Литературный портал The Times Literary Supplement (литературное приложение Times) опубликовал ранее нигде не издававшееся стихотворение Владимира Набокова, посвящённое… Супермену! Называется оно The Man of To-morrow’s Lament.

У произведения интересная история. В нём описываются переживания Человека из стали по поводу того, что он не может иметь детей от Лоис Лейн. Сам Набоков познакомился с комиксами о Супермене благодаря сыну, который любил эти истории. В июне 1942 года, спустя всего пару лет после прибытия в США, он отправил стихотворение редактору The New Yorker Чарльзу Пирсу. Писатель посетовал, что английский язык пока для него в новинку и потому середина стихотворения получилась «проблемной». Пирс отказал Набокову в публикации.

В итоге стихотворение отыскал в папке в библиотеке Йельского университета литератор Андрей Бабиков.

- Пирс и представить себе не мог, что отказал в публикации, возможно, первого стихотворения о Супермене, которое в итоге нигде не появилось. Он также не мог предвидеть, что его автор, «написавший довольно замечательные вещи», к концу 1950-х станет знаменитым по всему миру писателем, будоражащим умы проницательных читателей и ценителей искусства, и потерянное стихотворение 1942 года станет одной из недостающих страниц его творческой биографии. - Андрей Бабиков, литератор

Бабиков предполагает, что Набокова вдохновила обложка комикса Superman № 16, на которой Кларк Кент и Лоис Лейн в парке смотрят на статую Супермена. Писатель даже включил в произведение фразу «Oh, Clark … Isn’t he wonderful!?!».

Печаль Человека Завтрашнего Дня

Я на неё любуюсь сквозь очки,
иначе портят вид супер-зрачки:
и лёгкие, и печень видно мне —
пульсируют, как осьминог на дне,
между костями. Изгнан в этот мир,
как тёзка Кент, о ком писал Шекспир,
я вовсе не горжусь, надев трико,
могучей грудью, крепким кулаком,
игривым чубом выше синих глаз,
поскольку должен я признать сейчас
мой роковой предел… Не в том он, как
Фантазию удерживает Факт,
а потому не может быть мой дом
в Баварии, к примеру; и не в том,
какое ремесло я изучил,
а в горестном неравновесьи сил.
Я молод, силой жизни наделён
и, как нормальный юноша, влюблён —
но должен своё сердце я смирить,
иначе в браке я могу убить.
В порыве страсти я бы, как вулкан,
разнёс невесту, номер, ресторан,
ещё один, поменьше, за углом,
пяток машин — и, дай бог, всё на том.
А коль она переживёт ту ночь —
каких родим мы сына или дочь?
Какой кошмар явиться может нам,
размазав акушеров по стенам?
В два года он начнёт крушить столы,
ломать ступени, пробивать полы,
в четыре будет он на дно нырять,
в пять лет — в горящей топке отдыхать,
к восьми начнёт считать он поезда
игрушками, а к девяти годам
врагов моих на волю пустит он,
я с ним сражусь — и буду побеждён.
Вот почему, летая в небесах,
в плаще, трико и боевых трусах,
ловя воров, я остаюсь угрюм
и хмуро надеваю свой костюм,
чтоб появился вновь верзила Кент
и плащ убрал великий Супермен.
Когда она у памятника мне
в Центральном парке шепчет в тишине:
«О, Кларк, он просто чудо!», я молчу.
Всю жизнь таким, как все, я стать хочу.