Совершенно не хочется оборачиваться назад. Как поет Тито и его «тарантулы»: «Don’t look back, don’t look back!» Но иногда приходится.
Так вот, первые звуки, которые окружали наше поколение, были достаточно убогими. Песни из весьма ограниченного количества кинофильмов (по совместительству они же чаще всего военные), эстрада («А за окном то дождь, то снег, и лишь тебя не хватает чуть-чуть») и для некоторой части — блатняк с улицы. Гармонии, тембры, мелодии, взятые черт-те откуда, — родимые пятна советской неклассической музыки (не будем показывать пальцем в сторону Ближнего Востока). Все было понятно: что угодно, даже музыка фашистской Германии («Все выше, и выше, и выше...») или Франции («На тот большак...»), но лишь бы не напоминало злейшего врага — Штаты. Но дети доверчивы и готовы верить и любить все, что угодно. (За эксплуатацию этого качества Земфиру пора уже отправить назад в Уфу.) И когда мы пели горестную песню про Зою Космодемьянскую, то в строчке «христьяне схоронили у берез» имели в виду, конечно же, советских крестьян. Тогда христианство не было в такой моде у людей в погонах. А нам и вовсе было по барабану. Пионерскому.
Потом возникли другие звуки. В основном ливерпульские. И они так сильно отличались от творчества замшелых членов Союза композиторов, для которых Сталинская премия и московская квартира во все времена были важнее саунда и драйва, что это перевернуло жизнь поколения. Хотя рядом был еще один источник нонконформистского звука. Галич, сводивший какие-то свои счеты с обидчиками и гэбэшными антисемитами, Окуджава, неизвестно за что записанный в бунтари, и реально интересный драйвовый звук Высоцкого.
Так и выросли дети, которые выбрали escape, убегая по этим дорожкам. При этом, как выяснилось, путь Леннона-Маккартни оказался культурно более плодотворным. Гармонически, мелодически, поэтически и вообще социально. Но каков социум, таковы и песни. Или, как говорил один выдающийся советский джазмен, «какая музыка, такие и телки». Клуб самодеятельной песни — прибежище вольнодумцев — для коммуняк вполне приемлемая форма протеста. Потому как ничего реально шокирующего или потрясающего основы он так и не смог предложить. Все та же байда, что и по телевизору. Лютики-цветочки. Изгиб гитары желтой. Люди едут за туманом и за запахом. Солнушко лесное. Основное отличие от Кобзона, которого, кстати, тогда было невыносимо много, — полный непрофессионализм играющих и поющих. Фирменный знак Высоцкого, вечно расстроенная гитара, стал основным творческим методом. А обстановка времянки лесоустроителей поселка Аталасово Камчатской области (ящик портвейна на нос и полумертвый от пьянства бригадир в штормовке на полу) и миллион таких времянок по всей стране стали эстетической основой проведения так называемых слетов КСП.
Прибитые хорошей музыкой и талантом часто кокетничали с КСП-жанром, или, как потом его стали называть, «авторской песней». За термин «АП» — отдельное спасибо. Он настолько же глуп и внутренне противоречив, как и термин «коммерческий магазин». Так вот, талантливым, да еще и с настроенной гитарой, пришлось хуже всего. Им пришлось доказывать, что они просто так чего-то стоят, а не в рамках «движения». Тому же Леше Лысикову, который так и остался работать на стыке АП и рок-н-ролла, или автору рассказа в этом номере Юлику Буркину. Они хорошо поют, хорошо играют, хорошо сочиняют. Лысиков выпускает диски в Анкоридже (Аляска, США) и играет на Gibson, Буркин пишется в своей Сибири и играет на Yamaha, что подразумевает, как минимум, строящие струны. Они пришиблены битлами и прочей музыкой. (Одно только название для рассказа Буркин какое выбрал — Oh Darling! По-русски не мог, что ли?) И это делает их участь печальной. Ведь у нас на глазах, в вудстокской грязи советского КСП, сложился слой «классиков» авторской песни. Как правило, это и есть люди, которые поставляют псевдопоэтическую бредятину с досок грушинской тусовки.
То есть берем типа поэзию, берем типа гармонию (доминанта, субдоминанта, тоника — три блатных аккорда), и тогда тебе молодые дурочки из первых рядов обязательно должны дать. Ну а не дадут — зальем все это дело водочкой. Ну чем не Вудсток? Смысл хиппистской идеологии, в общем, в том же. Чтобы кто-то дал на халяву, под рассуждения о борьбе с Системой. Но там хоть Хендрикс был на крайний случай.
Студенческая веселуха кончилась, ведь нельзя сделать жизнь с капустника. Даже талантливейшим ребятам из «ОСП-студии» это в конце концов не удалось. По стране и по провинциальным слетам ездят пожилые «классики». И как-то странно даже представить, что происходит в голове у взрослых бородатых мужчин, которые на полном серьезе развлекают аудиторию песенками на два голоса (это по тамошним меркам очень круто) про «тридцать три карасика и два моржа» и про «дырочку в правом боку». Приехали. Кстати, как только «авторская песня» занялась аранжировками, все стало еще отвратительней. Это как парижские записи Высоцкого: стоило зазвучать оркестру — и вся магия умерла. Остался недурной еврейский кабачок.
Так и здесь. Некоторые даже настроили наконец свои гитары и купили неплохие инструменты. Попытались научиться пению в терцию и кварту. Но из навоза не получается «Коркунов», как ни лепи. Потому как основа все та же — умца-умца-умца. Они так и не поняли, что дело не в поэзии. Что спетая хорошая поэзия не делает песню лучше, а скорей — наоборот. Что хорошие слова — это гарантия неуспеха и бессмыслиц: хорошие слова надо читать, а не петь. Что только волшебное сочетание драйва, нот и слов делают не слишком образованного художника Цоя интересней любых братьев Мищуков и прочих Ивасей. Странное дело: самые русские народные авторы при советской власти были корейцы — Юлий Чирсанович Ким и Виктор Робертович Цой. Весь театральный закос Кима под a la russ был глубоко народным, а у Цоя — весь его первый альбом. При всем при том, что реальной русской музыки в этой стране уже давным-давно нет. То дворяне писали «Байкал — омулевая бочка», то советские композиторы «Ой, мороз, мороз». Спасибо талантливым корейцам.
Одесса-мама стоит отдельно, и про тюремную песню с ее реальным драйвом мы сегодня не говорим. Она меньше всего повлияла на «авторскую песню».
Понятное дело, прыщавым девочкам с нереализованными сексуальными устремлениями (и сплошными козлами вокруг) хочется что-то такое изобразить под гитару. Но уже не время и не место делать это «творческим методом» и называть «клубом авторской песни». Это обман детей, за что надо просто обрывать уши (хотя вряд ли поможет).
Может, кому-то это и обидно. Может, кто-то помнит, как хорошо было в палатке с утренней эрекцией и симпатичной девчонкой, пахнувшей костром и двухдневной немытостью. Это интимно, и мы не вправе обижать людей. Но речь шла только о культурном явлении, которое слишком много о себе полагает. Хотя, наверное, оно умрет. Как умрут клубы любителей фантастики, как только там появятся свои богачи. У «авторской песни» финансовое будущее убогое, поэтому она может протянуть подольше. Но только за счет гормонально несбалансированных девочек, прочитавших несколько книг, узнавших от Митяева, что «лето — это маленькая жизнь» чуть раньше, чем то, что «оргазм — это маленькая смерть» (европейские авторы). То есть лето и оргазм несовместимы.
P. S. А Yesterday — это авторская песня? Ну, тогда Irresponsible Hate Anthem или Rock n Roll Nigger — в десять раз больше авторская песня. А если это не авторская песня, то чья? Скажи: народная.