В конце января я получил из Гунчжулина телеграмму от приятеля унтер-офицера, раненного под Сандепу и лежавшего в одном из гунчжулинских госпиталей. Я поехал его проведать.

В мукденском вокзале подхожу я к кассе, спрашиваю билет. Оказывается, билета нельзя получить без записки коменданта станции. Я отправился к коменданту.

— Теперь уже поздно, приходите до половины двенадцатого. Сейчас выдать записку не могу.

— Но позвольте, поезд отходит еще через сорок минут!

— Все равно, приходили бы вовремя!

— Скажите, пожалуйста, откуда я могу знать, что у вас значит «вовремя». В официальном «Вестнике Маньчжурских Армий» публикуются часы отхода поездов, и вы там не заявляете, что нужно приезжать за час до отхода. А я двенадцать верст протрясся на морозе, спешно вызван телеграммой к раненому знакомому. [421]

— Это до меня не касается! — невозмутимо возразил комендант.

— Тогда скажите, пожалуйста, к кому мне здесь обратиться выше вас?

— Не знаю. — И комендант отвернулся.

Мы препирались еще минут пять, — за это время можно было выдать несколько десятков удостоверений. Наконец, комендант смилостивился и выдал записку.

Я получил билет. Поезд состоял из ряда теплушек, среди них темнел своими трубами один классный вагон. Он был полон офицерами и военными чиновниками. С трудом отыскал я себе место.

Разговорился с соседями, изумляюсь порядкам, царящим на вокзале.

— А вы зачем же билет брали? — удивился сосед офицер.

— А как же иначе?

— Неужели вы не знаете, что у нас все законное обставляется всяческими трудностями специально для того, чтобы люди действовали незаконно?

— Как же, однако, без билета? Спросит кондуктор...

— Что-о?.. Пошлите его к черту, больше ничего! А станет приставать, — дайте в морду.

Оказалось, большинство в вагоне ехало без билетов. С этой поры и я стал ездить без билета и сам просвещал неопытных новичков. Получить билет было трудно и хлопотливо, нужно было проходить целый ряд инстанций: в одном помещении выдавали удостоверение, в другом прикладывали печать, в третьем снабжали билетом; коменданты держались надменно и грубо. Ехать же без билета было удивительно легко и просто.

>>89755

>Но меня заинтересовал ещё источник дневник посольства Кибурга к Витовту в 1397 г. https://www.vostlit.info — "более всего бросалась в глаза тяжелая кавалерия, закованная в железо, на манер польской, но это вооружение, не имея верхней покрышки, какого нибудь плаща, казалось чем то неоконченным и могло навести на мысль, что на лошадях сидят голые люди". Перевод конечно — с немецкого на польский, а оттуда на русский. "Теоретики вестернизации" понятно какие выводы сделают. Но даже с возможным кривым переводам, картина "голых доспехов" литовско-русских всадников достаточно однозначно проскальзывает.

>Граф Конрад фон Кибург фигурирует в опубликованном в 1856 году историком-романтиком Т. Нарбутом «дневнике» графа «Dziennik poselstwa Krzyżaków pruskich do wielkiego książęcia litewskiego w roku 1347 odbytego[lt]».В «дневнике» рассказывается, как Фон Кибург якобы в 1397 году с целью воспрепятствовать соединению Литвы с Польшей и привлечь Витовта к союзу с орденом, был отправлен послом ордена к великому князю литовскому Витовту. Названный «дневник» этого путешествия и пребывания в Вильно (ныне — Вильнюс) содержит мифические сведения о городе и его жителях. В частности, автор дневника сообщает свой вариант известной легенды о «Сне Гедимина», а именно, что Гедимин не сам видел известный сон, а слышал его от криве Лиздейки. Немецкий оригинал «дневника» неизвестен, польский текст, как отмечено выше, издан Т. Нарбутом в его «Pomniejsze pisma historyczne, szczególnie do historyi Litwy odnoszące się» (Вильно, 1856), с которого сделан и русский перевод, в докторской диссертации М. П. Смирнова: «Ягелло-Яков-Владислав и первое соединение Литвы с Польшей» (Одесса, 1868). В 1869 году аутентичность «дневника» оспаривал В. Г. Васильевский, указав И. Онацевича в качестве автора фальсификата (с ним не согласился Д. И. Иловайский), в 1895 — А. Прохаска, в 1914 году — Я. Фиялек, в 1918 году — П. Карге, в 1926 — Г. Ловмянский. Вышеуказанные исследователи обосновали, что «дневник» является фальсификатом XIX века: данные в дневнике не соответствуют биографии Конрада фон Кибурга, многим другим историческим фактам. В частности, с июня по середину июля 1397 года, Конрад фон Кибург не мог находиться в Вильне, так как, согласно «Хронике земли Прусской» Иоганна фон Посилге, участвовал в съезде немецких курфюрстов во Франкфурте-на-Майне.

Постить здесь любые рассуждения Олега Комарова на военную тематику - это полная кринжатура. У него даже нет исторического образования. Он не знает как работать с источниками. Этот человек в 2023 году открывает для себя "Дневник Кибурга", обсосанный с ног до головы на профильных форумах еще лет 15 назад, и даже не знает что это подделка 19 века, о чем даже в википедии по первой ссылке написано. Благо ему про это написали, на что он ответил "Спасибо. Про Кубурга теперь понятно — можно смело игнорировать". Этот человек - долбоеб. Любая его писанина - это пиздец на крепком уровне мастодонтов отечественного оружиеведения

>моя любимая история, как наш профессор в универе рассказывал, что "русичи победили половцев по той причине, что у них были обоюдоострые мечи, а у половцев сабли, поэтому они рубили половцев Х2 быстрее, чем половцы их" я тогда скромно промолчал, старенький дедушка, что с него возьмешь. Но зато с дипломом же, со степенями!

>>92226

>Именно так и выглядели настоящие восточноукраинские говоры, они для русских понятны на 100 % в отличие от того "украинского языка", который придумал профессор Грушевский и который уже 100 лет пытаются навязать населению (бывшей) УССР.

Первая украинская грамматика («Грамматика малороссийского наречия») составлена филологом и поэтом Алексеем Павловичем Павловским, который учился в Киеве и долго жил среди малороссиян на Слободской Украине. Книга была подготовлена в 1805 году, но издана только в 1818-м. В 1822-м Павловский напечатал добавления к своей грамматике.

В предисловии филолог замечает, что наречия архангельское, новгородское, муромское различаются «только несколькими или нечистыми, или смешными, или весьма странными словами», в то время как наречие малороссийское «составляет почти настоящий язык». Замечание важное. Почти полвека спустя Михаил Катков станет утверждать, будто из костромского или рязанского говора тоже можно сочинить особый язык. Но скромный ученый доказывал обратное. Павловский обращал внимание не только на лексику, но и на фонетику, «зная из опыта, сколь смешно, когда кто говорит по-малороссийски, не зная ударений сего наречия». Филолог писал и о мелодичности малороссийского наречия: «Природа, изливающая дух стихотворения всем народам <…> малороссиян наделила оным с избытком».

Девять лет спустя после издания «Грамматики» Павловского Михаил Максимович в предисловии к своему сборнику малороссийских песен назовет малороссийский особым языком, который заметно отличается от великороссийского, то есть русского.

«Язык, называемый обыкновенно малороссийским, которым говорят в юго-западных губерниях России и в Галицком королевстве, не есть наречие языка русского, образовавшегося в последнее время; он существовал издавна и теперь существует как наречие славянского корня <…> наречие правильное, богатое, гармоническое и способное к развитию литературной образованности»[301],– писал молодой историк Николай Костомаров в 1842 году. Он в детстве и юности не знал украинского, а потому даже «Энеиду» Котляревского не смог прочитать. В Харьковском университете начал читать повесть Квитки-Основьяненко, но сначала не мог ее понять без словаря, а словаря не было. Поэтому русско-украинский и украинско-русский словари заменял ему слуга-украинец.

Григорий Квитка-Основьяненко пошел гораздо дальше Костомарова. Он доказывал, будто малороссийский язык – старший брат русского, великороссийского. Более того, «…великороссийский язык есть только наречение нескольких губерний, дитя-то не старше нашего языка, старшего сына коренного славянского».
Не только ученые вроде Костомарова или Срезневского писали про несходство русского и украинского. Князь Долгорукий, впервые оказавшийся в Малороссии в 1810 году, заметил, что перестал понимать язык народа: «…со мной обыватель говорил, отвечал на мой вопрос, но не совсем разумел меня, а я из пяти его слов требовал трем переводу…» Алексей Левшин спустя несколько лет написал, что малороссийский язык хотя и происходит от «древнего славянского», но так перемешан с «перековерканными» немецкими, польскими и латинскими словами, что «почти не понятен великороссиянину». А «Северная пчела» в1834 году сожалела, что «большая часть русских не могут понимать украинских песен, полных неподдельного чувства и поэзии».

В творческом наследии Степана Руданского, украинского поэта, фольклориста, собирателя народных песен, сохранилось стихотворение про москаля, русского солдата, и хитрую, прижимистую малороссийскую хозяйку. Солдат хочет, чтобы та приготовила ему вареников, да «не знает по нашому, // Як их назвати». Слово «вареники» для солдата – новое, непривычное, поэтому он это слово и позабыл. Хозяйка делает вид, что не понимает, о каком именно кушанье говорит солдат, и морочит ему голову.

Но если язык одного народа почти непонятен другому, то разве перед нами «наречие» или «диалект» русского? Долгорукий, Левшин, Павловский в те времена не сомневались, что Малороссия присоединена навсегда. Значит, не было у них и необходимости доказывать единство народа (залог единства государства). Ни владимирский губернатор Долгорукий, ни студент Харьковского университета Левшин, ни филолог-любитель Павловский не думали о сепаратизме малороссиян, а потому были совершенно свободны в своих наблюдениях, оценках, выводах. Так же свободен был и писатель Антоний Погорельский (Перовский), когда писал свою «Монастырку».

Из романа Антония Погорельского «Монастырка»: «Более всего мне надоел язык, которым здесь изъясняются. Поверишь ли, что я почти ничего не понимаю? Вчера ввечеру сидела я в комнате и читала книжку; тетенька на крыльце разговаривала с винокуром. <…> Они много говорили о барде… я ничего не понимала, только слышала, что тетенька говорила: “Береги барду, береги барду!” – а жид отвечал: “Как зе, васе благородие, не берец, барда прекрасная, барда отлицная!” Я в Петербурге читала Жуковского сочинения и помнила, что он говорит о бардах… барда <…> которую так хвалят, должно быть, жена какого-нибудь барда или поэта… и только что ушел винокур, я подбежала к тетеньке и просила познакомить меня с бардою. “А що тоби с нею робыть!– отвечала тетенька.– Я чула, що миются бардой, чтоб шкура була билие…” Ах, Маша! Как же мне стыдно было, когда я узнала, что такое барда! <…> здесь так называют гущу, которая остается на дне, когда делают вино!»

Анюта из «Монастырки»– природная малороссиянка, однако воспитанная в Петербурге и совершенно обрусевшая. Но сам факт – русская девушка не понимает речь украинцев – подтверждается многими источниками.

Виссарион Белинский откажется рецензировать «казки» Исько Матыренко, потому что они отличаются «самым чистым малороссийским языком, который совершенно недоступен для нас, москалей, и потому лишает нас возможности оценить его по достоинству».

В 1841 году Александр Корсун издал в Харькове альманах «Снип». Белинский уделил ему чуть больше внимания. В его разгромной и крайне злой рецензии интереснее всего такой вывод: “Сніп” г. Александра Корсуна от начала до конца – архималороссийская книга: русского в ней нет ни полслова».

В 1847 году Пантелеймон Кулиш, как и другие участники Кирилло-Мефодиевского братства, был арестован. Его допрашивали в Петербурге, в III отделении. У него, как и у других «братчиков», нашли экземпляры «Кобзаря», как печатные, так и переписанные. У самого Шевченко конфисковали рукописи неопубликованных стихотворений и поэм. Но оригинальный украинский текст оказался непонятен шефу жандармов Орлову и его заместителю Дубельту, которые лично допрашивали и Шевченко, и Кулиша. Пришлось перевести сочинения на русский. В штате III отделения не было своего поэта, поэтому стихи для жандармов переводили прозой, точнее, просто пересказывая содержание.

Стихи Шевченко не были понятны и простым русским читателям, не носившим голубые мундиры. 21 ноября 1860 года в концертном зале Пассажа русская либеральная публика собралась чествовать Шевченко – героя, страдальца, жертву еще не забытого царствования Николая I. В тот же день, в том же Пассаже читал «Записки из мертвого дома» Ф. М. Достоевский, но даже его поначалу не приветствовали столь шумно. «Шевченко приняли с таким восторгом, какой бывает только в итальянской опере»,– вспоминал профессор Академии Генерального штаба Николай Обручев. Два человека, слышавшие знаменитое выступление Шевченко, расходятся в оценке поэта. Елена Штакеншнейдер в дневнике отзывалась о Шевченко неприязненно. Обручев – с уважением. Но оба заметили, что публика малороссийские стихи «большею частью не поняла».

Русским читателям и слушателям мешала не только незнакомая лексика, но и фонетика. Русскому, прежде не знакомому с украинским, трудно прочитать без ошибки даже стихотворение. Что там стихотворение, когда большинство и в наши дни не знает, на какой слог падает ударение в словах «Украина» и «украинский».

>>88879 (OP)
Георг Тектандер, 1602–1603
Что касается, далее, устройства поверхности и качества почвы сей страны, Московии, то большая часть ее представляет дикую пустыню, покрытую кустарником и топкими болотами с гатями. Она до того строго охраняется, что проникнуть в нее или убежать из нее тайно, без Великокняжеского пропуска или паспорта, невозможно. Зимою там страшно холодно, и выпадает глубокий снег. Плодов всякого рода и винограда там очень мало, кроме яблок в городе Москве, разведенных там одним немцем, но и те довольно редки. Хлеба — ячменя, овса и пшеницы, у них иногда бывает в изобилии; если же он как-нибудь не родится, то для Московов (Moscis) наступает такой голод, какой случился при нас, что многие тысячи людей в городе и окрестностях Москвы умерли от голода. Почти невероятно, но нам доподлинно известно, что печения (Kuchen), называемые у них пирогами, приготовляемые приблизительно так же как у нас пфанкухены (Pfannkuchen) и которые обыкновенно начиняются разного рода мясом, неоднократно продавались в городе у булочников с человеческим мясом; что они похищали трупы, рубили их на куски и пожирали. Когда это обнаружилось, то многие из них подверглись судебному наказанию за это. Другие ели, хотя этому почти нельзя верить, но это действительно было так, с большего голода, нечистых животных — собак и кошек. В деревнях также никто не был в безопасности; мы сами, по дороге, видели много прекрасных сел, совершенно обезлюденных, а кто не умер голодной смертью, те были убиваемы разбойниками. Об этом можно было бы написать еще очень много. Вообще же эта страна велика и пространна; она тянется вместе с землями Татар, Черемисов и Ногайцев, которых московиты отчасти подчинили себе, почти на 550 немецких миль в длину, до Каспийского или Гирканского моря, а в ширину до гор Гордийских, но мало возделывается, и городов в ней немного; большей частью все это — пустыня, так что на расстоянии 20 или 30, а у Ногайцев даже и 300 миль, не встретишь ни одного города или села, кроме трех пограничных укреплений, воздвигнутых московитами в ногайской земле при реке Волге для отражения Татар, о чем будет сказано ниже. Относительно вероисповедания и богослужения московитов, я скажу, что, насколько мне удалось узнать о сем, они считают себя и тех, кто придерживается с ними одной веры, самыми настоящими и лучшими христианами; нас же они не признают вовсе за христиан, а называют прямо погаными (paganos) т. е. язычниками. А между тем, они такие сластолюбцы, безбожники, обманщики и лжецы, что нельзя и описать, в чем мы достаточно убедились, прожив среди них полгода. На мой взгляд, едва ли найдется где, в свете, другая страна, где бы господствовал такой разврат и бесстыдство. Насколько я мог заметить, они ни во что не ставят десять заповедей и слегка наказывают нарушающих их. Убийца, или другой какой преступник, наказывается за свое злодеяние заключением в тюрьму на два, или на три года. Отбыв это наказание, он становится еще худшим, нежели был раньше. Большая часть народа находится в полной крепостной зависимости, и если кто-либо из них поднимет руку на своего господина или вообще как-нибудь провинится перед ним, то тот имеет право убить его или поступить с ним так же как к татю. Они исповедуют греческую веру в извращенном виде (Graecam fidem corruptam). Они строят свои храмы и церкви (Templa und Kirchen) преимущественно в вышину, как я раньше уже указывал, и почти, на турецкий лад (auf die tuerckische Art) с пятью или тремя круглым башнями, (Thuermen) с большими, тройными (dreyfache) крестами на них, намекая сим на Пресв. Троицу. Проходя мимо какой-либо церкви, они крестятся или ударяют себя по голове, наклоняя ее. Колокола у них в большому употреблении, но они звонят в них совсем иначе, нежели это делается у нас, а именно, ударяя языком колокола то в один бок его, то в другой. В церквах у них нет ни лавок, ни стульев, а только наверху, кругом всей церкви, снаружи, идет крытый ход; сама же церковь снабжена многими маленькими и узенькими оконцами (Fensterlein). Народ стоит перед дверями церкви, или заглядывает извне в эти оконца, крестится и, таким образом, они молятся. Люди побогаче покупают для церкви собственные изображения, украшают ее этими расписанными дощечками, прилепляют к ним свечи и, зажигая сии последние, нередко зажигают и всю свою усадьбу (Haus und Hof). Каждый домохозяин — будь он беден или богат — имеет также у себя в доме своего особого святого, нарисованного на доске и висящего сзади стола, либо св. Николая, либо Василия, либо четырех Архангелов, либо еще кого-нибудь, так как они поклоняются бесчисленному количеству святых. Когда эти изображения освящены, то они почитаются как бы живыми существами. Таким образом, каждый может купить себе своего особого бога; на рынке их продают в большом количестве. У них существует обычай, войдя в комнату, прежде чем поздороваться, трижды перекреститься, наклоняя при этом голову и произнося следующие слова: Господи, помилуй меня грешного (Hospodi promilui mne grechni). В этом заключается вся их молитва и вообще, они плохо умеют молиться. Если из упомянутых изображений, какое либо упадет со стены, то никто не смеет поднять его, но священник должен поднять и снова освятить его. Это нам показалось весьма странным, равным образом и то, что мы неоднократно испытали, именно, что нам не позволяли трогать этих икон, когда видели, что мы хотим сделать это, говоря, что это — большой грех. Они также не признают христианином того, у кого нет на шее серебряного, золотого, или, если человек беден, медного креста, на котором вырезано несколько слов на московском наречии.

>>92594 (Del)

>естественный процесс формирования политичисеского и национального самосознания

Формирование отдельной от русской белорусской нации только потому что белорусский язык отличается от русского было естественным не в большей степени, чем формирование некой нижненемецкой нации только потому что существует нижненемецкий язык.

>То, что аристократия типа Скоропадского разговаривала на русском - еще не делает их русскими.

Среди образованных классов было, кстати, не так уж мало свидомых, зато украиноязычные волынские крестьяне массово вступали в Союз русского народа, а в Галиции немалый процент населения голосовал за Русскую народную партию.

>В Венгрии или Чехии напримет 99% высшых и средних классов говорило на немецком во времена Адика

Во время какого Адика, Гитлера?! Нет, конечно, лол. Даже за 100 лет до него этот процент был намного ниже, особенно в Венгрии.
И аналогия в принципе некорректная, потому что эти языки неродственные. Удачными аналогами Украины могли бы быть "субэтносы" немцев, итальянцев, грузин, китайцев, ну или каталонцы, шотландцы, может быть, скандинавы. Или, что несколько иронично, карпато-русины по отношению к самим же украинцам. В одних из перечисленных случаев принято говорить о разных народах (шведы-норвежцы-датчане), в других об одном, но это всё достаточно условные вещи.
>>92615 (Del)

>Австрийцы, люксенмбуржцы и немцы - разные народы политически.

Ну ты сам подтверждаешь, что политическая нация и языковая общность - разные вещи. Точно так же и украинцы и белорусы, между прочим, даже в случае их признания отдельными народами могли бы стать частью русской/российской политической нации.

>Да и сама ФРГ уцелелла лишь потому что изначально была собрана как федерация.

Бездоказательное утверждение. В какой-нибудь Италии обошлись без федерализма. А Югославия, наоборот, распалась именно потому что была федерацией.

>У РИ такую опцию никто даже не рассматривал при развале.

Как это не рассматривали, когда РДФР буквально провозгласили. Де юре, кстати, она до сих пор существует, т. к. Октябрьский переворот и всё, что после него, было нелегитимным.
>>92620

>Ну, декабристы рассматривали.

Тогда украинский вопрос даже не стоял на повестке дня. Да и все остальные национальные вопросы, кроме польского.
>>92631 (Del)

>Дык Автрию и ФРГ вполне можно сравнить с РФ и Украиной.

Уж как минимум у них существует единое культурно-языковое пространство, так что у немцев всё не так плохо. И это несмотря на поражения в 2 мировых войнах.

>Есть годное федеративное устройство, что держыт Баварию и Гамбург в одной стране.

Ну а на Украине и даже в Белоруссии почти никто, кроме откровенных маргиналов, даже в 90-е не заикался о возможности вступления в состав Российской Федерации. Почувствуй разницу.
>>92645

>Запада

России не нужно было противопоставлять себя Западу. И сохранить Украину и Белоруссию, да даже и всякие прибалтики с бессарабиями при этом можно было без проблем. Страны Запада всё это признавали частью России, пока она сама не отказалась от этих территорий.

Крымские послы русского происхождения
Когда-то я писал, что среди польских невольников в Крымском ханстве попадались люди, которые делали себе карьеру в Крыму, и даже становились послами в Польшу. Среди членов крымских посольств в Россию также встречались русские же люди (в том числе холопы), некогда оказавшиеся в крымском плену и принявшие ислам (а это, кстати, возможность карьерного роста — смог ли бы холоп стать послом в России?). Любопытная история приключений Дейко (он же — татарин Сефер) описана в статье Жуков В.Д. К вопросу о соотношении подданства и веры в русско-крымской дипломатии в XVII веке // Древняя Русь. Вопросы медиевистики. 2023. №1 (91). С. 60-68.

Русский по происхождению, Сефер в 1621-1622 году был в России в составе крымского посольства как посол «меньшей царицы» калга-султана Девлета Герая. Оказавшись на русской территории, он бежал к русским, объявив, что хочет стать православным. Потом он бежал к крымским послам, и, вопреки протестам прочих послов, насильно схвачен русскими (с. 61). Эта история порождает вопрос — на каком основании в Москве решали, что он теперь «наш», а не ханский подданный?

Большая цитата об этом: «Стоит отметить и еще один момент: если бы ключевым критерием в определении подданства была вера, именно стремление вернуться в православие должно было быть названо в качестве основного мотива возвращения Дейки. Это, однако, не так: по русской версии, он прибежал в Посольский приказ прежде всего 1) «помня свою природу» – и лишь затем 2) «не хотя отбыть православные христьянские веры»и 3)«похотя служить государю»12. Понимание Дейкой «своей природы» указывает на осознавание им своей этнической идентичности как русского человека. Сами посольские дьяки в рамках сыска сразу подчеркнули эти три побуждения как основания для возвращения Дейки на государеву службу.

Как представляется, все это дает возможность сформулировать следующую гипотезу. Вопрос о подданстве был для русских людей XVII в. вопросом о принадлежности к определенному сообществу – и в этой модели были вполне логичны служилый татарин мусульманин, подданный царя, или православный грек, служащий султану.

Крапивенский сын боярский Дейко, перейдя в плену в ислам, разорвал связь с Московским государством именно потому, что при этом была разорвана его связь с родными и своей православной служилой корпорацией. Изъявив желание вернуться, он после «исправления» возвращался, таким образом, не просто в Московское государство, на царскую службу, а в состав того сообщества, из которого выбыл ранее.

Судя по всему, для самого Дейки эти нюансы были не понятны, предстоявшая отправка на тяжелую службу в Крапивну энтузиазма не вызвала, чем и объясняются его дальнейшие действия. Однако крымская сторона услышала аргументы Москвы и согласилась с ее видением ситуации, удовлетворившись денежной компенсацией13, то есть признав Дейку русским подданным, выкупленным московским правительством, хоть и в неординарной ситуации и против воли» (с. 63).

Русское правительство отказывалось возвращать его в Крым, упоминая, кстати, наличие русских среди крымских посольств. Мол, если они просто приезжают, их не трогают, но ведь Дейко-Сефер сам пожелал служить царю и выбрал православие, а значит, сам виноват.

с. 65 — «А такой страдник ни в Крыме, ни на Москве не надобен, и толко б он не сам пришел и к хрестьянской вере пристал, и до него б дела не было, царское величество не неволить на Москве никово; есть и иные в крымских послех от цариц и от ближних людей приезжают руские люди: Ромашком зовут, а татарское имя ему Сефер. А приезжает всегда от царевы четвертые царицы и ведает про него давно, что родом он русак боярской холоп, да коли обусурманился и к Москве не хочет, и его не неволить и силою не оставливают, и вам, ближним людем, за него говорить непригож».

Еще один пример крымского дипломата русского происхождения — это родной брат Дейко, Куземка, в Крыму известный как Девлет, который приезжал вместе с братом в Россию, но уже послом от Сефера Гази Куликова (с 65). На момент бегства Дейко было 27 лет, Куземке в то время было — 25 лет (с. 64).