99 Кб, 1080x696Эти стихи были написаны двумя моими друзьями, одного из которых я никогда не видел вживую. К некоторым так же приложил руку я. Смешные пиздец. И это не просто матерная подростковая хуета. Очень трудно бывает уловить сюжет, но он есть. Писалось в основном когда они были практически школота. Давно это было. Этот цикл стихов не дописан, и будет дописан вообще хз когда. Орфография и пунктуация сохранены. За кринж извиняюсь. Публиковать буду раз в пару дней, т.к. так лучше понимается. Однако сейчас опубликую первые два, так как первое - кал. Лучше конечно было бы прочитать вслух, ну да ладно. Название спорное, в целом о нём не думали.
САГА О КИНЖАЛЕ И ЛЮСЬЕМЕ
1
Взрывались листья
детей Лес заводил в подвал… пиписьки детские большие
Дедок себе сувал в анал.
Мое хер был мал, — кончовой дудкой он детей плодотворил
Сегодня я легко с мешуткой
Ребенка подлого убил
Под клапон, из хуя лезет залупа
Мне было весело вдвойне. Хотелось поебаться с вихрем шумным
Кружился там и педофил Люсьем,
стонать — И каждый медный хуй встречать минетом радостно-безумным и большим
Вот как класно жить с минетом
Мое призвание педофил
2
Арабские хуи
в телах бледно-зеленых,
как будто бы стоят,
как будто бы погоны...
Шершавое яйцо андрея
под волоском голубоватым,
в прожилочках очка—
в коричневых заплатах.
Как в школе, душный секс.
В провалину — в край плоти—
Он конченый, он бес!
Медведя ебетсолнце.
Система детиёб.
мне разрывает спину.
...Бегут всё дети вниз,
А я бегу за ними,
и птичий громкий стон
становится все глуше.
Нарушим мы закон
В огромной мёртвой туше.
Я блять тебя взорву,
когда приду к загону,
волшебную траву —
Мы нюхаем с балкона,
чтоб любовалась ты
арабскими хуями
Всю травку и пизды
чтобы ебала ты
огромными яйцами.
Но ты нашла в лесу
в чащобе лесоруба:
он всю эту красу
Ебал в подвале грубо.
И ты права опять:
сейчас нужней арабам
подвал , чтоб в нем ебать,
а жопы — моим братам
САГА О КИНЖАЛЕ И ЛЮСЬЕМЕ
1
Взрывались листья
детей Лес заводил в подвал… пиписьки детские большие
Дедок себе сувал в анал.
Мое хер был мал, — кончовой дудкой он детей плодотворил
Сегодня я легко с мешуткой
Ребенка подлого убил
Под клапон, из хуя лезет залупа
Мне было весело вдвойне. Хотелось поебаться с вихрем шумным
Кружился там и педофил Люсьем,
стонать — И каждый медный хуй встречать минетом радостно-безумным и большим
Вот как класно жить с минетом
Мое призвание педофил
2
Арабские хуи
в телах бледно-зеленых,
как будто бы стоят,
как будто бы погоны...
Шершавое яйцо андрея
под волоском голубоватым,
в прожилочках очка—
в коричневых заплатах.
Как в школе, душный секс.
В провалину — в край плоти—
Он конченый, он бес!
Медведя ебетсолнце.
Система детиёб.
мне разрывает спину.
...Бегут всё дети вниз,
А я бегу за ними,
и птичий громкий стон
становится все глуше.
Нарушим мы закон
В огромной мёртвой туше.
Я блять тебя взорву,
когда приду к загону,
волшебную траву —
Мы нюхаем с балкона,
чтоб любовалась ты
арабскими хуями
Всю травку и пизды
чтобы ебала ты
огромными яйцами.
Но ты нашла в лесу
в чащобе лесоруба:
он всю эту красу
Ебал в подвале грубо.
И ты права опять:
сейчас нужней арабам
подвал , чтоб в нем ебать,
а жопы — моим братам
Чё-то сообщений нету
3.Под тяжестью, хуев недроченных
Всë смотрит, на цепи, Кинжал,
На жопу, педофилов конченных,
В которую кончает нелегал.
Бывало, шëл Кинжал походкой чинною,
На ор и стон за линией столбов.
Но обойдя платформу длинную,
Он видел член, расчленённый стрелкою часов.
Там три дыры, всë надвигающих —
Нежнее нигде румянца, не сыскать:
Быть может, кто из проезжающих
Попробует ту дырку облизать…
Там педофилы шли привычной линией,
Посасывали и ревели;
Кричали желтые и синие;
А у зеленых почки ели.
Они вставали, прижимаясь к стенам
И обводили ровным взглядом всë
Платформу, сад с Кинжалом бедным,
И писю, там, от ног его вдали…
3.Под тяжестью, хуев недроченных
Всë смотрит, на цепи, Кинжал,
На жопу, педофилов конченных,
В которую кончает нелегал.
Бывало, шëл Кинжал походкой чинною,
На ор и стон за линией столбов.
Но обойдя платформу длинную,
Он видел член, расчленённый стрелкою часов.
Там три дыры, всë надвигающих —
Нежнее нигде румянца, не сыскать:
Быть может, кто из проезжающих
Попробует ту дырку облизать…
Там педофилы шли привычной линией,
Посасывали и ревели;
Кричали желтые и синие;
А у зеленых почки ели.
Они вставали, прижимаясь к стенам
И обводили ровным взглядом всë
Платформу, сад с Кинжалом бедным,
И писю, там, от ног его вдали…
9 Кб, 259x195>>0389
А каких сообщений ты хочешь? Это же натуральная история о Скотти МакБургерболлзе. Даже по меркам графоманов это чересчур
А каких сообщений ты хочешь? Это же натуральная история о Скотти МакБургерболлзе. Даже по меркам графоманов это чересчур
4
Ебаться жаждою томим,
В зелёной жопе разлогался,
Всë тупорылый серафим,
Летя по лестнице ломался,
В зелёной жиже, он как большой bizon,
Моей мочи напился он.
В его очке застряла спица,
Как у бомжа в кишочках птица.
Своих ушей лишился он, —
И их заполнил громкий стое:
Взорвал я нервов окончанья
Со склона гор детей полëт,
Дыру морских подводный жоп,
Вдруг вспомнил я, что позади таджик.
И он устроил вдруг пикник,
И вырвал грешный мой язык,
Заставил петь меня немецкий гимн лукавый,
Кончу он мудрыя змеи
В уста залил мои,
И я лечу в подвал по лестнице кровавой.
И он мне грудь рассек хуëм,
И он мне по ебалу вдул,
И угль, пылающий огнем,
В отверстие хуя водвинул.
Как труп в подвале я лежал,
И бога глас ко мне воззвал:
«Восстань, Кинжал, ори, слси мге,
Исполнись волею моей,
И, нелегала - Серафима сожги,
Зарежь, сожги сердца людей».
Ебаться жаждою томим,
В зелёной жопе разлогался,
Всë тупорылый серафим,
Летя по лестнице ломался,
В зелёной жиже, он как большой bizon,
Моей мочи напился он.
В его очке застряла спица,
Как у бомжа в кишочках птица.
Своих ушей лишился он, —
И их заполнил громкий стое:
Взорвал я нервов окончанья
Со склона гор детей полëт,
Дыру морских подводный жоп,
Вдруг вспомнил я, что позади таджик.
И он устроил вдруг пикник,
И вырвал грешный мой язык,
Заставил петь меня немецкий гимн лукавый,
Кончу он мудрыя змеи
В уста залил мои,
И я лечу в подвал по лестнице кровавой.
И он мне грудь рассек хуëм,
И он мне по ебалу вдул,
И угль, пылающий огнем,
В отверстие хуя водвинул.
Как труп в подвале я лежал,
И бога глас ко мне воззвал:
«Восстань, Кинжал, ори, слси мге,
Исполнись волею моей,
И, нелегала - Серафима сожги,
Зарежь, сожги сердца людей».
4
Ебаться жаждою томим,
В зелёной жопе разлогался,
Всë тупорылый серафим,
Летя по лестнице ломался,
В зелёной жиже, он как большой bizon,
Моей мочи напился он.
В его очке застряла спица,
Как у бомжа в кишочках птица.
Своих ушей лишился он, —
И их заполнил громкий стое:
Взорвал я нервов окончанья
Со склона гор детей полëт,
Дыру морских подводный жоп,
Вдруг вспомнил я, что позади таджик.
И он устроил вдруг пикник,
И вырвал грешный мой язык,
Заставил петь меня немецкий гимн лукавый,
Кончу он мудрыя змеи
В уста залил мои,
И я лечу в подвал по лестнице кровавой.
И он мне грудь рассек хуëм,
И он мне по ебалу вдул,
И угль, пылающий огнем,
В отверстие хуя водвинул.
Как труп в подвале я лежал,
И бога глас ко мне воззвал:
«Восстань, Кинжал, ори, слси мге,
Исполнись волею моей,
И, нелегала - Серафима сожги,
Зарежь, сожги сердца людей».
Ебаться жаждою томим,
В зелёной жопе разлогался,
Всë тупорылый серафим,
Летя по лестнице ломался,
В зелёной жиже, он как большой bizon,
Моей мочи напился он.
В его очке застряла спица,
Как у бомжа в кишочках птица.
Своих ушей лишился он, —
И их заполнил громкий стое:
Взорвал я нервов окончанья
Со склона гор детей полëт,
Дыру морских подводный жоп,
Вдруг вспомнил я, что позади таджик.
И он устроил вдруг пикник,
И вырвал грешный мой язык,
Заставил петь меня немецкий гимн лукавый,
Кончу он мудрыя змеи
В уста залил мои,
И я лечу в подвал по лестнице кровавой.
И он мне грудь рассек хуëм,
И он мне по ебалу вдул,
И угль, пылающий огнем,
В отверстие хуя водвинул.
Как труп в подвале я лежал,
И бога глас ко мне воззвал:
«Восстань, Кинжал, ори, слси мге,
Исполнись волею моей,
И, нелегала - Серафима сожги,
Зарежь, сожги сердца людей».
5
Идёт растрел привычной знати,
Стреляет... Обезумевший кинжал
Сорвался со с цепи курвати
Паникуя мчится нелегал .
В уголках, в зале подвала
Залежался дробовик
И предзначенье поминая
Сквозь сухожилья он проник.
Жирок, и мяско, и кишки
Он разорвал цепями,
Вспоминать былые дни, холодными
словами
Отстались шрамы от тех ран-анальными шарами
Отходит корочка очка, словно литосфера
Сдвигая колосы волос, враги его -бандеры
Видит педофилов он.
Он не конченый bîzón
Семьнадцатью дробленой плоти,
Возобновился блять отрыв,
Но уже не на кинжале,
А на конченых самих.
Кинжал всех нахуй перебил
Оглянул чего добился
Стоит бандеровец один
Не готов кинжал мириться
Спотыкаясь с дробашом,
включил свою турбину
А нелегал стоит с ножом
Почесывая спину
Идёт растрел привычной знати,
Стреляет... Обезумевший кинжал
Сорвался со с цепи курвати
Паникуя мчится нелегал .
В уголках, в зале подвала
Залежался дробовик
И предзначенье поминая
Сквозь сухожилья он проник.
Жирок, и мяско, и кишки
Он разорвал цепями,
Вспоминать былые дни, холодными
словами
Отстались шрамы от тех ран-анальными шарами
Отходит корочка очка, словно литосфера
Сдвигая колосы волос, враги его -бандеры
Видит педофилов он.
Он не конченый bîzón
Семьнадцатью дробленой плоти,
Возобновился блять отрыв,
Но уже не на кинжале,
А на конченых самих.
Кинжал всех нахуй перебил
Оглянул чего добился
Стоит бандеровец один
Не готов кинжал мириться
Спотыкаясь с дробашом,
включил свою турбину
А нелегал стоит с ножом
Почесывая спину
5
Идёт растрел привычной знати,
Стреляет... Обезумевший кинжал
Сорвался со с цепи курвати
Паникуя мчится нелегал .
В уголках, в зале подвала
Залежался дробовик
И предзначенье поминая
Сквозь сухожилья он проник.
Жирок, и мяско, и кишки
Он разорвал цепями,
Вспоминать былые дни, холодными
словами
Отстались шрамы от тех ран-анальными шарами
Отходит корочка очка, словно литосфера
Сдвигая колосы волос, враги его -бандеры
Видит педофилов он.
Он не конченый bîzón
Семьнадцатью дробленой плоти,
Возобновился блять отрыв,
Но уже не на кинжале,
А на конченых самих.
Кинжал всех нахуй перебил
Оглянул чего добился
Стоит бандеровец один
Не готов кинжал мириться
Спотыкаясь с дробашом,
включил свою турбину
А нелегал стоит с ножом
Почесывая спину
Идёт растрел привычной знати,
Стреляет... Обезумевший кинжал
Сорвался со с цепи курвати
Паникуя мчится нелегал .
В уголках, в зале подвала
Залежался дробовик
И предзначенье поминая
Сквозь сухожилья он проник.
Жирок, и мяско, и кишки
Он разорвал цепями,
Вспоминать былые дни, холодными
словами
Отстались шрамы от тех ран-анальными шарами
Отходит корочка очка, словно литосфера
Сдвигая колосы волос, враги его -бандеры
Видит педофилов он.
Он не конченый bîzón
Семьнадцатью дробленой плоти,
Возобновился блять отрыв,
Но уже не на кинжале,
А на конченых самих.
Кинжал всех нахуй перебил
Оглянул чего добился
Стоит бандеровец один
Не готов кинжал мириться
Спотыкаясь с дробашом,
включил свою турбину
А нелегал стоит с ножом
Почесывая спину
>>0389
чет понравилось. плюс один генерал Лебедь.
чет понравилось. плюс один генерал Лебедь.
6
Уста
То было пару лет назад.
Я кончил в Серафима анус
С толпою нациков - ребят,
Что так верны Кинжала клану.
Я как всевидящий пророк
Ломая кости налегке
И я вершил судьбу как мог,
Держа дробаш в поломанной руке. Ээээ
Во сне ко мне явилась шмара,
Она ебала аж троих.
А звали еë блять Тамара,
Что сожрала детей своих.
Один — нацист, другой — танкист,
А третий — мой отец,
Четвертый — сеял геноцид,
А пятый — бычий член,
Шестой — маньяк, Чурбан,
Седьмой — ебал овчин,
Восьмой — директор, Левитан,
И последний - Серафим.
И мы, встречаясь, всякий раз
Друг-другу хуй дрочим...
— я помню шлюшый твой язык, что был непобедим.
И как я рвал твой анусняк,
Вдыхая жопный дым!
Как я растреливал людей,
Чтоб выручить детей,
Как я наказывал тебя,
А ты кричала: " Бля! ".
И лишь тогда я пожелел, что я тебе не вдул,
Короткой жизни не вернуть.
А я тебя в бочину пнул,
И указал я путь.
Но, ты прощавшися со мной
Теряя всех детей.
Жалела всë летая над землёй,
О короткой юности своей.
О своем подвале, где внутри арабы.
О Люсьена церкви в два окна.
О просторной комнате своей,
Хорошей, же была она!
Уста
То было пару лет назад.
Я кончил в Серафима анус
С толпою нациков - ребят,
Что так верны Кинжала клану.
Я как всевидящий пророк
Ломая кости налегке
И я вершил судьбу как мог,
Держа дробаш в поломанной руке. Ээээ
Во сне ко мне явилась шмара,
Она ебала аж троих.
А звали еë блять Тамара,
Что сожрала детей своих.
Один — нацист, другой — танкист,
А третий — мой отец,
Четвертый — сеял геноцид,
А пятый — бычий член,
Шестой — маньяк, Чурбан,
Седьмой — ебал овчин,
Восьмой — директор, Левитан,
И последний - Серафим.
И мы, встречаясь, всякий раз
Друг-другу хуй дрочим...
— я помню шлюшый твой язык, что был непобедим.
И как я рвал твой анусняк,
Вдыхая жопный дым!
Как я растреливал людей,
Чтоб выручить детей,
Как я наказывал тебя,
А ты кричала: " Бля! ".
И лишь тогда я пожелел, что я тебе не вдул,
Короткой жизни не вернуть.
А я тебя в бочину пнул,
И указал я путь.
Но, ты прощавшися со мной
Теряя всех детей.
Жалела всë летая над землёй,
О короткой юности своей.
О своем подвале, где внутри арабы.
О Люсьена церкви в два окна.
О просторной комнате своей,
Хорошей, же была она!
6
Уста
То было пару лет назад.
Я кончил в Серафима анус
С толпою нациков - ребят,
Что так верны Кинжала клану.
Я как всевидящий пророк
Ломая кости налегке
И я вершил судьбу как мог,
Держа дробаш в поломанной руке. Ээээ
Во сне ко мне явилась шмара,
Она ебала аж троих.
А звали еë блять Тамара,
Что сожрала детей своих.
Один — нацист, другой — танкист,
А третий — мой отец,
Четвертый — сеял геноцид,
А пятый — бычий член,
Шестой — маньяк, Чурбан,
Седьмой — ебал овчин,
Восьмой — директор, Левитан,
И последний - Серафим.
И мы, встречаясь, всякий раз
Друг-другу хуй дрочим...
— я помню шлюшый твой язык, что был непобедим.
И как я рвал твой анусняк,
Вдыхая жопный дым!
Как я растреливал людей,
Чтоб выручить детей,
Как я наказывал тебя,
А ты кричала: " Бля! ".
И лишь тогда я пожелел, что я тебе не вдул,
Короткой жизни не вернуть.
А я тебя в бочину пнул,
И указал я путь.
Но, ты прощавшися со мной
Теряя всех детей.
Жалела всë летая над землёй,
О короткой юности своей.
О своем подвале, где внутри арабы.
О Люсьена церкви в два окна.
О просторной комнате своей,
Хорошей, же была она!
Уста
То было пару лет назад.
Я кончил в Серафима анус
С толпою нациков - ребят,
Что так верны Кинжала клану.
Я как всевидящий пророк
Ломая кости налегке
И я вершил судьбу как мог,
Держа дробаш в поломанной руке. Ээээ
Во сне ко мне явилась шмара,
Она ебала аж троих.
А звали еë блять Тамара,
Что сожрала детей своих.
Один — нацист, другой — танкист,
А третий — мой отец,
Четвертый — сеял геноцид,
А пятый — бычий член,
Шестой — маньяк, Чурбан,
Седьмой — ебал овчин,
Восьмой — директор, Левитан,
И последний - Серафим.
И мы, встречаясь, всякий раз
Друг-другу хуй дрочим...
— я помню шлюшый твой язык, что был непобедим.
И как я рвал твой анусняк,
Вдыхая жопный дым!
Как я растреливал людей,
Чтоб выручить детей,
Как я наказывал тебя,
А ты кричала: " Бля! ".
И лишь тогда я пожелел, что я тебе не вдул,
Короткой жизни не вернуть.
А я тебя в бочину пнул,
И указал я путь.
Но, ты прощавшися со мной
Теряя всех детей.
Жалела всë летая над землёй,
О короткой юности своей.
О своем подвале, где внутри арабы.
О Люсьена церкви в два окна.
О просторной комнате своей,
Хорошей, же была она!
>>0129 (OP)
7
Осознать цену долбежки...
Осознать цену анала ...
Обо всем тебе расскажем,
Чтобы все это узнала.
На днях в гостях я был угрюм.
Меня встречал бугор,
Латной в цепях оков, его костюм
И прыщ на глазе как фарфор.
И чай, и кофе с самым смаком
И все лежало на столе
В большом, красивом саркафаке
На днях измазанном в говне
Бугор ухожен и красив
И костюмчик заводной
Но закупорен его слив
Бугорчик какает кончой...
Бугор любил соревноваться
И всех в ходьбе он побеждал
Но как то не сумел сдержатся
И в сырость темную попал
Лишь одно меня тревожит,
откуда взял он цепи эти
Ведь на этих же цепях
В подвале провисали дети...
КОНЕЦ ПЕРВОЙ ЧАСТИ
7
Осознать цену долбежки...
Осознать цену анала ...
Обо всем тебе расскажем,
Чтобы все это узнала.
На днях в гостях я был угрюм.
Меня встречал бугор,
Латной в цепях оков, его костюм
И прыщ на глазе как фарфор.
И чай, и кофе с самым смаком
И все лежало на столе
В большом, красивом саркафаке
На днях измазанном в говне
Бугор ухожен и красив
И костюмчик заводной
Но закупорен его слив
Бугорчик какает кончой...
Бугор любил соревноваться
И всех в ходьбе он побеждал
Но как то не сумел сдержатся
И в сырость темную попал
Лишь одно меня тревожит,
откуда взял он цепи эти
Ведь на этих же цепях
В подвале провисали дети...
КОНЕЦ ПЕРВОЙ ЧАСТИ
>>0129 (OP)
7
Осознать цену долбежки...
Осознать цену анала ...
Обо всем тебе расскажем,
Чтобы все это узнала.
На днях в гостях я был угрюм.
Меня встречал бугор,
Латной в цепях оков, его костюм
И прыщ на глазе как фарфор.
И чай, и кофе с самым смаком
И все лежало на столе
В большом, красивом саркафаке
На днях измазанном в говне
Бугор ухожен и красив
И костюмчик заводной
Но закупорен его слив
Бугорчик какает кончой...
Бугор любил соревноваться
И всех в ходьбе он побеждал
Но как то не сумел сдержатся
И в сырость темную попал
Лишь одно меня тревожит,
откуда взял он цепи эти
Ведь на этих же цепях
В подвале провисали дети...
КОНЕЦ ПЕРВОЙ ЧАСТИ
7
Осознать цену долбежки...
Осознать цену анала ...
Обо всем тебе расскажем,
Чтобы все это узнала.
На днях в гостях я был угрюм.
Меня встречал бугор,
Латной в цепях оков, его костюм
И прыщ на глазе как фарфор.
И чай, и кофе с самым смаком
И все лежало на столе
В большом, красивом саркафаке
На днях измазанном в говне
Бугор ухожен и красив
И костюмчик заводной
Но закупорен его слив
Бугорчик какает кончой...
Бугор любил соревноваться
И всех в ходьбе он побеждал
Но как то не сумел сдержатся
И в сырость темную попал
Лишь одно меня тревожит,
откуда взял он цепи эти
Ведь на этих же цепях
В подвале провисали дети...
КОНЕЦ ПЕРВОЙ ЧАСТИ
НОРМ
ВТОРАЯ ЧАСТЬ
8
Отцовский дом
Где я живу с семьей, где вечные сады.
Там, где моё берёт начало детство,
Там, где мне исполнилось сорок три .
Отцовский дом спасает от ненастья,
Отцовский дом спасает от невзгод.
Границы дома – есть границы счастья,
Над ними - солнце, месяц круглый год.
Отцовский двор - моя ты госграница,
Отцовский двор - спасательный мой круг.
Ты - суверенитет, как не гордиться,
Ты - мой советник, ты - мой верный друг.
Друзья мои, родные все деревья,
Отцовский дом хранит мой тихий сон.
В отцовском доме коротаю время,
В отцовском доме найду ли свой покой?
В отцовском доме, где ходила мама,
В отцовском доме, где гулял отец.
Живу, люблю, смеюсь, порой, страдаю,
В отцовском доме растёт и мой палец.
Ведь, дома стены людям помогают,-
Моя ты крепость от чужой молвы.
Когда меня злословье домогает,
Ты место, где есть запах, вкус халвы.
Спасибо тебе за родную крышу,
За землю, воздух, память всех родных.
За то, что дал мне ты из сердца нишу,
За час вдохновений – светлых, золотых.
8
Отцовский дом
Где я живу с семьей, где вечные сады.
Там, где моё берёт начало детство,
Там, где мне исполнилось сорок три .
Отцовский дом спасает от ненастья,
Отцовский дом спасает от невзгод.
Границы дома – есть границы счастья,
Над ними - солнце, месяц круглый год.
Отцовский двор - моя ты госграница,
Отцовский двор - спасательный мой круг.
Ты - суверенитет, как не гордиться,
Ты - мой советник, ты - мой верный друг.
Друзья мои, родные все деревья,
Отцовский дом хранит мой тихий сон.
В отцовском доме коротаю время,
В отцовском доме найду ли свой покой?
В отцовском доме, где ходила мама,
В отцовском доме, где гулял отец.
Живу, люблю, смеюсь, порой, страдаю,
В отцовском доме растёт и мой палец.
Ведь, дома стены людям помогают,-
Моя ты крепость от чужой молвы.
Когда меня злословье домогает,
Ты место, где есть запах, вкус халвы.
Спасибо тебе за родную крышу,
За землю, воздух, память всех родных.
За то, что дал мне ты из сердца нишу,
За час вдохновений – светлых, золотых.
ВТОРАЯ ЧАСТЬ
8
Отцовский дом
Где я живу с семьей, где вечные сады.
Там, где моё берёт начало детство,
Там, где мне исполнилось сорок три .
Отцовский дом спасает от ненастья,
Отцовский дом спасает от невзгод.
Границы дома – есть границы счастья,
Над ними - солнце, месяц круглый год.
Отцовский двор - моя ты госграница,
Отцовский двор - спасательный мой круг.
Ты - суверенитет, как не гордиться,
Ты - мой советник, ты - мой верный друг.
Друзья мои, родные все деревья,
Отцовский дом хранит мой тихий сон.
В отцовском доме коротаю время,
В отцовском доме найду ли свой покой?
В отцовском доме, где ходила мама,
В отцовском доме, где гулял отец.
Живу, люблю, смеюсь, порой, страдаю,
В отцовском доме растёт и мой палец.
Ведь, дома стены людям помогают,-
Моя ты крепость от чужой молвы.
Когда меня злословье домогает,
Ты место, где есть запах, вкус халвы.
Спасибо тебе за родную крышу,
За землю, воздух, память всех родных.
За то, что дал мне ты из сердца нишу,
За час вдохновений – светлых, золотых.
8
Отцовский дом
Где я живу с семьей, где вечные сады.
Там, где моё берёт начало детство,
Там, где мне исполнилось сорок три .
Отцовский дом спасает от ненастья,
Отцовский дом спасает от невзгод.
Границы дома – есть границы счастья,
Над ними - солнце, месяц круглый год.
Отцовский двор - моя ты госграница,
Отцовский двор - спасательный мой круг.
Ты - суверенитет, как не гордиться,
Ты - мой советник, ты - мой верный друг.
Друзья мои, родные все деревья,
Отцовский дом хранит мой тихий сон.
В отцовском доме коротаю время,
В отцовском доме найду ли свой покой?
В отцовском доме, где ходила мама,
В отцовском доме, где гулял отец.
Живу, люблю, смеюсь, порой, страдаю,
В отцовском доме растёт и мой палец.
Ведь, дома стены людям помогают,-
Моя ты крепость от чужой молвы.
Когда меня злословье домогает,
Ты место, где есть запах, вкус халвы.
Спасибо тебе за родную крышу,
За землю, воздух, память всех родных.
За то, что дал мне ты из сердца нишу,
За час вдохновений – светлых, золотых.
Ну-ка давай к нам в Лигу Хуеты в реп-треде. Мы такое дичайше котируем https://2ch.hk/hh/res/923498.html (
М)
God bless Xyeta!
М)God bless Xyeta!
>>1594
Тут немного другой стиль, но может быть какие-то более поздние стихотворения подойдут
Тут немного другой стиль, но может быть какие-то более поздние стихотворения подойдут
>>1633
Послушай С4Ток, Кукарек МЦ, ты точно уверен, что не тот стиль?
Послушай С4Ток, Кукарек МЦ, ты точно уверен, что не тот стиль?
Давным-давно
Был затеян разговор
Гавным-гавно
Почти что мирный разговор:
-Расскажи-ка, дядя, про семью
Про братьев своявых?
Облювавшие скамью
У входа темных боровых.
-Твой.. батя - нацик героин.
Но овчин он не ебал!
Бравым пареньком он был....
И был герой!
Недаром помнит вся деревня, средь ночи
Оргазма вой!
Через прутья стали, обкаленною земли
Зелёные и синие бегали они..
-кто же бегал?
Бегали блять дети... Искушенья блять призыв....
И не послушал батька твой, всех родных
И всех своих...
Издался всёк ладони в стол....
Коренья вчаты шелковисто,
Сосуды украшают ствол
Смегмой ярко-серебристой.
-Откуда раны эти раны, дядя?
Взмывающа жажда, к запрету,
К нарушенью слова, что было дано им самим в те годы...
Срасть, неукротимая тяга к медному минету,
И детские плоды угодий...
-.....
Эти раны, связо судьбу,
Нити от трусов.....
Я б проглатывал кончу,
С ануса брусков.
И вот я снова разболтался....
Забудь вообще блять всё !
Удар по ебычу раздался
Раздался по ебалу всёк
Переломы позвонков...
Теменья глаз, моих очей
И памяти наклад оков
Позабыт я,
я - ничей
Был затеян разговор
Гавным-гавно
Почти что мирный разговор:
-Расскажи-ка, дядя, про семью
Про братьев своявых?
Облювавшие скамью
У входа темных боровых.
-Твой.. батя - нацик героин.
Но овчин он не ебал!
Бравым пареньком он был....
И был герой!
Недаром помнит вся деревня, средь ночи
Оргазма вой!
Через прутья стали, обкаленною земли
Зелёные и синие бегали они..
-кто же бегал?
Бегали блять дети... Искушенья блять призыв....
И не послушал батька твой, всех родных
И всех своих...
Издался всёк ладони в стол....
Коренья вчаты шелковисто,
Сосуды украшают ствол
Смегмой ярко-серебристой.
-Откуда раны эти раны, дядя?
Взмывающа жажда, к запрету,
К нарушенью слова, что было дано им самим в те годы...
Срасть, неукротимая тяга к медному минету,
И детские плоды угодий...
-.....
Эти раны, связо судьбу,
Нити от трусов.....
Я б проглатывал кончу,
С ануса брусков.
И вот я снова разболтался....
Забудь вообще блять всё !
Удар по ебычу раздался
Раздался по ебалу всёк
Переломы позвонков...
Теменья глаз, моих очей
И памяти наклад оков
Позабыт я,
я - ничей
Давным-давно
Был затеян разговор
Гавным-гавно
Почти что мирный разговор:
-Расскажи-ка, дядя, про семью
Про братьев своявых?
Облювавшие скамью
У входа темных боровых.
-Твой.. батя - нацик героин.
Но овчин он не ебал!
Бравым пареньком он был....
И был герой!
Недаром помнит вся деревня, средь ночи
Оргазма вой!
Через прутья стали, обкаленною земли
Зелёные и синие бегали они..
-кто же бегал?
Бегали блять дети... Искушенья блять призыв....
И не послушал батька твой, всех родных
И всех своих...
Издался всёк ладони в стол....
Коренья вчаты шелковисто,
Сосуды украшают ствол
Смегмой ярко-серебристой.
-Откуда раны эти раны, дядя?
Взмывающа жажда, к запрету,
К нарушенью слова, что было дано им самим в те годы...
Срасть, неукротимая тяга к медному минету,
И детские плоды угодий...
-.....
Эти раны, связо судьбу,
Нити от трусов.....
Я б проглатывал кончу,
С ануса брусков.
И вот я снова разболтался....
Забудь вообще блять всё !
Удар по ебычу раздался
Раздался по ебалу всёк
Переломы позвонков...
Теменья глаз, моих очей
И памяти наклад оков
Позабыт я,
я - ничей
Был затеян разговор
Гавным-гавно
Почти что мирный разговор:
-Расскажи-ка, дядя, про семью
Про братьев своявых?
Облювавшие скамью
У входа темных боровых.
-Твой.. батя - нацик героин.
Но овчин он не ебал!
Бравым пареньком он был....
И был герой!
Недаром помнит вся деревня, средь ночи
Оргазма вой!
Через прутья стали, обкаленною земли
Зелёные и синие бегали они..
-кто же бегал?
Бегали блять дети... Искушенья блять призыв....
И не послушал батька твой, всех родных
И всех своих...
Издался всёк ладони в стол....
Коренья вчаты шелковисто,
Сосуды украшают ствол
Смегмой ярко-серебристой.
-Откуда раны эти раны, дядя?
Взмывающа жажда, к запрету,
К нарушенью слова, что было дано им самим в те годы...
Срасть, неукротимая тяга к медному минету,
И детские плоды угодий...
-.....
Эти раны, связо судьбу,
Нити от трусов.....
Я б проглатывал кончу,
С ануса брусков.
И вот я снова разболтался....
Забудь вообще блять всё !
Удар по ебычу раздался
Раздался по ебалу всёк
Переломы позвонков...
Теменья глаз, моих очей
И памяти наклад оков
Позабыт я,
я - ничей
>>1795
Расскажи о себе: сколько лет, где учишься, чем увлекаешься.
Расскажи о себе: сколько лет, где учишься, чем увлекаешься.
10
Мне поебать, что педиком был я,
Что перестал играть с зелёными хуями.
Топор свой и кишочки я
Унёс в большой утробе мамы.
Я собирался отстроить Томаре бугор,
Вот хуй мой по шву уже треснул,
Но папа уехал в другую семью
И где она мне щас известно.
Придя к ним домой, я его отьебал,
В рот папе сходил по-большому.
И я жрал как свининтус, пол хаты взорвал
И выебал мать Серафима.
Пускай говорят, что люблю драть свиней
Ведь всякое в жизни бывает,
Но если мой член вдруг заводит детей,
То пусть он их горько встречает.
Я вырасту скоро, в избушке сопьюсь
И у кинжала будет опора.
– Кинжала ебал? Ну не плачь, обессуить,
Не нужно кинжала живого!
Томара блюет:
– Открывай ему рот,
А то за свое вновь возьмется.
И кажется мне, она блюет ему в рот,
Чтобы я стал сильнее, громоздким.
Мне поебать, что педиком был я,
Что перестал играть с зелёными хуями.
Топор свой и кишочки я
Унёс в большой утробе мамы.
Я собирался отстроить Томаре бугор,
Вот хуй мой по шву уже треснул,
Но папа уехал в другую семью
И где она мне щас известно.
Придя к ним домой, я его отьебал,
В рот папе сходил по-большому.
И я жрал как свининтус, пол хаты взорвал
И выебал мать Серафима.
Пускай говорят, что люблю драть свиней
Ведь всякое в жизни бывает,
Но если мой член вдруг заводит детей,
То пусть он их горько встречает.
Я вырасту скоро, в избушке сопьюсь
И у кинжала будет опора.
– Кинжала ебал? Ну не плачь, обессуить,
Не нужно кинжала живого!
Томара блюет:
– Открывай ему рот,
А то за свое вновь возьмется.
И кажется мне, она блюет ему в рот,
Чтобы я стал сильнее, громоздким.
10
Мне поебать, что педиком был я,
Что перестал играть с зелёными хуями.
Топор свой и кишочки я
Унёс в большой утробе мамы.
Я собирался отстроить Томаре бугор,
Вот хуй мой по шву уже треснул,
Но папа уехал в другую семью
И где она мне щас известно.
Придя к ним домой, я его отьебал,
В рот папе сходил по-большому.
И я жрал как свининтус, пол хаты взорвал
И выебал мать Серафима.
Пускай говорят, что люблю драть свиней
Ведь всякое в жизни бывает,
Но если мой член вдруг заводит детей,
То пусть он их горько встречает.
Я вырасту скоро, в избушке сопьюсь
И у кинжала будет опора.
– Кинжала ебал? Ну не плачь, обессуить,
Не нужно кинжала живого!
Томара блюет:
– Открывай ему рот,
А то за свое вновь возьмется.
И кажется мне, она блюет ему в рот,
Чтобы я стал сильнее, громоздким.
Мне поебать, что педиком был я,
Что перестал играть с зелёными хуями.
Топор свой и кишочки я
Унёс в большой утробе мамы.
Я собирался отстроить Томаре бугор,
Вот хуй мой по шву уже треснул,
Но папа уехал в другую семью
И где она мне щас известно.
Придя к ним домой, я его отьебал,
В рот папе сходил по-большому.
И я жрал как свининтус, пол хаты взорвал
И выебал мать Серафима.
Пускай говорят, что люблю драть свиней
Ведь всякое в жизни бывает,
Но если мой член вдруг заводит детей,
То пусть он их горько встречает.
Я вырасту скоро, в избушке сопьюсь
И у кинжала будет опора.
– Кинжала ебал? Ну не плачь, обессуить,
Не нужно кинжала живого!
Томара блюет:
– Открывай ему рот,
А то за свое вновь возьмется.
И кажется мне, она блюет ему в рот,
Чтобы я стал сильнее, громоздким.
11
Иду
в аду.
Дороги —
в бугоры,
ебутся ущелья
пизды отомщенье.
Холодный язык
Все целует таджик,
губы цепи обвивают,
одни умирают от жажды,
Мочи напившись однажды.
Ужасен жёлтый член бугра,
Бугор - иллюзия обмана.
Он иллюзорен со стороны:
Прекрасно тело то внутри,
мы тонем, вопим, в его жопе теснимся,
он бес, он приходит, чтоб ночью присниться.
И мне параллельны тела их, они геноцидом сотрутся.
моля передышки, напрасно, от меня они не спасутся.
Гнилая блювота любовников кружит и вертит,
Обретая силу, тщетно они просят о смерти.
За ними! Бросаюсь к их болью пронзенному кругу,
надеясь вернуть негатив милому другу.
Мелькнула. Она ли? Томары ли полузакрытые веки?
И с кем она, мучась, сплелась и, любя, слепилась навеки?
Люсьем, он и умер давно? Но теперь я узнал: обманула!
Ведь бугор был хитёр и она к его лжи вдруг прильнула
Я вспомнил: он был моим другом, надежным слугою нацизма,
Андрей! Твой бугор, он как острая спица!
Я вижу: лесник строит дом, а Андрей сзади, он птица!
Убить? Не смогу. Оставьте у входа надежду!
О, пытки моей беспощадная ежедневность!
И жизнь эта теперь - моя повседневность.
Ревную, лечу как трепетная кукла,
Андрей умирает, он силу вернул мне как будто.
Он умер тот час, а женщины как не бывало;
Лечу я обратно, скосив кривое ебало.
и тащит к их темному члену быка,
и трет меня об его жопу,
прикосновенья — ожоги!
Нет обратной дороги
в кружащемся рое.
Ревнуй! Я слышу
Я брошу!
Больно, боже!
Мука, мука!
Где ход
назад?
Вот -
ад.
А ад -
бугор,
моего
сокровенного
друга
Иду
в аду.
Дороги —
в бугоры,
ебутся ущелья
пизды отомщенье.
Холодный язык
Все целует таджик,
губы цепи обвивают,
одни умирают от жажды,
Мочи напившись однажды.
Ужасен жёлтый член бугра,
Бугор - иллюзия обмана.
Он иллюзорен со стороны:
Прекрасно тело то внутри,
мы тонем, вопим, в его жопе теснимся,
он бес, он приходит, чтоб ночью присниться.
И мне параллельны тела их, они геноцидом сотрутся.
моля передышки, напрасно, от меня они не спасутся.
Гнилая блювота любовников кружит и вертит,
Обретая силу, тщетно они просят о смерти.
За ними! Бросаюсь к их болью пронзенному кругу,
надеясь вернуть негатив милому другу.
Мелькнула. Она ли? Томары ли полузакрытые веки?
И с кем она, мучась, сплелась и, любя, слепилась навеки?
Люсьем, он и умер давно? Но теперь я узнал: обманула!
Ведь бугор был хитёр и она к его лжи вдруг прильнула
Я вспомнил: он был моим другом, надежным слугою нацизма,
Андрей! Твой бугор, он как острая спица!
Я вижу: лесник строит дом, а Андрей сзади, он птица!
Убить? Не смогу. Оставьте у входа надежду!
О, пытки моей беспощадная ежедневность!
И жизнь эта теперь - моя повседневность.
Ревную, лечу как трепетная кукла,
Андрей умирает, он силу вернул мне как будто.
Он умер тот час, а женщины как не бывало;
Лечу я обратно, скосив кривое ебало.
и тащит к их темному члену быка,
и трет меня об его жопу,
прикосновенья — ожоги!
Нет обратной дороги
в кружащемся рое.
Ревнуй! Я слышу
Я брошу!
Больно, боже!
Мука, мука!
Где ход
назад?
Вот -
ад.
А ад -
бугор,
моего
сокровенного
друга
11
Иду
в аду.
Дороги —
в бугоры,
ебутся ущелья
пизды отомщенье.
Холодный язык
Все целует таджик,
губы цепи обвивают,
одни умирают от жажды,
Мочи напившись однажды.
Ужасен жёлтый член бугра,
Бугор - иллюзия обмана.
Он иллюзорен со стороны:
Прекрасно тело то внутри,
мы тонем, вопим, в его жопе теснимся,
он бес, он приходит, чтоб ночью присниться.
И мне параллельны тела их, они геноцидом сотрутся.
моля передышки, напрасно, от меня они не спасутся.
Гнилая блювота любовников кружит и вертит,
Обретая силу, тщетно они просят о смерти.
За ними! Бросаюсь к их болью пронзенному кругу,
надеясь вернуть негатив милому другу.
Мелькнула. Она ли? Томары ли полузакрытые веки?
И с кем она, мучась, сплелась и, любя, слепилась навеки?
Люсьем, он и умер давно? Но теперь я узнал: обманула!
Ведь бугор был хитёр и она к его лжи вдруг прильнула
Я вспомнил: он был моим другом, надежным слугою нацизма,
Андрей! Твой бугор, он как острая спица!
Я вижу: лесник строит дом, а Андрей сзади, он птица!
Убить? Не смогу. Оставьте у входа надежду!
О, пытки моей беспощадная ежедневность!
И жизнь эта теперь - моя повседневность.
Ревную, лечу как трепетная кукла,
Андрей умирает, он силу вернул мне как будто.
Он умер тот час, а женщины как не бывало;
Лечу я обратно, скосив кривое ебало.
и тащит к их темному члену быка,
и трет меня об его жопу,
прикосновенья — ожоги!
Нет обратной дороги
в кружащемся рое.
Ревнуй! Я слышу
Я брошу!
Больно, боже!
Мука, мука!
Где ход
назад?
Вот -
ад.
А ад -
бугор,
моего
сокровенного
друга
Иду
в аду.
Дороги —
в бугоры,
ебутся ущелья
пизды отомщенье.
Холодный язык
Все целует таджик,
губы цепи обвивают,
одни умирают от жажды,
Мочи напившись однажды.
Ужасен жёлтый член бугра,
Бугор - иллюзия обмана.
Он иллюзорен со стороны:
Прекрасно тело то внутри,
мы тонем, вопим, в его жопе теснимся,
он бес, он приходит, чтоб ночью присниться.
И мне параллельны тела их, они геноцидом сотрутся.
моля передышки, напрасно, от меня они не спасутся.
Гнилая блювота любовников кружит и вертит,
Обретая силу, тщетно они просят о смерти.
За ними! Бросаюсь к их болью пронзенному кругу,
надеясь вернуть негатив милому другу.
Мелькнула. Она ли? Томары ли полузакрытые веки?
И с кем она, мучась, сплелась и, любя, слепилась навеки?
Люсьем, он и умер давно? Но теперь я узнал: обманула!
Ведь бугор был хитёр и она к его лжи вдруг прильнула
Я вспомнил: он был моим другом, надежным слугою нацизма,
Андрей! Твой бугор, он как острая спица!
Я вижу: лесник строит дом, а Андрей сзади, он птица!
Убить? Не смогу. Оставьте у входа надежду!
О, пытки моей беспощадная ежедневность!
И жизнь эта теперь - моя повседневность.
Ревную, лечу как трепетная кукла,
Андрей умирает, он силу вернул мне как будто.
Он умер тот час, а женщины как не бывало;
Лечу я обратно, скосив кривое ебало.
и тащит к их темному члену быка,
и трет меня об его жопу,
прикосновенья — ожоги!
Нет обратной дороги
в кружащемся рое.
Ревнуй! Я слышу
Я брошу!
Больно, боже!
Мука, мука!
Где ход
назад?
Вот -
ад.
А ад -
бугор,
моего
сокровенного
друга
>>2460
Скосивши, а не скосив*
Скосивши, а не скосив*
>>2121 (Del)
Хз, я орал
Хз, я орал
12
И жил тот Олег
Да Мешутка
Великий гонщик
Маньяк Чурбан
Уж да самогонщик
И товарищик
Его Лес
Старый дед
Многа лет
И ходили в походы
Да по зелёным по лесам
И детей брали
Да так их ебали
В подвал отправляли
Крамольных убивали
Как сказано да спето уже
И ставили на Мешутку
От млада до велика
От богата до бедна
И проигрывал Мешутка
Каждой раз
Ещё до тех времён,
Как из Тамары вылезали
И вторый раз,
Да и первой
Детишки
И сейчас
Олег и Лес дружили яро
И шли всё прямо,
По дороге ко вихрю
Всё каждый раз
Говорили, бля, что пидорас
И он, и Лес
И корил его
Народ за то
И бил его
Народ за то
И Леса
За детские слезины
Но быстро забывал
Памяти пуповину
Он отрезал
И ставили на Олега
В гонках на всяком
И говорил Лес, поговаривал
Ребёнку всякому да каждому:
«Гой еси, понос,
Каменные ухи,
Медный член»
И прочее он говорил
Что не мной сочинено,
А им...
И жил тот Олег
Да Мешутка
Великий гонщик
Маньяк Чурбан
Уж да самогонщик
И товарищик
Его Лес
Старый дед
Многа лет
И ходили в походы
Да по зелёным по лесам
И детей брали
Да так их ебали
В подвал отправляли
Крамольных убивали
Как сказано да спето уже
И ставили на Мешутку
От млада до велика
От богата до бедна
И проигрывал Мешутка
Каждой раз
Ещё до тех времён,
Как из Тамары вылезали
И вторый раз,
Да и первой
Детишки
И сейчас
Олег и Лес дружили яро
И шли всё прямо,
По дороге ко вихрю
Всё каждый раз
Говорили, бля, что пидорас
И он, и Лес
И корил его
Народ за то
И бил его
Народ за то
И Леса
За детские слезины
Но быстро забывал
Памяти пуповину
Он отрезал
И ставили на Олега
В гонках на всяком
И говорил Лес, поговаривал
Ребёнку всякому да каждому:
«Гой еси, понос,
Каменные ухи,
Медный член»
И прочее он говорил
Что не мной сочинено,
А им...
12
И жил тот Олег
Да Мешутка
Великий гонщик
Маньяк Чурбан
Уж да самогонщик
И товарищик
Его Лес
Старый дед
Многа лет
И ходили в походы
Да по зелёным по лесам
И детей брали
Да так их ебали
В подвал отправляли
Крамольных убивали
Как сказано да спето уже
И ставили на Мешутку
От млада до велика
От богата до бедна
И проигрывал Мешутка
Каждой раз
Ещё до тех времён,
Как из Тамары вылезали
И вторый раз,
Да и первой
Детишки
И сейчас
Олег и Лес дружили яро
И шли всё прямо,
По дороге ко вихрю
Всё каждый раз
Говорили, бля, что пидорас
И он, и Лес
И корил его
Народ за то
И бил его
Народ за то
И Леса
За детские слезины
Но быстро забывал
Памяти пуповину
Он отрезал
И ставили на Олега
В гонках на всяком
И говорил Лес, поговаривал
Ребёнку всякому да каждому:
«Гой еси, понос,
Каменные ухи,
Медный член»
И прочее он говорил
Что не мной сочинено,
А им...
И жил тот Олег
Да Мешутка
Великий гонщик
Маньяк Чурбан
Уж да самогонщик
И товарищик
Его Лес
Старый дед
Многа лет
И ходили в походы
Да по зелёным по лесам
И детей брали
Да так их ебали
В подвал отправляли
Крамольных убивали
Как сказано да спето уже
И ставили на Мешутку
От млада до велика
От богата до бедна
И проигрывал Мешутка
Каждой раз
Ещё до тех времён,
Как из Тамары вылезали
И вторый раз,
Да и первой
Детишки
И сейчас
Олег и Лес дружили яро
И шли всё прямо,
По дороге ко вихрю
Всё каждый раз
Говорили, бля, что пидорас
И он, и Лес
И корил его
Народ за то
И бил его
Народ за то
И Леса
За детские слезины
Но быстро забывал
Памяти пуповину
Он отрезал
И ставили на Олега
В гонках на всяком
И говорил Лес, поговаривал
Ребёнку всякому да каждому:
«Гой еси, понос,
Каменные ухи,
Медный член»
И прочее он говорил
Что не мной сочинено,
А им...
13
Стоит. И свинье сосёт сука,
Синий ветер мой рвёт анусняк.
Была у мужика ведь супруга,
Свиньи срут ему в рот, он - слабак.
Мои письки дождевые
по прожилкам всё идут
А лесник, покуда гею,
Свиньи жёстко отьебут.
А свинья от смегмы слепнет,
Умирает мусульман.
Свою блювоту возвращая,
Попрощался уебан.
Бугры уходят, громыхая,
На смену новые придут,
А его сперма все густая —
Детей на шпаге в рот ебут.
И с неба ядеркой пульнули
из тех яичек голубых,
А старика вновь обманули -
В друзей не верится былых:
твой лепет, пиздо-богохульство,
лучи смеющихся копыт.
И бездыханная темница -
Оковы трупов золотых.
Твой труп - бугор!
И это правда, а я о правде позабыл!
Идея твоего убийства.
Я безупречный педофил!
Топор свой грех вершит,
Грех - совершенный суицыд.
Ужасно страшно снова слышать -
Ебанье твоевых копыт.
Бог любит троицу,
Ведь бог - ебанный фетишист!
И цифра три меня пугае
Яичек пары три, вторые - ты, артист.
И ты не мой друг,
Я был слепым, но я созрел.
Вы разные, тот что был зверем -
Меня любил и ебенел.
Два разных, сука, человека!
Я ненавижу батин хуй.
Тебе не хочется пореза,
Но ты ещё раз всё обжуй.
Остался ты и я,
И тот мужик что на цепях.
Заполни мою жопу спермой,
Но все равно осядешь на хуях.
Ты проиграл! Тебя раскрыл я.
Я - безупречный педофил.
Но победил не ты, не я.
Бугор давно нас обхитрил.
Стоит. И свинье сосёт сука,
Синий ветер мой рвёт анусняк.
Была у мужика ведь супруга,
Свиньи срут ему в рот, он - слабак.
Мои письки дождевые
по прожилкам всё идут
А лесник, покуда гею,
Свиньи жёстко отьебут.
А свинья от смегмы слепнет,
Умирает мусульман.
Свою блювоту возвращая,
Попрощался уебан.
Бугры уходят, громыхая,
На смену новые придут,
А его сперма все густая —
Детей на шпаге в рот ебут.
И с неба ядеркой пульнули
из тех яичек голубых,
А старика вновь обманули -
В друзей не верится былых:
твой лепет, пиздо-богохульство,
лучи смеющихся копыт.
И бездыханная темница -
Оковы трупов золотых.
Твой труп - бугор!
И это правда, а я о правде позабыл!
Идея твоего убийства.
Я безупречный педофил!
Топор свой грех вершит,
Грех - совершенный суицыд.
Ужасно страшно снова слышать -
Ебанье твоевых копыт.
Бог любит троицу,
Ведь бог - ебанный фетишист!
И цифра три меня пугае
Яичек пары три, вторые - ты, артист.
И ты не мой друг,
Я был слепым, но я созрел.
Вы разные, тот что был зверем -
Меня любил и ебенел.
Два разных, сука, человека!
Я ненавижу батин хуй.
Тебе не хочется пореза,
Но ты ещё раз всё обжуй.
Остался ты и я,
И тот мужик что на цепях.
Заполни мою жопу спермой,
Но все равно осядешь на хуях.
Ты проиграл! Тебя раскрыл я.
Я - безупречный педофил.
Но победил не ты, не я.
Бугор давно нас обхитрил.
13
Стоит. И свинье сосёт сука,
Синий ветер мой рвёт анусняк.
Была у мужика ведь супруга,
Свиньи срут ему в рот, он - слабак.
Мои письки дождевые
по прожилкам всё идут
А лесник, покуда гею,
Свиньи жёстко отьебут.
А свинья от смегмы слепнет,
Умирает мусульман.
Свою блювоту возвращая,
Попрощался уебан.
Бугры уходят, громыхая,
На смену новые придут,
А его сперма все густая —
Детей на шпаге в рот ебут.
И с неба ядеркой пульнули
из тех яичек голубых,
А старика вновь обманули -
В друзей не верится былых:
твой лепет, пиздо-богохульство,
лучи смеющихся копыт.
И бездыханная темница -
Оковы трупов золотых.
Твой труп - бугор!
И это правда, а я о правде позабыл!
Идея твоего убийства.
Я безупречный педофил!
Топор свой грех вершит,
Грех - совершенный суицыд.
Ужасно страшно снова слышать -
Ебанье твоевых копыт.
Бог любит троицу,
Ведь бог - ебанный фетишист!
И цифра три меня пугае
Яичек пары три, вторые - ты, артист.
И ты не мой друг,
Я был слепым, но я созрел.
Вы разные, тот что был зверем -
Меня любил и ебенел.
Два разных, сука, человека!
Я ненавижу батин хуй.
Тебе не хочется пореза,
Но ты ещё раз всё обжуй.
Остался ты и я,
И тот мужик что на цепях.
Заполни мою жопу спермой,
Но все равно осядешь на хуях.
Ты проиграл! Тебя раскрыл я.
Я - безупречный педофил.
Но победил не ты, не я.
Бугор давно нас обхитрил.
Стоит. И свинье сосёт сука,
Синий ветер мой рвёт анусняк.
Была у мужика ведь супруга,
Свиньи срут ему в рот, он - слабак.
Мои письки дождевые
по прожилкам всё идут
А лесник, покуда гею,
Свиньи жёстко отьебут.
А свинья от смегмы слепнет,
Умирает мусульман.
Свою блювоту возвращая,
Попрощался уебан.
Бугры уходят, громыхая,
На смену новые придут,
А его сперма все густая —
Детей на шпаге в рот ебут.
И с неба ядеркой пульнули
из тех яичек голубых,
А старика вновь обманули -
В друзей не верится былых:
твой лепет, пиздо-богохульство,
лучи смеющихся копыт.
И бездыханная темница -
Оковы трупов золотых.
Твой труп - бугор!
И это правда, а я о правде позабыл!
Идея твоего убийства.
Я безупречный педофил!
Топор свой грех вершит,
Грех - совершенный суицыд.
Ужасно страшно снова слышать -
Ебанье твоевых копыт.
Бог любит троицу,
Ведь бог - ебанный фетишист!
И цифра три меня пугае
Яичек пары три, вторые - ты, артист.
И ты не мой друг,
Я был слепым, но я созрел.
Вы разные, тот что был зверем -
Меня любил и ебенел.
Два разных, сука, человека!
Я ненавижу батин хуй.
Тебе не хочется пореза,
Но ты ещё раз всё обжуй.
Остался ты и я,
И тот мужик что на цепях.
Заполни мою жопу спермой,
Но все равно осядешь на хуях.
Ты проиграл! Тебя раскрыл я.
Я - безупречный педофил.
Но победил не ты, не я.
Бугор давно нас обхитрил.
294 Кб, 1920x1080>>0129 (OP)
Очень сильно раздражала эта штука с бегущим наемником. Из стрелкового промахи сплошные. Приходилось гранату тратить.Пофиксили уже? Недавно хотел поставить, архив из инсталлятора не хочет распаковываться.А так пока играл подход к моду постоянно напоминал ту книгу Мародер- так же основательно.Что там нового? На ютубе смотрел: нпс новых добавили с озвучкой.
Очень сильно раздражала эта штука с бегущим наемником. Из стрелкового промахи сплошные. Приходилось гранату тратить.Пофиксили уже? Недавно хотел поставить, архив из инсталлятора не хочет распаковываться.А так пока играл подход к моду постоянно напоминал ту книгу Мародер- так же основательно.Что там нового? На ютубе смотрел: нпс новых добавили с озвучкой.
14
–Анусняк мой на свободе был
Давно, давно, давно, ну отпусти!
–Он, сидящий на цепи в подвале говорил.
Кинжал стоял. Кинжал стоял!
В одной руке дробаш,
В другой держал он меч.
А раб сидел всё как какаш
И ждал.
Кинжал, кого я мать ебал,
Иль не ебал, не помню, честно
Стоял, стоял, стоял.
Прищурился и думал.
Как люди ходили, вчатали мечи
В тела и воздушные хуйни,
Как было ужасно, как грядки, бахчи
Всё трупы в земле прорастали,
Как дрочили и кричали,
Как кричали и дрочили,
Постройки рушились, в зёленой сраке, или
Или... или... блять, везде!
В любом там месте как свинья,
Сражалися, пиздец, и мрак, и хуета
Мусульмане, пидорасы, всякие там, я!
Смегма красила подвал.
Движением меча он разрубил к хуям всю цепь,
Из дробаша он громогласно воспалил,
"Всё, ты свободен!" проорал, "Я свободен и я есть?!
Пиздец!""
Он побежал.
Бежал, бежал
И хохотал
Ха ха ха.
Всё взрывались великие люди,
Сейчас на них уж срут, блять, свиньи,
И орут, ублюди,
Молодцы малые, что учились у великих.
"Моё время прошло"
–С горечью думал Кинжал.
Ему захватило дышло.
Он был не прав.
Распадались на смегму и нрав.
Всё у людей пиздец, Бугор,
Ну что сказать. Кто прав?
А кто виноват?
–Анусняк мой на свободе был
Давно, давно, давно, ну отпусти!
–Он, сидящий на цепи в подвале говорил.
Кинжал стоял. Кинжал стоял!
В одной руке дробаш,
В другой держал он меч.
А раб сидел всё как какаш
И ждал.
Кинжал, кого я мать ебал,
Иль не ебал, не помню, честно
Стоял, стоял, стоял.
Прищурился и думал.
Как люди ходили, вчатали мечи
В тела и воздушные хуйни,
Как было ужасно, как грядки, бахчи
Всё трупы в земле прорастали,
Как дрочили и кричали,
Как кричали и дрочили,
Постройки рушились, в зёленой сраке, или
Или... или... блять, везде!
В любом там месте как свинья,
Сражалися, пиздец, и мрак, и хуета
Мусульмане, пидорасы, всякие там, я!
Смегма красила подвал.
Движением меча он разрубил к хуям всю цепь,
Из дробаша он громогласно воспалил,
"Всё, ты свободен!" проорал, "Я свободен и я есть?!
Пиздец!""
Он побежал.
Бежал, бежал
И хохотал
Ха ха ха.
Всё взрывались великие люди,
Сейчас на них уж срут, блять, свиньи,
И орут, ублюди,
Молодцы малые, что учились у великих.
"Моё время прошло"
–С горечью думал Кинжал.
Ему захватило дышло.
Он был не прав.
Распадались на смегму и нрав.
Всё у людей пиздец, Бугор,
Ну что сказать. Кто прав?
А кто виноват?
14
–Анусняк мой на свободе был
Давно, давно, давно, ну отпусти!
–Он, сидящий на цепи в подвале говорил.
Кинжал стоял. Кинжал стоял!
В одной руке дробаш,
В другой держал он меч.
А раб сидел всё как какаш
И ждал.
Кинжал, кого я мать ебал,
Иль не ебал, не помню, честно
Стоял, стоял, стоял.
Прищурился и думал.
Как люди ходили, вчатали мечи
В тела и воздушные хуйни,
Как было ужасно, как грядки, бахчи
Всё трупы в земле прорастали,
Как дрочили и кричали,
Как кричали и дрочили,
Постройки рушились, в зёленой сраке, или
Или... или... блять, везде!
В любом там месте как свинья,
Сражалися, пиздец, и мрак, и хуета
Мусульмане, пидорасы, всякие там, я!
Смегма красила подвал.
Движением меча он разрубил к хуям всю цепь,
Из дробаша он громогласно воспалил,
"Всё, ты свободен!" проорал, "Я свободен и я есть?!
Пиздец!""
Он побежал.
Бежал, бежал
И хохотал
Ха ха ха.
Всё взрывались великие люди,
Сейчас на них уж срут, блять, свиньи,
И орут, ублюди,
Молодцы малые, что учились у великих.
"Моё время прошло"
–С горечью думал Кинжал.
Ему захватило дышло.
Он был не прав.
Распадались на смегму и нрав.
Всё у людей пиздец, Бугор,
Ну что сказать. Кто прав?
А кто виноват?
–Анусняк мой на свободе был
Давно, давно, давно, ну отпусти!
–Он, сидящий на цепи в подвале говорил.
Кинжал стоял. Кинжал стоял!
В одной руке дробаш,
В другой держал он меч.
А раб сидел всё как какаш
И ждал.
Кинжал, кого я мать ебал,
Иль не ебал, не помню, честно
Стоял, стоял, стоял.
Прищурился и думал.
Как люди ходили, вчатали мечи
В тела и воздушные хуйни,
Как было ужасно, как грядки, бахчи
Всё трупы в земле прорастали,
Как дрочили и кричали,
Как кричали и дрочили,
Постройки рушились, в зёленой сраке, или
Или... или... блять, везде!
В любом там месте как свинья,
Сражалися, пиздец, и мрак, и хуета
Мусульмане, пидорасы, всякие там, я!
Смегма красила подвал.
Движением меча он разрубил к хуям всю цепь,
Из дробаша он громогласно воспалил,
"Всё, ты свободен!" проорал, "Я свободен и я есть?!
Пиздец!""
Он побежал.
Бежал, бежал
И хохотал
Ха ха ха.
Всё взрывались великие люди,
Сейчас на них уж срут, блять, свиньи,
И орут, ублюди,
Молодцы малые, что учились у великих.
"Моё время прошло"
–С горечью думал Кинжал.
Ему захватило дышло.
Он был не прав.
Распадались на смегму и нрав.
Всё у людей пиздец, Бугор,
Ну что сказать. Кто прав?
А кто виноват?
ВОЗМОЖНО НАЧАЛО ТРЕТЬЕЙ ЧАСТИ, ВОЗМОЖНО ПРОДОЛЖЕНИЕ ВТОРОЙ
*
Отцы пустынники и жены - непорочны...
То был интим, инцесты все - заочны,
Чтоб развивать на лбу святилище, бугор -
Сложили те темницы, кров оков.
Их по сей день златой тот домик умиляет,
В которой цепей семья друг друга прославляет,
Во дни священные Сложения Бугра.
Вода и пенис им ложится на уста.
И падшие в процессе сразу отпадают,
Владыко жоп! Инцест торты все пожинает!
Пупок не трогаем, яичко - приподнять,
И синий волос быку на яйки намотать.
Но верни же, бог, святого мне тюленя!
Да, брат мой мне поведает мученья,
Расскажет шутку и расскажет анекдот,
И меня на званный ужин позавёт.
*
Отцы пустынники и жены - непорочны...
То был интим, инцесты все - заочны,
Чтоб развивать на лбу святилище, бугор -
Сложили те темницы, кров оков.
Их по сей день златой тот домик умиляет,
В которой цепей семья друг друга прославляет,
Во дни священные Сложения Бугра.
Вода и пенис им ложится на уста.
И падшие в процессе сразу отпадают,
Владыко жоп! Инцест торты все пожинает!
Пупок не трогаем, яичко - приподнять,
И синий волос быку на яйки намотать.
Но верни же, бог, святого мне тюленя!
Да, брат мой мне поведает мученья,
Расскажет шутку и расскажет анекдот,
И меня на званный ужин позавёт.
>>3681
Это 15
Это 15
16
Как мало в нашей жизни Лора!
Сказал, обкашляв, дед Максим.
И так воняет та какашка,
Которую съедает Серафим,
И меньше всех максима беспокоет -
Его семья - Сестра его - жена.
В зелёной душной жопе он хоронит
Те златые до безумия времена...
Среди его детей - его пупок Лаврентий,
Которого прозвали все - Андрей.
И жизнь его, покуда жопу сводит, была прекрасна на закате дней.
Лобковый волос голубого цвета, попался в бутерброде мне.
"Люсье!" - сказала мне отцом прозванная мисье.
Секрет семейных отношений!
На ухо шепчет мне Тома.
В подвале трупаки Андрея тлеют...
Готовится великая война!
И как бугор - Андрей! - тот зародился,
Так жизнь та превратилась в ад,
В меня медведь как пуля, блядь, разбился!
И прыщ бугра, яичка три снеся.
Единственным моим спасеньем,
Были Томарины уста...
Так жарко, как в печи забвенья,
Так губы не сплетались никогда...
И я сказал - "Бугора нахуй свергнут!"
А он сказал - "Еби мои уста!"
И я под Серафимом смегму,
Бугора в будущем слизал.
Так начались святые отношенья!
Инцесты не мешают никогда.
Если, конечно, на весах забвенья,
Не стоит - Великая Война.
Как мало в нашей жизни Лора!
Сказал, обкашляв, дед Максим.
И так воняет та какашка,
Которую съедает Серафим,
И меньше всех максима беспокоет -
Его семья - Сестра его - жена.
В зелёной душной жопе он хоронит
Те златые до безумия времена...
Среди его детей - его пупок Лаврентий,
Которого прозвали все - Андрей.
И жизнь его, покуда жопу сводит, была прекрасна на закате дней.
Лобковый волос голубого цвета, попался в бутерброде мне.
"Люсье!" - сказала мне отцом прозванная мисье.
Секрет семейных отношений!
На ухо шепчет мне Тома.
В подвале трупаки Андрея тлеют...
Готовится великая война!
И как бугор - Андрей! - тот зародился,
Так жизнь та превратилась в ад,
В меня медведь как пуля, блядь, разбился!
И прыщ бугра, яичка три снеся.
Единственным моим спасеньем,
Были Томарины уста...
Так жарко, как в печи забвенья,
Так губы не сплетались никогда...
И я сказал - "Бугора нахуй свергнут!"
А он сказал - "Еби мои уста!"
И я под Серафимом смегму,
Бугора в будущем слизал.
Так начались святые отношенья!
Инцесты не мешают никогда.
Если, конечно, на весах забвенья,
Не стоит - Великая Война.
16
Как мало в нашей жизни Лора!
Сказал, обкашляв, дед Максим.
И так воняет та какашка,
Которую съедает Серафим,
И меньше всех максима беспокоет -
Его семья - Сестра его - жена.
В зелёной душной жопе он хоронит
Те златые до безумия времена...
Среди его детей - его пупок Лаврентий,
Которого прозвали все - Андрей.
И жизнь его, покуда жопу сводит, была прекрасна на закате дней.
Лобковый волос голубого цвета, попался в бутерброде мне.
"Люсье!" - сказала мне отцом прозванная мисье.
Секрет семейных отношений!
На ухо шепчет мне Тома.
В подвале трупаки Андрея тлеют...
Готовится великая война!
И как бугор - Андрей! - тот зародился,
Так жизнь та превратилась в ад,
В меня медведь как пуля, блядь, разбился!
И прыщ бугра, яичка три снеся.
Единственным моим спасеньем,
Были Томарины уста...
Так жарко, как в печи забвенья,
Так губы не сплетались никогда...
И я сказал - "Бугора нахуй свергнут!"
А он сказал - "Еби мои уста!"
И я под Серафимом смегму,
Бугора в будущем слизал.
Так начались святые отношенья!
Инцесты не мешают никогда.
Если, конечно, на весах забвенья,
Не стоит - Великая Война.
Как мало в нашей жизни Лора!
Сказал, обкашляв, дед Максим.
И так воняет та какашка,
Которую съедает Серафим,
И меньше всех максима беспокоет -
Его семья - Сестра его - жена.
В зелёной душной жопе он хоронит
Те златые до безумия времена...
Среди его детей - его пупок Лаврентий,
Которого прозвали все - Андрей.
И жизнь его, покуда жопу сводит, была прекрасна на закате дней.
Лобковый волос голубого цвета, попался в бутерброде мне.
"Люсье!" - сказала мне отцом прозванная мисье.
Секрет семейных отношений!
На ухо шепчет мне Тома.
В подвале трупаки Андрея тлеют...
Готовится великая война!
И как бугор - Андрей! - тот зародился,
Так жизнь та превратилась в ад,
В меня медведь как пуля, блядь, разбился!
И прыщ бугра, яичка три снеся.
Единственным моим спасеньем,
Были Томарины уста...
Так жарко, как в печи забвенья,
Так губы не сплетались никогда...
И я сказал - "Бугора нахуй свергнут!"
А он сказал - "Еби мои уста!"
И я под Серафимом смегму,
Бугора в будущем слизал.
Так начались святые отношенья!
Инцесты не мешают никогда.
Если, конечно, на весах забвенья,
Не стоит - Великая Война.
17
Анатомический парк.
- По записям 1 мужичка
В трусах мои яички преют...
Уж больно пахнут пятки ног,
Пятка ноги - мертва Андрея,
Поцеловать её я смог.
Меня зовут - а как меня зовут?
И сразу поднимаю ноги, и вижу органы святые вознесут,
И яйца мои пропали, Боги!
Я вижу как Томарины уста об свиний анус умирают,
А Люсьема, недоедена, нога, без тела мою маму убивает.
Но мать моя трагично умерла,
А Люсьем уже снаружи бреет.
Сейчас сижу я внутричок быка,
А внутри быка - карманно измерение,
тут ад, тут Жёлтая Свинья,
Ведёт к Андрея сердцу, грея.
Стекают адские кончитос на лицо!
О боже, вот прям щас я умираю!
Воняют златосливные бега,
А бык, пиздец как вонь черна.
И я пришёл, я вижу дырку!
Дыра Андрея тяготит!
Она зелёную Бандеру
В одно мгновенье проглотит.
Великая Война!
Остались только двое.
Сквозь дырку и уста,
Я наблюдаю вора!
Я вижу вора, падлу, бела смерть!
Я вижу Люсьемино ебало!
Оно кривится, глядя на картечь,
которой щас сломает мне хлебало.
Хочу Люсьему помешать!
Он быка в воду окунает!
И мир, планету, небий дым!
Бычок планету сотрясает!
-О нет! -О да! -То злые голоса!
-О жизнь! -О да! - То жаркие уста!
-Умри! -Гляди! -Вода быка умоет!
-Бугор! Пизда! -И злые тучи сводит!
И я один.
О белый небосвод.
Когда конец буграм придёт?
Инцест всё новых пораждает,
Но я в себе сочуствье пробуждаю!
И режу я святейшие конца!
О чахнут чёрно-белые яички!
Но есть ещё одни уста,
Которые не ждут о той же птички.
Люсьем. Я блять тебя взорву,
Когда приду к загону.
И мокрого быка я уебу,
Придёт конец буграм и болям.
-Ту битву в текст не уместить.
Люсьем трагически погиб.
И так уж быть, не буду льстить,
Красив Бугра тот был костюм.
Анатомический парк.
- По записям 1 мужичка
В трусах мои яички преют...
Уж больно пахнут пятки ног,
Пятка ноги - мертва Андрея,
Поцеловать её я смог.
Меня зовут - а как меня зовут?
И сразу поднимаю ноги, и вижу органы святые вознесут,
И яйца мои пропали, Боги!
Я вижу как Томарины уста об свиний анус умирают,
А Люсьема, недоедена, нога, без тела мою маму убивает.
Но мать моя трагично умерла,
А Люсьем уже снаружи бреет.
Сейчас сижу я внутричок быка,
А внутри быка - карманно измерение,
тут ад, тут Жёлтая Свинья,
Ведёт к Андрея сердцу, грея.
Стекают адские кончитос на лицо!
О боже, вот прям щас я умираю!
Воняют златосливные бега,
А бык, пиздец как вонь черна.
И я пришёл, я вижу дырку!
Дыра Андрея тяготит!
Она зелёную Бандеру
В одно мгновенье проглотит.
Великая Война!
Остались только двое.
Сквозь дырку и уста,
Я наблюдаю вора!
Я вижу вора, падлу, бела смерть!
Я вижу Люсьемино ебало!
Оно кривится, глядя на картечь,
которой щас сломает мне хлебало.
Хочу Люсьему помешать!
Он быка в воду окунает!
И мир, планету, небий дым!
Бычок планету сотрясает!
-О нет! -О да! -То злые голоса!
-О жизнь! -О да! - То жаркие уста!
-Умри! -Гляди! -Вода быка умоет!
-Бугор! Пизда! -И злые тучи сводит!
И я один.
О белый небосвод.
Когда конец буграм придёт?
Инцест всё новых пораждает,
Но я в себе сочуствье пробуждаю!
И режу я святейшие конца!
О чахнут чёрно-белые яички!
Но есть ещё одни уста,
Которые не ждут о той же птички.
Люсьем. Я блять тебя взорву,
Когда приду к загону.
И мокрого быка я уебу,
Придёт конец буграм и болям.
-Ту битву в текст не уместить.
Люсьем трагически погиб.
И так уж быть, не буду льстить,
Красив Бугра тот был костюм.
17
Анатомический парк.
- По записям 1 мужичка
В трусах мои яички преют...
Уж больно пахнут пятки ног,
Пятка ноги - мертва Андрея,
Поцеловать её я смог.
Меня зовут - а как меня зовут?
И сразу поднимаю ноги, и вижу органы святые вознесут,
И яйца мои пропали, Боги!
Я вижу как Томарины уста об свиний анус умирают,
А Люсьема, недоедена, нога, без тела мою маму убивает.
Но мать моя трагично умерла,
А Люсьем уже снаружи бреет.
Сейчас сижу я внутричок быка,
А внутри быка - карманно измерение,
тут ад, тут Жёлтая Свинья,
Ведёт к Андрея сердцу, грея.
Стекают адские кончитос на лицо!
О боже, вот прям щас я умираю!
Воняют златосливные бега,
А бык, пиздец как вонь черна.
И я пришёл, я вижу дырку!
Дыра Андрея тяготит!
Она зелёную Бандеру
В одно мгновенье проглотит.
Великая Война!
Остались только двое.
Сквозь дырку и уста,
Я наблюдаю вора!
Я вижу вора, падлу, бела смерть!
Я вижу Люсьемино ебало!
Оно кривится, глядя на картечь,
которой щас сломает мне хлебало.
Хочу Люсьему помешать!
Он быка в воду окунает!
И мир, планету, небий дым!
Бычок планету сотрясает!
-О нет! -О да! -То злые голоса!
-О жизнь! -О да! - То жаркие уста!
-Умри! -Гляди! -Вода быка умоет!
-Бугор! Пизда! -И злые тучи сводит!
И я один.
О белый небосвод.
Когда конец буграм придёт?
Инцест всё новых пораждает,
Но я в себе сочуствье пробуждаю!
И режу я святейшие конца!
О чахнут чёрно-белые яички!
Но есть ещё одни уста,
Которые не ждут о той же птички.
Люсьем. Я блять тебя взорву,
Когда приду к загону.
И мокрого быка я уебу,
Придёт конец буграм и болям.
-Ту битву в текст не уместить.
Люсьем трагически погиб.
И так уж быть, не буду льстить,
Красив Бугра тот был костюм.
Анатомический парк.
- По записям 1 мужичка
В трусах мои яички преют...
Уж больно пахнут пятки ног,
Пятка ноги - мертва Андрея,
Поцеловать её я смог.
Меня зовут - а как меня зовут?
И сразу поднимаю ноги, и вижу органы святые вознесут,
И яйца мои пропали, Боги!
Я вижу как Томарины уста об свиний анус умирают,
А Люсьема, недоедена, нога, без тела мою маму убивает.
Но мать моя трагично умерла,
А Люсьем уже снаружи бреет.
Сейчас сижу я внутричок быка,
А внутри быка - карманно измерение,
тут ад, тут Жёлтая Свинья,
Ведёт к Андрея сердцу, грея.
Стекают адские кончитос на лицо!
О боже, вот прям щас я умираю!
Воняют златосливные бега,
А бык, пиздец как вонь черна.
И я пришёл, я вижу дырку!
Дыра Андрея тяготит!
Она зелёную Бандеру
В одно мгновенье проглотит.
Великая Война!
Остались только двое.
Сквозь дырку и уста,
Я наблюдаю вора!
Я вижу вора, падлу, бела смерть!
Я вижу Люсьемино ебало!
Оно кривится, глядя на картечь,
которой щас сломает мне хлебало.
Хочу Люсьему помешать!
Он быка в воду окунает!
И мир, планету, небий дым!
Бычок планету сотрясает!
-О нет! -О да! -То злые голоса!
-О жизнь! -О да! - То жаркие уста!
-Умри! -Гляди! -Вода быка умоет!
-Бугор! Пизда! -И злые тучи сводит!
И я один.
О белый небосвод.
Когда конец буграм придёт?
Инцест всё новых пораждает,
Но я в себе сочуствье пробуждаю!
И режу я святейшие конца!
О чахнут чёрно-белые яички!
Но есть ещё одни уста,
Которые не ждут о той же птички.
Люсьем. Я блять тебя взорву,
Когда приду к загону.
И мокрого быка я уебу,
Придёт конец буграм и болям.
-Ту битву в текст не уместить.
Люсьем трагически погиб.
И так уж быть, не буду льстить,
Красив Бугра тот был костюм.
Будет скорее всего написано ещё одно большое стихотворение, но я хз когда