>>3016

> паста очередная

Первую гитару мне подарили в 16 лет. Толком играть я не умел, но старался. Один из дельных советов данных мне я помню до сих пор - всегда играй перед публикой, как бы плохо это не звучало. Уже через месяц я старался играть для друзей обычные балады в E-Am-C-D. Получалось скверно. Но стремление к прогрессу подкреплялось восторженности взглядами подружек. Спустя пол года получалось робкое пение под игру. Я выбрал место средней людности недалеко от дома. Репертуар был скромен, песни две или три наверное, однако в первый же день я смог заработать свои первые деньги. Да и прохожим нравилось. Через некоторое время я купил полностью свою электрогитару - скваер стратокастер. Замечу, что у многих электрогитара ассоциируется с тяжелой музыкой, а для это был певучий чистый звук. Да и холодно я относился к металлу. Играл я не скажу что часто, наверное раз в недели две, но уже тогда были поклонники, которые приходили меня послушать. В одно из таких выступлений, в толпе я заметил парочку ребят-неформалов. Готов или эмо, не суть важно. Они вели себя довольно вызывающее и я бы даже сказал агрессивно. На лицо следы алкоголя. Когда я уже заканчивал и толпа заметно поредела они резко направились ко мне что-то бормоча.
- Что ты тут пиликаешь на своем говнофендере? . Грубо спросил одни из них.
- Хотел бы я иметь фендер. - Едко парировал и продолжил. - Да испанскую музыку. Баллады разные.
Второй нетерпеливо оттолкнул приятеля.
- А чё с рока играть умеешь?
- Да, я особо не слушаю. Не нравится мне он. - Сказал я как отрезал.
Глаза у них округлели от удивления. Почти дуэтом они завопили:
- Как это не нравится:? Ты чё, педрила?
Первый пнул своим говнодавом мой усилитель-кубик.
Я быстро вкинул гитару в сумку, пересыпал купюры в карман и подхватил упавшую аппаратуру вопя:
- Пацаны. Это беспредел!
- Сейчас мы тебе покажем нормальную музыку, пидорасина ты манерная! Петля, тащи его за угол.
Недалёко был гаражный кооператив. К сожалению без охраны, да и постоянных кулибиных видно не было.
Парни были примерно моего ростом, но заметно плотнее.
Не успев оценить ситуацию, а получил сильный удар под дых. Упал. В догонку прилетел удар гриндерсом, тот сапог со стальной пластиной, в спину. Я оцепенел от ужаса. Стало тяжело дышать. Слёзы накатили на глаза.
- Слышь-слышь, Карло. Он плачет. Как ебучая тёлка. - Доносилось где-то со стороны.
- Раз тёлка, так и ебать не грех.
В глазах начало темнеть. Раздался звук расстёгивания молнии.
- Оголи ему жопу!
С меня начали снимать штаны. Я попытался оказать сопротивление, но меткий удар кулаком в лицо прекратил мои жалкие попытки. Я завыл. Обильным плевком Карло увлажнил мою дырочку. Без всяких прелюдий и церемоний что-то пронзило меня. Больно. Мерзко. Под хохот и Пантеру на заднем плане они продолжали глумится надо мной поочерёдно меняясь. Фрикции становились всё сильнее и сильнее. Казалось, что они были во мне по самые яйца. Меня это возбуждало.
- Слышь-слышь. У этого пидора стоит.
- Вот же шалава похотливая!
Второй, наверное так называемый Петля начал страстно ебать меня в рот. Кончив почти мгновенно. Спустя пару толчков второй навалился всем весом и упал на мое обмякшее тельце.
- Хорошая сучка. - Прошептал он из них похлопав меня по щеке. Попутно плюнув в лицо.
Они ушли.
Не могу сказать сколько это продолжалось.
Но знаю одно.
У меня выработалось стойкое отвращение к металлу и Пантере в частности.
Прошло уже немало времени. Иногда я яростно надрачиваю под джаза на эти воспоминания. Не могу остановится. Не могу отмыться от этого позора и отвращения к себе. Я джазопидор и это моя правда.

>>3034
>>3035

Семья у нас была музыкальная.
Мама окончила консерваторию. Иногда давала частные уроки пианино и пения. Папа просто любил слушать музыку. В основном джаз. Его увлечение этим жанром было сродни мании. Почти вся комната была забита пластинками и редкими кассетами. Ну этими, которые иногда можно увидеть в старых фильмах. Так приходишь домой, а мама занимается в гостиной с новым учеником, папа же, если свободен, слушает своё. Дивная атмосфера тогда царила. У меня же таланты и тяготения к музыке отсутствовали. Напрочь. Иногда приятели родителей шутили, что врач при родах уши придушил. Дураки!
Папин джаз казался мне музыкой странной. Иногда мягкое мелозвучные композиции перерастали в адскую какофонию саксофонов и гитар. Но ему нравилось. Приходил с работы, наливал на донышко спиртного и мог часами слушать. Мама не жаловалась. Бывало он нежно садил меня к себе на колени и я, не подавая признаков своей нелюбви, слушал вместе с ним. Терпел ради него.
Последнее теплое лето я помню как сейчас хорошо. Родители отправили меня в Артек, Крым. Лагерь располагался в неимоверно прекрасной туристической зоне. Вокруг чудной красоты природа. А какая лазурная вода! В первый же день я как каждый активный ребёнок успел познакомится с ребятами. Веселые и открытые. Но особенно мне запомнился Костик. Красивый, болезненно бледноватый мальчик, чуть выше меня с золотыми словно ирис волосами.
Время подошло к расселению. Комнаты в лагере были трёхместные. Сначала меня поселили в четвёртой комнате с другими парнями. Однако вскоре, зашла вожатая и предложила одному из нас пересилится в другое помещение. Согласился я. В другой комнате сидел Костик. Как потом оказалось некоторые отменили свои путёвки, и пара комнат пустовала. Мой новый сосед был весьма робок и застенчив. Я попытался наладить диалог пошутив. Он слегка мило улыбнулся. Разговорились. К сожалению, его мама умерла, когда ему было годков с горсть. Папа Костика был гитаристом. И ему, зарабатывая в переходах и кабаках, пришлось нелегко ставя сына на ноги. Эта тема немного огорчила его. В тот же день мы посетили занятие с творчества. Делить стали по желанию на музыку, рисование, рукоделие. Сам я уже подходил к записи на рисование, как увидел Костика на музыку. Чёрт меня дёрнул. Я подошел к нему и слегка хлопнул по плечу. Он вздрогнул, обернулся. Улыбка. Его улыбка не была похожа ни на что мною виданное. Она была переполненная тепла. Такого приятного, почти домашнего тепла. Мы посмотрели друг другу в глаза и стеснительно опустили лица. Это заметила преподавательница музыки. Ехидно улыбаясь подозвала нас к себе.
- хотите на инструментах позаниматся, голубки?
Костик стал красный как томат и убежал под хохот тёти.
- Приходи со своим дружком ко мне после ужина. - Добавила она.
Мне было невдомёк. День прошёл обычно. Ничего запоминающего. Время шло к ужину. Я нашел Костю. Мы молча поели. Уходя я предложил ему зайти к той женщине с музыки - Анжелике Сергеевне. К моему удивлению, без колебаний он согласился. Дорога была словно лабиринт. Поворот налево, еще два направо, опять... мы уже начали блуждать, как на встречу нам вышла та самая преподавательница.
Сквозь странный смешок: - Хе-хе, вы всё-таки здесь. Молодцы. Похвально.
Она провела нас в просторный кабинет и закрыла двери, плотно задёрнула шторы. Включился свет. Стена была усеена постерами знаменитых музыкантов. В углу стояло пианино, небольшая барабанная установка и прочие музыкальные инструменты. Выделялась с этой кипы желтая гитара на подставке стоявшая на небольшом, но заметной постаменте.
-"Фендер Телекастер маде ин юэсэй" - прочел Костик. - "Прям как у Папы!".
- "Оу! Так твой папа большой ценитель!" - ответила Анжелика Сергеевна.
Она медленно подошла к гитаре. Наклонилась приобняв её. Плавными движениями водя по грифу.
- "Разве она не прекрасна? Этот американский ясень два куска. Эти тексас спешл датчики прорезающий микс словно бур пронзающий небеса. Сама сексуальность! Чистая страсть!"
Ее лицо изменилось. Теперь вместо среднестатистической молодой преподавательницы перед нами предстала бестия с пылающим взглядом.
- "Я сразу вас заметила" - продолжила она - "Вы не такие серые и безжизненные, как большинство здесь". "Где же оно?!"
Немного нервно она начала что-то искать среди кучи журнал.
- "Вот-вот!" В руках Анжелика Сергеевна держала небольшую книжецу. Полистав немного её лицо стало еще более жарким.
- Смотрите.
На картинка двое мужчин обнимают друг дружку сливаясь в поцелуи. Я закрыл глаза ладошами. Костик же, как заколдованный не мог оторвать взгляд. Включилась тихая музыка. Я сразу узнал. Это был Чарлз Бенсон. Помещение начало наполнятся домом

>>3030
Я жил в небольшом селе. С самого детства я гулял по этим сельским улочкам, где не было ничего, но в то же время будто кипела жизнь. Возможно, это лишь взгляд через призму детского восприятия, но всё вокруг было столь ярким, столь сильно эти деревянные дома, эти калитки и заборы, все эти сельские хлопоты запали мне в душу, навсегда оставив след в сознании.
Запах испеченных бабушкой блинов, доносившийся из кухни. Ничего не могло пробудить меня ото сна с такой же теплотой. Разве что только, мамино, настолько нежное и доброе «пора вставать, милый». Я тут же бежал на кухню, а бабушка наливала мне стакан тёплого молока.
Жизнь в селе пробуждалось рано, и я сразу же отправлялся гулять. Друзей у меня не было, а дни я проводил, путешествуя по родным просторам. Тогда, в детстве, они казались действительно большими. Но тогда был особый день, ведь после полудня из города возвращался папа. Несколько часов я просидел на станции в томном ожидании, попутно играя с жившим на станции котом. Часто я приходил на сюда чтобы налить в его миску немного молока, от чего он особенно полюбил меня. Опасаясь других людей, а более всего незнакомцев, ко мне он относился с особой лаской. Я было хотел взять его на руки, но моему намерению не суждено было сбыться. Это был подходящий к станции поезд.
Подбежав к открывающейся двери первого вагона, я стал оглядывать выходящих людей. Где же папа. Раздался голос диктора: «Следующая станция…»
-Так ты встречаешь отца? – папа радостно окликнул меня, стоя у двери последнего вагона.
Я тут же побежал к нему. Мы обнялись, и тут он немедля, будто бы и сам ждал этого момента всю поездку, достал новый mp3 плеер.
-У меня для тебя подарок. – сказал он.
Когда плееры только начали появляться, этот Pocket Concert стоил очень дорого, и мечтать о нём я мог только глядя на картинки. Но вот же он. В моих руках. Я не мог поверить глазам. Синий, он сиял на солнце благодаря своему волшебному серебристому окрасу.
Тогда весь день я посвятил изучению нового устройства. На нём уже была какая-то музыка. Сначала я слушал песню, потом переслушивал, потом ещё раз, и только после этого переходил к следующей. Было много чего: композиции Ennio Morricone, что-то из классики, но больше всего в сердце запали песни группы Tortoise. Прослушивая композицию за композицией, моё сердце буквально билось в этом ритме. По сотне раз в день я мог наслаждаться одной и той же.
Тогда я ещё не знал, что это был пост-рок.
Прекрасным саундтреком для моих прогулок по селу стали именно их произведения. Наблюдая за закатом, гуляя по сельским дорогам, каждый звук словно проникал в мой мир через эти наушники, пронзая сердце.
Особенно сильно я любил гулять в сумерки: для меня это время было каким-то волшебным. Очередной день уходил, уступая место ночи. Кто знает, сколько раз этот цикл повторится вновь. Но в чем я был уверен точно: завтра меня снова разбудит мама и, позавтракав, я отправлюсь гулять, прослушивая свои любимые песни.
В раздумьях я пришёл к просторному пшеничному полю. В сумерках оно выглядело настолько прекрасно: легкий летний ветер покачивал пшеницу. Словно разговаривая с ней, он неспешно бороздил по кругу, а ростки кружились в этом танце уходящего дня.
Музыка дополняла моё бытие, но только в такие моменты я мог дышать полной грудью. Я мог по-настоящему жить. Держа в руке цветок, сорванный ещё на обочине, я шел вдаль по полю. Куда я хотел прийти тогда? Я не могу дать ответа на этот вопрос. Эти детские желания дойти до горизонта, или же, просто насладиться природой, столь чарующей и прекрасной?
Темп музыки вдруг начал подниматься, ускоряя и мои мысли. Теперь медленное парирование перешло в разгоняющийся полёт. Мысль, обращённая в птицу, широко размахнув крылья, вдруг исчезла. Испарилась, будто врезавшись в незримую преграду, рассыпалась на тысячи таких же незримых песчинок, от которых остались только воспоминания. Вдалеке я увидел что-то, какую-то темную точку. Именно это породило в моей душе бурю из детских любопытства и наивности. Я, в надежде скорее узнать, что же это, побежал в сторону виновника душевной невзгоды.
Им оказался старый деревянный сарай.
Шатаясь, он жутковато скрипел от порывов ветра, будто предостерегая меня. Своим примитивным языком он велел уйти. Но эта негласная просьба не могла быть исполнена. Чуть отодвинув наушники, я заглянул в щель двери. Никого не было.
«Действительно, а кто будет в таком сарае что-то делать. Наверное, он давно заброшен,» - дабы подтвердить свою мысль я робко постучал. Ответ не последовал. Тогда я открыл старую, хрипевшую дверь, скрип которой не заглушала даже музыка.
В темноте я рассмотрел ржавые инструменты, облагороженные толстым слоем пыли. Ветер вдруг, с ошеломляющим скрипом, захлопнул дверь. Это заставило меня, в испуге, отбежать к стене. Новый порыв снова отворил её, пропустив в сарай былое сияние сумерек.
Тогда я увидел на стене картину: благородный мужчина в шляпе. Он, в костюме, стоял около роскошного дома, а рядом с ним красовалась прекрасная девушка в белом платье. Держась за руки, они излучали счастье, это заставило меня улыбнуться.
Засмотревшись на картину, я вдруг снова услышал скрип. «Вероятно, ветер,» - я не обернулся.
Шаги.
В тот момент, словно ударом грузного молота, меня поразил испуг. Тут же оглянувшись, я увидел силуэт. Пытаясь сформировать хоть что-то без запинок, я начал оправдывать своё присутствие. «Простите, что я побеспокоил Вас, мне всего лишь было интересно…» - произнося эти слова я узнал мужчину с картины.
Но он был другим. Больше от него не веяло счастьем. Грязный, с небрежной щетиной и отвратительной вонью, в порванных штанах, от него веяло только страхом.
Я снова начал извинятся: «Я всего-то хотел посмотреть, что тут, я пойду домо…»
Неожиданно, он закрыл мой рот рукой, оборвав эту фразу.
Начав кричать, я пытался вырваться, но его руки крепко держали меня, всю мою жизнь, песни в наушниках, всё сейчас было в руках этого мужчины. Он начал стягивать с меня штаны, и я заплакал.
Песня в наушниках переключилась - The Taut and Tame. Эта композиция и сегодня не покидает мои сны.
Я почувствовал жуткую боль в заднем проходе, каждое движение. Я плакал.
Вступительный ритм композиции.
Боль и крик. Даже от сюда я чувствовал вонь.
Синтезатор и гитара.
Слезы на глазах.
Ритм ускорялся, и он, словно под музыку в моих наушниках, так же наращивал темп.

Сжав задний проход, я сумел выбраться из его грязных рук, и что есть силы побежал к выходу. Я кричал, плакал и устремился в даль, уже по ночному полю. Наушники вместе с плеером и по сей день лежат где-то там. Но мне не было дела до них. Я просто бежал в сторону дома. Бежал, пытаясь догнать свою жизнь. Нет, она уже никогда не будет прежней.

Прибежав домой, я, проигнорировав папины замечания из-за задержки допоздна, забрался на кровать, продолжая плакать. Удивлённо отец и мать зашли в комнату.
- Что с тобой? – одним голосом они произнесли. Но я не мог и не хотел ничего говорить. Одни мысли об этом порождали страх. Тогда отец, смотря на меня, пришёл к самому логичному выводу: «Ясно. Значит, потерял плеер.»
Ненадолго они оставили меня. А позже мать зашла, и сказала: «Мы не будем тебя ругать, не плачь».
Но во мне больше не было сил плакать. Во мне не было сил ни на что.
Ещё несколько бессонных ночей. Удивление родителей, связанное с изменением поведения. Сначала отец думал, что я настолько сильно расстроен потерей плеера. Но когда он осознал, что есть что-то больше, походы к психологу стали для меня постоянными. Но я твердо решил, что тот вечер останется только со мной. Моя жизнь потеряла все радости. Я не общался с одноклассниками, поступив в школу. Я не общался ни с кем. Мать плакала. А я потерял все чувства, которые мог испытывать.
Но главное – я возненавидел пост-рок. Именно он тогда привел меня в тот сарай. Он испортил мне жизнь.
В 15 лет, когда папа умер, мы с матерью перебрались в город. Я, отчаявшись полностью, попросил у мамы гитару. Жили мы бедно, и только к 16 я получил свой подарок. Это был первый раз, когда я, спустя столько лет, улыбнулся. Помню лицо мамы, которая, увидев мою улыбку, засияла счастьем.
Больше всего меня привлекали испанская музыка. Баллады разные. Толком играть я не умел, но старался. Один из дельных советов данных мне я помню до сих пор - всегда играй перед публикой, как бы плохо это не звучало.