Луффи не выходил из своей каюты как можно дольше: сидел на кровати и лениво гладил Морковку, пока обрывки вивр-карты летали по каюте и манили, как шлюхи. Но в конце концов случилось то, что, он знал, обязательно случится: раздался вопль в два раза сильнее, чем в фильмах ужасов, не оставлявший сомнений в том, кто здесь бог и повелитель.

— Луффи!

По коже побежали мурашки.

— Луффи, ужин готов.

Если бы он еще промедлил, кок бы пришел за ним сам, поэтому он вышел в коридор и печально потащился на камбуз. Одинокая Морковка что-то проворчала ему вслед.

Он сразу понял, что что-то стало по-другому, произошла перемена в отношениях. Всяческие мелочи — то, как кок стоял и смотрел на него, чуть иное расположение жировых складок, даже форма кровавого пятна у Санджи сзади на штанах — тысячи намеков на то, что начался новый этап невзгод. Луффи осторожно подошел к столу, сел, не сводя с кока глаз.

— Команду не надо заставлять ждать, окей?

— Я устал.

— Надо думать. На.

Он что-то поставил на стол. Луффи с недоверием поглядел на это — кусок овечьего желудка, который дымился с краев, свисающих с тарелки. Его не очистили, и внутренняя сторона была изукрашена на складках непереваренной растительной массой. Он потрогал это пальцем.

Санджи, уже работавший челюстями, засек движение.

— Знаю, ты это любишь. Специально приготовил, чтобы побаловать тебя после твоей первой отсидки в тюрячке у Кайдо. Давай, приступай.

Луффи не пошевельнулся, и Санджи осклабился.

— Мммм. Прямо тает, прям как масло. Не спи над ним, а то остынет.

— Я это не буду.

— Очень-очень вкусно. Я тебе настоящий пир устроил. Кушай, кушай.

Его насторожили прямо-таки соловьиные трели в голосе, за ними скрывалось нечто смертоносное. Ситуация обострялась.

— Я сказал, не буду. Я такое не ем.

Санджи медленно опустил ложку.

— И что именно тебе не нравится, Мистер Хуесос?

— Нормальный пират это не ест. Нормальный пират не отрезает от животного кусок желудка и не кладет прямо себе в тарелку. Он же грязный.

Кок поперхнулся смешком, шмыгнул носом и зачавкал через стол.

— Блин, наармальный пират! Пирааат нормальный! Ой, смотрите на этого пизденыша, какой он теперь умный! Ух ты, целого йонко он побить пытался! Мы теперь, похоже, все умеем!

Луффи сжимал вилку ладонью до тех пор, пока рука не заныла.

— Ебнутый ты идиот, Луффи. Думаешь, разок на Биг Мам залупнулся и уже стал, как все? Думаешь, за таймскип стал большим и сильным? Ну-ка, покажи мне, мудачок, какие мы сильные. Уебывай отсюда, ищи себе команду… Ты дебил. Без нас, без этого корабля, на котором ты живешь по нашей милости, насколько тебя хватит?

Ему казалось, кишки превращаются в какую-то жижу. Он хотел завопить, что он может быть как все и однажды он встретит своего отца, найдет себе Ван Пис и все остальное. Но знал, что блондинистая сучара права: уйти от этой команды он не может. Он кое-что себе планировал. Ему нужно быть в безопасности, чтобы сымитировать жизнь, которая, по слухам, бывает у йонко. Мечты о том, чтобы переделать себя, без этого будет невозможно осуществить.

— Если будешь слишком охуевать, выблядок маленький, я сам тебя выставлю. Ну что, будешь тогда рад? Кучи статистов вокруг тебя все время, ни минуты покоя, и никуда от них не денешься? Что, клево будет?

—Нет.

Было трудно дышать, на грудь что-то давило.

— Что ты говоришь? Не слышу.

— Не клево.

— Не клево, да, ты думаешь? Тогда жри свою блядскую пищу.

Луффи отрезал кусок от органа, лежащего на его тарелке, и положил кусочек себе в рот. Чтобы прожевать, потребовалась целая вечность. Резиновая плоть проскользнула между зубами, и он ощутил рвотный позыв.

— Вот так, хороший мальчик. Вот так мы все скушаем, потому что мы хороший капитанчик.

Но Луффи не слушал. Охваченный несчастьем, подобным океану блевотины, он усиленно думал о том, что кок хотел сказать.

Корабль принадлежал Фрэнки, и киборг мог выгнать капитана, когда захочет. Так было всегда, но никогда раньше Санджи не пользовался этим напоминанием в качестве угрозы. А сегодня почему? Неужели то, как бесстрашно он отправился первый раз на Кайдо, дало команде понять, что он связывает с будущим какие-то надежды? Если это так, ему надо быть осторожнее, ведь эти суки предпочтут убить его, если решат, что он может освободиться из ада, который так долго вокруг него возводили. Вероятно, усиление отвратности еды было первым шагом.

Он работал челюстями и заставлял овечье брюхо проваливаться в его собственное. Санджи извернулся, чтобы отлепить кровоточащую задницу от стула.

Той ночью Луффи долго смотрел в потолок. Его вырвало ужином в углу спальни, и Морковка это подъела. Падаль и желчь были для Морковки священны после того, как они побывали внутри ее хозяина; поедая их, она вбивала себе в голову, что станет человеком. Воздух до сих пор оставался кислым, перепонка в носу Луффи горела.

Робин поднялась наверх; под ее ногами скрипели доски пола. Луффи мысленно представил, какую бы картину он увидел, если бы она была голой, а потолок стеклянным.

Он потрогал негнущимися пальцами живот, чтобы определить, нет ли в нем чего-нибудь твердого и ядовитого, причины его ненормальности. Но нашел он только неясные очертания мяса, от прикосновения к которому вдруг вспомнил покачивающуюся Нами с мешковатыми, испещренными жилами складками, болтавшимися на груди.

Он уставился в черный потолок, не в силах заснуть. Он слышал, как скрипят ржавые пружины на кровати Робин, и воображал, как ждет ее в двуспальной постели в просторной отделанной сосновыми панелями спальне и как она ложится к нему. Он ощутил, как прогибается матрац под ее тяжестью, как ее нежная кожа слегка касается его, она прижимается к нему… облегчение, которое приносит любовь.

Тут Морковка зарычала и прервала его грезы. Наверху было тихо, тело Луффи успокоилось под собственной пустотой.

И ночь все тянулась.

>>10436

Санджи принес завтрак.

— Приятного аппетита. Наш бравый капитан сейчас все скушает.

Он сел напротив Луффи и шлепнул ломти недожаренного мяса ему в тарелку. Масло со сковородки имело какой-то странный оттенок, напоминающий мокроту.

— Кушай на здоровье. Не откажемся ведь мы от еды, которую специально для нас приготовили?

Луффи взглянул на его обрюзгшую физиономию, на темные жирные складки и нечистую кожу, на серые угри, число которых с каждым днем увеличивалось, подобно кольцам на дереве. Волоски на подбородке были приглажены крошками от тысяч приемов пищи, и у кока висела сопля под носом. Луффи собрался с силами.

— Я это есть не могу.

Он воткнул вилку в кусок и опустил глаза, он хотел бы храбро посмотреть коку в лицо, но был бессилен вынести кошмар его взгляда. Чудище вздохнуло и заговорило безжалостным голосом:

— И так каждый день. Каждый день одна херня. Я, Луффи, тебе приготовил, старался, и хочу, чтобы ты поел.

Он зажал вилку в кулаке и начал жрать помои на тарелке. Движения его были медленными и ритмичными, как будто внутри рыхлого, обрюзгшего тела вращался какой-то сильно затянутый механизм. Жир складками висел у Санджи на плечах, и, жуя, он шумно дышал через нос.

— Ну и дерьмо. Даже не прожарено, как следует.

Санджи выплюнул изо рта пищу и начал визжать:

— Дерьмо? Дерьмо? Ты, мудак неблагодарный! Другой бы наизнанку вывернулся, чтобы так поесть!

Луффи крепко ухватился за ножку стула и отвечал так, словно его слова были лодочками, которые он пускал в бушующее море воплей кока.

— От такой жрачки другой бы сдох.

— Ах ты, сука! Жри, козел!

Его слова лезли по грязным дощатым стенам. Санджи поднялся из-за стола и стоял, ждал, когда капитан сдастся, в горле у него что-то бурчало, и он стиснул зубы.

У Луффи больше не было сил сопротивляться. Ужас, охватывающий его перед гнусным чудовищем, стоящим перед ним, стирал в пыль ту маленькую баррикаду, с помощью которой он надеялся сделать утро другим. Он подцепил вилкой кусочек мяса. Желудок его содрогнулся, но, как и во всякий раз во время приема пищи, он клал еду в рот, пережевывал и проглатывал. И так, пока тарелка не опустела.