Небо ясное и солнце лучистое и на сердце тепло.
- Славик любит кружиться на карусельке?
- Да-а, кружи меня! Кружи!
- Тогда держись, Славик.
- Сильнее! кружи сильнее!
- Лети, Славик, лети к солнцу!

Я пребывал в аду из абсурдной мешанины образов и чувств, блаженства и боли, а потом вернулся в себя.
Вернулся и вижу Гитлерга - стоит в трёх шагах, склонился над креслом пыточным и нашептывает что-то Малютину.
Без раздумий кидаюсь на него, но почему-то пролетаю насквозь и Гитлерга, и Малютина, и кресло. Возле двух санитаров приспешников оказываюсь. На них напасть тоже не выходит, потому как прозрачный я отчего-то стал и невещественный.
Но как же так?
Подбегаю к Гитлергу снова.
- Эй ты, - ору, - санитар!
Не отзывается он, словно и нет меня.
И вдруг понимаю, что не слышно мне самому.
Вижу, как губы Гитлергские шевелятся под усами сбритыми, а санитар Малютин, рядом стоящий, что-то ему отвечает.

- По-дох? - читаю по гилтлергским губам.
- Жи-вой по-ка.

И тут гляжу я в кресло пыточное, и вижу то, чего раньше не замечал: самого себя в нём лежащего. Но разве можно быть там и здесь одновременно? Убили меня санитары всё-таки.
Но гляжу внимательно на второго себя и грудь его под комбинезоном вздымается - жив.
Но если я всё равно здесь призраком стою, значит вышиб тогда дух мой из тела санитар электричеством, оболочку оставил.
Интересно - смогу ли вернуться?
Подхожу к своему телу, дотрагиваюсь. Тепло.
Даже если и могу влезть обратно, решаю осмотреться сперва - никогда в мире духов я не был прежде. И сразу замечаю в дальнем углу алую искру, под свисающим на крючке галстуком. Смотрю на неё только. И мир тускнеет кругом, чёрно-белым фильмом становится, и только искра эта краснотой мерцает. Мерцает всё чаще, всё ярче, уже не отвести глаз, царапиной в воздухе она расходится и рваной раной открывается. Чудеса.
Но не конец то. Из цвета красно-кровавого костяная рука вытягивается, за ней вторая, а следом и череп с туловищем костяным вылезают. И вот уже целый мертвец стоит, вперившись в меня дырами глаз. Высок скелет, метров двух, кости жёлто-бурые с тёмными пятнами, как если бы только из земли вылез. Его острозубая челюсть немного отпадает и до меня доносится шёпот, похожий на кладбищенский ветер:
- Скоро твоё тело умрёт.
Череп подрагивает на длинном хребте, а в глазницах его клубится чернота. Но вражды ко мне он как будто не проявляет.
- А тебе что до того? - спрашиваю осторожно.
- Большая удача найти пустое и живое вместилище.
- И в чём же тут моя удача?
Скелет делает ко мне шаг.
Сразу подступает ком к горлу и отпрыгнуть меня тянет, но усилием воли стою на своём.
- Подарю иную судьбу, предел мечтаний человеческого рода. Соглашайся.
Смотрю в тёмные глазницы, и не вызывают они доверия.
- А взамен что хочешь?
- Бесполезность. Твоё тело. Сейчас его убьют, оно тебе ни к чему.
Понимаю я, что вновь свободен в движениях, оглядываюсь на тело своё и точно кинофильм старинный просматриваю.
Не замечают санитары ни душу мою, ни гостя страшного. Малютин отходит от кресла, и из шкафа достаёт что-то. Гляжу, а в руках у него прибор - шлем с датчиками от которого два провода идут - один к пульту квадратному, другой «электрической» вилкой на конце свисает. Втыкает Малютин вилку в розетку, подходит к телу моему с затылка и начинает шлем к голове прилаживать.
Дожечь мозги мне санитары видно решили. Не лжёт мертвец.
Поворачиваюсь к нему обратно, желтеет костями он всё так же на фоне дыры алой.
- А что будет с моим телом, если соглашусь? - любопытствую.
- Поселю туда Разрушителя. Решайся, времени мало.
- А что сделает этот Разрушитель, когда мной станет?
- Убьёт всех, кто окажется рядом.
- Меня устраивает, - говорю, - где подписать?
- Согласия достаточно, - кивает скелет и кости рук до самого потолка воздевает.
И вижу я, как из глазниц его два чёрных столба дыма выходят, сливаются в тёмный клубящийся сгусток над телом уже не моим и через ноздри и рот втягиваются в него.
Вздрагивает тогда тело, глаза распахиваются, и нехороший в них взгляд стал, злой. Кривятся губы знакомые и говорят санитарам, чтобы те не надеялись больше, и хохочет потом тело.
Санитары, не ожидавшие, что очнусь, полошатся и окружают.
И трескается тогда комбинезон смирительный, вырываются руки из резины проклятой. Тянутся руки назад и вверх, хватают Санитара Малютина за волосы, и шею его к зубам притягивают. Впиваются зубы в шею санитарскую, рвут. Любо дорого.
- Прощайся с этим миром, - доносится до меня шёпот скелета.
Оборачиваюсь. Из воздетых до потолка костяных пальцев начинают бить алые лучи, сбивают меня с ног и вихрем закручивают. Последнее, что вижу я - чёрно-белое лицо Гитлерга тёмной кровью забрызганное и ужасом перекошенное.
А потом вспышка и нестерпимая белизна.