Имеется в виду, естественно, не конец света вообще, а конец того света, который мы наблюдаем сейчас, который существовал уже миллиард лет назад и которому Бэйн и Плэгас, сами того не подозревая, угрожают своими микроскопическими попытками преодолеть энтропию.
— Но тебя гложет жажда спокойной жизни с Падме, жажда безответственности… Станем травой и кустами, станем водой и цветами… Я тебя, вероятно, раздражаю?
— Да, — сказал я.
Он кивнул.
— Это естественно. Но тут ничего не поделаешь. Я хочу все-таки объяснить тебе, что происходит. Ты, кажется, вообразил, что я собираюсь с голыми руками идти против танка. Ничего подобного. Мы имеем дело с законом природы. Воевать против закона природы — глупо. А капитулировать перед законом природы — стыдно. В конечном счете — тоже глупо. Законы природы надо изучать, а изучив, использовать. Этим я и собираюсь заняться.
— Не понимаю, — сказал я.
— Мы привыкли, что мироздание предельно неантропоморфно. Что нет ничего менее похожего на человека, чем мироздание. И мы не привыкли, чтобы законы природы проявлялись таким странным образом. Природа умеет бить током, сжигать огнем, заваливать камнями, морить чумой. Мироздание проявляет себя полями и силами, самой Силой.
Мы не привыкли видеть среди орудий природы зеленых ушастых карликов и одурманенных твиличек.
Когда появляются зеленые ушастые карлики, нам сразу начинает казаться, что действуют уже не силы природы,
а некий разум, социум, цивилизация. И мы уже готовы усомниться в том, что бог природы коварен, но не злонамерен. И нам уже кажется, что скрытые тайны природы — это сокровища в сейфах банка, оборудованного по последнему слову ворозащитной техники, а не глубоко зарытые тихие клады, как мы думали всегда. И все это только потому, что мы никогда прежде не слыхивали о полях, имеющих своим квантом зеленого карлика в джедайском костюме. А такие поля, оказывается, существуют. Это придется принять и понять. Может быть, в том и причина, что мы, какие мы есть… Мы все искали „достаточно безумную теорию“. Мы ее получили… — Он вздохнул и посмотрел на меня.
— То, что происходит с нами, похоже на трагедию. Но это ведь не только трагедия, это — открытие.
Это возможность взглянуть на мироздание с совершенно новой точки зрения. Постарайся, пожалуйста, понять это.
Может быть, со временем, мы научимся отводить это давление в безопасные области, а может быть, даже использовать в своих целях… Но сейчас ничего не поделаешь, приходится рисковать, опять же, не в первый и не в последний раз в истории науки. Я хотел бы, чтобы ты это понял: по сути ничего принципиально нового и необычайного в этой ситуации нет.

Вот так примерно — не знаю уж, правильно или не совсем правильно, а может быть, и вовсе неправильно —
я его понял. Я даже спорить с ним не стал. И без того дело было дрянь, а уж в таком аспекте оно представлялось
настолько безнадежным, что я просто не знал, что сказать, как к этому относиться и зачем вообще жить.
Господи! Энакин Скайуокер версус Сила! Это даже не тля под кирпичом. Это даже не вирус в центре Солнца…
Палпатин очень долго, изнурительно долго молчал. А я ждал. Потому что шестым чувством понимал: не может он бросить меня вот так, на съедение своему гомеостазису Силы, никогда бы этого не сделал, никогда бы мне всего этого не рассказал, если бы не существовал какой-то выход, какой-то вариант, какой-то все-таки, черт возьми, выбор. И вот он кончил сандалить свой нос и тихонько произнес:
— Сказали мне, что эта дорога меня приведет к океану смерти, и я с полпути повернул обратно. С тех пор все тянутся передо мной кривые, глухие окольные пути…

Высокий, совсем молодой парень в мокром плаще и с мокрыми светлыми волосами равнодушно объявил:
„Текстовое сообщение, прошу расписаться…“. Я написал дату и время по его подсказке, затем расписался, поблагодарил и закрыл дверь. Я знал, что ничего хорошего ждать нельзя.
Сообщение было от Оби-Вана. „ХДЕ ПАДМЕ? ПАДМЕ МОЛЧИТ НАРУШАЕТ ГОМОЕОПАТИЧЕСКОЕ МИРОЗДАНИЕ".
И ниже была приклеена полоска: „СВЕТЛАЯ СТОРОНА СИЛЫ ТАК“

Прочтя, я понял, что теперь Палпатин уедет на Хатт и будет там возиться с бессмертием, с учением Плэгаса, со всеми заумными построениями и со всем прочим, а в него будут лупить молниями из рук, насылать на него проекции,
приводить к нему обмороженных твиличек, обрушивать на него лавины, коверкать вокруг него пространство и время,
и в конце концов джедаи или сама Сила ухайдакают его там. Или не ухайдакают.
И может быть, он установит закономерности появления молний из лап Йоды и нашествий обмороженных твиличек
… А может быть, вообще ничего этого не будет, а будет он тихо корпеть над нашими каракулями и искать, где,
в какой точке пересекаются выводы из теории мидихлориан и выводы из количественного анализа культурного влияния
Корусканта на Татуин, и это, наверное, будет очень странная точка пересечения, и вполне возможно, что в этой точке он обнаружит ключик к пониманию всей этой зловещей механики, а может быть, и ключик к управлению ею… А я останусь дома, встречу завтра Падме с Оби-Ваном, и мы все вместе пойдем покупать новый голокрон.
— Угробят они тебя там, — сказал я безнадежно.
— Не обязательно, — сказал он. — И потом, ведь я там буду не один… и не только там… и не только я…
Мы смотрели друг другу в глаза, и в его глазах не было ни напряжения, ни натужного бесстрашия, ни пылающего самоотречения — одно только спокойствие и уверенность в том,что все должно быть именно так и только так. И он ничего не говорил больше, но мне казалось, что он говорит.
Торопиться некуда, говорит он. До конца света еще миллиард лет, говорит он.
Можно много, очень много успеть за миллиард лет, если не сдаваться и понимать, понимать и не сдаваться.
И я опустил глаза. Я сидел скорчившись, прижимая к животу обеими руками джедайские свитки, повторял про себя — в десятый раз, в двадцатый раз повторял про себя:
„…с тех пор все тянутся передо мной глухие кривые окольные тропы…“»