Был в тот день суровый ветер.
День, что изменил Итачи.
Раньше был он сильным ниндзей,
Многих насмерть заниндзючил.
Протыкал он их Тоцукой,
Ятой с тыла закрываясь,
Чтобы в крысу не напали.
Он же дрался против ниндзей,
А не против лолодинов,
Что и в спину не ударят,
И говном в тебя не кинут.
Но немного я отвлёкся.

А на том на белом свете
Был другой великий воин.
Имя мы его не помним,
Помним только гнев и ярость,
Мастерство, отвагу, силу.
Воин битвой упивался,
Он без боя жить не мог.
И всегда в начале сечи,
Он первее всех бросался,
И врагов рубил без счёта.
Вобщем-та пацан тащил.

Хоть всегда и побеждал он,
Невредим не оставался.
В каждой битве по кусочку,
Тело он своё терял.
Здесь пол-уха, там два зуба,
Битвы шли без остановки.
Вот однажды была битва,
Враг упал навзничь на землю,
Враг последний пал и стало
не с кем попросту сражаться.
Он тогда остановился,
сел на землю и подумал:
"Я уже не помню сколько
у меня на теле шрамов.
Помню, было двести тысяч,
а потом я просто сбился.
Боже, что со мной творится?
Я ведь помню, как вот этот
-пнул лежавшее он тело-
ткнул меня кинжалом в сердце,
а я даже не заметил."
Воин посидел, подумал,
что-то для себя решил он.
Он решил и он поднялся,
и шагнул вперёд без страха.
Он шагнул, ну а доспехи
просто нафиг вниз упали.
Воин раньше был уверен,
что в доспехах было тело,
вот доспехи и держались.
Вера чудеса рождает.

Только гульфик не упал.
"Хуже просто быть не может.
От меня лишь хуй остался.
Не хочу так жить я больше.
Я не знаю что за гнида
со мной это сотворила,
но когда умру совсем я,
то моя душа не будет
просто так сидеть в Вальхалле.
Я найду тебя, скотина,
бошку я тебе отрежу,
тебе в жопу затолкаю.
Будет это лишь началом,
обещаю и клянусь."

"Раньше жил я ради битвы.
Погибать же ради мести,
очень сложно с непривычки.
Умереть хочу я в битве.
Эта смерть меня достойна."
И пошёл тогда тот воин
никуда не направляясь.
И пошёл тот воин прямо,
меч с собой лишь понеся,
гульфик по дороге скинув.

Мы не знаем сколько точно
времени с тех пор минуло.
Может быть года промчались,
может быть века прошли.

Шёл Итачи тут по лесу,
шёл не быстро, шёл свободно,
но вдруг просто взял и замер.
"Эй ты, тощий ипохондрик!
Ну ка стопори ты лыжи!
Дело важное к тебе есть,
что не терпит отлагательств.
Фраер."
Пустота ему вопила,
пустота к нему взывала,
пустота его бранила,
то есть матом покрывала.
"Слышишь ты меня, мудила?
Чувствую в тебе я силу,
значит воин ты хороший.
Я искал как-раз такого.
Умереть в бою хочу я,
и тебя я вызываю
на смертельный поединок.
В мире бренном меня держит
лишь кусочек бренной плоти.
Его поразить ты должен,
чтобы умер я с улыбкой,
чтобы смог уйти я дальше.
Ты получше посмотри ка,
чтобы знал, куда ударить.
Но завидуй всё же молча."
А Итачи не ответил.
Охуел пацан немало.
Вы вообще бы обосрались,
говорящий хуй увидев.
"Только, парень, помни вот что:
поддаваться я не буду.
Так что, фраер, защищайся!"
Воин бросился в атаку,
меч держа духовной силой
(рук, напомню, не осталось).

Бой тот описать несложно.
Был весьма он скоротечен.
Но никто в тот день не умер,
в радиусе сотни метров.
Хуй ты нахуй не загензиш,
у хуя и глаз то нету.
Амой ты хуй наведёшься,
хуй сусаной попадёшь.
Ну а войну на сусану,
в общем, было строго похуй.
Сказалась призрачность природы,
или меч его +5 был.
И Итачи развернулся,
очень быстро побежав.
Умереть от руки хуя
мало кто вообще захочет.
Вот и он не захотел.
Оторвался без проблем он,
и вернулся он в деревню.
Но о том, что приключилось,
никому не рассказал.

Годы шли, забыть неможно,
и развидеть невозможно.
Крыша трещину дала.
И кошмары снятся часто.
Медленно, неотвратимо,
скатывался он к безумью.

Что до война, то не знаю,
что с ним дальше приключилось.
И вовеки не узнаю,
чего я и вам желаю.