Жизнь принцессы Хизурии, несомненно, была весьма нелегка. За рутиной дел государственной важности, за неизмеримыми стопками бумаг и документов у себя на столе Микаса Аккерман порой теряла себя. Забывала кто она на самом деле. Ещё совсем недавно она сражалась бок о бок со своими товарищами против огромных чудовищ, буквально жила войной, а теперь была обязана бесконечно тянущимися часами сидеть беседуя за столом с дипломатами и послами из самых различных государств нового, свободного от титанов мира. Мира, в котором она не могла найти себе места.

А от старого ничего не осталось. Она не знала что стало с её друзьями. Хотя, конечно, порой ей удавалось выкроить толику свободного времени и провести досуг с генеральным секретарём Элдийской Коммуны и его супругой вместе, как в старые добрые, вспоминая молодость, но даже это не могло в полной мере заполнить бездонную пустоту в её душе. Эту пустоту мог заполнить только один человек...

Возвращаясь в свой Императорский дворец, Микаса Аккерман отрешалась от внешнего мира, уходила целиком и полностью в себя, предавалась своим мыслям. Она брала в свои пожилые морщинистые руки старую облезшую во многих местах блекло-красную ткань шарфа. Вспоминала Эре... Как же много она не успела сделать, как же много она ещё хотела ему сказать. В такие моменты её сердце разрывалось на части, губы предательски дрожали, как же она скучала. Микаса стягивала со своих дряхлых плеч дорогое царственное кимоно, спускалась в глубинные покои своего бескрайнего особняка.

Там, в одной из далёких комнат, на говностуле(при жизни Эре очень любил на нём сидеть) - подарке из далёкой Социалистической Элдии - покоился он, точнее то что от него осталось. Микаса смотрела на головку Эре распологавшуюся в удобном кресле. Его глаза были прикрыты, словно Эре сладко спал(или грезил о члене Главнокомандующего), холодные губы плотно сжаты в линию. Губы, которые ей удалось поцеловать лишь единожды. Микаса вспоминала, как когда-то давно служила с братиком в давно забытом всеми разведотряде, как один раз заблудилась и забрела в личную душевую командора Эрвина - и какого же было её тогда удивление когда малыш Эре перед раковиной чистил зубы тремя хуями. Потрескавшиеся губы Микасы тронула лёгкая улыбка. Как же он был молод и юн тогда, как неопытен. Микаса с тоской вспоминала, как когда им было по десять лет Эре очень любил лепить гейские куличики в песочнице. А потом приходил дядя Гриша. Дядя Гриша был очень добр, он всегда давал Микасе и Армину мелочи и они вместе бегали покупать конфет или сахарной ваты, но Эре оставался. Эре был очень трудным ребёнком, с папкой общался редко - но всё же когда Гриша растопыривал руки и светил своей шоколадкой, Эре не мог устоять: бросал свои гейские куличики и бежал в объятия к папке. Тогда Гриша начинал ласкать его сисечки своими отцовскими руками, пока Кукрыня не становился мокреньким. Его розовые набухшие сосочки в тот момент даже не были прикрыты лифчиком, а сисечки были полны молока. Микаса уже забыла этот вкус, это было слишком давно... Как же ей хотелось снова поцеловать эти сосочки... Но теперь эти сисечки утрачены навсегда. А образ его сладкой попки, словно той самой сахарной ваты, которую они бегали покупать вместе с Армином - мечты любого мужчины - уже давно выветрился из сознания девушки. Микаса даже забыла как она выглядит. Сколько же она всего не успела...

И тогда она не сдерживалась, срывалась. Микаса брала головку Кукрыни за волосы и прижимала холодными губами к своим дряхлым, потерявшим молодость половым губам. Она начинала ебать Эрыню в рот, тот самый рот, в котором побывало столько мужчин. Маленькие, слегка отросшие вновь усики Эре приятно щекотали её снизу. Но этого было недостаточно. Микаса хотела почувствовать в себе его умелый, натренированный Закклаем язычок. Микаса насаживалась на головку Эре полностью, всем своим дряхлым пожилым телом, поглащая своей мохнатой киской императрицы его ротик. В эти моменты ей даже казалось что у её возлюбленного приоткрывались глазоньки. Принцесса Хизурии в такие моменты грезила о том, чтобы изобрести машину времени и вернуться в далёкое прошлое, к нему, спустя 2000 лет, ещё до смены пола Эрыни и почувствовать в себе его член. Но теперь было слишком поздно... С этими мыслями Микаса кончила Кукрыне на холодный окачанелый и посиневший язык. Немного ёрзая, встала с бледного, не подававшего ни единого признака жизни лица. Заботливо вытерла уголки рта Эрыни от сока Императрицы Хизурии, бережно обхватила уёбищную головку двумя руками и поставила обратно на говностул. По впалой щеке Принцессы скатилась горькая слеза.