераешь, ты на своё говно смотрел хоть прежде чем писать такое?
С каждым годом с эмоциями в 3d становится лучше. https://2ch.hk/h/src/133229/15657928862781.jpg (М)
А с ростом технических мощностей рендеры становятся доступнее и быстрее. Так что только вопрос времени.
>>148122
Этот и тот, кто анимирует Сару, оправдывают существование современного 3D. Тебе спасибо и ушел ловить этих девчонок за хвостики.
Этот и тот, кто анимирует Сару, оправдывают существование современного 3D. Тебе спасибо и ушел ловить этих девчонок за хвостики.
>>148123
Не так уж и мало хороших художников
Вот, например, еще классик: https://www.deviantart.com/insomaniakk
Не так уж и мало хороших художников
Вот, например, еще классик: https://www.deviantart.com/insomaniakk
>>148124
Прямо один в один мечта. Когда уже книжки так иллюстрировать начнут?
Прямо один в один мечта. Когда уже книжки так иллюстрировать начнут?
>>148269
Вот это аргумент!
Вот это аргумент!
Буду переводить комиксы/пикчи. Надо поднимать комьюнити этого фетиша. Буду популяризировать его и делать удобным для дрочки за счет русификации.
Буду постить сюда, надеюсь вдохновлю кого-нибудь еще на подобное. Чем больше фап-материала, тем лучше. Да и дрочить на свой перевод не так забавно.
А еще у меня проблемы с запятыми.
Буду постить сюда, надеюсь вдохновлю кого-нибудь еще на подобное. Чем больше фап-материала, тем лучше. Да и дрочить на свой перевод не так забавно.
А еще у меня проблемы с запятыми.
>>150030
И не только с ними.>>113052 (OP)
https://2ch.hk/h/res/113052.html (М)
>А еще у меня проблемы с запятыми.
И не только с ними.>>113052 (OP)
https://2ch.hk/h/res/113052.html (М)
>>150117
Эхх... я думал маленькое комьюнити будет более дружелюбно, укажет мне на очевидные минусы, чтобы я в свои 18 14 лет мог пополнить копилку столь нишевого контента.
А я ведь даже в ворде и на других сайтах прогоняю текст, стараюсь не писать вырвиглазно, смотрю на контекст.
(Автор этого поста был забанен. Помянем.)
Эхх... я думал маленькое комьюнити будет более дружелюбно, укажет мне на очевидные минусы, чтобы я в свои 18 14 лет мог пополнить копилку столь нишевого контента.
А я ведь даже в ворде и на других сайтах прогоняю текст, стараюсь не писать вырвиглазно, смотрю на контекст.
(Автор этого поста был забанен. Помянем.)
До меня дошло. Сюда постят не книги, а пикчи. Да и тред с надписями мне указали.
Но там постить я не хочу, ведь ss-тред именно тут.
Но там постить я не хочу, ведь ss-тред именно тут.
>>148079
— Пошли... пошли... не рыпайся... ща все ребятам расскажу...
Гера, не переставая смеяться, вцепился в деревянный барьерчик:
— Караул! Грааабят!
Его пронзительный голос разнесся по пустому школьному коридору.
— Пошли... — шипел Черныш, срывая с барьера испачканные в чернилах руки Геры. — Ща Сашку позову... стырил и рад...
— Ка-ра-ул!
Гера запрокинулся, тюкнул затылком Черныша по подбородку и захохотал.
— Во, гад... — Черныш оторвал его от раздевалки и поволок.
Темно-синий форменный пиджак полез Гере на голову, ботинки заскребли по кафелю:
— Ладно, хватит, Черный... хорош... слышишь...
— Не рыпайся...
Сзади послышались звонкие шаги.
— Чернышев! — раздалось по коридору.
Черныш остановился.
— Что это такое? — Зинаида Михайловна быстро подошла, оттянула его за плечо от Геры. — Что это?! Я тебя спрашиваю!
Отпущенный Гера поднялся, одернул пиджак.
Чернышев шмыгнул носом, посмотрел в стену.
Гера тоже посмотрел туда.
— Почему вы не на занятиях? — Зинаида Михайловна сцепила руки на животе.
— А у нас это... Зинаид Михална... ну, отпустили... свободный урок...
— У кого это? У пятого «Б»?
— Да.
— А что такое? Почему свободный урок?
— Светлана Николаевна заболела.
— Ааа... да. Ну и что? Можно теперь на головах ходить? Герасименко! Что это такое? Почему вы орете на всю школу?
Гера смотрел в стену.
— Нам Татьяна Борисовна задачи задала и ушла.
— Ну и что? Почему же вы носитесь по школе? А?
— А мы решили, Зинаид Михална...
— А домашние уроки? У вас нет их? Нет? Где вы находитесь?
Ребята молчали.
Зинаида Михайловна вздохнула, взяла Чернышева за плечо:
— Герасименко, иди в класс. Чернышев, пошли со мной...
— Ну, Зинаид Михална...
— Пошли, пошли! Герасименко, скажи, чтоб не шумели. Я скоро зайду к вам.
Гера побежал прочь.
Завуч с Чернышевым пошли в противоположную сторону.
— Идем, Чернышев. Ты, я вижу, совсем обнаглел. Вчера с Большовой, сегодня Герасименко по полу возит...
— Зинаид Михална, ну я не буду больше...
— Иди, иди. Не упирайся. Вчера Большова плакала в учительской! А, кстати, почему ты не зашел ко мне вчера после уроков? А? Я же просила тебя?
— Ну, я зашел, Зинаид Михална, а вас не было.
— Не было? Ты и врешь еще нагло. Молодец.
Зинаида Михайловна подошла к своему кабинету, распахнула дверь:
— Заходи.
Чернышев медленно вошел.
Зинаида Михайловна вошла следом, прикрыла дверь:
— Вот. Даже здесь я слышала, как вы кричали. По всей школе крик стоял.
Она бросила ключи на стол, села, кивнула Чернышеву:
— Иди сюда.
Он медленно побрел к столу и стал напротив.
Зинаида Михайловна сняла очки, потерла переносицу и устало посмотрела на него:
— Что мне с тобой делать, Чернышев?
Чернышев молчал, опустив голову. Мятый пионерский галстук съехал ему на плечо.
— Тебя как зовут?
— Сережа.
— Сережа. Ты в пятом сейчас. Через каких-то два года — восьмой... А там куда? С таким поведением, ты думаешь, мы тебя в девятый переведем? У тебя что по поведению?
— Тройка...
— А по алгебре?
— Четыре.
— Слава богу... а по литературе?
— Тройка.
— А по русскому?
— Три...
— Ну вот. Ты в ПТУ нацелился, что ли? Чего молчишь?
Чернышев шмыгнул носом:
— Нет. Я учиться дальше хочу.
— Не видно по тебе. Да и мы тебя с такими оценками не допустим. С поведением таким.
— Зинаид Михална, но у меня по геометрии пять и по рисованию...
Зинаида Михайловна уложила очки в футляр:
— Поправь галстук.
Чернышев нащупал узел, сдвинул его на место.
— Кто у тебя родители?
— Папа инженер. А мама продавец. В универмаге «Москва»...
— Ну? Так в чем же дело? Ты что, решил с Куликова пример брать? Но он-то в детдоме воспитывался, а у тебя и папа и мама. Ему подсказать некому, а тебе-то? Неужели родителям все равно, как ты учишься?
— Нет, не все равно...
— Отец дневник твой смотрит?
— Смотрит.
— Ну и что?
— Ругает...
— А ты?
— Ну... я не буду больше так себя вести, Зинаид Михална...
— Ну что ты заладил, как попугай! Ты же пионер, взрослый человек! Дело не в том, будешь ты или не будешь, а в том, что из тебя получится! Понимаешь?
— Понимаю... я исправлюсь...
Зинаида Михайловна вздохнула:
— Не верю я тебе, Чернышев.
— Честное слово...
— Да, эти честные слова твои... — Усмехнувшись, она встала, подошла к окну, зябко повела полными плечами. — Что у тебя вчера с Большовой вышло?
Чернышев замялся:
— Ну... я просто...
— Что просто? Просто обидел девочку? Так просто — взял и обидел!
— Да я не хотел... просто мы догоняли друг друга... — играли...
— Игра, Чернышев, слезами не кончается...
— Но я не хотел, чтоб она плакала.
— Поэтому ты ей юбку задирал?
— Да я не задирал... просто...
Зинаида Михайловна подошла к нему:
— Ну, зачем ты это сделал?
— Ну она щипала меня, Зинаид Михална, по спине била...
— А ты юбку задрал? Ты, пионер, задрал юбку?! Чернышев? Если бы уличный хулиган вроде Куликова задрал бы, я б не удивилась. Но — ты?! Ты же в прошлом году на городскую олимпиаду по геометрии ездил! И ты — юбку задирал?
— Но я один раз...
— Но зачем? Зачем?
— Не знаю...
— Но цель-то, цель-то какова? Ты что, хотел посмотреть, что под ней?
— Да нет...
— Ну а зачем тогда задирал?
— Не знаю...
— Сказка про белого бычка! Зачем же задирал? Что, нет смелости сознаться? Будущий комсомолец!
— Но я просто...
— Просто хотел посмотреть, что под юбкой? Ну-ка по-честному! А?!
— Да...
Зинаида Михайловна засмеялась:
— Какой ты глупый... Что у тебя под штанами?
— Ну, трусы...
— У девочек — тоже трусы. А ты что думал — свитер? Ты разве не знаешь, что девочки тоже носят трусы?
— Знаю... знал...
— А если знал, зачем же задирал?
— Ну, она ущипнула меня...
— Но ты же только что говорил мне, что хотел посмотреть, что под юбкой!
Чернышев молчал.
Зинаида Михайловна покачала головой:
— Чернышев, Чернышев... Зачем же ты врешь мне. Не стыдно?
— Я не вру, Зинаид Михална.
— Врешь! Врешь! — Она наклонилась к нему. — Неужели правду так тяжело сказать? Врешь! Тебя не трусы интересовали и не юбка! А то, что под трусами!
Чернышев еще ниже опустил голову.
Зинаида Михайловна слегка тряхнула его за плечи:
— Вот, вот, что тебя интересовало!
— Нет... нет... — бормотал Чернышев.
— И стыдно не это, не это. Это как раз естественно... Стыдно, что ты не можешь сказать мне правду! Вот что стыдно!
— Да я могу... могу...
— Нет, не можешь!
— Могу...
— Тогда скажи сам.
Зинаида Михайловна села за стол, подперла подбородок рукой.
Чернышев шмыгнул носом, поскреб щеку:
— Ну я...
— Без ну!
— Ну... меня интересовало... просто так интересовало...
Зинаида Михайловна понимающе покачала головой:
— Сколько тебе лет, Чернышев?
— Двенадцать.
— Двенадцать... Взрослый человек. У тебя сестра есть?
— Нет.
Зинаида Михайловна повертела в руках карандаш:
— Пошли... пошли... не рыпайся... ща все ребятам расскажу...
Гера, не переставая смеяться, вцепился в деревянный барьерчик:
— Караул! Грааабят!
Его пронзительный голос разнесся по пустому школьному коридору.
— Пошли... — шипел Черныш, срывая с барьера испачканные в чернилах руки Геры. — Ща Сашку позову... стырил и рад...
— Ка-ра-ул!
Гера запрокинулся, тюкнул затылком Черныша по подбородку и захохотал.
— Во, гад... — Черныш оторвал его от раздевалки и поволок.
Темно-синий форменный пиджак полез Гере на голову, ботинки заскребли по кафелю:
— Ладно, хватит, Черный... хорош... слышишь...
— Не рыпайся...
Сзади послышались звонкие шаги.
— Чернышев! — раздалось по коридору.
Черныш остановился.
— Что это такое? — Зинаида Михайловна быстро подошла, оттянула его за плечо от Геры. — Что это?! Я тебя спрашиваю!
Отпущенный Гера поднялся, одернул пиджак.
Чернышев шмыгнул носом, посмотрел в стену.
Гера тоже посмотрел туда.
— Почему вы не на занятиях? — Зинаида Михайловна сцепила руки на животе.
— А у нас это... Зинаид Михална... ну, отпустили... свободный урок...
— У кого это? У пятого «Б»?
— Да.
— А что такое? Почему свободный урок?
— Светлана Николаевна заболела.
— Ааа... да. Ну и что? Можно теперь на головах ходить? Герасименко! Что это такое? Почему вы орете на всю школу?
Гера смотрел в стену.
— Нам Татьяна Борисовна задачи задала и ушла.
— Ну и что? Почему же вы носитесь по школе? А?
— А мы решили, Зинаид Михална...
— А домашние уроки? У вас нет их? Нет? Где вы находитесь?
Ребята молчали.
Зинаида Михайловна вздохнула, взяла Чернышева за плечо:
— Герасименко, иди в класс. Чернышев, пошли со мной...
— Ну, Зинаид Михална...
— Пошли, пошли! Герасименко, скажи, чтоб не шумели. Я скоро зайду к вам.
Гера побежал прочь.
Завуч с Чернышевым пошли в противоположную сторону.
— Идем, Чернышев. Ты, я вижу, совсем обнаглел. Вчера с Большовой, сегодня Герасименко по полу возит...
— Зинаид Михална, ну я не буду больше...
— Иди, иди. Не упирайся. Вчера Большова плакала в учительской! А, кстати, почему ты не зашел ко мне вчера после уроков? А? Я же просила тебя?
— Ну, я зашел, Зинаид Михална, а вас не было.
— Не было? Ты и врешь еще нагло. Молодец.
Зинаида Михайловна подошла к своему кабинету, распахнула дверь:
— Заходи.
Чернышев медленно вошел.
Зинаида Михайловна вошла следом, прикрыла дверь:
— Вот. Даже здесь я слышала, как вы кричали. По всей школе крик стоял.
Она бросила ключи на стол, села, кивнула Чернышеву:
— Иди сюда.
Он медленно побрел к столу и стал напротив.
Зинаида Михайловна сняла очки, потерла переносицу и устало посмотрела на него:
— Что мне с тобой делать, Чернышев?
Чернышев молчал, опустив голову. Мятый пионерский галстук съехал ему на плечо.
— Тебя как зовут?
— Сережа.
— Сережа. Ты в пятом сейчас. Через каких-то два года — восьмой... А там куда? С таким поведением, ты думаешь, мы тебя в девятый переведем? У тебя что по поведению?
— Тройка...
— А по алгебре?
— Четыре.
— Слава богу... а по литературе?
— Тройка.
— А по русскому?
— Три...
— Ну вот. Ты в ПТУ нацелился, что ли? Чего молчишь?
Чернышев шмыгнул носом:
— Нет. Я учиться дальше хочу.
— Не видно по тебе. Да и мы тебя с такими оценками не допустим. С поведением таким.
— Зинаид Михална, но у меня по геометрии пять и по рисованию...
Зинаида Михайловна уложила очки в футляр:
— Поправь галстук.
Чернышев нащупал узел, сдвинул его на место.
— Кто у тебя родители?
— Папа инженер. А мама продавец. В универмаге «Москва»...
— Ну? Так в чем же дело? Ты что, решил с Куликова пример брать? Но он-то в детдоме воспитывался, а у тебя и папа и мама. Ему подсказать некому, а тебе-то? Неужели родителям все равно, как ты учишься?
— Нет, не все равно...
— Отец дневник твой смотрит?
— Смотрит.
— Ну и что?
— Ругает...
— А ты?
— Ну... я не буду больше так себя вести, Зинаид Михална...
— Ну что ты заладил, как попугай! Ты же пионер, взрослый человек! Дело не в том, будешь ты или не будешь, а в том, что из тебя получится! Понимаешь?
— Понимаю... я исправлюсь...
Зинаида Михайловна вздохнула:
— Не верю я тебе, Чернышев.
— Честное слово...
— Да, эти честные слова твои... — Усмехнувшись, она встала, подошла к окну, зябко повела полными плечами. — Что у тебя вчера с Большовой вышло?
Чернышев замялся:
— Ну... я просто...
— Что просто? Просто обидел девочку? Так просто — взял и обидел!
— Да я не хотел... просто мы догоняли друг друга... — играли...
— Игра, Чернышев, слезами не кончается...
— Но я не хотел, чтоб она плакала.
— Поэтому ты ей юбку задирал?
— Да я не задирал... просто...
Зинаида Михайловна подошла к нему:
— Ну, зачем ты это сделал?
— Ну она щипала меня, Зинаид Михална, по спине била...
— А ты юбку задрал? Ты, пионер, задрал юбку?! Чернышев? Если бы уличный хулиган вроде Куликова задрал бы, я б не удивилась. Но — ты?! Ты же в прошлом году на городскую олимпиаду по геометрии ездил! И ты — юбку задирал?
— Но я один раз...
— Но зачем? Зачем?
— Не знаю...
— Но цель-то, цель-то какова? Ты что, хотел посмотреть, что под ней?
— Да нет...
— Ну а зачем тогда задирал?
— Не знаю...
— Сказка про белого бычка! Зачем же задирал? Что, нет смелости сознаться? Будущий комсомолец!
— Но я просто...
— Просто хотел посмотреть, что под юбкой? Ну-ка по-честному! А?!
— Да...
Зинаида Михайловна засмеялась:
— Какой ты глупый... Что у тебя под штанами?
— Ну, трусы...
— У девочек — тоже трусы. А ты что думал — свитер? Ты разве не знаешь, что девочки тоже носят трусы?
— Знаю... знал...
— А если знал, зачем же задирал?
— Ну, она ущипнула меня...
— Но ты же только что говорил мне, что хотел посмотреть, что под юбкой!
Чернышев молчал.
Зинаида Михайловна покачала головой:
— Чернышев, Чернышев... Зачем же ты врешь мне. Не стыдно?
— Я не вру, Зинаид Михална.
— Врешь! Врешь! — Она наклонилась к нему. — Неужели правду так тяжело сказать? Врешь! Тебя не трусы интересовали и не юбка! А то, что под трусами!
Чернышев еще ниже опустил голову.
Зинаида Михайловна слегка тряхнула его за плечи:
— Вот, вот, что тебя интересовало!
— Нет... нет... — бормотал Чернышев.
— И стыдно не это, не это. Это как раз естественно... Стыдно, что ты не можешь сказать мне правду! Вот что стыдно!
— Да я могу... могу...
— Нет, не можешь!
— Могу...
— Тогда скажи сам.
Зинаида Михайловна села за стол, подперла подбородок рукой.
Чернышев шмыгнул носом, поскреб щеку:
— Ну я...
— Без ну!
— Ну... меня интересовало... просто так интересовало...
Зинаида Михайловна понимающе покачала головой:
— Сколько тебе лет, Чернышев?
— Двенадцать.
— Двенадцать... Взрослый человек. У тебя сестра есть?
— Нет.
Зинаида Михайловна повертела в руках карандаш:
>>148079
— Пошли... пошли... не рыпайся... ща все ребятам расскажу...
Гера, не переставая смеяться, вцепился в деревянный барьерчик:
— Караул! Грааабят!
Его пронзительный голос разнесся по пустому школьному коридору.
— Пошли... — шипел Черныш, срывая с барьера испачканные в чернилах руки Геры. — Ща Сашку позову... стырил и рад...
— Ка-ра-ул!
Гера запрокинулся, тюкнул затылком Черныша по подбородку и захохотал.
— Во, гад... — Черныш оторвал его от раздевалки и поволок.
Темно-синий форменный пиджак полез Гере на голову, ботинки заскребли по кафелю:
— Ладно, хватит, Черный... хорош... слышишь...
— Не рыпайся...
Сзади послышались звонкие шаги.
— Чернышев! — раздалось по коридору.
Черныш остановился.
— Что это такое? — Зинаида Михайловна быстро подошла, оттянула его за плечо от Геры. — Что это?! Я тебя спрашиваю!
Отпущенный Гера поднялся, одернул пиджак.
Чернышев шмыгнул носом, посмотрел в стену.
Гера тоже посмотрел туда.
— Почему вы не на занятиях? — Зинаида Михайловна сцепила руки на животе.
— А у нас это... Зинаид Михална... ну, отпустили... свободный урок...
— У кого это? У пятого «Б»?
— Да.
— А что такое? Почему свободный урок?
— Светлана Николаевна заболела.
— Ааа... да. Ну и что? Можно теперь на головах ходить? Герасименко! Что это такое? Почему вы орете на всю школу?
Гера смотрел в стену.
— Нам Татьяна Борисовна задачи задала и ушла.
— Ну и что? Почему же вы носитесь по школе? А?
— А мы решили, Зинаид Михална...
— А домашние уроки? У вас нет их? Нет? Где вы находитесь?
Ребята молчали.
Зинаида Михайловна вздохнула, взяла Чернышева за плечо:
— Герасименко, иди в класс. Чернышев, пошли со мной...
— Ну, Зинаид Михална...
— Пошли, пошли! Герасименко, скажи, чтоб не шумели. Я скоро зайду к вам.
Гера побежал прочь.
Завуч с Чернышевым пошли в противоположную сторону.
— Идем, Чернышев. Ты, я вижу, совсем обнаглел. Вчера с Большовой, сегодня Герасименко по полу возит...
— Зинаид Михална, ну я не буду больше...
— Иди, иди. Не упирайся. Вчера Большова плакала в учительской! А, кстати, почему ты не зашел ко мне вчера после уроков? А? Я же просила тебя?
— Ну, я зашел, Зинаид Михална, а вас не было.
— Не было? Ты и врешь еще нагло. Молодец.
Зинаида Михайловна подошла к своему кабинету, распахнула дверь:
— Заходи.
Чернышев медленно вошел.
Зинаида Михайловна вошла следом, прикрыла дверь:
— Вот. Даже здесь я слышала, как вы кричали. По всей школе крик стоял.
Она бросила ключи на стол, села, кивнула Чернышеву:
— Иди сюда.
Он медленно побрел к столу и стал напротив.
Зинаида Михайловна сняла очки, потерла переносицу и устало посмотрела на него:
— Что мне с тобой делать, Чернышев?
Чернышев молчал, опустив голову. Мятый пионерский галстук съехал ему на плечо.
— Тебя как зовут?
— Сережа.
— Сережа. Ты в пятом сейчас. Через каких-то два года — восьмой... А там куда? С таким поведением, ты думаешь, мы тебя в девятый переведем? У тебя что по поведению?
— Тройка...
— А по алгебре?
— Четыре.
— Слава богу... а по литературе?
— Тройка.
— А по русскому?
— Три...
— Ну вот. Ты в ПТУ нацелился, что ли? Чего молчишь?
Чернышев шмыгнул носом:
— Нет. Я учиться дальше хочу.
— Не видно по тебе. Да и мы тебя с такими оценками не допустим. С поведением таким.
— Зинаид Михална, но у меня по геометрии пять и по рисованию...
Зинаида Михайловна уложила очки в футляр:
— Поправь галстук.
Чернышев нащупал узел, сдвинул его на место.
— Кто у тебя родители?
— Папа инженер. А мама продавец. В универмаге «Москва»...
— Ну? Так в чем же дело? Ты что, решил с Куликова пример брать? Но он-то в детдоме воспитывался, а у тебя и папа и мама. Ему подсказать некому, а тебе-то? Неужели родителям все равно, как ты учишься?
— Нет, не все равно...
— Отец дневник твой смотрит?
— Смотрит.
— Ну и что?
— Ругает...
— А ты?
— Ну... я не буду больше так себя вести, Зинаид Михална...
— Ну что ты заладил, как попугай! Ты же пионер, взрослый человек! Дело не в том, будешь ты или не будешь, а в том, что из тебя получится! Понимаешь?
— Понимаю... я исправлюсь...
Зинаида Михайловна вздохнула:
— Не верю я тебе, Чернышев.
— Честное слово...
— Да, эти честные слова твои... — Усмехнувшись, она встала, подошла к окну, зябко повела полными плечами. — Что у тебя вчера с Большовой вышло?
Чернышев замялся:
— Ну... я просто...
— Что просто? Просто обидел девочку? Так просто — взял и обидел!
— Да я не хотел... просто мы догоняли друг друга... — играли...
— Игра, Чернышев, слезами не кончается...
— Но я не хотел, чтоб она плакала.
— Поэтому ты ей юбку задирал?
— Да я не задирал... просто...
Зинаида Михайловна подошла к нему:
— Ну, зачем ты это сделал?
— Ну она щипала меня, Зинаид Михална, по спине била...
— А ты юбку задрал? Ты, пионер, задрал юбку?! Чернышев? Если бы уличный хулиган вроде Куликова задрал бы, я б не удивилась. Но — ты?! Ты же в прошлом году на городскую олимпиаду по геометрии ездил! И ты — юбку задирал?
— Но я один раз...
— Но зачем? Зачем?
— Не знаю...
— Но цель-то, цель-то какова? Ты что, хотел посмотреть, что под ней?
— Да нет...
— Ну а зачем тогда задирал?
— Не знаю...
— Сказка про белого бычка! Зачем же задирал? Что, нет смелости сознаться? Будущий комсомолец!
— Но я просто...
— Просто хотел посмотреть, что под юбкой? Ну-ка по-честному! А?!
— Да...
Зинаида Михайловна засмеялась:
— Какой ты глупый... Что у тебя под штанами?
— Ну, трусы...
— У девочек — тоже трусы. А ты что думал — свитер? Ты разве не знаешь, что девочки тоже носят трусы?
— Знаю... знал...
— А если знал, зачем же задирал?
— Ну, она ущипнула меня...
— Но ты же только что говорил мне, что хотел посмотреть, что под юбкой!
Чернышев молчал.
Зинаида Михайловна покачала головой:
— Чернышев, Чернышев... Зачем же ты врешь мне. Не стыдно?
— Я не вру, Зинаид Михална.
— Врешь! Врешь! — Она наклонилась к нему. — Неужели правду так тяжело сказать? Врешь! Тебя не трусы интересовали и не юбка! А то, что под трусами!
Чернышев еще ниже опустил голову.
Зинаида Михайловна слегка тряхнула его за плечи:
— Вот, вот, что тебя интересовало!
— Нет... нет... — бормотал Чернышев.
— И стыдно не это, не это. Это как раз естественно... Стыдно, что ты не можешь сказать мне правду! Вот что стыдно!
— Да я могу... могу...
— Нет, не можешь!
— Могу...
— Тогда скажи сам.
Зинаида Михайловна села за стол, подперла подбородок рукой.
Чернышев шмыгнул носом, поскреб щеку:
— Ну я...
— Без ну!
— Ну... меня интересовало... просто так интересовало...
Зинаида Михайловна понимающе покачала головой:
— Сколько тебе лет, Чернышев?
— Двенадцать.
— Двенадцать... Взрослый человек. У тебя сестра есть?
— Нет.
Зинаида Михайловна повертела в руках карандаш:
— Пошли... пошли... не рыпайся... ща все ребятам расскажу...
Гера, не переставая смеяться, вцепился в деревянный барьерчик:
— Караул! Грааабят!
Его пронзительный голос разнесся по пустому школьному коридору.
— Пошли... — шипел Черныш, срывая с барьера испачканные в чернилах руки Геры. — Ща Сашку позову... стырил и рад...
— Ка-ра-ул!
Гера запрокинулся, тюкнул затылком Черныша по подбородку и захохотал.
— Во, гад... — Черныш оторвал его от раздевалки и поволок.
Темно-синий форменный пиджак полез Гере на голову, ботинки заскребли по кафелю:
— Ладно, хватит, Черный... хорош... слышишь...
— Не рыпайся...
Сзади послышались звонкие шаги.
— Чернышев! — раздалось по коридору.
Черныш остановился.
— Что это такое? — Зинаида Михайловна быстро подошла, оттянула его за плечо от Геры. — Что это?! Я тебя спрашиваю!
Отпущенный Гера поднялся, одернул пиджак.
Чернышев шмыгнул носом, посмотрел в стену.
Гера тоже посмотрел туда.
— Почему вы не на занятиях? — Зинаида Михайловна сцепила руки на животе.
— А у нас это... Зинаид Михална... ну, отпустили... свободный урок...
— У кого это? У пятого «Б»?
— Да.
— А что такое? Почему свободный урок?
— Светлана Николаевна заболела.
— Ааа... да. Ну и что? Можно теперь на головах ходить? Герасименко! Что это такое? Почему вы орете на всю школу?
Гера смотрел в стену.
— Нам Татьяна Борисовна задачи задала и ушла.
— Ну и что? Почему же вы носитесь по школе? А?
— А мы решили, Зинаид Михална...
— А домашние уроки? У вас нет их? Нет? Где вы находитесь?
Ребята молчали.
Зинаида Михайловна вздохнула, взяла Чернышева за плечо:
— Герасименко, иди в класс. Чернышев, пошли со мной...
— Ну, Зинаид Михална...
— Пошли, пошли! Герасименко, скажи, чтоб не шумели. Я скоро зайду к вам.
Гера побежал прочь.
Завуч с Чернышевым пошли в противоположную сторону.
— Идем, Чернышев. Ты, я вижу, совсем обнаглел. Вчера с Большовой, сегодня Герасименко по полу возит...
— Зинаид Михална, ну я не буду больше...
— Иди, иди. Не упирайся. Вчера Большова плакала в учительской! А, кстати, почему ты не зашел ко мне вчера после уроков? А? Я же просила тебя?
— Ну, я зашел, Зинаид Михална, а вас не было.
— Не было? Ты и врешь еще нагло. Молодец.
Зинаида Михайловна подошла к своему кабинету, распахнула дверь:
— Заходи.
Чернышев медленно вошел.
Зинаида Михайловна вошла следом, прикрыла дверь:
— Вот. Даже здесь я слышала, как вы кричали. По всей школе крик стоял.
Она бросила ключи на стол, села, кивнула Чернышеву:
— Иди сюда.
Он медленно побрел к столу и стал напротив.
Зинаида Михайловна сняла очки, потерла переносицу и устало посмотрела на него:
— Что мне с тобой делать, Чернышев?
Чернышев молчал, опустив голову. Мятый пионерский галстук съехал ему на плечо.
— Тебя как зовут?
— Сережа.
— Сережа. Ты в пятом сейчас. Через каких-то два года — восьмой... А там куда? С таким поведением, ты думаешь, мы тебя в девятый переведем? У тебя что по поведению?
— Тройка...
— А по алгебре?
— Четыре.
— Слава богу... а по литературе?
— Тройка.
— А по русскому?
— Три...
— Ну вот. Ты в ПТУ нацелился, что ли? Чего молчишь?
Чернышев шмыгнул носом:
— Нет. Я учиться дальше хочу.
— Не видно по тебе. Да и мы тебя с такими оценками не допустим. С поведением таким.
— Зинаид Михална, но у меня по геометрии пять и по рисованию...
Зинаида Михайловна уложила очки в футляр:
— Поправь галстук.
Чернышев нащупал узел, сдвинул его на место.
— Кто у тебя родители?
— Папа инженер. А мама продавец. В универмаге «Москва»...
— Ну? Так в чем же дело? Ты что, решил с Куликова пример брать? Но он-то в детдоме воспитывался, а у тебя и папа и мама. Ему подсказать некому, а тебе-то? Неужели родителям все равно, как ты учишься?
— Нет, не все равно...
— Отец дневник твой смотрит?
— Смотрит.
— Ну и что?
— Ругает...
— А ты?
— Ну... я не буду больше так себя вести, Зинаид Михална...
— Ну что ты заладил, как попугай! Ты же пионер, взрослый человек! Дело не в том, будешь ты или не будешь, а в том, что из тебя получится! Понимаешь?
— Понимаю... я исправлюсь...
Зинаида Михайловна вздохнула:
— Не верю я тебе, Чернышев.
— Честное слово...
— Да, эти честные слова твои... — Усмехнувшись, она встала, подошла к окну, зябко повела полными плечами. — Что у тебя вчера с Большовой вышло?
Чернышев замялся:
— Ну... я просто...
— Что просто? Просто обидел девочку? Так просто — взял и обидел!
— Да я не хотел... просто мы догоняли друг друга... — играли...
— Игра, Чернышев, слезами не кончается...
— Но я не хотел, чтоб она плакала.
— Поэтому ты ей юбку задирал?
— Да я не задирал... просто...
Зинаида Михайловна подошла к нему:
— Ну, зачем ты это сделал?
— Ну она щипала меня, Зинаид Михална, по спине била...
— А ты юбку задрал? Ты, пионер, задрал юбку?! Чернышев? Если бы уличный хулиган вроде Куликова задрал бы, я б не удивилась. Но — ты?! Ты же в прошлом году на городскую олимпиаду по геометрии ездил! И ты — юбку задирал?
— Но я один раз...
— Но зачем? Зачем?
— Не знаю...
— Но цель-то, цель-то какова? Ты что, хотел посмотреть, что под ней?
— Да нет...
— Ну а зачем тогда задирал?
— Не знаю...
— Сказка про белого бычка! Зачем же задирал? Что, нет смелости сознаться? Будущий комсомолец!
— Но я просто...
— Просто хотел посмотреть, что под юбкой? Ну-ка по-честному! А?!
— Да...
Зинаида Михайловна засмеялась:
— Какой ты глупый... Что у тебя под штанами?
— Ну, трусы...
— У девочек — тоже трусы. А ты что думал — свитер? Ты разве не знаешь, что девочки тоже носят трусы?
— Знаю... знал...
— А если знал, зачем же задирал?
— Ну, она ущипнула меня...
— Но ты же только что говорил мне, что хотел посмотреть, что под юбкой!
Чернышев молчал.
Зинаида Михайловна покачала головой:
— Чернышев, Чернышев... Зачем же ты врешь мне. Не стыдно?
— Я не вру, Зинаид Михална.
— Врешь! Врешь! — Она наклонилась к нему. — Неужели правду так тяжело сказать? Врешь! Тебя не трусы интересовали и не юбка! А то, что под трусами!
Чернышев еще ниже опустил голову.
Зинаида Михайловна слегка тряхнула его за плечи:
— Вот, вот, что тебя интересовало!
— Нет... нет... — бормотал Чернышев.
— И стыдно не это, не это. Это как раз естественно... Стыдно, что ты не можешь сказать мне правду! Вот что стыдно!
— Да я могу... могу...
— Нет, не можешь!
— Могу...
— Тогда скажи сам.
Зинаида Михайловна села за стол, подперла подбородок рукой.
Чернышев шмыгнул носом, поскреб щеку:
— Ну я...
— Без ну!
— Ну... меня интересовало... просто так интересовало...
Зинаида Михайловна понимающе покачала головой:
— Сколько тебе лет, Чернышев?
— Двенадцать.
— Двенадцать... Взрослый человек. У тебя сестра есть?
— Нет.
Зинаида Михайловна повертела в руках карандаш:
— Нет... Слушай! А на прошлой неделе ты дрался с Ниной Зацепиной! Ты тоже хотел посмотреть, что у нее под трусами?!
— Да нет, нет... это я... там совсем другое было...
— Ну-ка, посмотри мне в глаза. Сейчас хоть не ври.
Чернышев опустил голову.
— Ведь тоже хотел посмотреть. Правда? А?
Он кивнул.
Зинаида Михайловна улыбнулась:
— Чернышев, ты только не думай, что я над тобой смеюсь или собираюсь наказывать за это. Это совсем другое дело. Тебе двенадцать лет. Самый любопытный возраст. Все хочется узнать, все увидеть. Я же помню, я тоже была когда-то двенадцатилетней. Или ты думаешь, завуч так и родился завучем? Была, была девчонкой. Но у меня был брат Володя. Старший брат. И когда пришла пора, он мне все показал. Чем мальчик отличается от девочки. И я ему показала. Вот. Так просто. И никому не потребовалось юбки задирать. А выросли нормальными людьми. Он летчик гражданской авиации, я завуч школы. Вот.
Чернышев исподлобья посмотрел на нее.
Зинаида Михайловна продолжала улыбаться:
— Как видишь, все очень просто. Правда, просто?
— Ага...
— Ну, у тебя есть какая-нибудь родственница твоего возраста?
— Нет. У меня брат двоюродный есть... а сестер нет...
— Ну, а подруга, настоящая подруга есть у тебя? Подруга в лучшем смысле, друг настоящий? Которой можно доверить все?
— Нет. Нет...
Зинаида Михайловна отложила карандаш в сторону, почесала висок:
— Жалкое вы поколение. Ни сестер, ни подруг... В восемнадцать опомнятся, наделают глупостей...
С минуту помолчав, она встала, подошла к двери, заперла ее двумя поворотами ключа. Потом, быстро пройдя мимо Чернышева, задернула шторы на окне:
— Запомни, Чернышев, заруби себе на носу: никогда не старайся узнать что-то нечестным путем. Это знание тебя только испортит. Иди сюда.
Чернышев повернулся к ней.
Она отошла от окна, подняла свою коричневую юбку и, придерживая ее подбородком, стала спускать колготки, сквозь которые просвечивали голубые трусики.
Чернышев вобрал голову в плечи и попятился.
Зинаида Михайловна стянула колготки, сунула обе ладони в трусы и, помогая задом, спустила их до колен.
Чернышев отвернулся.
— Стой! Стой же, дурак! — Придерживая юбку, она схватила его за руку, повернула к себе. — Не смей отворачиваться! Для тебя же стараюсь, балбес! Смотри!
Она развела полные колени, потянула за руку Чернышева:
— Смотри! Кому говорю! Чернышев!
Чернышев посмотрел и снова отвернулся.
— Смотри! Смотри! Смотри!
Она надвигалась на него, растопырив ноги.
Губы Чернышева искривились, он захныкал.
— Смотри! Ты же хотел посмотреть! Вот... вот...
Она выше подняла юбку.
Чернышев плакал, уткнув лицо в рукав.
— Ну, что ты ревешь, Чернышев. Прекрати! Замолчи сейчас же. Ну, что ты испугался? Замолчи... да замолчи ты...
Она потянула его к стоящим вдоль стены стульям:
— Садись. Садись и успокойся.
Чернышев опустился на стул и зарыдал, зажав лицо руками.
Зинаида Михайловна быстро опустила юбку и села рядом:
— Ну, что с тобой, Чернышев? Что с тобой? Сережа?
Она обняла его за плечи.
— Хватит. Слышишь? Ну, что ты — девочка? Первоклашка?
Чернышев продолжал плакать.
— Как не стыдно! Ну, хватит, наконец. Ты же сам хотел этого. А ну-ка, замолчи! Так распускаться! Замолчи!
Она тряхнула его.
Чернышев всхлипнул и смолк, съежившись.
— Ну вот... вытри слезы... разве можно реветь так... эх ты...
Всхлипывая, Чернышев потер кулаком глаза.
Зинаида Михайловна погладила его по голове, зашептала:
— Ну, что ты? Чего ты испугался? А? Ответь. Ну-ка ответь! А? Ответь.
— Не знаю...
— Ты что, думаешь, я расскажу всем? Глупый. Я же специально окно зашторила. Обещаю тебе, честное слово. Я никому не расскажу. Понимаешь? Никому. Ты веришь мне? Веришь?
— Верю...
— Чего ж испугался?
— Не знаю...
— И сейчас боишься? Неужели боишься?
— Не боюсь... — всхлипнул Чернышев.
Зинаида Михайловна зашептала ему на ухо:
— Ну, честное партийное, никому не скажу! Честное партийное! Ты знаешь, что это такое — честное партийное!
— Ну... знаю...
— Ты мне веришь? А? Говори. Веришь? Я же для тебя стараюсь, глупый. Потом спасибо скажешь. Веришь, говори?
— Ну... верю...
— Не — ну, верю! А — верю, Зинаида Михайловна.
— Верю, Зинаида Михайловна.
— Не будешь реветь больше?
— Не буду.
— Обещаешь?
— Обещаю.
— Дай честное пионерское, что не будешь реветь и никому не скажешь!
— Честное пионерское.
— Что, честное пионерское?
— Не буду реветь и никому не скажу...
— Ну вот. Ты, наверное, думал, что я смеюсь над тобой... думал, говори? Думал? Ведь думал, оболтус, а? — тихо засмеялась она, качнув его за плечи.
— Немного... — пробормотал Чернышев и улыбнулся.
— Глупый ты, Чернышев. Тебе что, действительно ни одна девочка это место не показывала?
— Неа... ни одна...
— И ты не попросил ни разу по-хорошему? Посмотреть?
— Неа...
— А хотел бы посмотреть? Честно скажи — хотел бы?
Чернышев пожал плечами:
— Не знаю...
— Не ври! Мы же начистоту говорим! Хотел бы? По-пионерски! Честно! Хотел бы?!
— Ну... хотел...
Она медленно приподняла юбку, развела пухлые ноги:
— Тогда смотри... смотри, не отворачивайся...
Чернышев посмотрел исподлобья.
Она поправила сползшие на сапоги колготки и трусы, шире развела колени:
— Смотри. Наклонись поближе и смотри...
Шмыгнув носом, Чернышев наклонился.
— Ну, видишь?
— Вижу...
— А что же сначала испугался? А?
— Не знаю... Зинаид Михална... может, не надо...
— Как тебе не стыдно! О чем ты только что говорил? Смотри лучше!
Чернышев молча смотрел.
— Тебе видно хорошо? — наклонилась она к нему. — А то я встану вот так...
Она встала перед ним.
Чернышев смотрел в ее густо поросший черными волосами пах. Над ним нависал гладкий живот с большим пупком посередине. На животе ясно проступал след от резинки.
— Если хочешь, можешь потрогать... потрогай, если хочешь... не бойся...
Зинаида Михайловна взяла его еще влажную от слез руку, положила на лобок:
— Потрогай сам... ну... потрогай...
Чернышев потрогал мохнатый холмик.
— Ведь нет же ничего странного, правда? — улыбнулась покрасневшая Зинаида Михайловна. — Нет? А? Нет, я тебя спрашиваю?
Голова ее покачивалась, накрашенные губы нервно подрагивали.
— Нет.
— Тогда потрогай еще.
Чернышев поднял руку и снова потрогал.
— Ну, потрогай еще. Вниз. Вниз потрогай. Не бойся...
Она шире развела дрожащие ноги.
Чернышев потрогал ее набухшие половые губы.
— Потрогай еще... еще... что ты боишься... ты же не девочка... пионер все-таки...
Чернышев водил ладонью по ее гениталиям.
— Можно сзади потрогать... там ближе даже... смотри...
Она повернулась к нему задом, выше подняла юбку.
— Потрогай сзади... ну, потрогай...
Чернышев просунул руку между нависающими ягодицами и снова наткнулся на влажные гениталии.
— Ну вот... потрогай... потрогай побольше... теперь снова спереди потрогай...
Чернышев потрогал спереди.
— Теперь снова сзади... вот так... потрогай посильнее... смелее, что ты боишься... там есть дырочка... найди ее пальцем... нет, ниже... вот. Просунь туда... вот...
Чернышев просунул палец во влагалище.
— Вот. Нашел... видишь... дырочка... — шептала Зинаида Михайловна, сильнее оттопыривая зад и глядя в потолок. — Нет... побудь еще там... вот... встань... что ты сидя.
Чернышев встал.
— Одной рукой сзади пощупай, а другой спереди... вот так...
Он стал трогать обеими руками.
— Вот так. А хочешь, и я у тебя потрогаю? Хочешь?
— Не знаю... может, не надо...
— А я знаю, что хочешь... я потрогаю только... ты же у меня трогаешь... мне тоже интересно...
Она нащупала его ширинку, расстегнула и пошарила рукой:
— Вот... вот... видишь... у тебя маленький такой... и когда ты подрастешь... то есть когда он вырастет... вот... то ты уже... потрогай еще, не бойся... вот... и ты можешь в дырочку войти... вот... а сейчас еще рано... зачем ты руку убрал... еще потрогай...
Зазвенел звонок.
— Ну хватит... — Она выпрямилась, быстро подтянула трусы с колготками, поправила юбку. — Хватит... ну, ты никому не скажешь? Точно?
— Нет, не скажу...
— Честное пионерское?
— Честное пионерское.
— Ведь это наша тайна, правда?
— Ага.
— И ребятам не скажешь?
— Не скажу.
— И маме?
— И маме.
— Поклянись. Подними руку и скажи — честное пионерское.
Чернышев поднял надо лбом липкую ладонь:
— Честное пионерское.
— Да нет, нет... это я... там совсем другое было...
— Ну-ка, посмотри мне в глаза. Сейчас хоть не ври.
Чернышев опустил голову.
— Ведь тоже хотел посмотреть. Правда? А?
Он кивнул.
Зинаида Михайловна улыбнулась:
— Чернышев, ты только не думай, что я над тобой смеюсь или собираюсь наказывать за это. Это совсем другое дело. Тебе двенадцать лет. Самый любопытный возраст. Все хочется узнать, все увидеть. Я же помню, я тоже была когда-то двенадцатилетней. Или ты думаешь, завуч так и родился завучем? Была, была девчонкой. Но у меня был брат Володя. Старший брат. И когда пришла пора, он мне все показал. Чем мальчик отличается от девочки. И я ему показала. Вот. Так просто. И никому не потребовалось юбки задирать. А выросли нормальными людьми. Он летчик гражданской авиации, я завуч школы. Вот.
Чернышев исподлобья посмотрел на нее.
Зинаида Михайловна продолжала улыбаться:
— Как видишь, все очень просто. Правда, просто?
— Ага...
— Ну, у тебя есть какая-нибудь родственница твоего возраста?
— Нет. У меня брат двоюродный есть... а сестер нет...
— Ну, а подруга, настоящая подруга есть у тебя? Подруга в лучшем смысле, друг настоящий? Которой можно доверить все?
— Нет. Нет...
Зинаида Михайловна отложила карандаш в сторону, почесала висок:
— Жалкое вы поколение. Ни сестер, ни подруг... В восемнадцать опомнятся, наделают глупостей...
С минуту помолчав, она встала, подошла к двери, заперла ее двумя поворотами ключа. Потом, быстро пройдя мимо Чернышева, задернула шторы на окне:
— Запомни, Чернышев, заруби себе на носу: никогда не старайся узнать что-то нечестным путем. Это знание тебя только испортит. Иди сюда.
Чернышев повернулся к ней.
Она отошла от окна, подняла свою коричневую юбку и, придерживая ее подбородком, стала спускать колготки, сквозь которые просвечивали голубые трусики.
Чернышев вобрал голову в плечи и попятился.
Зинаида Михайловна стянула колготки, сунула обе ладони в трусы и, помогая задом, спустила их до колен.
Чернышев отвернулся.
— Стой! Стой же, дурак! — Придерживая юбку, она схватила его за руку, повернула к себе. — Не смей отворачиваться! Для тебя же стараюсь, балбес! Смотри!
Она развела полные колени, потянула за руку Чернышева:
— Смотри! Кому говорю! Чернышев!
Чернышев посмотрел и снова отвернулся.
— Смотри! Смотри! Смотри!
Она надвигалась на него, растопырив ноги.
Губы Чернышева искривились, он захныкал.
— Смотри! Ты же хотел посмотреть! Вот... вот...
Она выше подняла юбку.
Чернышев плакал, уткнув лицо в рукав.
— Ну, что ты ревешь, Чернышев. Прекрати! Замолчи сейчас же. Ну, что ты испугался? Замолчи... да замолчи ты...
Она потянула его к стоящим вдоль стены стульям:
— Садись. Садись и успокойся.
Чернышев опустился на стул и зарыдал, зажав лицо руками.
Зинаида Михайловна быстро опустила юбку и села рядом:
— Ну, что с тобой, Чернышев? Что с тобой? Сережа?
Она обняла его за плечи.
— Хватит. Слышишь? Ну, что ты — девочка? Первоклашка?
Чернышев продолжал плакать.
— Как не стыдно! Ну, хватит, наконец. Ты же сам хотел этого. А ну-ка, замолчи! Так распускаться! Замолчи!
Она тряхнула его.
Чернышев всхлипнул и смолк, съежившись.
— Ну вот... вытри слезы... разве можно реветь так... эх ты...
Всхлипывая, Чернышев потер кулаком глаза.
Зинаида Михайловна погладила его по голове, зашептала:
— Ну, что ты? Чего ты испугался? А? Ответь. Ну-ка ответь! А? Ответь.
— Не знаю...
— Ты что, думаешь, я расскажу всем? Глупый. Я же специально окно зашторила. Обещаю тебе, честное слово. Я никому не расскажу. Понимаешь? Никому. Ты веришь мне? Веришь?
— Верю...
— Чего ж испугался?
— Не знаю...
— И сейчас боишься? Неужели боишься?
— Не боюсь... — всхлипнул Чернышев.
Зинаида Михайловна зашептала ему на ухо:
— Ну, честное партийное, никому не скажу! Честное партийное! Ты знаешь, что это такое — честное партийное!
— Ну... знаю...
— Ты мне веришь? А? Говори. Веришь? Я же для тебя стараюсь, глупый. Потом спасибо скажешь. Веришь, говори?
— Ну... верю...
— Не — ну, верю! А — верю, Зинаида Михайловна.
— Верю, Зинаида Михайловна.
— Не будешь реветь больше?
— Не буду.
— Обещаешь?
— Обещаю.
— Дай честное пионерское, что не будешь реветь и никому не скажешь!
— Честное пионерское.
— Что, честное пионерское?
— Не буду реветь и никому не скажу...
— Ну вот. Ты, наверное, думал, что я смеюсь над тобой... думал, говори? Думал? Ведь думал, оболтус, а? — тихо засмеялась она, качнув его за плечи.
— Немного... — пробормотал Чернышев и улыбнулся.
— Глупый ты, Чернышев. Тебе что, действительно ни одна девочка это место не показывала?
— Неа... ни одна...
— И ты не попросил ни разу по-хорошему? Посмотреть?
— Неа...
— А хотел бы посмотреть? Честно скажи — хотел бы?
Чернышев пожал плечами:
— Не знаю...
— Не ври! Мы же начистоту говорим! Хотел бы? По-пионерски! Честно! Хотел бы?!
— Ну... хотел...
Она медленно приподняла юбку, развела пухлые ноги:
— Тогда смотри... смотри, не отворачивайся...
Чернышев посмотрел исподлобья.
Она поправила сползшие на сапоги колготки и трусы, шире развела колени:
— Смотри. Наклонись поближе и смотри...
Шмыгнув носом, Чернышев наклонился.
— Ну, видишь?
— Вижу...
— А что же сначала испугался? А?
— Не знаю... Зинаид Михална... может, не надо...
— Как тебе не стыдно! О чем ты только что говорил? Смотри лучше!
Чернышев молча смотрел.
— Тебе видно хорошо? — наклонилась она к нему. — А то я встану вот так...
Она встала перед ним.
Чернышев смотрел в ее густо поросший черными волосами пах. Над ним нависал гладкий живот с большим пупком посередине. На животе ясно проступал след от резинки.
— Если хочешь, можешь потрогать... потрогай, если хочешь... не бойся...
Зинаида Михайловна взяла его еще влажную от слез руку, положила на лобок:
— Потрогай сам... ну... потрогай...
Чернышев потрогал мохнатый холмик.
— Ведь нет же ничего странного, правда? — улыбнулась покрасневшая Зинаида Михайловна. — Нет? А? Нет, я тебя спрашиваю?
Голова ее покачивалась, накрашенные губы нервно подрагивали.
— Нет.
— Тогда потрогай еще.
Чернышев поднял руку и снова потрогал.
— Ну, потрогай еще. Вниз. Вниз потрогай. Не бойся...
Она шире развела дрожащие ноги.
Чернышев потрогал ее набухшие половые губы.
— Потрогай еще... еще... что ты боишься... ты же не девочка... пионер все-таки...
Чернышев водил ладонью по ее гениталиям.
— Можно сзади потрогать... там ближе даже... смотри...
Она повернулась к нему задом, выше подняла юбку.
— Потрогай сзади... ну, потрогай...
Чернышев просунул руку между нависающими ягодицами и снова наткнулся на влажные гениталии.
— Ну вот... потрогай... потрогай побольше... теперь снова спереди потрогай...
Чернышев потрогал спереди.
— Теперь снова сзади... вот так... потрогай посильнее... смелее, что ты боишься... там есть дырочка... найди ее пальцем... нет, ниже... вот. Просунь туда... вот...
Чернышев просунул палец во влагалище.
— Вот. Нашел... видишь... дырочка... — шептала Зинаида Михайловна, сильнее оттопыривая зад и глядя в потолок. — Нет... побудь еще там... вот... встань... что ты сидя.
Чернышев встал.
— Одной рукой сзади пощупай, а другой спереди... вот так...
Он стал трогать обеими руками.
— Вот так. А хочешь, и я у тебя потрогаю? Хочешь?
— Не знаю... может, не надо...
— А я знаю, что хочешь... я потрогаю только... ты же у меня трогаешь... мне тоже интересно...
Она нащупала его ширинку, расстегнула и пошарила рукой:
— Вот... вот... видишь... у тебя маленький такой... и когда ты подрастешь... то есть когда он вырастет... вот... то ты уже... потрогай еще, не бойся... вот... и ты можешь в дырочку войти... вот... а сейчас еще рано... зачем ты руку убрал... еще потрогай...
Зазвенел звонок.
— Ну хватит... — Она выпрямилась, быстро подтянула трусы с колготками, поправила юбку. — Хватит... ну, ты никому не скажешь? Точно?
— Нет, не скажу...
— Честное пионерское?
— Честное пионерское.
— Ведь это наша тайна, правда?
— Ага.
— И ребятам не скажешь?
— Не скажу.
— И маме?
— И маме.
— Поклянись. Подними руку и скажи — честное пионерское.
Чернышев поднял надо лбом липкую ладонь:
— Честное пионерское.
— Нет... Слушай! А на прошлой неделе ты дрался с Ниной Зацепиной! Ты тоже хотел посмотреть, что у нее под трусами?!
— Да нет, нет... это я... там совсем другое было...
— Ну-ка, посмотри мне в глаза. Сейчас хоть не ври.
Чернышев опустил голову.
— Ведь тоже хотел посмотреть. Правда? А?
Он кивнул.
Зинаида Михайловна улыбнулась:
— Чернышев, ты только не думай, что я над тобой смеюсь или собираюсь наказывать за это. Это совсем другое дело. Тебе двенадцать лет. Самый любопытный возраст. Все хочется узнать, все увидеть. Я же помню, я тоже была когда-то двенадцатилетней. Или ты думаешь, завуч так и родился завучем? Была, была девчонкой. Но у меня был брат Володя. Старший брат. И когда пришла пора, он мне все показал. Чем мальчик отличается от девочки. И я ему показала. Вот. Так просто. И никому не потребовалось юбки задирать. А выросли нормальными людьми. Он летчик гражданской авиации, я завуч школы. Вот.
Чернышев исподлобья посмотрел на нее.
Зинаида Михайловна продолжала улыбаться:
— Как видишь, все очень просто. Правда, просто?
— Ага...
— Ну, у тебя есть какая-нибудь родственница твоего возраста?
— Нет. У меня брат двоюродный есть... а сестер нет...
— Ну, а подруга, настоящая подруга есть у тебя? Подруга в лучшем смысле, друг настоящий? Которой можно доверить все?
— Нет. Нет...
Зинаида Михайловна отложила карандаш в сторону, почесала висок:
— Жалкое вы поколение. Ни сестер, ни подруг... В восемнадцать опомнятся, наделают глупостей...
С минуту помолчав, она встала, подошла к двери, заперла ее двумя поворотами ключа. Потом, быстро пройдя мимо Чернышева, задернула шторы на окне:
— Запомни, Чернышев, заруби себе на носу: никогда не старайся узнать что-то нечестным путем. Это знание тебя только испортит. Иди сюда.
Чернышев повернулся к ней.
Она отошла от окна, подняла свою коричневую юбку и, придерживая ее подбородком, стала спускать колготки, сквозь которые просвечивали голубые трусики.
Чернышев вобрал голову в плечи и попятился.
Зинаида Михайловна стянула колготки, сунула обе ладони в трусы и, помогая задом, спустила их до колен.
Чернышев отвернулся.
— Стой! Стой же, дурак! — Придерживая юбку, она схватила его за руку, повернула к себе. — Не смей отворачиваться! Для тебя же стараюсь, балбес! Смотри!
Она развела полные колени, потянула за руку Чернышева:
— Смотри! Кому говорю! Чернышев!
Чернышев посмотрел и снова отвернулся.
— Смотри! Смотри! Смотри!
Она надвигалась на него, растопырив ноги.
Губы Чернышева искривились, он захныкал.
— Смотри! Ты же хотел посмотреть! Вот... вот...
Она выше подняла юбку.
Чернышев плакал, уткнув лицо в рукав.
— Ну, что ты ревешь, Чернышев. Прекрати! Замолчи сейчас же. Ну, что ты испугался? Замолчи... да замолчи ты...
Она потянула его к стоящим вдоль стены стульям:
— Садись. Садись и успокойся.
Чернышев опустился на стул и зарыдал, зажав лицо руками.
Зинаида Михайловна быстро опустила юбку и села рядом:
— Ну, что с тобой, Чернышев? Что с тобой? Сережа?
Она обняла его за плечи.
— Хватит. Слышишь? Ну, что ты — девочка? Первоклашка?
Чернышев продолжал плакать.
— Как не стыдно! Ну, хватит, наконец. Ты же сам хотел этого. А ну-ка, замолчи! Так распускаться! Замолчи!
Она тряхнула его.
Чернышев всхлипнул и смолк, съежившись.
— Ну вот... вытри слезы... разве можно реветь так... эх ты...
Всхлипывая, Чернышев потер кулаком глаза.
Зинаида Михайловна погладила его по голове, зашептала:
— Ну, что ты? Чего ты испугался? А? Ответь. Ну-ка ответь! А? Ответь.
— Не знаю...
— Ты что, думаешь, я расскажу всем? Глупый. Я же специально окно зашторила. Обещаю тебе, честное слово. Я никому не расскажу. Понимаешь? Никому. Ты веришь мне? Веришь?
— Верю...
— Чего ж испугался?
— Не знаю...
— И сейчас боишься? Неужели боишься?
— Не боюсь... — всхлипнул Чернышев.
Зинаида Михайловна зашептала ему на ухо:
— Ну, честное партийное, никому не скажу! Честное партийное! Ты знаешь, что это такое — честное партийное!
— Ну... знаю...
— Ты мне веришь? А? Говори. Веришь? Я же для тебя стараюсь, глупый. Потом спасибо скажешь. Веришь, говори?
— Ну... верю...
— Не — ну, верю! А — верю, Зинаида Михайловна.
— Верю, Зинаида Михайловна.
— Не будешь реветь больше?
— Не буду.
— Обещаешь?
— Обещаю.
— Дай честное пионерское, что не будешь реветь и никому не скажешь!
— Честное пионерское.
— Что, честное пионерское?
— Не буду реветь и никому не скажу...
— Ну вот. Ты, наверное, думал, что я смеюсь над тобой... думал, говори? Думал? Ведь думал, оболтус, а? — тихо засмеялась она, качнув его за плечи.
— Немного... — пробормотал Чернышев и улыбнулся.
— Глупый ты, Чернышев. Тебе что, действительно ни одна девочка это место не показывала?
— Неа... ни одна...
— И ты не попросил ни разу по-хорошему? Посмотреть?
— Неа...
— А хотел бы посмотреть? Честно скажи — хотел бы?
Чернышев пожал плечами:
— Не знаю...
— Не ври! Мы же начистоту говорим! Хотел бы? По-пионерски! Честно! Хотел бы?!
— Ну... хотел...
Она медленно приподняла юбку, развела пухлые ноги:
— Тогда смотри... смотри, не отворачивайся...
Чернышев посмотрел исподлобья.
Она поправила сползшие на сапоги колготки и трусы, шире развела колени:
— Смотри. Наклонись поближе и смотри...
Шмыгнув носом, Чернышев наклонился.
— Ну, видишь?
— Вижу...
— А что же сначала испугался? А?
— Не знаю... Зинаид Михална... может, не надо...
— Как тебе не стыдно! О чем ты только что говорил? Смотри лучше!
Чернышев молча смотрел.
— Тебе видно хорошо? — наклонилась она к нему. — А то я встану вот так...
Она встала перед ним.
Чернышев смотрел в ее густо поросший черными волосами пах. Над ним нависал гладкий живот с большим пупком посередине. На животе ясно проступал след от резинки.
— Если хочешь, можешь потрогать... потрогай, если хочешь... не бойся...
Зинаида Михайловна взяла его еще влажную от слез руку, положила на лобок:
— Потрогай сам... ну... потрогай...
Чернышев потрогал мохнатый холмик.
— Ведь нет же ничего странного, правда? — улыбнулась покрасневшая Зинаида Михайловна. — Нет? А? Нет, я тебя спрашиваю?
Голова ее покачивалась, накрашенные губы нервно подрагивали.
— Нет.
— Тогда потрогай еще.
Чернышев поднял руку и снова потрогал.
— Ну, потрогай еще. Вниз. Вниз потрогай. Не бойся...
Она шире развела дрожащие ноги.
Чернышев потрогал ее набухшие половые губы.
— Потрогай еще... еще... что ты боишься... ты же не девочка... пионер все-таки...
Чернышев водил ладонью по ее гениталиям.
— Можно сзади потрогать... там ближе даже... смотри...
Она повернулась к нему задом, выше подняла юбку.
— Потрогай сзади... ну, потрогай...
Чернышев просунул руку между нависающими ягодицами и снова наткнулся на влажные гениталии.
— Ну вот... потрогай... потрогай побольше... теперь снова спереди потрогай...
Чернышев потрогал спереди.
— Теперь снова сзади... вот так... потрогай посильнее... смелее, что ты боишься... там есть дырочка... найди ее пальцем... нет, ниже... вот. Просунь туда... вот...
Чернышев просунул палец во влагалище.
— Вот. Нашел... видишь... дырочка... — шептала Зинаида Михайловна, сильнее оттопыривая зад и глядя в потолок. — Нет... побудь еще там... вот... встань... что ты сидя.
Чернышев встал.
— Одной рукой сзади пощупай, а другой спереди... вот так...
Он стал трогать обеими руками.
— Вот так. А хочешь, и я у тебя потрогаю? Хочешь?
— Не знаю... может, не надо...
— А я знаю, что хочешь... я потрогаю только... ты же у меня трогаешь... мне тоже интересно...
Она нащупала его ширинку, расстегнула и пошарила рукой:
— Вот... вот... видишь... у тебя маленький такой... и когда ты подрастешь... то есть когда он вырастет... вот... то ты уже... потрогай еще, не бойся... вот... и ты можешь в дырочку войти... вот... а сейчас еще рано... зачем ты руку убрал... еще потрогай...
Зазвенел звонок.
— Ну хватит... — Она выпрямилась, быстро подтянула трусы с колготками, поправила юбку. — Хватит... ну, ты никому не скажешь? Точно?
— Нет, не скажу...
— Честное пионерское?
— Честное пионерское.
— Ведь это наша тайна, правда?
— Ага.
— И ребятам не скажешь?
— Не скажу.
— И маме?
— И маме.
— Поклянись. Подними руку и скажи — честное пионерское.
Чернышев поднял надо лбом липкую ладонь:
— Честное пионерское.
— Да нет, нет... это я... там совсем другое было...
— Ну-ка, посмотри мне в глаза. Сейчас хоть не ври.
Чернышев опустил голову.
— Ведь тоже хотел посмотреть. Правда? А?
Он кивнул.
Зинаида Михайловна улыбнулась:
— Чернышев, ты только не думай, что я над тобой смеюсь или собираюсь наказывать за это. Это совсем другое дело. Тебе двенадцать лет. Самый любопытный возраст. Все хочется узнать, все увидеть. Я же помню, я тоже была когда-то двенадцатилетней. Или ты думаешь, завуч так и родился завучем? Была, была девчонкой. Но у меня был брат Володя. Старший брат. И когда пришла пора, он мне все показал. Чем мальчик отличается от девочки. И я ему показала. Вот. Так просто. И никому не потребовалось юбки задирать. А выросли нормальными людьми. Он летчик гражданской авиации, я завуч школы. Вот.
Чернышев исподлобья посмотрел на нее.
Зинаида Михайловна продолжала улыбаться:
— Как видишь, все очень просто. Правда, просто?
— Ага...
— Ну, у тебя есть какая-нибудь родственница твоего возраста?
— Нет. У меня брат двоюродный есть... а сестер нет...
— Ну, а подруга, настоящая подруга есть у тебя? Подруга в лучшем смысле, друг настоящий? Которой можно доверить все?
— Нет. Нет...
Зинаида Михайловна отложила карандаш в сторону, почесала висок:
— Жалкое вы поколение. Ни сестер, ни подруг... В восемнадцать опомнятся, наделают глупостей...
С минуту помолчав, она встала, подошла к двери, заперла ее двумя поворотами ключа. Потом, быстро пройдя мимо Чернышева, задернула шторы на окне:
— Запомни, Чернышев, заруби себе на носу: никогда не старайся узнать что-то нечестным путем. Это знание тебя только испортит. Иди сюда.
Чернышев повернулся к ней.
Она отошла от окна, подняла свою коричневую юбку и, придерживая ее подбородком, стала спускать колготки, сквозь которые просвечивали голубые трусики.
Чернышев вобрал голову в плечи и попятился.
Зинаида Михайловна стянула колготки, сунула обе ладони в трусы и, помогая задом, спустила их до колен.
Чернышев отвернулся.
— Стой! Стой же, дурак! — Придерживая юбку, она схватила его за руку, повернула к себе. — Не смей отворачиваться! Для тебя же стараюсь, балбес! Смотри!
Она развела полные колени, потянула за руку Чернышева:
— Смотри! Кому говорю! Чернышев!
Чернышев посмотрел и снова отвернулся.
— Смотри! Смотри! Смотри!
Она надвигалась на него, растопырив ноги.
Губы Чернышева искривились, он захныкал.
— Смотри! Ты же хотел посмотреть! Вот... вот...
Она выше подняла юбку.
Чернышев плакал, уткнув лицо в рукав.
— Ну, что ты ревешь, Чернышев. Прекрати! Замолчи сейчас же. Ну, что ты испугался? Замолчи... да замолчи ты...
Она потянула его к стоящим вдоль стены стульям:
— Садись. Садись и успокойся.
Чернышев опустился на стул и зарыдал, зажав лицо руками.
Зинаида Михайловна быстро опустила юбку и села рядом:
— Ну, что с тобой, Чернышев? Что с тобой? Сережа?
Она обняла его за плечи.
— Хватит. Слышишь? Ну, что ты — девочка? Первоклашка?
Чернышев продолжал плакать.
— Как не стыдно! Ну, хватит, наконец. Ты же сам хотел этого. А ну-ка, замолчи! Так распускаться! Замолчи!
Она тряхнула его.
Чернышев всхлипнул и смолк, съежившись.
— Ну вот... вытри слезы... разве можно реветь так... эх ты...
Всхлипывая, Чернышев потер кулаком глаза.
Зинаида Михайловна погладила его по голове, зашептала:
— Ну, что ты? Чего ты испугался? А? Ответь. Ну-ка ответь! А? Ответь.
— Не знаю...
— Ты что, думаешь, я расскажу всем? Глупый. Я же специально окно зашторила. Обещаю тебе, честное слово. Я никому не расскажу. Понимаешь? Никому. Ты веришь мне? Веришь?
— Верю...
— Чего ж испугался?
— Не знаю...
— И сейчас боишься? Неужели боишься?
— Не боюсь... — всхлипнул Чернышев.
Зинаида Михайловна зашептала ему на ухо:
— Ну, честное партийное, никому не скажу! Честное партийное! Ты знаешь, что это такое — честное партийное!
— Ну... знаю...
— Ты мне веришь? А? Говори. Веришь? Я же для тебя стараюсь, глупый. Потом спасибо скажешь. Веришь, говори?
— Ну... верю...
— Не — ну, верю! А — верю, Зинаида Михайловна.
— Верю, Зинаида Михайловна.
— Не будешь реветь больше?
— Не буду.
— Обещаешь?
— Обещаю.
— Дай честное пионерское, что не будешь реветь и никому не скажешь!
— Честное пионерское.
— Что, честное пионерское?
— Не буду реветь и никому не скажу...
— Ну вот. Ты, наверное, думал, что я смеюсь над тобой... думал, говори? Думал? Ведь думал, оболтус, а? — тихо засмеялась она, качнув его за плечи.
— Немного... — пробормотал Чернышев и улыбнулся.
— Глупый ты, Чернышев. Тебе что, действительно ни одна девочка это место не показывала?
— Неа... ни одна...
— И ты не попросил ни разу по-хорошему? Посмотреть?
— Неа...
— А хотел бы посмотреть? Честно скажи — хотел бы?
Чернышев пожал плечами:
— Не знаю...
— Не ври! Мы же начистоту говорим! Хотел бы? По-пионерски! Честно! Хотел бы?!
— Ну... хотел...
Она медленно приподняла юбку, развела пухлые ноги:
— Тогда смотри... смотри, не отворачивайся...
Чернышев посмотрел исподлобья.
Она поправила сползшие на сапоги колготки и трусы, шире развела колени:
— Смотри. Наклонись поближе и смотри...
Шмыгнув носом, Чернышев наклонился.
— Ну, видишь?
— Вижу...
— А что же сначала испугался? А?
— Не знаю... Зинаид Михална... может, не надо...
— Как тебе не стыдно! О чем ты только что говорил? Смотри лучше!
Чернышев молча смотрел.
— Тебе видно хорошо? — наклонилась она к нему. — А то я встану вот так...
Она встала перед ним.
Чернышев смотрел в ее густо поросший черными волосами пах. Над ним нависал гладкий живот с большим пупком посередине. На животе ясно проступал след от резинки.
— Если хочешь, можешь потрогать... потрогай, если хочешь... не бойся...
Зинаида Михайловна взяла его еще влажную от слез руку, положила на лобок:
— Потрогай сам... ну... потрогай...
Чернышев потрогал мохнатый холмик.
— Ведь нет же ничего странного, правда? — улыбнулась покрасневшая Зинаида Михайловна. — Нет? А? Нет, я тебя спрашиваю?
Голова ее покачивалась, накрашенные губы нервно подрагивали.
— Нет.
— Тогда потрогай еще.
Чернышев поднял руку и снова потрогал.
— Ну, потрогай еще. Вниз. Вниз потрогай. Не бойся...
Она шире развела дрожащие ноги.
Чернышев потрогал ее набухшие половые губы.
— Потрогай еще... еще... что ты боишься... ты же не девочка... пионер все-таки...
Чернышев водил ладонью по ее гениталиям.
— Можно сзади потрогать... там ближе даже... смотри...
Она повернулась к нему задом, выше подняла юбку.
— Потрогай сзади... ну, потрогай...
Чернышев просунул руку между нависающими ягодицами и снова наткнулся на влажные гениталии.
— Ну вот... потрогай... потрогай побольше... теперь снова спереди потрогай...
Чернышев потрогал спереди.
— Теперь снова сзади... вот так... потрогай посильнее... смелее, что ты боишься... там есть дырочка... найди ее пальцем... нет, ниже... вот. Просунь туда... вот...
Чернышев просунул палец во влагалище.
— Вот. Нашел... видишь... дырочка... — шептала Зинаида Михайловна, сильнее оттопыривая зад и глядя в потолок. — Нет... побудь еще там... вот... встань... что ты сидя.
Чернышев встал.
— Одной рукой сзади пощупай, а другой спереди... вот так...
Он стал трогать обеими руками.
— Вот так. А хочешь, и я у тебя потрогаю? Хочешь?
— Не знаю... может, не надо...
— А я знаю, что хочешь... я потрогаю только... ты же у меня трогаешь... мне тоже интересно...
Она нащупала его ширинку, расстегнула и пошарила рукой:
— Вот... вот... видишь... у тебя маленький такой... и когда ты подрастешь... то есть когда он вырастет... вот... то ты уже... потрогай еще, не бойся... вот... и ты можешь в дырочку войти... вот... а сейчас еще рано... зачем ты руку убрал... еще потрогай...
Зазвенел звонок.
— Ну хватит... — Она выпрямилась, быстро подтянула трусы с колготками, поправила юбку. — Хватит... ну, ты никому не скажешь? Точно?
— Нет, не скажу...
— Честное пионерское?
— Честное пионерское.
— Ведь это наша тайна, правда?
— Ага.
— И ребятам не скажешь?
— Не скажу.
— И маме?
— И маме.
— Поклянись. Подними руку и скажи — честное пионерское.
Чернышев поднял надо лбом липкую ладонь:
— Честное пионерское.
>>150118
Тебя бы самого в экранизациях комиксов таких снимать :3
Тебя бы самого в экранизациях комиксов таких снимать :3
Бамп треду. Накидайте названий годной манги или мангак. От себя подкину Nounanka - у него много рисунков на тему.
>>151448
Вообще всех убили?
Вообще всех убили?
>>147965
Охуенная тема!Всегда прокручивал сюжеты как взрослая девушка залетает от мальчика сильно младше её. !!
Охуенная тема!Всегда прокручивал сюжеты как взрослая девушка залетает от мальчика сильно младше её. !!
772 Кб, 500x344
бамп
>>148117
Как не вижу, вот же ты передо мной!
Всё минусы что ты перечислил относятся и к высерам малолетних васянов которые ты так любишь, даже в большей степени.
>не видишь говно
Как не вижу, вот же ты передо мной!
Всё минусы что ты перечислил относятся и к высерам малолетних васянов которые ты так любишь, даже в большей степени.
Бамп
>>157103
лее в гугле поищи да
лее в гугле поищи да
>>157122
Да пожалуйста, впн не забудь подрубить
Да пожалуйста, впн не забудь подрубить
Бамп
>>160528
Советую ещё посмотреть а ля продолжение Naji to Surtr
Советую ещё посмотреть а ля продолжение Naji to Surtr
>>162481
Пусть. Или не очевидно?
Пусть. Или не очевидно?
>>163182
3 - Delademonii (гугли)
1,4 - Roadkill если не ошибаюсь https://www.pixiv.net/en/users/38494484
3 - Delademonii (гугли)
1,4 - Roadkill если не ошибаюсь https://www.pixiv.net/en/users/38494484
>>163244
Заебали 3д хероту постить,это не хентай
Заебали 3д хероту постить,это не хентай
>>163244
Пидор гнойный
Пидор гнойный
Всё. Пиздец.
восхитительно
>>188401
Nani?
Nani?
[Number2 (Takuji)] Shasei Jouzu no Kanrinin-san (Sunohara-sou no Kanrinin-san)
>>188311
Опять йокай насилует мальчика, а он и не против, он всё понимает и только рад такому.
10 говна из 10
Опять йокай насилует мальчика, а он и не против, он всё понимает и только рад такому.
10 говна из 10
/
>>144401
моаррррррр
моаррррррр
>>168761
bump?
bump?
Двач.hk не отвечает.
Вы видите копию треда, сохраненную 8 августа 2022 года.
Скачать тред: только с превью, с превью и прикрепленными файлами.
Второй вариант может долго скачиваться. Файлы будут только в живых или недавно утонувших тредах. Подробнее
Если вам полезен архив М.Двача, пожертвуйте на оплату сервера.
Вы видите копию треда, сохраненную 8 августа 2022 года.
Скачать тред: только с превью, с превью и прикрепленными файлами.
Второй вариант может долго скачиваться. Файлы будут только в живых или недавно утонувших тредах. Подробнее
Если вам полезен архив М.Двача, пожертвуйте на оплату сервера.