«Кевинсмитовские» Клерки — это не повседневный кино-опус из типовых скетчей «сортирного порядка». Каждое здешнее непотребство запечатано руководящей рефлексией режиссера. А думает он о многом и разном. В сконцентрированной гиперреальности фильма, естественно, заключен не «обыкновенный день из жизни рядового продавца», а полуфантастическая выжимка из тысяч и тысяч человеко-часов.

И сексу здесь уделено более чем первостепенное место; ведь это гормональные дума молодежи из социальных низов. Кто бы мог подумать, что гэг-шутка 37 минетах являет собой фундаментальную социологическую тезу о «пластичной сексуальности» в современности. Никто не знает точную датировку того судьбоносного момента, когда женщина прибрала в свои руки ту подпольную сексуальную свободу, коей пользовался в патриархально-индустриальные времена лишь мужчина? А насколько давно в умах (и чуть ниже) человеческих поселилась жажда многообразия сексуальных практик, не скованных путами догматичной «миссионерской» позы? А как высвободился хитрый секс из сакральных пределов единобрачия? Все эти вопросы, но, конечно, не в столь теоретизированном обличье, застыли в мимическом клейме искреннего недоумения у главного героя Данте Хикса. «Мужчины» в лице своего нижайшего представителя, продавца бакалейной лавки, не готовы принять нахлынувшую действительность в виде высвобожденной женской сексуальности. Секс, не ограниченный «гендером», временем-местом, статусом, властью, традиционной техникой и прочими деталями, трудно принимается привилегированным «поло-ролевым» классом. К тому же Смит плеснул бурлеска на головы рядовых кино-реципиентов: обслуживание бородатого урода, с которым твоя девушка когда-то сыграла в «снежки»; просмотр порно гермафродитов в конце рабочего дня; акт некрофилии в уборной с умершим пердаком-мастурбатором как лучший сексуальный опыт в жизни блядоватой «курсистки». А чего стоит издевка над психологическими трюизмами. Как легко в трактовках дельцов от психологии радостно незабываемый оргазм в темноте туалетных застенок выливается в основу тяжелейшей психологической травмы.

Свежо поизголялся фильмец и над устоявшимися фобиями и привычками среднестатистических американцев: подкорковая озабоченность пресловутым «здоровым образом жизни» (матч при любых обстоятельствах должен состояться, «хоккей на крыше»), коммуникативное коммивояжерство (когда «шапочное» общение перетекает в подобие рекламной презентации, «групповой отказ от сигарет»), перетекающий в шизофренический омут, рационализм среднего класса (респектабельный мужик, педантично выбирающий куриные яйца идеальной формы), местечковая осведомленность провинциальных жителей (детальная, поименная информированность относительно того кто с кем трахался), ставшая мифологичным трендом американизма, политкорректность (500 баксов штрафа за случайную продажу сигарет четырехлетней девочке), и т. д. Собственно весь сюжет и состоит из большущего набора диалогов-подколов, адресованных янки-повседневности, условно скрепленных общим местом-временем и главными персонажами: Данте Хикса и Рэндела Грейвса. Малюсенькие гэги (кот, «ссущий» на кассе, «странное» потребительство американцев, скромно покупающих сигареты да воду, разговоры о самых отвратительных покупателях, «старворсовский» загон о несправедливой судьбе наемных строителей «звезды смерти») и составляют плоть кинотекста. Ну, и конечно, именно здесь подсветились ведущие фигуранты социокультурной сатиры на «голливудщине» — Джей и молчаливый Боб, олицетворяющие поколение «рэперской читки и загаженных видеосалонов».

Вся смитовская мудрость сфокусирована в циничном альтер-эго Данте Хикса, соседствующем продавце видеосалона Рэндале Грейвсе (кто-то даже ерничает, усматривая параллели с небезызвестным кинорежиссером, бывшим долгие годы продавцом кассет). Грейвс представляет собой осмысленного неудачника, рефлектирующего лузера, осознающего свою принадлежность социальным низам и принимающего свою участь с плебейской изворотливостью. Не теша себя надеждами на лучшее будущее, он не пытается стать добропорядочным исполнителем наложенных обязанностей, а пытается выдавить из незавидной рабочей ситуации максимум потребительского кайфа (съездить на похороны молодки, посидеть за порнушкой, наплевать на покупателя, и т. д., лишь бы очевидный удел абсурдного трудового бытия в настоящем не так давил, не ощущался явно). «На. бать по мелочи», «саботировать распи. дяйством» — в принципе это более трезвая и логичная линия поведения со стороны эксплуатированного плебса, чем околореволюционные потуги паланиковских пролетариев, фантасмагорическое бунтарство Тайлера Дардена. Ибо за усердную работу, исполнительность рабочего класса повышением в класс средний не наградят. Конечный монолог-инвектива к главному герою оборачивается скрытым осуждением масс за их апатичность, бездейственность, равнодушие. Так неужели добрая часть человечества гадила в младенческие штанишки? Или же причина настоящей нерешительности заключена в чем-то ином? Впрочем, режиссер-сценарист прав, заключая мотивацию современных пролетариев не в глобальных переменах жизни, а в ежедневном выборе из двух знакомых «дырок».

По сути, «Клерки» — это и есть подлинная гимнография маленького человека, пережеванного логикой современного консюмеризма, в отличие, например, от коммерческого финчеровского «клуба». Короче, повествование о тех, кто максимально отдален от Американской Мечты, у кого ни «бабла», ни наглости ни хватит, чтобы по-томпсоновски поискать ее. Но которые, что свойственно нашему виду, хотят пожрать послаще и потрахаться побольше.