>>792422

>Оставь свои фантазии про 8,5к латников, латы носили только товарищи, на каждого "пана брата" в гусарии приходилось по 2-7 пахолика в кольчуге.

Двачую этого адеквата. Вот цитаты из книги польского историка Радослава Сикоры «Польские крылатые гусары» (пик 1,2). У пахоликов максимум были шишаки и кольчужки, часто они были вообще без доспехов. На одну гусарскую хоругвь в 100-120-200 коней приходилось около 30-60 гусарских товарищей в латах, которые стояли в первой шеренге. Все остальные в хоругве были даже не гусары-то в полном смысле слова.

Интересно сравнить одоспешенность латами польской гусарии второй половины 17 века с одним единственным новгородским гусарским полком.

>В 1694 году новгородские гусары были снаряжены таким образом: «Ехали 3 роты гусаров в латах на груди и на спинах и от главы до ног в железе; а у задних шишаки, и напреди и на спинах латы, с гусарскими древки. По сих шла рота большая палашников гусарских, при левом боке у седел были палаши».

>В гусары отбирались дворяне «служилые по отечеству» и только состоятельные, ни одного городового дворянина в гусары переведено не было. Гусар получал значительное денежное содержание «для ево тяжелой гусарской службы». В отличие от польских гусар, в русской гусарской роте не было «товарищей» и «почтовых», командовали ротой ротмистр, поручик и прапорщик («хорунжий»). К 1662 году полк был увеличен до 405 человек, «гусар новгородцев, тверич, новоторжцев, пскович, лучан, торопчан и пусторжевцев». По перечневым росписям 1673 и 1679 годов этот поселённый в Новгородском разряде полк насчитывал 417 и 465 человек соответственно.

Т.е у русских в одном гусарском полку сразу сразу было 405-465 богатых и знатных гусаров-"товарищей" в латах, без всяких недоделанных пахоликов в кольчужках, которые у поляков составляли больше 2/3 численности гусарских хоругвей. Таким образом гусарских латников у русских было больше чем в Литве и они составляли примерно половину от их численности в Польше. А если бы сохранили полк из 1000 гусар Рыльского, то тогда русских гусарских латников бы было больше чем в Речи Посполитой обоих народов.

А в середине 17 века дела у поляков были еще хуже. В то время во всей Речи Посполитой не было столько латных доспехов, сколько было у одних только новгородских рейтар. Непосредственный очевидец этого пиздеца товарищ панцирной хоругви Якуб Лось (пик 3) в своем дневнике писал что в его дивизии ни единого панциря не было и что доспехи (латы или кольчуги) имел только каждый десятый гусар.

В то же время:

>Новгородские рейтары, например, были обеспечены латами полностью: в 1667 году во Пскове они сдали в арсенал 1890 шишаков и 2080 лат.

>Опись 1678 г., во Пскове - "1817 лат, 1618 шишаков, 900 оплечников, 1300 пол".

Самуэль Коллинз, 1658–1666
Правда в том, что простой Русский люд — обычные идолопоклонники и в Северных частях, в Архангельске и Коле, они не знают никакого иного Бога кроме Св. Николая, которого они действительно считают правителем мира. Они говорят, что он прибыл в порт Св. Николая (портовый городок под Архангельском), плывя из Италии на верстовом столбе; и то, что кто-то из Русских засомневается в этой истории равносильно жизни. Они отмечают праздники их Святых с большей честью, чем Апостолов. Так как они говорят, что Св. Николай — наш брат, один из нас, и более добр к нам, чем Св. Петр или Св. Павел, которые никогда нас не знали.

Нажив себе огромное состояние разорением бедных и ограбив иностранцев, они думают, что загладят злые дела, если построят церковь и снабдят её множеством дорогих икон и колоколами; это кажется им богоугодным делом и действительно было бы таковым, если бы совершено [было] во славу Божию, а не из своекорыстия или тщеславия.

Жак Маржерет, 1600–1606
У них никогда не проповедают, но по некоторым праздникам читают определённые главы Библии или Нового Завета. Однако невежество народа таково, что и треть его не знает Отче наш и Символ веры...

Чарльз Карлейль, 1663–1664
Москвитяне очень мало знают, что относится до христианской религии; очень часто можно встретить людей, не знающих даже молитвы Господней (la priere dominicale) и вообще живут они в невежестве, хотя и имеют Библию, переведенную на свой язык. Вся религия их (за исключением крещения) состоит в хождении по воскресным и праздничным дням в церковь, в призывании святых, частом осенении себя крестным знамением, в соблюдении постов и других дней, когда следует поститься, в исповеди, в принятии причащения, в крестных ходах и путешествий ко святым местам.

Де ла Невилль, 1698
Религия московитов греческая, которую можно назвать архисхизматической, ибо она настолько искажена ужасающими суевериями, созданными их невежеством, что их можно считать полуязычниками. В то же время они сохранили священство, по отношению к которому сохраняют лишь сугубо внешнее уважение, поскольку они без зазрения совести дурно обходятся со своими священниками и монахами вне храмов...

Патриарх, бывший в прошлом году, сейчас умер; в своё время он был избран только из-за красоты его бороды. Прелаты всегда держат в руке чётки, висящие до земли, над которыми они беспрестанно бормочут молитву.

Все благочестие московитов заключается в том, чтобы присутствовать на службе, которую их священники начинают обычно в полночь. Хотя она и длится достаточно долго, они не сидят в церкви и обращаются к Господу только в мыслях, поскольку большинство из них не умеет ни читать, ни писать, и никто из них, включая и священников, не знает греческого.

Бернгард Таннер, 1678
Насколько велико это количество церквей, настолько редко москвитяне в них ходят. Они думают, что коли проходя мимо церкви, они покланяются да трижды перекрестятся, то уж больше ничего и не нужно. Впрочем к делам благочестия, по-видимому, относится у них и обычай праздновать изо дня в день чтимым ими святым звоном колоколов.

Немало и больших обитаемых московскими князьями хором; при каждых находятся по две, по три церкви с красивыми куполами, со столькими же башнями, где много колоколов: у них ведь чем больше церквей заведёт вельможа при своих хоромах, тем он и благочестивее.

Чаще наблюдал я такие дела их благочестия, но что хотелось мне увидать — преклоняющим колена и молящим о чем-нибудь, не видал я никого: проходившие мимо часовен часто крестились да низко кланялись и больше ничего...

Что касается их моления, то в церкви они входят редко, а исполняют свой религиозный долг тем, что очень много крестятся, стоя в дверях.

Бальтазар Койэтт, 1676
Русский, войдя в дом другого Русского, сначала молится Богу и произносит своё «Господи». Не говоря ни слова при входе в комнату, он глазами ищет икону, висящую обыкновенно на стене. Если он её не может найти, — он спрашивает находящихся в доме, нет ли тут какого Бога, и, как только покажут ему икону, делает перед нею поклон и осеняет себя крестным знамением. Затем он обращается к тем, кто есть в доме, говорит с ними и исполняет то, что ему было нужно.

Станислав Немоевский, 1606–1608
В Ростове, 21 августа 1606
Когда мы их спрашивали, почему бы этой молодёжи не ходить бы в церковь, они объяснили: «А зачем им, когда еще они молоды?». По той же причине и таинства не принимают; разве в дряхлом возрасте.

Все священники женаты; а когда у него умрёт жена, он перестает быть священником и обращается в простого крестьянина, как будто ordo и достоинство священническое делает жена. Равным образом, когда мирянин женится в третий раз, его уже не допускают до принятия святого причастия, а только к исповеди, как такого, который тем самым становится недостойным Господней любви.

Когда женщина родит в доме, то говорят, что этим и дом, и все живущие в нём опоганились, и сейчас же приходит священник — примирить их с церковью; роженица обязана, также как можно скорее — в тот же, на другой или третий день, — идти с ребенком в баню, для смытия с себя греха и той скверноты, в которую впала.

Таких и иных заблуждений масса у этих глупцов и выродков давней святой греческой церкви, которые, по непослушанию, как отпали от единства, так, не имея пастыря и руководителя, и святую веру и церковные обряды обратили в суеверие; так как об этом много ученых и искусных людей писало (из них крупные заблуждения: о Святой Троице, de primatu ecdesiae, purgatorio, и массу иных заблуждений осудили святые вселенские concilia), то нам казалось достаточным лишь слегка коснуться, чтобы ясно представить себе всю неотесанность и грубость их, впадших в такое заблуждение, что ни одной религией они так не брезгуют, как святой, соборной, католической, и когда они хотят предать кого наибольшему проклятию, то проклинают его так: «Да будешь ты латынником»...

Свобод никаких nie ambiunt, да и не знают, что это такое. Когда мы им рассказывали о наших свободах, что у нас никто не может быть схвачен, пока не будет изобличен по суду, что король не может никакого налога установить, ни начать войну с кем-либо, пока мы не дозволим, они с удивлением отвечали нам: «Хорошо это так у вас; но мы покорностью нашею тем бóльшую заслугу имеем на небе», а к нему они рачительно стремятся частыми постами (половина года идёт на них), поклонением образам (о которых говорят, что сам Бог, будучи на небе, на земле оставил им образа на своё место, чтобы и поклонялись им) и частым крестным знамением, с немалым истязанием из-за самообмана. Ибо никто не выйдет и не войдет в дом, не съест и не выпьет, не перекрестившись.

Равным образом, когда москвитянин увидит церковь, он много и много раз будет креститься. Выйдя утром из дому, многие обращаются на все стороны, много раз крестятся и мавают головами; при грубой простоте, они в этом полагают тройную надежду своего искупления...

Пётр Петрей, 1601–1605, ...1613
Замечательно также и почти совсем невероятно для не видавших, что русские, духовные и миряне, мужчины и женщины, напиваются о Пасхе водки, пива и других напитков до того, что некоторые, задохнувшись от питья, валяются на улицах мертвые. Пожалуй, кто-нибудь подумает, что, захворав и обессилев от этих крепких напитков, они на другой день воздерживаются от них.

Но это будет большая ошибка, потому что, сошедшись вместе на другой день рано утром, они говорят, что их все еще мучит жажда, чтобы утолить ее, начинают пить сызнова и не перестают до тех пор, пока в состоянии еще наливать и подносить ко рту рюмку или стакан.

Николаас Витсен, 1664–1665
Москва, 11 марта, беседа с митрополитом из Газы.
Он показал незнакомые нам разные греческие книги; они написаны на греческом языке: как на древнем и среднем, так и на современном. Короче говоря, он открыл нам всю их религию.
Русские, говорит он, имеют с ними одно богослужение, немного отличаются лишь внешние церемонии. Русские не считают армян христианами, однако армяне читают проповеди, здесь же никто этого не умеет; эти [русские] крайне суеверны, те — нет.

Русский рассчитывает на блаженство с помощью добрых дел, а армяне к тому еще — и веры. Русский простой человек думает, что иконы — это сам Бог, и поэтому он обязан оказывать им божественный почет, а он (Митрополит) понимает это иначе, и т. д. Одним словом, греки понимают свою веру и по ней живут, хотя это та же вера, что и у русских.

>>793721
Раздел 6. О РЕЧИ, ОБ ИМЕНАХ И ОБ ОБЛИЧЬИ ИЛИ О ПЛАТЬЕ ВОИНСКОМ

Для умножения храбрости было бы полезно, чтобы наши воины считали и верили, что наш народ не уступает ни одному народу в воинской доблести и храбрее многих. Но этому убеждению очень мешает употребление чужих слов в воинском деле. Ибо воины много храбрости теряют, когда они, словно попугаи, называют чужими и непонятными словами оружие и свои военные дела и занятия. Это ненужное смешение языков нигде не полезно, однако в военном деле оно особенно вредно. Ведь когда воины слышат, как все ратные вещи называются иноязычными именами, они начинают представлять себе чужие народы чрезмерно храбрыми, а себя и свой народ — недостаточно храбрыми. Ибо рассуждают они так: откуда пришли названия воинских дел, оттуда произошли и сами воинские дела и доблести.

Поэтому было бы полезно запретить во всем царстве употреблять иноязычные слова в приказных бумагах, в челобитьях, в лагерях, в строю и под знаменами.

То, что мы никак не можем назвать по-своему, надо по необходимости занять у соседей: например, «шерег» — венгерское слово.

Надо бы запретить и некоторые непригодные русские слова, как, например, такие:

1. «Царь-государь идет на службу». А кому государь служит, кроме Бога? Исправь: «государь идет на войну, в поход, на рать».

2. Царское жилье зовут «дворцом», как будто это маленький двор. Правильнее звать царское и боярское жилье «двором», а жилье простых людей «хоромы»,«дом».

3. Погреб зови «пивницей».

4. «Крестьянина» зови «кмет», «раб», «холоп».

5. «Холопом» считай и зови крестьянина, а боярина — «подданным», «слугой». Немцы некогда имели обыкновение говорить так: «Das Ritter und Knecht stechen und tumiren». А шотландцы доныне зовут своих кавалеров «кнехтами». А «вассалами» (то есть «сиротами») именовали себя все подданные вплоть до верховных князей. Своих холопов можно называть уничижительно: «мой человек» или «мои люди». Но, говоря о других или в приказных бумагах, или в законах, не следует писать «человек» вместо «холоп».

6. «Голова» — говори «воевода».

7. «Полковой воевода» — говори «военный бан» или просто «бан».

8. «Служивые люди» —мерзкое и негодное выражение, уменьшающее мужество воинов. А пристойное выражение делает людей мужественными и храбрыми. Итак, не говори «русские служивые люди», а говори «русские воины», «русские молодцы», «русское воинство».

Другая причина, порождающая малодушие и лишающая воинов храбрости, состоит в том, что воинов называют непонятными греческими и еврейскими, а иногда — монашескими именами, скажем, Феофил, Аврамий, Пахомий, Пафнутий. Они были бы храбрее, если бы звались всем известными апостольскими именами: Петр, Андрей, Иван, Павел, а также местными именами на своем языке:

Хервой, Белай, Долгош, Ярош, Новак, Дебеляк, Третьяк, Владимир, Бранимир, Скоровой, Лютовой, Радосав, Владисав, Берисав, Яросав, Богдан, Драган, Драгаван, Радван, Вуксан, Вукашин, Грубиша, Груица и иными. И могли бы иметь по два имени: Петр Хервой, Андрей Богдан, Иван Радосав, Павел Лютовой. Одно имя всегда по какому-либо святому, а другое — из нашего языка. И на каждый день года наряду с греческими именами записать и одно славянское имя. Этим способом можно уничтожить пьянство, бывающее на именинах. Так же и наш язык сможет войти в святцы, если Бог изволит удостоить святости кого-нибудь из нашего народа. Так и короли могут прославить наш народ и язык, ибо и у иных народов короли чаще носят свои народные имена, нежели греческие.

Одной из главных причин малодушия воинов является мерзкий и непристойный вид волос, бороды и одежды. Красота возбуждает любовь, а обличье, способствующее ловкости, свидетельствует о храбрости того, кто так выглядит, и возбуждает уважение и страх у тех, кто его увидит. Конь, буг-ларами (?) убранный, дыбится и скачет — так же и воин с красиво и ловко приведенными в порядок волосами, бородой и одеждой воодушевится и станет лучшего мнения о себе самом.

Русское обличье не отличается ни красотой, ни ловкостью, ни свободой, а скорее говорит смотрящим людям о рабской неволе, тяготах и малодушии. Наши воины ходят, стянутые тесными платьями, будто бы их запихали в мех и зашили в нем, головы у них голые, как у телят, бороды запущены и они кажутся более похожими на лесных дикарей, нежели на ловких и храбрых воинов.

Дерево, лишившееся зимой листвы, кажется маленьким, некрасивым, жалким, ничтожным, но летом, обретя вновь свои кудри, оказывается большим, красивым и роскошным. Так же муж, имеющий не по-женски пышные, а пристойно убранные волосы и одетый в платье разумного покроя, внушительнее выглядит на коне и способен быстрее двигаться пешком, становится красивее и достойнее и бывает лучше защищен от мороза, дождя, грязи, ветра и солнца, и по этим причинам неизбежно становится храбрее, ловчее, а для врага — грознее.

Итальянцы и испанцы лицом красивее нас и живут в очень знойных странах, однако они носят волосы и не стригут голову наголо, а стригутся лишь для пущей красоты и привлекательности. А нам, живущим в морозных странах и некрасивым от природы, гораздо нужнее носить волосы, чтобы скрыть грубость наших лиц, стать красивее и достойнее, укрыть уши от крутого мороза и возбудить храбрость у наших воинов. Однако мы предпочитаем подражать варварским народам — татарам и туркам — нежели благороднейшим из европейцев. Впрочем, и за варварами мы не во всем следуем, а поступаем даже хуже, чем они. Они прикрывают наготу и безобразие своих голов маленькими и иными, большими, шапками и отнюдь не прячут лиц, а мы ходим с голыми, словно тыквы, головами. Голая голова — это знак плена или рабства: ведь пленникам и подневольным морским гребцам хозяева обривают головы наголо.

Татарский хохол на темени и польский хохол на лбу ничем не лучше наготы. Волосы по русскому обычаю беспорядочно запущены до того, что они мерзко покрывают лицо и придают дикарский вид. А запущенная борода делает воинов старше, чем они есть на самом деле, и они бывают не так страшны врагам.

Красивая прическа у мултан. Сзади они подбривают волосы, а на темени оставляют столько волос, сколько нужно, чтобы покрыть всю голову кругом, и висят эти волосы до середины ушей. Стрижка эта — подлинно славянская древняя стрижка; ведь от этого обычая пошло выражение, оставшееся у всех задунайцев, которые и доныне говорят «подбрить голову», тогда как нужно было бы сказать «обрить голову», ибо теперь не подбривают, а обривают всю голову, кроме маленького хохла.

Красива и венецианская прическа: на темени волосы не бреют, а низко подстригают ножницами и оставляют венок волос вокруг головы — над ушами густой сноп, на затылке поменьше, а на лбу еще меньше. Немцы делают этот венок повсюду одинаковым. Испанцы делают по-венециански, но за ушами, на затылке, стригут все дочиста и не оставляют целого венка. Все эти прически красивы и пристойны.

А иных причесок не могу похвалить: когда многие немцы отпускают волосы — некоторые даже до плеч, а иные и ниже плеч, по-женски, а иные оставляют волосы сбоку и вплетают в них шелк. Это уже распущенность и излишество. Хорошо то, что не чрезмерно и не слишком скудно. Хороша середина, а недостаток и излишество приносят зло.

Чехи и венгры носят круглые бороды, подбритые и подстриженные ножницами. А у некоторых народов молодые люди, и воины, и те, у кого не растет борода, стригут всю бороду ножницами, оставляя лишь на полпальца волос и усы.

У немцев каждый муж стрижет бороду, как хочет и как ему кажется лучше. В этом они правы, поскольку не у всех людей бороды растут одинаково, но у одного редко, у другого — густо, у одного все лицо обрастет, у другого — лишь скулы, и поэтому надо, чтобы всякий стриг бороду так, как ему кажется лучше, но без вычур, ибо мы не можем одобрить тонко заостренных козлиных бород, как носят некоторые европейцы.

Холостые турки бреют всю бороду, оставляя только усы, а после женитьбы им уже не полагается трогать бороды. Но воинам нет нужды смотреть на это турецкое суеверие, ибо и женатый воин может стричь бороду. Однако стричь ее надо ножницами, а не сбривать бритвой начисто, уподобляясь женщинам.

>>793738
Новгородские гусары были получше.

"Свой боевой путь гусары этого полка закончили уже в Великую Северную войну. Новгородские гусары входили в состав рейтарских полков Ивана Кокошкина, Михаила Франка и Фёдора Ушакова «из рейтар, копейщиков, гусар и служилых людей сотенной и полковой службы Новгородского разряда». Они сражались в Ингерманландии, у Печерского монастыря и на Ижоре.
1702 год, до реформирования новгородской конницы в драгуны:
"Апраксин выступил из своего лагеря на реке Назье в середине августа. Его отряд насчитывал около 1,5 тыс. поместной конницы («Новгородцов и Московских чинов сотенные службы и з гусары с пятьсот человек, да Новгородского ж полку рейтар и копейщиков с тысечю человек с неболшим»), 700 драгун полка Александра Малины, около 2 тыс. низовой конницы (татар, калмык, башкир и казаков) и 6 тыс. пехоты. Перейдя шведскую границу, русская конница занялась разорением и опустошением окрестностей, за что Апраксин в последствие получил выговор от царя. Подойдя 21 (10) августа к устью реки Тосна войска Апраксина взяли штурмом небольшой шведский форт, защищаемый шведским гарнизоном в 400 чел. при 3 пушках. Шведы не выдержали русской атаки, и бежали к основным силам Крониорта, преследуемые русской конницей на протяжении 15 верст. Шведский командующий, узнав о приходе Апраксина, поспешил двинуться ему навстречу со своей кавалерией. Противники встретились 24 (13) августа на реке Ижоре, недалеко от того места, где река образует несколько рукавов. Согласно отписке Апраксина, его войска в ходе 5 часового боя дважды опрокинули противника, и заставили его отойти. Основываясь на показаниях пленных, Апраксин сообщил царю, что у Крониорта было 8 полков. Однако согласно шведским источникам, в бою принял участие лишь авангард численностью около тысячи человек, а остальные войска не успели подойти. После боя шведы отошли к Ниену, а русские, не став их преследовать, встали лагерем на реке Ижоре. Воспользовавшись бездействием Апраксина, Крониорт собрал около 7 тыс. чел. с 12 орудиями, с которыми собирался в конце августа атаковать русских. 6 сентября (26 августа) шведский авангард встретился с русским отрядом на реке Славянка. После короткого боя шведы отошли, но захваченные пленные рассказали Апраксину о численности и планах шведского командования. Русский командующий тут же поспешил отойти обратно к реке Назье, сославшись на недостаток припасов и плохое состояние конницы".

Немножко про железо

Железоделательным производством в древней Руси всегда занимались сельские и деревенские жители. Наиболее благоприятные условия для развития металлургического производства, вполне естественно, были там, где имелись богатые и легко доступные залежи болотных, или луговых, руд, леса, пригодные для пережога на уголь. В таких местах образовывались крупные центры металлургического производства, которые поставляли железо на широкий рынок городским кузнецам. В XV в. имелось несколько крупных железоделательных районов. Время их возникновения неизвестно. Металлургические центры образовались в Водской пятине на побережье Финского залива, в районе Устюжны-Железнопольской, Белозерском крае, Заонежье и в районах между Тихвином и Олонцом.

Новгородские писцовые книги по Водской пятине 1500 и 1504-1505 гг., дошедшие до нас далеко не в полном виде, упоминают в небольшом районе, идущем от восточного берега Лужской губы узкой полосой в 30-40 км, более 204 домниц, принадлежавших крестьянам местных деревень и сел. Владельцы домниц, — очень часто одной домницей владели несколько семей, — хотя и не порвали с земледелием (писцовые книги очень редко называют какие-либо дворы непашенными), в основном фактически занимались производством железа. Об этом говорит большой удельный вес железа в их оброке. Домники, как называют писцовые книги крестьян-металлургов, руду копали на своей земле, то есть принадлежащей общине, или ездили на княжеские или другие земли. В последнем случае они платили владельцам земли «брязги» — арендную плату за право разработки руды. Оброк с домников шел железом и частично продуктами.

Чтобы представить примерный объем годовой продукции железа в этом районе, достаточно упомянуть, что по «старому доходу», то есть оброку до переписи 1500 г., кроме пищевых продуктов, металлурги с каждой домницы платили и железом — от нескольких криц до 110 криц в год (НПК, т. III, стр. 501, 908, 916 и др.). Если условно принять, что каждая домница в год могла выработать до 300 криц (это вполне реально даже при загрузке печи лишь в течение 3-4 зимних месяцев), то и тогда общая производительность домниц только на Лужской губе составит около 60000 криц, или в переводе на вес (крицу в это время изготовляли около 3 кг) более 11 000 пудов железа.

Железоделательное производство в этом районе было развито и в более раннее время. Об этом свидетельствуют археологические материалы. Например, вблизи села Заозерье, упоминаемого в писцовых книгах 1500 г., жители которого имели более 5 домниц, во время археологических разведок в 1948 г. вскрыто несколько объектов, связанных с металлургическим производством. Среди них была полностью раскопана сыродутная печь, датируемая XII — началом XIII в. (См. Б. А. Колчин. УК. соч. МИА, № 32, стр. 28.).

Огромная масса черного металла, изготовляемого металлургами Водской пятины в XIV-XV вв., как и в более раннее время, поступала в Новгород и Псков, где специализированные кузнецы ковали для деревни и города стальные и железные орудия труда, оружие и хозяйственный инвентарь. Часть железа шла к укладникам на передел в сталь.

Похоже что московиты в 16 веке в дополнение к другим стрижкам полностью обривали голову и оставляли татарский чуб на темени. Первое европейское изображение татарского чуба, судя по всему, появляется во французской костюмной книге 1581 года на голове у знатного московита.

Что касается крымскотатарских мужчин, то нам точно известно лишь две традиционные стрижки. Так, путешественник Василий Зуев в 1782 г. заметил, что в Крыму «…у мужчин головы обриты до гола». Полвека спустя Мэри Холдернесс констатирует их постоянство: «Все татарские мужчины выбривают голову. При этом муллу всегда можно узнать по белой льняной чалме, которую они закручивают вокруг шапки». Но и сто лет спустя ничего не изменилось: «Биюк Узенбаш. Седые старики в белых чалмах сидят в позах, исполненных достоинства, поджав под себя ноги и куря из длинных чубуков. Кругом их сидит и стоит в самом живописном разнообразии цветная толпа татар в чалмах, в бараньих шапках, с лоснящимися, бритыми головами»; «Бритые головы синеют на солнце, и длинные усы то висят черными пиявками, то торчат врозь, как у сибирских котов...» (Е.Л. Марков, в сокращении).

Тем не менее в стабильном единообразии мужских причесок Евгений Марков заметил одну особенность – хохол: «Ехали на встречу длинные мажары, запряженные волами и верблюдами, узкие, высокие, в которых можно поместить целый дом. Там часто и сидел целый дом, то-есть целые семейства. Женщины, как каменные статуи, обмотанные с головы до ног в белые чадры, с едва оставленным просветом для глаз; мальчишки в мохнатых бараньих шапках, а иногда с бритыми синими головенками, гладкими как пузырь, на макушке которых развевался хохол – совершенно краснокожие куперовских романов». И далее: «Несмотря на утреннюю прохладу, чобаны были без шапок и без курток, в одних рубашках с засученными рукавами. Бритые, лоснящиеся головы, с длинным чубом на макушке, дикие загорелые физиономии, с белыми зубами, и мощная мускулатура придавали им вид каких-то кочевых варваров, печенегов или команов»; «… Старший чобан … снял свою баранью шапку и сидит теперь, резко вырезаясь на фоне огня своею гладко выбритою головою, с пучком волос посреди макушки...»

Следовательно, еще в конце XIX в. некоторые крымскотатарские мужчины носили кокель (хохол) – длинный чуб на макушке головы. А вот когда появилась «мода» на подобную стрижку, сказать трудно. Однако портреты членов посольства крымского хана в Швеции в 1650 году (из альбома «Theatrum Europaeum») свидетельствуют о том, что хохол держался на мужских крымскотатарских головах более двух столетий. Возможно, намного дольше. Специалисты-филологи утверждают, что крымскотатарское слово кокель (кекель) появилось еще во времена тенгриантства и происходит от кок (небо) + эль (народ, люди) → кокель (люди, сыны неба). Хохол упоминается и в Коране: «… Мы, схватив его за хохол, – хохол лживый, грешный, приволочем (в ад)». [96:15-16]. Профессор М.А. Усманов объясняет, что в кораническом тексте обладатель хохла – многобожник (язычник). Возможно, хохол крымскотатарских мужчин, сохранявшийся практически до ХХ в. – отзвук язычества. Впрочем, эта тема требует отдельного исследования.

В интереснейшей работе английского китаеведа Эдварда Паркера 1894 года, переведенной и изданной в 2001 году в Казани Вил Мирзаяновым ("Тысяча лет из истории Татар"), описываются идентичные этим прически Хунну. Летописи ханьцев, переведенные Паркером, относятся к 1 тысячелетию до н.э.

Дворянский арсенал в "Домострое".

В «Домострое» есть предписание о хранение одежды, оружия и конского снаряжения. «А в клетех и в подклетехъ и в онъбарех устроити по государеву наказу ключнику всякая порядня: платье ветчаное, и дорожнее, и служне, и полсти, и епаньчи, и кепеняки, и шляпы, и рукавицы, и медведна, и ковры, и попоны, и войлоки, и седла, и саадаки, и с луки и с стрелами, и сабли, и топорки, и рогатины, и пищали, и узды, и оброти, и морхи, лысины, и похви, и остроги, и плети, и кнутье, и вожжи моржовые, ременные, и шлеи, и хомуты, и дуги, и оглобли, и миндери, и мехи дымчатые, и сумы, и мехи холщовые, и припоны, и шатры, и пологи, и лен, и поскон, и веревки, и ужища, и мыло, и зола, и ветшаной всякой запасъ и обрески, ветшаное и новое, и пълатяные и коженые, и железные обломки всякие, и гвоздье, и чепи, и замки, и топоры, и заступы, и всякой железной запас, и всякая рухледь, — и все то разобрати, что пригоже — в коробьях положити или в бочках, иное по гряткам, иное по спицам, иное в коробех, где что пригоже, то туто и строити, в сусе и в покрыте, от мышей и от мокра, и от снегу беречи, и от всякия пакости, и все бы было в счете и в писме, сколко чево нового и сколко ветчаного; а что попортилося, то починивати, а всегды бы было готово, всякой запасъ, какъ попытают».

В Никоновской летописи можно найти примеры употребления термина «доспех полный». В 1558 г. из Англии вернулся русский посол, который привез подарки, в т. ч. король прислал доспех свой полной, да скорлаты (вид сукна) и отласы многие. Царь в 1563 г. принимал капитуляцию Полоцка в «доспехе полном». Т.е. это дополнительные свидетельства, что в середине 16 в. под «доспехом полным» понималась паноплия, которая могла иметь варианты. Там же, на примере известий о Ливонской кампании можно дополнительно увидеть, что термин «доспех» употреблялся и для обозначения «вооружение вообще», обособляясь в данном случае только от артиллерийского вооружения.

Стоило бы добавить выдержку из документа 1610 для королевича Владислава. Там было написано: «и подле того оружейничья полата, приказана боярину да дияку, государьские все тут зброи, латы, и бехтерцы, зерцалы, и юмшаны, и колчюги, и пансыри, шапки булатные и шеломы, сабли, и самопалы, копья и рогатины». Это удобная цитата, дабы показать ходовую оружейную терминологии к концу рассматриваемого периода. Термин «шишаки» ещё не в ходу (хотя с 1590 г. единично термин уже применялся ). Нет куяков. При том, что в 1556 г. куяки были отмечены не только в ряде «почтов» в Боярской книге, но в сохранившейся росписи вооружения «почта» новгородского дворового сына боярского (в статье это отмечено не было). Т. е. куяки в 1556 г. были довольно распространены (соответственно и в более ранние года), а потом более чем на полстолетия пропадают, появившись вновь в результате контактов с рядом азиатских народов.

>>796050

>какие-то южные славяне или болгары

Имена новгородцев из берестяных грамот:

Гостило (Новгород, грамота 2), Черт (грамота №4), Гостята (Новгород, грамота 9), Вигуй (Новгород, грамота 25), Зуберь (Новгород, грамота 84), Завид (Новгород, грамота 103), Кулотка (Новгород, грамота 105), Жизномир (Новгород, грамота 109), Чернек, Людьслав (Новгород, грамота 113), Богша (Новгород, грамота 114), Рознег (Новгород, грамота 119), Вигарь, Валит (первое - от западнославянского гидронима "Вигор", второе - могло быть как искаженное "Волот", так и карельского происхождения) (Новгород, 130), Репех (Новгород, 134), Домажир (Новгород, 149), Полчак, Домаслав (Новгород, 155), Ростих (Новгород, 160), Храрь, Шибенец (Новгород, 198), Радослав, Местятко (213), Твердила (Новгород, 231), Нажир (Новгород 233), Жироша (Новгород, 237), Жадок (Новгород, 239), Ждан (241), Кощей (возможно - прозвище, от "раб")(Новгород, 242), Стоян (Новгород, 246), Наум (скорее всего - от древнееврейского имени Наум, однако поверье, что "святой Наум наводит на ум" позволяет предположить, что благодаря удачной кальке, имя обрело славянский смысл) (Новгород, 281), Вышеня, Воронец (Новгород, 332), Мирослав, Ратмир (Новгород, 334), Волчок, Нустуй, Рожнет, Даньша (второе, возможно, от осетинского "Нуст" - поцелуй) (Новгород, 336), Полюд (Новгород, 350), Мара (Новгород, 357), Стойнег (возможно, аналог ободритского Стойгнев, как и многих западнославянских имен со вторым корне "-гнев", например "Збигнев")(Новгород 384), Лихоча (Новгород, 412), Панок (Новгород 420), Братята, Нежил (Новгород, 421), Местята, Сдил (Новгород, 422), Жаден (Новгород, 433), Нежка (Новгород 644), Хотеславк (Новгород, 654), Тверьша, Сбыслав (первое - западнославянского происхождения со значением "крепость")(Новгород, 621), Радила (Новгород, 442), Несдила (Новгород, 443), Боян (заимствование от тюркоязычных болгар, ставшее самостоятельным русским именем) (Новгород 516), Вышок (Новгород, 525), Моислав (Новгород 548), Воюта, Радогость (Новгород, 571), Имоволож (возможно - топоним или имя по многочисленным топонимам района Вышнего Волочка) (Новгород 573), Орешек (Новгород 581), Милята (Новгород, 583), Нежата (Новгород, 586), Жила (Новгород, 589), Неган (Новгород, 600), Смолиг (Новгород, 603), Волос (Новгород, 604), Жизнобуд (Новгород, 607), Русил (Новгород, 615), Черень (Новгород, 624), Станимир (Новгород, 626), Кур, Боран (Новгород, 690), Доброшка (Новгород, 710), Душила (Новгород, 723), Селята (Новгород, 731), Дристив (Новгород, 736. Возможно - болгарское имя, по аналогии - Дриста-Доростол), Ревята (Новгород, 743), Братонежк (Новгород, 745), Зубец, Потка (второе - русское имя от "потька" - "птица", в былинах встречается как "Потык") (Новгород, 750), Малята (Новгород, 769), Дрочила (Новгород, 775), Бездед (Новгород, 788), Марена (Новгород, 798), Незнанок (Новгород, 804), Шишак (Новгород, 805), Борята (Новгород, 819), Жирок (Новгород, 824), Борз, Путьша (Новгород, 850), Негл, Говен (второе могло быть как от европейского имени "Говен", так и от русского глагола "говеть" - "быть благочестивым") (Новгород, 867), Полуд (Новгород,878), Радята (Новгород, 879), Добрил (Новгород, 889), Домагость, Хотен (Новгород, 902), Тютка (Новгород, 904), Ретка, Хвалис, Тешата (первое, возможно, от русифицированной формы финского "Retki", второе - от русского прозвания прикаспийских народов)(Новгород, 905), Сдеслав (Новгород, 940), Носок (Новгород, свинцовая грамота 1), Дедила (Ст. Русса, 6), Сольмир (Ст. Русса, 7), Ярило (Ст. Русса, 9), Жирошка (Ст. Русса 17), Неговит (Ст.Русса, 19), Сбыня (Торжок, 2), Рожнега (Торжок, 18